Цепи

      Проснулась от того, что Мидори яростно тормошила меня за плечо. Слабо дёрнулась, подняла голову в её сторону. Размытый, несфокусированный взгляд вновь ловит недовольную рожу женщины, терпеть которую становится всё невыносимее с каждым днём.       — Тебе пора бы привыкнуть вставать рано, — она стала говорить это мне чуть ли не каждое утро. Не удивлюсь, если она думает, что эти слова как-то повлияют на меня. Я как была слабенькой и ленивой Наной, так ей и осталась. И меня пока что всё устраивает.       Ну почти.       У меня есть большой опыт проживания с чужими людьми в одной комнате, здании. Лагеря, санатории, больницы, общежитие в конце концов. Мне столько раз приходилось с кем-то иметь приятельские отношения, что это вошло в привычку и не являлось чем-то столь страшным. Могу спокойно пожить в соседстве; я была вполне тихой и неконфликтной соседкой. Здесь, в поместье Зенин, я оставалась такой же удобной. Но, видимо, для других я была лёгкой мишенью.       Каждый раз вспоминала слова Тодзи. Являясь так называемой белой вороной, внимание ко мне было изощренным и особым. Большинство игнорировали, но, к сожалению, находились и те, для кого унижать меня было прекрасным развлечением. Не только Мидори находила любой повод придраться и тыкнуть лицом в землю. Вновь к моему сожалению, больше всего обожали самоутверждаться мужчины. Надеюсь, что до сих пор меня не изнасиловали лишь из предубеждения, что я «грязная».       Не вспоминая о том, что я в чужом теле, другой стране, удивительным для меня остаётся тот факт, с какой легкостью я поддалась стечению обстоятельств. Почти без истерик. Словно это внезапное перемещение было сродни тому, как переехать в другой город из-за учёбы.       — Сегодня не забудь прибрать около складов, — оповестила Мидори прежде, чем оставить меня в комнате.       С протяжным стоном откинулась обратно на футон. Вот бы ещё поспать. Но я знаю, что если эта женщина не заметит меня за работой через полчаса, то примчится сюда давать мне очередных пинков. Нет никакого желания ухаживать за этим домом, которым своим даже не считаю. Однако это почти единственное, что может занять меня за этот день. Из приданного только одёжка, украшения да косметика, что, вероятнее всего, принадлежали настоящей Нане. Может быть, она любила всё это… Даже интересно, как она отреагировала бы на то, что я не разукрашиваю её личико и не напяливаю в волосы всякие побрякушки.       Не пестрящая рисунками юката и волосы в косе создавали образ простушки. Хотя когда заглядываю в маленькое круглое зеркало, которое откуда-то притащил Тодзи, то засматриваюсь. Нана красивая — в какой раз убеждаюсь. Черты лица мягкие, почти детские без косметики. Восемнадцатилетнее тельце точно не было готово к браку, к этому унижению. Хотя куда бы она делась от этих дурацких традиций? Да и откуда мне знать, какой у неё характер, мягкий или жесткий…       Может, ей повезло, вся непруха-то обрушилась на меня. Может, она вообще чиллит в моём теле. Откуда мне знать?       Вот именно.       Вопросы об этой аномалии застают меня всё реже. Я стала углубляться не в суть своего странного-волшебного перемещения, а в пучину некоторого отчаяния. Собственные проблемы перекрывались проблемами настоящего времени. Внимание переходило в руки моей жизни и Наны. Я бы могла предположить, что мы уже как одно целое, но переживать каждую минуту приходилось только мне. Кланялась, извинялась, молила, выпрашивала, молчала, унижалась — только я.       