Бездомный снаряд

      У Саши появились… знакомые. Которые, как он надеялся, вселяя в своё сердце всю существующую в его мире надежду, станут друзьями.       Личностями они были сомнительными для большинства людей, но от этого не менее милыми и интересными парню, который так и не мог связаться с друзьями и вынужден был терпеть в школе выходки своих одноклассников-расистов, что не давали ему и шагу сделать без оскорблений или плевка в спину. Это ещё была не травля, но всё равно угнетало. Конечно, Саня понимал, что он виноват в таком поведении своих однокашников, но менять этого не планировал, всё ещё повторяя себе раз за разом, что это школа, а школа — это не всё время в его жизни. Потерпит годик, а потом уйдёт в шарагу или работать. В конце концов, скалиться у него получалось всё лучше и лучше и кулаки набились быстро. Да и отец как спасал его задницу от неприятностей своим положением, так и продолжал спасать как бы сильно не исходил с пеной у рта, что по его сыну плачет колония и помогать он не намерен.       Знакомые у Саши появились абсолютно случайно. Впрочем, как и всё в его жизни. Травма колена оказалась более серьёзной, чем простое растяжение связок и на следующий день всё-таки пришлось ехать в травмпункт, чтобы узнать из уст старого уставшего врача, что у него что-то там выщелкнуло, повредились сосуды и поэтому он не может до конца распрямить ногу. Саше от этой информации не было ни тепло, ни холодно. Он слушал всё сказанное со спокойным лицом и поглядывал на часы, что висели на стене, зато мать была в панике, не веря собственным ушам. А потом, пока Саша кое-как ковылял в сторону рентгенологического кабинета, она наседала на уши своему мужу, набрав ему на мобильный сразу, как только они вышли из кабинета.       Лёха, один из новых знакомых, сидел возле той же двери, куда нужно было войти Саше. Он был последним в очереди, и парень приземлился рядом с ним на свободное место, не испугавшись его побитого вида и окровавленной руки, перетянутой жгутом и бинтами, которая, судя по её виду, потерпела поражение против промышленного станка. Такое количество крови парень не любил и всё внутри начало крутить страхом перед прошлым и тошнотой, но он заставил себя отнять взгляд от травмы и посмотреть на самого парня. Благо кровью не пахло. Саша не понял, что конкретно пнуло его изнутри, но он открыл рот и заговорил с потерпевшим, для начала просто представившись.       Слово за слово, развязанный от принятого обезболивающего язык, и вскоре парень узнал, что рука парня пострадала не от станка, а в драке, когда Лёша и его товарищи пошли рейдом на мигрантскую свалку, где они устроили свой рынок с тряпьём. Естественно никому из тамошних жильцов это не понравилось и вооружено было как минимум два человека. Вот руку Лёши и исполосовали, будто он был привязанным к дереву окорочком, и сбежать успел до того, как мусора приехали. Порой пары ножей хватало, чтобы пустить кровь и приубавить у противника отваги от внезапной атаки. Как и получилось у парня. Если кто-то видел свою кровь, то становился не таким бойким, даже если не ощущал боли. В моменте трудно оценить насколько глубоко входит лезвие, что оно могло задеть, а если кровь под одеждой, то не сразу можно было понять, насколько обильным могло быть кровотечение. У Лёхи было четыре товарища и только у двоих были ножи. У остальных тупые тяжёлые предметы вроде бит, а у самого Лёши в куртке был припасён самодельный ударный инструмент в виде прорезиненной трубки с катающимся внутри тяжёлым металлическим шаром, который от сильной инерции замаха при ударе мог проломить не только череп. Только, увы, не получилось им воспользоваться, потому что его придурки от ножевых отступили, да и ему досталось. Отрадой для парня было то, что они тоже их знатно потрепали и попортили товар.       