「 𝔩𝔬𝔫𝔤𝔢𝔯 𝔱𝔥𝔞𝔫 𝔞 𝔱𝔥𝔬𝔲𝔰𝔞𝔫𝔡 𝔶𝔢𝔞𝔯𝔰 」 | Дольше тысячи лет

      Всю дорогу я проспала, отчего потом чувствовала себя разбитой. Целый день каталась туда-сюда, потом еще шоппинг, и на ночь глядя снова посадили в машину и куда-то поволокли. Это было настоящее мучение. Добрая миссис Спун настаивала на том, чтобы мы остановились переночевать в мотеле, но её упрямая коллега, которая и была за рулём, только огрызалась и продолжала ехать. А ехали мы ужасно долго. Утром Элис летела до Райнлендера на вольво Эдварда с такой скоростью, что я в окно смотреть боялась — мутило. А тётка из соцслужбы ехала так медленно, что хотелось выйти из машины и бежать рядом — я бы обогнала. И они даже не покормили меня! Наконец, в третьем часу ночи, мы прибыли в моё временное место жительства. Вряд ли я пробуду здесь дольше, чем пара дней, обычно всех детей разбирают по семьям даже до того, как их заберут сюда. Это было пятиэтажное здание. Светлый бетон и много стекла. Совершенно точно такое, как и остальные на этой улице. Сам центр временного пребывания занимал апартаменты на первом этаже, на остальных располагались различные офисы. Вход в офисы был с другой стороны здания, так что обыватели с детьми не пересекались. Здесь же был крохотный дворик, с качелями, песочницей и двумя лавочками. В принципе, на пару дней, большего и не требовалось, а там детишек уже разбирали по фостер-семьям, или усыновляли. Я же мрачно смотрела на этот дом, с нехорошим предчувствием, что застряну здесь надолго.       И да, так оно и вышло. В ту ночь я упала в постель, даже не осмотрев комнату, в которой оказалась. Уже утром я осмотрела и дом, и двор, и всё остальное. Сам дом (точнее, это, конечно, была квартира, но домом звать это место было проще) был небольшим, здесь была большая столовая с примыкающей крошечной кухней, где только разогревали привозную еду, но тут же были холодильники с напитками и снеками, без которых американцы, кажется, жить не могут. Четыре средние комнаты, в каждой по четыре кровати, четыре тумбочки, и четыре высоких узких шкафа-пенала. Две по одну сторону коридора, выкрашенные голубой краской, и вся мебель тёмно-синяя, и две напротив, с розовыми стенами и тёмно-красной мебелью. И одна большая комната напротив столовой, игровая-гостиная. Тут был телевизор с подсоединенным видеоплеером, тумбочка, забитая кассетами с разными фильмами, книжная полка, ящики с игрушками, круглые столики с маленькими стульчиками, и на каждом стопка листов А4, и стаканчики с карандашами… Я словно оказалась в детском саду. За детьми присматривала одна женщина, её кабинет и комната были рядом с гостиной и столовой соответственно, и ещё были приходящие уборщица, и кухарка.       Познакомилась я и с детьми. Кроме меня, тут были две маленькие девочки, пяти и семи лет, и парень примерно моего возраста. Впрочем, в тот же вечер мы остались вдвоём, младшую девочку увезли ещё днем в суд, где её родителей, очевидно, лишили прав на неё. Вернулась она заплаканная, сжимая плюшевого отвратительно-розового медведя — такие давали детям до или после заседаний, у некоторых накапливались мешки таких медведей-зайцев с каждого посещения суда. Вечером девочку забрала приёмная мать. Вторую девочку забрали примерно в то же время, только это уже был её родной отец. Как мне рассказал мой сосед по приюту, после смерти матери ребёнка, отец запил, и девочку забрали, нашли фостер-семью, она даже прожила там месяц, но тут отец опомнился, бросил пить, нашёл работу, отремонтировал дом, и ему позволили вернуть дочь. А Питер, тот самый мой сосед, уже сменил пять фостер-семей, и останавливаться не собирается. Такого взрослого юношу никто не собирается усыновлять, особенно с учётом вреднющего характера, который даже временные опекуны не выдерживают. Я с грустью подумала, что меня ждёт то же самое, если не попадётся семья вроде клана Карлайла, где все друг-друга уважают, и не смотрят на возраст. Среди людей такое редкость. А я, одиночка по натуре, не перенесу помыкания собой незнакомцами. Первое время, конечно, хватит терпения сдерживаться, но потом неизбежно будут ссоры. Я подумала о, может быть, не очень тактичном, но таком спокойном и ненавязчивом Руди, и на глаза мои снова навернулись слёзы. Я проплакала остаток ночи, и вообще ощущала себя даже хуже, чем после известия о гибели родителей. Мне повезло, что я тогда вспомнила прошлую жизнь, и обрела взрослую психику, которая, хоть и была подавлена моим физическим возрастом, гормонами и прочим ребячеством, всё же помогла мне справиться с пережитым потрясением. Если бы не это, я бы ещё тогда сломалась, а сейчас и подавно. Но мой разум всё же медленно, но верно, приводил в форму растрепанные чувства. Состояние было ещё угнетённым, а настроение отвратительным, но уже не хотелось подняться на последний этаж и выйти в окно, и на том спасибо.       