Здесь не было никого, с кем я могла вести себя так, как хотела. Лишь в маленькой комнатке рядом с Тодзи ощущение некоторого облегчения приходило в мою душу. Я могла язвить ему, зная, что он не отреагирует агрессивно. Он не станет хватать меня за волосы, не накричит — всегда был флегматичен, отпуская лишь несколько издевательских шуток в мою сторону. За целый месяц с ним под боком я просто привыкла. Мы не узнавали друг у друга о каких-то предпочтениях, вкусах, потому что оба могли видеться только вечером, почти под ночь. У обоих было только желание спать. А утром он уходил раньше меня. Как я узнала, он каждодневно занимался истощающими тренировками, больше вытянуть из него не смогла.       Да. Каким-то вот таким странным образом я стала много думать о нём. Быстро и незаметно для себя. Даже верить не хочу, что это случилось после первого секса. Никогда не верила в психологию первого раза. Но теперь переживаю эти ужасно мучительные моменты. Бывает, ловлю себя на желании, чтобы он пришёл ко мне в середине дня, и мы могли бы поболтать. Просто так.       Меня начало сжирать желание сблизиться.       Я всё это прекрасно осознавала. Но не могла контролировать.       За этими мыслями я проводила большую часть времени. Как отдушина какая-то.       В руках уже привычная метла, а на ладонях — мозоли, которые неприятно зудели. Каждый раз прибирать дворы, сады от пыли и травы надоедало конкретно, но работёнка в целом не сложная. Что мне категорически не нравилось, так это жара. Несмотря на то, что близится август, погодка тут душняковая. Я перестала носить хададзюбан и таби, а Тодзи и вовсе носил одну юкату да подштанники.       — Эй, женщина-а-а, — даже знать не хочу, почему он продолжает доставать меня. — Ну хватит игнорировать меня! Я приказываю тебе выкинуть эту метлу и посмотреть на меня!       Закатила глаза, когда в очередной раз понимаю, что не получится проигнорировать прилипчивого мальчишку. Я с ним общаться не хотела, да и не хочу до сих пор, особенно после той ситуации с Мидори. Однако Наоя был другого мнения. Не то, чтобы он каждый день приходил ко мне, но пару разочков на неделе так точно видимся.       — Смотри, чему я научился! — и да, чаще всего он приходил похвастаться своими успехами. Я сначала не поняла такого поведения, но сейчас уже догадываюсь, что гиперактивному ребёнку не хватает внимания. — Мне хватило обучиться этому всего за два урока!       Я уставилась на бумагу в его руках. Чёрным по белому были расписаны витиеватые иероглифы, плавно плывущие друг за другом. Каллиграфия, которую я еле могу прочитать. Для меня это похоже на тот самый почерк врачей, что не стеснялись и расписывали рецепты своими завитушками.       Не сказать, что я прям интересуюсь написанным, но удовлетворить каприз маленького придётся — тогда отстанет быстрее.       — М-м-м, и ты вправду смог такое написать так быстро? — слегка притворно заинтересованно склонилась поближе к кляксам, смысла в которых я не видела.       — Ты что, мне не веришь? — и весь уже на готове обороняться.       — Конечно, верю, — усмехнулась, — ты ведь гений.       — Да! — ребёнку много не надо, уже светится от счастья. — Даже ты так не сможешь!       — Верно-верно, — я подняла руки в примирительном жесте, силясь с желанием закатить глаза.       Ни с того, ни с сего Наоя хватает меня за руку. Заставляет выпрямить пальцы и подносит ладонь к своему лицу, рассматривает покрасневшие мозоли. Я было хотела уже задать вопрос, но мальчик довольно быстро отпустил меня и вслух произнес свои выводы:       — Ха, с такими руками ты никак не сможешь выглядеть утончённой! — пацан конечно божий одуванчик, но то, что он по нахватался от взрослых, до сих пор заставляет удивляться. — Тодзи-кун никогда на такую не взглянёт, — я невольно улыбнулась такому заявлению, выгибая бровь. — Да, моему семпаю точно не подходит такая, как ты. Он любит умных, как Мидори-сан, — кивая самому себе, Наоя продолжал говорить.       — Мидори-сан? — внезапное упоминание из уст мальчика тут же вызывает недоумение и раздражение. Причём здесь она?..       — Да, она идеальный тип женщины! — тот часто-часто закивал, глазами обратился ко мне. — И сиськи, и жопа! На такую можно любоваться точно-точно!       Наоя уставился на меня большими глазами, и я на него — тоже. Только если тот смотрел с самым чистейшим детским превосходством, то я смотрела с — естественно — шоком.       — Ничего себе, — вырвалось у меня возмущенно. — Ты же совсем не фильтруешь слова, Наоя, — хмурюсь. Как-то уж не пристало шестилетнему мальчугану выкрикивать слова в присутствии взрослого. У него же совсем тормозов нет. Куда смотрят его родители? — Ты у кого так рьяно учишься таким плохим словам?       — Не твоего ума дело! — взревел он. И чуть ли скомкав в руках бумагу, развернулся и пошёл-побежал прочь.       Господи. Да катись, мелочь пузатая. Больно ты мне сдался. Бр-р-р…       И я ведь почему-то разозлилась сама…       Стоило мне развернуться, чтобы продолжить подметать, как сердце сделало кульбит, остановилось на секунду. Мужчина стоял вдалеке на энгаве, прямо на повороте, смотрел прямо сюда. Не узнать его просто невозможно, особенно после нашей первой встречи.       Я тут же поклонилась, готовая разве что упасть на колени, лишь бы он не трогал меня. Руки сжали метлу, а я ждала не знаю чего. Но мне точно хотелось, чтобы он прошёл мимо, не уделив мне и секунды своего внимания. Кажется, из всех Зенин этот самый до чертиков пробирающий.       Как страус я не поднимала головы, чувствуя животный страх. Всё ждала и лелеяла тот самый момент, когда он пройдёт мимо меня. Мужчина ступает очень тихо, даже кажется, что медленно. С меня не сходит ощущение, что в тело впиваются презрительным холодным взглядом.       Оги Зенин. Мужчина, внушивший в меня страх одним своим присутствием. Он не использовал абсурдные слова и импульсивные действия, чтобы унизить, его четкий монотонный голос словно вбил в мою голову парочку гвоздей — с этим человеком нельзя находиться рядом. Если для других я отброс, то для него являлась не более, чем бельмом на глазу. Если бы он захотел, он бы раздавил меня совсем не ради забавы или удовлетворения своего эго. Поэтому я старалась при нём если не дышать, то хотя бы не издавать звука.

      — Уйди с дороги.       — Простите?       — Уйди.

***

      Сегодня я закончила быстрее, чем ожидала. Мидори, видимо, дала слабину, давая мне на этот раз маленькую площадь для уборки. Ну да ладно, мне же от этого хорошо.       Оставив инвентарь в одной из кладовок, я поспешила в женские душевые, которые устроены как раз в том же доме, где я собственно и спала. И хорошо, что я не успела помыться в душевых около тренировочных площадок — они оказались общими. Спасибо, что додумалась спросить у Мидори.       Дошла до комнаты, забрала полотенце (да-да, оно не моё), взяла мыльно-рыльное (опять не моё) и сменную одежду — вот тогда я со спокойной душой отправилась в душевые. Чуть ли не напевая себе под нос, гадала, встречу ли кого-то в такое время…       И — о мой боже! — удача была на моей стороне.       Зайдя лишь в раздевалку, я сначала прислушалась к какому-либо шуму, а потом прошла чуть дальше. Облегченный вздох сам по себе вылетел прямо из глубины груди. О да, радости нет предела, когда у меня появляются такие драгоценные минуты уединения.       