Может, у Саши глаза загорелись от такого рассказа, может от того, что парень рассказывал о самодельном оружии в открытую, но Лёша выразил свой интерес в ответ. Усмехнулся себе под нос, проводил тяжёлым взглядом следующего посетителя кабинета и спросил уже у Саши, что с ним не так. Ну и Саня рассказал, как мутузился с хачами из школы, потому что они поглотили её, а парень единственный, кто осмелился сказать, что им здесь не место. Вот, пытался маневрировать, а колено и не выдержало в какой-то момент.       Кивок головы старшего парня, место и время, где его будут ждать.       С больным коленом, конечно, не получилось бы встретиться с Лёшей в ближайшие дни, да и он сам назначил дату встречи на более поздний срок, будто понимал, что Саше нужно время прийти в себя после травмы, чтобы он был как минимум способен удрать от противника или ментов в случае чего.       Лёше на вид было лет двадцать пять. Бритый как и Саня, высокий, широкий, только с лицом страшным, будто он в детстве переболел какой-то болезнью или прыщи в подростковом возрасте решили отвоевать всю его кожу лица себе. Саше было плевать как выглядят те, с кем он общался или хотел общаться. Он видел в нём товарища, соратника, будущего друга, может, и от того, что их мировоззрение пересекалось, испытывал к парню долю уважения. И ведь его заметили! Это… вдохновляло.       Пол месяца Саша жил в ожидании встречи, стараясь как можно скорее встать на обе ноги, как по часам принимал таблетки, делал зарядку и растирал колено мазями. Без повода не вставал, нагрузки лишний раз не давал. Бандаж, таблетки, лечебная оздоровительная физкультура по книге, купленной матерью, и мази — всё развлечение Саши. И ладно бы родители позволили ему поговорить с друзьями или на крайний случай вернули компьютер, чтобы он хотя бы поиграл. Но Саша пол месяца смотрел только телевизор, делал уроки, общаясь с учителями, которые приходили домой, и всё. Да хоть бы тот сраный мент приходил, но даже его не было, будто он выполнял просьбу Саши держаться от его семьи подальше.       К отцу, в отличие от старого места работы, вообще никто не приходил кроме этого Михаила. Саша слышал разговоры по телефону в довольно дружеском тоне, видел, как батя выходил на лестничную площадку к каким-то людям в форме и курил с ними, не приглашая внутрь. Но Саша хотел, чтобы они зашли! Он хотел дать о себе знать, если они не знали о нём, парень хотел развлечься и выставить своего отца и себя в дурном свете. Он на стенку лез от скуки и готов был на многое, чтобы развлечься. Но не происходило ничего и поэтому надвигающаяся встреча с новыми людьми казалась воистину великим событием, ради которого можно было бы и пострадать.       Поэтому когда колено прошло, а Саша смог уверенно двигаться, в день предстоящей встречи, парень забил на школу и пошёл к новым знакомым, считая, что это намного важнее, чем сраная дыра, наполненная хачами.       И пока он шёл, не мог прекратить думать о том, как здорово будет ходить и месить приезжих вместе. Он ничего и никого не боялся, просто искренне хотел найти себе стаю, которая могла бы его принять. За эти три месяца одиночество начало серьёзно его душить, хоть он и не хотел этого признавать даже самому себе. А все эти оскорбления в школе, которые он старательно не замечал, как пыль на верхушке шкафа, накапливались в голове и давили со всех сторон, заставляя медленно прогибаться.       Саша и подумать не мог, что ему может быть сложно быть одному, хотя был уверен в том, что справлялся. Справлялся, пока не поймал себя на мысли, что слишком желал этой встречи, которая разжигала пожар за рёбрами в надежде на общение. От этого было тошно. Тошно от этой кислой мысли о собственной никчёмности и бессилия перед целой школой. Саша ведь только огрызался. Как пёс, в которого ткнули палкой. И изредка скалился сам.       Место встречи Сане было незнакомым и, чтобы попасть туда, пришлось по пути узнавать то у одного, то у второго прохожего дорогу, надеясь, что домой парень сможет добраться самостоятельно.       