Дни тянулись и тянулись. Меня таскали к психологу, но я не нашла общий язык с этим мужчиной, так что просто молча сидела и рисовала цветочки-листочки, или сочиняла музыку, весь часовой сеанс. Кажется, у него тоже не было желания со мной разговаривать, поэтому он с радостью использовал это время для отдыха или другой работы. Вообще, в таких случаях, надо жаловаться и менять специалиста, но я считала, что мне это не нужно, а так все думают, что я исправно лечусь и не трогают меня лишний раз, а я наслаждаюсь практически одиночеством, и моё состояние действительно улучшается.       Я провела тут уже две недели. За это время Питер успел уехать в новую семью, и снова вернуться назад. Мои временные опекуны, которые вроде как нашлись, почему-то отказались от идеи взять меня к себе, даже не взглянув — мне обидно стало. Других пока не находилось, краем уха слышала разговоры окружающих взрослых, что кто-то мутит воду в верхах, и чего-то пытается добиться, оттого все прибывающие дети, если у них уже не было опекунов на примете, остаются ждать здесь и в других подобных заведениях, потому что руководителям социальных служб просто не до нас. Я слушала это без особого интереса, мне было без разницы, где жить. Я жутко скучала по Калленам, и это чувство понемногу даже замещало скорбь по дяде. Каждый раз, по пути к психологу, или на занятия в местной школе, видя на улице серебристый вольво и чёрный мерседес, у меня сердце замирало. Стоило заметить в толпе кого-то отдалённо похожего на кого-то из вампиров, я застывала на месте, как дурочка. Наверняка, они наблюдали за мной издалека, но на связь не выходили. А я даже свой мобильный забыла в машине Эдварда в тот день, когда меня увезли, и они не могли мне даже позвонить. Дело было в погоде. Всё это время в Райнлендере было так солнечно, как, пожалуй, даже в Мексике не бывает, дурацкое светило вылезало рано утром, и до самого вечера не закрывалось ни единым облачком. Если и в Три Лейкс такая же погода, мои бедные кровососы, наверное, даже поохотиться не могут, в такую погоду даже в лесу вампир будет сиять, как диско-шар. После захода солнца за территорию приюта ходить было запрещено, а там везде были понатыканы камеры. Слишком опасно! Миновала очередная неделя, я так и чахла в этом месте, пока однажды не случилось то, что мгновенно заставило меня стряхнуть с себя тоску и печаль. В очередной раз возвращаясь с занятий, я вдруг оглянулась на какой-то звук. Он донёсся из тупиковой подворотни, и напоминал стук камня по железу. Я пожала плечами, подумав на бродячее животное, и шагнула было дальше по улице, но стук снова донёсся до моих ушей, и я обомлела, когда поняла, что это кто-то настукивает мелодию. Я даже догадывалась, кто её настукивает — эту мелодию я придумала в машине, когда мы утром ехали на шоппинг! А листочек с записями я потом сунула в карман того самого пиджака, который собиралась подарить Эдварду — его я надела, когда мы уже ехали назад, потому что стало прохладно. И он тоже в итоге остался в машине.       Я огляделась, и как можно естественнее свернула в подворотню. На мою удачу, в руке у меня был стаканчик из-под кофе, а здесь, конечно же, стоял большой мусорный бак. И я ускорила шаг, потому что возле бака увидела мужской силуэт в тёмной одежде. Я уже почти побежала, собираясь с разбегу впечататься в каменные объятия, но тут сзади меня окликнули, а силуэт исчез. Я выронила стаканчик и обернулась. Это был Питер, разумеется, надоедливый парень плелся за мной всё это время. Я подняла стаканчик и бросила его в мусорку. Питер дождался, когда я вернусь к нему, и затараторил что-то, рассказывая о своём дне, а я молча шла рядом, борясь с желанием его придушить. Карман моей куртки оттягивал свёрток, который мой брат подсунул мне, перед тем, как исчезнуть.