Раздевшись, взяла с собой только мыло и мочалку. Что мне нравилось в японских душевых, так это место, где посидеть, и зеркала. Небольшой тазик также прилагался к каждому месту в душе, но я им не пользовалась.       Зеркало передо мной запотело, не удержалась и провела рукой по нему. Чужое лицо почти как своё. Я словно сделала операцию, много операций… даже взгляд другой, глаза не так далеко посажены. Лицо такое чистое, одна только родинка под глазом, губы совсем не пухлые… От славянской внешности совершенно ничего — оно и неудивительно.       На губах растянулась улыбка, сначала слабая, потом широкая, скалящаяся. Ровные зубы и правильный прикус — я почти завидую таким замечательным генам. Пальцами оттягиваю губу, более внимательно осматриваю белый ряд. Пару раз моргаю, поднимаю взгляд к собственным глазам в отражении. Слабая усмешка слетела с губ — столько времени прошло, пора бы привыкнуть к этому телу. И каждый раз заглядываюсь на себя в зеркале, словно ищу что-то своё.       Гоню мысли о доме, когда вновь взыгралось тяжёлое и съедаемое терпение чувство где-то глубоко внутри. Тщательно натираю кожу, обмываюсь под горячей водой, отхожу от этого дерьмового ощущения и расслабляюсь. Пятнадцать минут точно прошло, но выходить не хочу — сижу ещё, подставляю голову под струи воды. В голове не то, чтобы пусто, но всё равно вхожу в прострацию. Мне хватает нескольких минут, чтобы взять себя в руки и собраться на выход.       Однако меня ожидал сюрприз. В раздевалке не нашлось ни одежды, ни полотенца. Два плюс два — равно бляди. Этот злой и детский трюк вывел из себя. Я не могла поверить, что такое могло взбрести кому-то в безмозглую головушку. Всё же было нормально — я для чего два месяца вела себя ниже травы, тише воды? Где я ошиблась? Что не так?       Приобнимаю себя, лихорадочно обдумываю, как вернуться в комнату в своей же одежде. Какого хрена, даже трусов не оставили — идиоты, кто бы они ни были. Прикрываться нечем, а в коридор под дулом стыда ни за что не выйду. Тогда придётся ждать… Ха, и сколько же ждать? На что мне надеяться, когда сюда кто-то зайдёт? Меня же могут послать куда подальше, просто потому что в их глазах я изгой.       Неприятный и тугой комок скопился в районе груди. Я закусала свои губы, нервно заламывая пальцы.       — Ну и бляди же вы все… — надрывно шепчу, опускаю голову в попытке удержаться от таких непрошенных слёз.

      — Просто знай, что тут тебе никто не рад, женщина.       — Слышала, что эта девка даже не возразила на церемонии. Видимо, без разницы, перед кем ноги раздвигать.       — Такая тупица, даже как-то жаль Мидори-сан.       — Девчонке из Такахаси не следует ожидать лёгкой жизни.       — Хах, её избалованность просто отвратительна.

      Чужие слова не затыкаются, шепчут в самое ухо сладко едким голосом. Забирались по самое сердце, давили и сдирали. Казалось, что к такой ненависти я буду готова. Стерплю, переживу, наплюю. Ведь все эти слова — неправда. Это такое глупое преувеличение, лишь бы посильнее осквернить и ударить. Однако собственное моральное состояние стремительно ухудшалось. Смотря на их лица, я видела равнодушие и пренебрежение. В теории должно было восприняться куда легче, на деле — я сейчас была на грани.       Словно что-то перемалывалось, смешивалось в одну субстанцию. Всё, что приносило мне боль, вскрывалось с такой лёгкостью — а казалось, что разобралась со всем этим беспорядком. Но видимо слишком хорошо себя убедила. Среди всего этого одно стало ясно и понятно — я медленно схожу с ума.