Страха, что он угодит куда-то не туда — не было. Страха, что его не примут и это западня — не было. Саша шёл и наслаждался тем, что в его жизни что-то происходило. Наконец-то что-то происходило. И то, что он мог умереть на этой встрече — это просто неприятная мысль, но никак не страх. В конце концов, что ему было терять?..       Толпа из семи-восьми из человек заняла одну лавку возле хоккейной коробки в глубине района. Саша посмотрел на неё издалека и решил, что эти ребята именно то, что ему было нужно. Вдохнул, выдохнул и, не ведая страха, пошёл к ним. Да и выбора нет. Ему нужны были друзья. Срочно.       — Саня! — раздался громкий голос и один парень в кепке и зелёном бомбере, что сидел на спинке лавки, вскочил на ноги и спрыгнул на землю. Саша по голосу узнал Лёху. Протянул руку, схватил только подошедшего парня за плечо и подтянул к себе под бок. — Ребят, эй, заткнулись! Это Саня! — вскрикнул и ещё раз хлопнул парня по плечу, представляя его своим друзьям. — Я говорил, что сегодня свои будут! Ягер с нами!       Саша улыбнулся ребятам, что загалдели, вынимая сигареты изо рта и оторвав губы от горла бутылок, и каждому протянул руку, на секунду упустив понимание того, что именно он делал и как тут очутился.       Ребята оказались… нормальными, если их вообще можно было так назвать. Саша уже гулял среди народа такого цвета шерсти, поэтому их поведение, мировоззрение и взгляды его не отталкивали. Зато хладнокровие мелкого, что только присоединился, вызывало много вопросов у людей вокруг. Что за мотивы, какова цель, что вдохновляет, какая идея. А Саша взял и ответил, что идеи и мотива нет, и сразу же посеял смуту в рядах скинов, гопников или кем эти люди вообще были, парень так и не понял. Но там точно было четыре скина, таких, какими их представляют люди вокруг: бритая голова, нацизм, книга австрийского художника как библия, идея «чистой» Москвы, запасная хромосома для безрассудства и отсутствие перспектив на светлое будущее. Это Сашу не отталкивало, наоборот, те четыре человека, одним из которых был Лёша, без вопросов приняли новенького и не заваливали его вопросами: как, зачем и почему. Дали нужную литературу, контакты на всякий случай и сказали, чтобы Саня не брал в голову лишнее и что пацаны не со зла. Просто на голову пришибленные и вообще их в детстве били. Головой об стену.       Саша не то, чтобы хотел вникать во всю эту ерунду с тотенкопфом и превосходством расы, нет, ему это было неинтересно. Проходил. Слышал от прежних соратников, не зашло. Не разделял он мнения тех людей, кто уничтожал расы и превозносил свою над другими. Сашу не трогали мексиканцы, евреи, негры и прочие, кто, по мнению своих новых друзей, не имели прав на существование. Саше не нравилось несколько национальностей и жили они не где-то там, а совсем близко, под боком. И с одной из них страна всё ещё ведёт кровопролитную войну.       Конечно, у группы, которая насчитывала двенадцать человек и имела знакомство с другими группами, были планы на скорое будущее. И Саша даже участвовал в их составлении, сидя в непонятном помещении, которое походило на брошенную квартиру без обоев и бетоном вместо пола. Стол, матрасы, пара стульев и всё. Ни водопровода, ни света. Спасибо, что было отопление в виде принесённого обогревателя. Зажигали свечи, приносили с собой переносные фонари и сидели, думали, что, где и когда.       Саша не понимал, куда именно он угодил, но ему это чертовски нравилось.       Только вот со школой проблемы не решались и на него как крысились, так и продолжали крыситься, харкая в спину, выводя из себя на драку и портя имущество, вроде тетрадок, карандашей, ручек или верхней одежды в раздевалке. Оскорбления, слюни, новые траты на ручки и тетради — угнетало. Каждый Божий день это угнетало всё сильнее, и руки, которые Саша поклялся не опускать — медленно тянулись к земле.       Это было неприятно. Каким бы сильным себя не чувствовал человек, у всех есть свой предел. И у Саши тоже. Он стойко терпел три месяца и на четвёртый начал крошиться, сбрасывая с себя каменный панцирь. Видимо, он начал растворяться от токсичной слюны выродков, что возомнили себя сверхрасой.       