***

      Слабый стук сёдзи. Парень стоял у комода, переодеваясь в спальное. В комнате полнейшая тишина, полутьма заполняла пространство. Мы не приветствуем друг друга. Как обычно.       Я небрежно скинула с себя дзори. Тихо вздохнула. Кинула на татами и мыло, и мочалку, и свои грязные вещи, и такое же на вид полотенце. Не прошло и минуты, как я насоздавала шума. Тодзи не подал виду, но за месяц я поняла, что этот человек любил тишину. И любое раздражающее слух бряканье тот хоть и воспринимал стойко, но моё излишнее к нему внимание заставило заметить, что он едва заметно двигал нижней челюстью — ему не нравится. Но в данный момент меня это не очень сильно волновало.       Глаза уставились на широкую спину Тодзи. В голове пусто, а тело уже ведёт в сторону. Руки сомкнулись на его животе, щека прижалась к спине. У него тело такое горячее, иногда возникало желание вот так согреваться.       Он замер. Я тоже. Сердце подозрительно тихое, не готово вырваться из моей груди. А ведь раньше, стоило быть к нему ближе, оно не давало мне покоя. Чувствую себя так странно, так тяжело. Но тело всё равно продолжает гнуть свою линию, когда руки нагло пробежались по очерченному прессу. Охватило резкое, возникшее почти из неоткуда желание обхватить всё его тело руками и ногами, прижаться так тесно, насколько это возможно. Меня останавливает голос, и я осознаю себя со сбившимся дыханием.       — Что-то случилось? — постный вопрос от такого же постного парня. Мы обручены, но я ни разу не видела в его глазах нужды или же слабости. Вечно холодный и неприступный.       — Просто… соскучилась…? — у меня голос надрывается, заставляю себя отвечать, пока на глазах наворачивались непрошенные слёзы. Мои ногти впиваются в его плоть, когда я пытаюсь удержать всю ту кучу эмоций внутри.       Вздох со стороны Тодзи, он легко отцепляет от себя мои руки. Мои глаза смотрят на его грудь, когда он поворачивается лицом ко мне. Я чувствую себя нашкодившей собакой, стоя вот так перед ним.       — Ну что? — не выдерживаю и поднимаю взгляд, пытаюсь казаться такой же неприступной, но уже сама понимаю — выгляжу как капризный ребёнок. Однако его глаза заставляют щёки покрыться предательским румянцем, потому что он очевидно догадывается. Я шумно вздохнула, смирившись в ту же минуту. — Немного полазила по мусоркам… Полотенце тоже испорчено.       — Я вижу, — моё лицо точно искривилось в крайней степени расстройства и возмущения. — Зачем лазила?       — В смысле? Мне что, надо было оставить всё там? — словно найдя в его в словах упрёк, я вспыхнула как спичка. Ощетинилась, готовая возражать в ответ.       — Не об этом.       — Да потому что!.. — и я заткнулась, весь запал стих. И снова это тягучее чувство внутри заставляет кусать губы в попытке сдержаться. Мне ведь надо быть спокойной, стрессоустойчивой к подобным ситуациям — всё же я далеко не подросток, которая так легко ведётся на такие глупые и жестокие игры людей. — Пока ходила в душ, забрали вещи.       — Как давно? — я непонимающе выгнула бровь. Тодзи вдруг протянул руку и провёл по моим сухим волосам. И сразу же стало понятно.       — Достаточно давно, чтобы сидеть около двух часов без всего, — отвела глаза в сторону. Почувствовала себя такой глупой, когда вот так говорила. — Мне посчастливилось, что кто-то соизволил наконец пойти в душ… Хах, она так растерялась, когда я на неё набросилась, — криво усмехаясь, я потеребила край рукава.       — И вправду повезло, — как-то без интереса произнёс он, и я подняла взгляд к его лицу.       — Сердишься? Я могу постирать…       — Не надо. Полотенце я взял с тренировочной площадки, им никто не пользовался, — я наклонила голову. — Я найду новое, — продолжил он коротко.       И отошёл от меня, чтобы накинуть на плечи нагадзюбан. Даже не завязывая, он пошёл так к своему футону. А я осталась стоять, невольно уйдя в себя. Тихий вздох вырывается, когда я наконец стала стягивать с себя одолженную юкату. Что-то перемкнуло, когда дала одежде просто упасть у ног. И дыхание замерло.       Осторожно оглянулась в сторону парня. Разочарование смешанное с долей облегчения осели на плечах, Тодзи даже не заметил мой импульсивный поступок. Может быть, устал?.. Тихо вздохнула, теперь стесняясь наготы. Словно в эту секунду была в одном шаге от слишком безрассудного решения. Быстро подошла к комоду, открывая последний ящик. Достала своё ночное бельё, нервно прикрываясь.       Глупость, глупость, глупость…       Что я только что пыталась сделать?       Сердце более не захотело успокаиваться, сейчас бешено отбивая сильный ритм. К щекам прилилось тепло — такой явный признак слабости. Чувствую себя действительно разбитой и уставшей. Мне просто надо лечь спать — и всё будет хорошо. Мне просто надо пережить всё это — и всё станет на круги своя. Да?       Легла на свой футон, заведомо спросив, тушить ли мне свечу. Темнота накрыла меня как одеяло, пытаясь успокоить. Я уставилась в потолок, вновь прогнала в мыслях пережитый день. И ощутился неприятный осадок, почти такой же на вкус, но всё равно отличающийся от того, что она испытала сегодня в душе. Этот более крепок и горчит даже не кончике языка, а на самом его корне. И всё, что пришло мне в голову, это то, что я могла бы совсем немного попытаться подсластить ощущения. Хотя бы какую-нибудь долю утешения и навязанного спокойствия.       Я посмотрела на Тодзи, лежащего от меня в метре. У него чертовски широкая спина, когда лежит вот так спиной ко мне. Тёмные отросшие волосы манили, когда маленькими прядками лежали на подушке. А ещё он так далеко. С моей стороны была инициатива так расположить футон, и теперь я, конечно же, сожалею. Мы муж и жена только на бумаге, на бесполезных клятвах — на деле я не ощущала нас таковыми. Как два чужих человека друг другу.       — Тодзи… — я тихо, совсем тихо позвала его. Каково было моё удивление, когда его тело лениво перевернулось на другой бок. Я не видела, открыл ли он глаза, но ясно поняла, что он слушал меня. И моя рука без задней мысли протянулась в его сторону. — Можно я обниму тебя?       Молчание длилось несколько секунд точно. И я правда не особо надеялась на положительный ответ, однако он распахнул одеяло для меня. Задержав дыхание от лёгкого волнения, тут же привстала, подтолкнула свой футон впритык к его, а потом забралась к нему под одеяло. Сгусток жара охватил всё моё тело, когда мои руки обхватили крепкое мужское тело. Шумный вздох покинул меня, и я без стеснения уткнулась ему в грудь.       Чувство спокойствия не пришло. Я только больше разволновалась. Это совсем не похотливое желание, которое интервально охватывало меня при мыслях о нём. Я не до конца понимала, что это, но мне только сильнее хотелось стиснуть Тодзи в объятиях. Словно если бы поглотила его всего, то смогла бы найти… успокоение? При таких мыслях, я-то и поняла, что и вправду напрягалась, крепко обнимая.       С лёгким испугом, что это как-то могло мешать парню, я моментально ослабила хватку и разомкнула руки. В темноте попыталась разглядеть его лицо, кажется, что глаза закрыты, ни одна мышца не дёргалась. Решив повести себя поскромнее, просто уткнулась носом в него, а руки предусмотрительно прижала к своей груди.       Мне лишь бы заснуть, просто уснуть. Хотя его безмолвие и вправду заставляет тяготиться. Просто интересно, с ним точно так же обращались? Оскорбляли, заставляли вставать на колени, извиняться за что-то? Его тоже подставляли? И как он вообще справлялся со всем этим?..       Эти вопросы я не смогу озвучить. Почему-то мне кажется, что он вновь показательно промолчит, хмыкнет или вовсе отвернётся. Мне кажется, что я впервые вижу настолько абстрагированного от мира человека. Совсем как неродной. Мне казалось, стоило нам хотя бы немного сблизиться, то и отношения станут более близкими и приятными. Но… Тодзи как будто наплевать на то, что я существую, что маячу перед глазами, что тянусь к нему. А ведь он здесь единственный, кто может меня хоть как-нибудь поддержать, несмотря на то, что его рука оказалась тем, что утянуло на дно.       Мне бы перебороть себя и перестать полагаться на того, кто не в силах помочь. Однако прямо сейчас я вновь наступаю на те же грабли, словно не чувствую или не боюсь отдачи.       — Тодзи, давай… займёмся сексом?