И ведь его всё ещё не травили по серьёзному.       Говорить о происходящем в школе своим пацанам почему-то не хотелось. Ни жаловаться, ни себя слабаком выставлять. Драк было немного, а если и были, то походили они больше на вальс лебедей, что кружили вокруг друг друга, шипели и били крыльями. Ни травм, ни вызова директора — испачканная одежда, оскорбления и немного крови, если кто-то сильно ударялся об асфальт или стены.       Саша пытался справиться со всем сам. Как взрослый человек, что сам создал круговорот этих событий вокруг себя. Это ведь круги на воде от кинутого камня. И парню придётся терпеть, пока последний круг не растворится на водной глади и не замрет в новом этапе покоя. Только как бы он ни понимал, что виноват в происходящем и как бы ни пытался быть стойким, всё чаще видел впереди не свою победу, а победу врага, которого сам себе создал, вместо того, чтобы отыгрывать роль хорошего парня, в ожидании нужного момента для удара.       Но, может, как раз его новые друзья и будут тем самым планом, который можно будет претворить в жизнь чуть позднее.       Так или иначе, пока приходилось делать вид, что всё в порядке на глазах родителей и в глазах друзей. Что он справлялся и нет проблем в школе. Саша прилежный ученик, не дерётся, а то, что ему в очередной раз нужна новая тетрадка, так это он идиот неуклюжий.       Впрочем, когда не надо было играть непобедимого Александра, парень грустил. Сильно, но тихо. Сидел в комнате на кровати, смотрел в окно на ночную Москву, на парк и погружался в воспоминания о детстве, о друзьях и всём хорошем, что осталось далеко позади. Чёртово прошлое, которого будто бы и не было. Будто фильм посмотрел. Ни пощупать, ни вернуть. Это ему не нравилось.       Стук вырвал Сашу из мыслей, заставляя вздрогнуть и обратить взор на дверь, куда стучались. Не хотелось никого видеть и слышать, поэтому парень промолчал, вновь рассматривая подсвеченное фонарями небо мегаполиса.       — Саш, я войду? — раздался приглушённый голос отца. — Саш, это важно. Я по поводу, кхм… звонка твоим друзьям.       Парень активно проморгался, будто пытался отогнать от себя ощущение сонливости, а то вдруг это сон.       — Войди, — неуверенно буркнул он, вновь глядя на дверь.       Святослав вошёл осторожно и нерешительно, будто ступал в логово к опасному зверю. Прикрыл за собой дверь, ступил чуть глубже и достал из кармана домашних треников свою старенькую «нокиа».       — Я звонил в школу, — начал он, глядя на сына, что сидел и не знал, что говорить и делать, глупо ожидая первых действий от отца. — пришлось навести справки о тебе, чтобы удостовериться, что всё нормально… Сам виноват! — чуть ли не гаркнул Святослав, будто заранее пытался защититься от нападок сына. Но их не было, и мужчина даже смутился от своего поведения и тишины со стороны того, кто обычно кричит. — В общем, сказали, что ты молодец, учишься, стараешься и… драк никто не видел. Поэтому вот, — протянул телефон. — Можешь позвонить друзьям, а завтра я верну тебе компьютер и проведём интернет.       Саша хмуро посмотрел сначала на отца, потом на телефон и потом снова на отца, не доверяя его словам.       — Спасибо, Саш, — улыбнулся мужчина. — Это ведь не так сложно, правда? Просто быть человеком. И мы с мамой спокойны, и ты учишься, и проблем никаких нет.       Саша молча сполз с кровати и взял из рук мужчины телефон, так и не проронив ни звука. Он молчал с некоторым усилием, но понимал, что если сейчас откроет рот, то точно потеряет шанс связаться с друзьями, которых не слышал уже почти четыре месяца.       — Отдашь потом телефон как поговоришь. Там хватит минут на десять…       «Ого» — пронеслось в голове язвительным тоном в голове парня и он выдавил лживую улыбку, чтобы быстрее избавиться от отца.       Только вот как бы ни билось сердце в надежде услышать друга, которому набрал Саша, трубку никто не взял, решая всё за него.       Парень позвонил раз, третий, пятый, одному, другому человеку, но итог был одним — он так ни с кем и не поговорил. Ни с одним человеком, ни со вторым, будто люди исчезли с лица планеты. Ни Артём, ни Денис никогда не игнорировали звонки и трубку всегда поднимали, даже если номер был незнакомым. Да и Саша предупреждал, что будет звонить с номера отца, даже дал его друзьям, чтобы они не испугались. Но в итоге не ответил никто. И настроение, что и так было плохим, стало хуже некуда.       Саша спокойно отложил телефон и тяжело вздохнул. Завтра снова в школу. С пацанами встреча через три дня, хотя хотелось бы сейчас. Связи с ними тоже нет. Благо люди были ответственными и говорили, что если встреча такого-то, там-то, то приходили и не уходили, пока не придёт Саша.       Дверной звонок снова отвлёк парня от мыслей.       Мать устроилась на работу. На какую — Саша не знал. Отец открывать дверь почему-то не спешил. Саша тоже не горел желанием куда-то вставать и выходить. А звонок всё трезвонил и трезвонил. И крик:       — Саш, открой дверь, я занят!       Парень снова тяжело вздохнул и встал с края кровати. Вышел из комнаты, прошёл к двери и отпер её, не глядя в глазок. И стоило открыть её, увидел Михаила в форме ОМОНа.       Ни «привет», ни улыбки. Взгляд уставших синих глаз в уставшие серые и Саша решает уйти, оставляя гостю отца право находиться в их квартире без нападок парня. Сил всё равно не было. Как и настроения.       Вообще.       — Батя дома? — раздался голос гостя из-за спины. Уставший, низкий, лишённый любых эмоций.       — Мгм, — так же безэмоционально и угнетённо кивнул парень и наконец-то скрылся в своей комнате, чтобы сделать ещё, потом ещё, а затем и ещё одну попытку дозвониться до своих друзей. И будет звонить им, пока отец не отберёт телефон. И пусть эти два старых алкаша делают в квартире, что хотят.

***

      Михаил зашёл ненадолго. Домой идти категорически не хотелось, а тут старый друг под боком, чего бы не зайти? И плевать на усталость и желание отрубиться прямо на стуле, башкой в солянке, которую предложил Свят. Главное — отвлечься от работы, от быта, домашних проблем, жены. От всего. Зашёл, чтобы поговорить с другом, узнать как у него дела и не думать о завтрашнем дне, хотя, Михаил только о нем и думал, ковыряясь вилкой в еде.       — Ну, — вздохнул Святослав, разливая кипяток по чашкам, где уже лежали чайные пакетики, — как ты? Выглядишь неважно.       Михаил тяжело вздохнул и наколол кусок сосиски на вилку. Осмотрел его будто он был отравлен и без аппетита кинул в рот. Выглядел он неважно? Что ж, он и чувствовал себя так же. И жизнь у него была такая же — неважная. Как он упал в темную яму в тот день, когда пил с другом, так там и валялся, а снег, что шёл за окном, медленно сыпался и покрывал свернувшегося калачиком в этой яме мужчину. Миша лежал на её дне и ждал, когда зима окончательно остудит его тело, превратив в мертвеца.       — Да нормально, — вздохнул он, решая не жаловаться другу на свою жизнь. Наколол ещё кусок сосиски и на сей раз уронил вилку в тарелку. Вроде и голодно, а вроде и кусок в горло не лез. — Всё так же как и было.       Святослав промолчал на эти слова. Поставил перед другом чашку с чаем и сел на стул у другой стороны стола. Высыпал ложку сахара, постучал ею о края своей чашки и сделал глоток. А Миша всё смотрел в тарелку с солянкой и ощущал внутри себя растущее напряжение, которое всё никак не могло разрядиться.       — Я обратно хочу вернуться.       Слова прозвучали грубо и сухо. Святослав нахмурился, Миша кинул в рот ещё еды и принялся жевать.       — Куда это?       Проглотил, сделал глоток горячего чая.       — Угадай, блядь, с двух раз, куда, — ощерился Михаил, наконец-то чувствуя живое и яркое раздражение, которое начало литься через край. И, к сожалению, на тех, кто подобного отношения не заслуживал. Но Святослав не обижался и будто пропустил тон мимо шей. Знал и всё прекрасно понимал. Отставил кружку, осмотрел кухню. — Заебало меня тут всё.       Святослав причмокнул.       — Ты уверен, что хочешь этого?       Миша уверенно кивнул, глядя в стол.       — Там моё место. Там мои люди. Мир, который я знаю. Там всё понятно, блядь, а это всё… — махнул рукой и шлёпнул по столу. — На хуй! — выкрикнул в сердцах и провёл ладонью по уставшему лицу. — Из ОМОНа или обратно в армию возвращаться или выше лезть. СОБР, ФСБ… куда возьмут?       Не хотелось жаловаться, но оно всё само. Лилось через край, не уменьшалось. И легче не становилось. Абсолютно всё и контроля всё меньше, чтобы другую часть этого «всего» сдерживать.       — Чё, с Ксюхой поругался?       Михаил скрипнул зубами, сжимая на столе кулак.       Ксюха…       — Пошла она… — выдохнул сдержанно, не собираясь говорить плохо о жене, хоть и подмывал. — Устал я, Слав… хочу обратно на войну и всё…       Саша, что зашёл на кухню, отвлёк внимание от своих переживаний на себя.       — Желаю, чтобы тебя там застрелили, мент ебучий, — кинул небрежно. Следом кинул на стол телефон Святослава, внутри Миши всё кинулось вниз, а отец парня как охотничья собака на подранка по команде кинулся на сына, сметая со стола чашку со своим чаем.       Всё резко, всё громко под тёплым светом кухонной люстры.       Миша отвёл опустевший взгляд к темному окну, слушая вопли Святослава и его сына, но не различая слов. Они лаялись как две собаки и, наверное, грызли друг друга так же. Мише плевать. Смотрел в окно опустевшим взглядом и понимал, что да… там, в Чечне, будет хорошо. И там его застрелят. Скорее бы уже. Не знал он как жить эту жизнь. Как с женой мириться, детей воспитывать, работать на той службе, где не надо никого убивать, а командировки не будет, так как мужчина тут был нужен.       Устал он. От всего. Перегорел.       Поэтому встал и пошёл собираться. Завтра поговорит с начальством, потребует перевод, а если не одобрят ни перевод, ни командировку, то уволится к херам собачьим и уйдёт срочником.       Вопли из открытой комнаты Саши были громкими, но всё ещё едва различимыми для слуха Михаила, что не особо старался их разбирать и был не заинтересован в происходящем. Он остановился в прихожей и кинул равнодушный взгляд в комнату пацана. Тот сидел на полу у кровати, держал ладонью челюсть и заплаканным взглядом смотрел на отца, что тоже сидел на полу и в ужасе смотрел на пол, где валялись какие-то листовки. Ударил. Наконец-то ударил сына. Не выдержал.       Нагнулся к берцам и принялся обуваться. Не его разборки, не его проблемы, не его семья.       — Твоя вина и не смей всё перекидывать на меня! — рявкнул Саша. — Ты прекрасно знаешь, что виноват во всём! И нехуй меня учить! Нехуй меня воспитывать, блядь! Я всех вас ненавижу! Всех, блядь, ненавижу! Весь этот ёбаный мир!       Миша молча вышел из квартиры, где ему больше не было места, напоследок стянув из открытого шкафа свою служебную куртку. После крика парня тишина в подъезде приятно зазвенела. Даже приглушённые крики пацана, а потом мужчины за дверью словно перестали существовать.       Михаил достал пачку сигарет, вынул одну палочку, зажал меж губ и принялся медленно спускаться на первый этаж, с одной стороны чувствуя странное опустошение, а с другой переполнение чем-то знакомым, но не узнаваемым и опасным, что вибрировало в теле.       Встав у дверей подъезда, мужчина поднял взгляд на фонарь, что светил на тротуар, подсвечивая крупные падающие хлопья снега, и откинул докуренную сигарету в сторону. Мыслей ноль, идей, что делать и куда идти — тоже. Домой не хотелось, там жена, с которой Миша не знал, как взаимодействовать, а больше идти некуда. Даже нельзя будет в баре зависнуть, так как он в форме, да и на работу с утра надо будет ехать. Не с перегаром ведь там появляться. И как жить? Что делать? На Кавказе зато есть чем заняться. Всегда. И Михаил был уверен, что дел там будет ещё лет на десять вперёд. И провести бы все эти годы там, безвылазно. Найти то, что утратил в том месте и что каждый день зовёт обратно. Может, хоть тогда наступит долгожданный покой. Да и ощущение было таким, будто потерял он там именно свою смерть.       Миша запахнул куртку, проводил недовольным взглядом шатающегося от опьянения мужика и через секунду едва не упал носом в снег, когда его нагло и сильно толкнули в спину.       — С дороги, блядь, мусор!       Поймав равновесие на одной лишь реакции и навыках, мужчина сделал рывок в сторону неприятеля и мигом подмял его на себя, сразу заламывая руки, чтобы не было сопротивления. И вместо привычного крика от вывернутых суставов при малейшем движении, слышал ненависть и рычание, в котором узнал голос сына своего друга.       — Давай, въеби мне, — рычал Саша, лёжа на снегу. — Все вы, блядь, горазды только людей пиздить и беспредел творить, да? Ну, давай! — взревел и дёрнулся под ошалелый взгляд мужчины, что прижимал его прямо перед подъездом к занесённому снегом асфальту. — Отпизди меня, псина легавая. Смотри, даже кровь идёт, — облизнул окровавленную нижнюю губу. — Чё, сука, сердечко ещё не колотится, в глотку мне вцепиться не хочешь? Оборотень, блядь, сука, ёбаный.       Миша сильнее сжал чужое предплечье, прижимая его к спине. Такая открытая ненависть сбивала с толку и крутила изнутри гневом. И ладно бы это был кто-то, если бы Миша был на задании или при исполнении, можно и проучить как следует, но это Санёк, мелкий, наглый пиздюк его друга. Ребёнок.       — Ну же, блядь! — всё вопил под ним парень, а после предпринял попытку ударить мужчину пяткой по спине или куда вообще мог дотянуться, пока Михаил пытался придумать выход из ситуации. Что делать с пацаном, чтобы на место его поставить, трогать его или не трогать, пока злость грелась до готовности.       — Господи родные! — воскликнула какая-то бабка, что проходила рядом, привлекая к себе внимание мужчины. — Это что ж такое делается-то, а? Уже детей гребут! Да управы на вас, ублюдков в погонах, нет!       В глазах наконец-то на миг потемнело из-за пелены злобы, что забурлила в крови от слов бабки и в целом от всей своей тупиковой жизни. Миша нагнулся к пацану, упёрся лбом в его затылок буквально на несколько секунд и ещё сильнее сжал чужое предплечье, наконец-то заставляя скулить от боли, а не ненависти. Выпрямился и вцепился слепым взглядом в перекошенное злобой и болью лицо парня.       Какая муха на сей раз укусила этого пацана? Что с ним? А что с Михаилом? Свою жизнь надо спасать, а не жизнь этого избалованного щенка. Сашу лишь воспитать по-собачьи надо.       — Слезь с него, тварь! Как работу делать и уродов гонять, так вас хуй дождёшься, а как детей бить, так вы всегда тут как тут, бандиты! Нет… вы хуже бандитов!       Месяц назад Миша похоронил одного своего хорошего друга из ОМОНа, что погиб на Кавказе. Пару месяцев назад они помогали ФСБ в поимке двух террористов. Неделю назад мужчина лично скрутил серийного маньяка, а ещё через день участвовал в поимке педофила в ближайшей области. Всё, что он хотел — это уехать в командировку в Чечню, чтобы помогать своим людям истреблять ёбаную нечисть. Вычищать метр за метром горы, рыскать в посёлках в поисках боевиков, что прикинулись местными.       Он проливал пот и кровь в Афганистане, проливал кровь и пот в Чечне. Имел несколько государственных наград, в том числе за отвагу и мужество. Пошёл в доблестный ОМОН из-за идеи и любви к Родине, но для людей вокруг он всё равно был поганым ментом. Легавый, мусор, жандарм, оборотень, да и просто ублюдок, что виноват в мусорском беспределе, который начался задолго до него.       В такие моменты пара шрамов на теле начинала болеть, а сердце захлёбываться обидой и злостью. И только один вопрос клокотал внутри: для чего тогда это всё было?       Армия, война, служба в органах. Для кого? Для себя? Для Родины? Да на хуй такую Родину, что ни «спасибо», ни выплат не могла дать, ни благодарных гражданских. Спасибо войне, что сломила и приковала в себе? Спасибо родителям, что не удержали сына, махнув на него рукой? Порой Михаилу хватило бы даже простого «спасибо» за всю его работу, чтобы вызвать на лице смущённую улыбку, а в сердце разбудить счастье.       Одно искренне «спасибо», разве это так сложно? За всё, что он делал.       — Господи, ну кто-нибудь, помогите, а?! Удавит ведь пацана! Народ!       Миша выпустил из пальцев чужие запястья и на ватных ногах поднялся с пацана.       Не будет он его бить. Не так. Не тут. И уж точно не его. Хотя очень хотелось пнуть несколько раз в живот и наблюдать за тем, как он будет блевать кровью без шанса на вдох.       — Следи за словами или будет худо. Не от меня, так от других людей, — сказал Саше и перевёл взгляд на бабку, что стояла неподалёку и следила, затаив дыхание, за каждым его движением: будь то движение руки или простой вдох, поднятой и опущенной грудной клеткой под чёрной футболкой, что виднелась под распахнутой курткой. — Ты — сын моего друга. Я тебя не трону, но и зазнаваться не стоит. Терпение у меня не вечное. Оно почти подошло к концу.       — Слабак, — выдохнул Саша уже без намёка на ненависть в голосе. Теперь он звучал разбито. Устало. Слизнул кровь с разбитой отцом губы и скомкал в пальцах свежий снег, что всё падал и падал. — Подкаблучник и слабак. Вали на свою войну. Принесу конфетки на твою могилку.       Миша надавил мыском берца на Сашину голень, вызвав у пацана тихий стон.       В голове вспышкой пронеслась хорошая идея просто свернуть ему шею. Но благо это была всего лишь вспышка. Только послевкусие гари осталось как от взрыва. Или это Михаил горел изнутри.       Убрал ногу, услышал всхлип и, игнорируя его, пошёл к бабке, чтобы заглянуть ей в глаза. Бесстыжей старой суке, что вопила на пол улицы, что убивают подростка, хотя этот подросток сам кого хочешь мог убить. Особенно, если вспомнить нацистскую символику на брошюре, что лежала в комнате перед Святославом, и сложить два и два.       — Чё, мать, тебя скрутить? — пробасил тихо и достал пачку сигарет из кармана. — Ну и хули вылупилась?       Он ведь моральный урод в её глазах? Так надо следовать представлению, чего уж терять. Хоть так не огорчит людей вокруг. Оправдает ожидания.       — А давай, скрути меня, чёрт, — огрызнулась она, перехватывая сумку с продуктами. Вылупилась обесцвеченными от возраста глазами и поджала бледные губы. А ведь произойди встреча при других обстоятельствах, Миша бы предложил помощь с сумками. — Мне уже нечего терять! Вези в отделение! Где ж твоя дубинка, я так просто не дамся! Без бою не дамся, гад!       Вдохнув сигаретный дым, мужчина развернулся и ушёл, теперь вместо всхлипа слышал горький плач со стороны пацана, что продолжал валяться в снегу прямо перед подъездом.       Что там за тёрки между сыном и отцом — далеко не его дело. Что за проблемы у пацана с его агрессией и слезами, так же не дело Михаила. У него теперь дело было одно — доехать до СИЗО к хорошим знакомым, чтобы расслабиться и вывести из себя эту бесящую его вибрацию злобы, которую нельзя было выплеснуть на окружающих. Только на себя или на тех, кто ждал мужчину в камере.       Скоро матч — об этом не стоит забывать. Там он должен быть как огурчик. Ни злобы, ни раздражительности. Дерево, лес, через оцепление которого невозможно было бы прорваться. А потом командировка или увольнение и уход срочником. Ибо так он жить больше не мог. И если раньше было приемлемо, то теперь Михаилу было плохо. Скучно, грустно, быт и отношения с женой давили. И ладно бы Ксюша хоть что-нибудь понимала, но нет — она гнула свою линию и, судя по её нежеланию мириться и делать первый шаг, так как Миша трусил это делать и не знал как, то линию свою будет гнуть и дальше. Да и на работе он наконец-то начал окончательно выдыхаться. Вот второе дыхание стремительно подходит к концу, а что дальше — завеса тумана.       Поэтому, сев в свой чёрный, занесённый снегом УАЗик, закурил третью за последние десять минут сигарету, и поехал в СИЗО, чтобы сбросить напряжение и заодно помочь с допросами.