「 𝔩𝔬𝔫𝔤𝔢𝔯 𝔱𝔥𝔞𝔫 𝔞 𝔱𝔥𝔬𝔲𝔰𝔞𝔫𝔡 𝔶𝔢𝔞𝔯𝔰 」 | Дольше тысячи лет

      Руби Кларк вздохнула, бросив последний взгляд за окно. Не смотря на «волчий час», четыре утра, жизнь в Чикаго не замирала ни на секунду. Квартира, в которой находилась девушка, казалось, была самым непригодным для жилья местом во всём городе: окна её выходили на одну из основных многополосных дорог, буквально под домом находилась станция метрополитена, а район был испещрён железнодорожными путями. Уровень шума в квартире не поддавался описанию, особенно днём, в час пик.       Сейчас же работяги видели десятый сон, но на смену им, на свет уличных фонарей и неоновых вывесок, выбрались ночные жители города, любители шумно отдохнуть. Руби подумала, что будет скучать по этому оживлению. Немного, самую малость.       Под окном раздался пронзительный гудок — водитель такси не намеревался позволять девушке рефлексировать ни секунды дольше. Она подскочила со скрипнувшей кровати и в последний раз оглядела комнату. Стены здесь были окрашены в серый цвет, кое-где виднелись точки от гвоздей, на которых висели рамки с фото. Пустой, и оттого печальный, письменный стол. Узкая кровать с голым матрасом. Серый пол. Серые стены. Серая жизнь.       Руби встряхнулась, подхватила сумку и вышла из комнаты. Внизу её ждало такси. Вещей, кроме одной сумки, не было, их ранее переправили почтой. Девушка села на заднее сидение, и машина покатила по просыпающемуся городу в аэропорт. Водитель такси шумно прихлёбывал столь горячий кофе, что его жар, казалось, пробирал до костей даже на расстоянии. Юная пассажирка автомобиля, поджав губы, достала из кармана сложенный вчетверо кусок фотобумаги.       На нём была изображена большая семья. Глава семейства, широкоплечий и высокий яркий блондин с причёской серфингиста — Руперт Кларк. Его жена, рыжеволосая, ещё совсем молодая женщина, Эмили Кларк, в девичестве Мейсон. Трое детей: Руфус — похожий на отца парень с пучком светлых волос на макушке, Рута — высокая и стройная девушка с пышной огненной копной, и сама Руби, ещё едва начавшая взрослеть. На этом фото ей было 12 лет. Она была не похожа ни на мать, ни на отца, низкого роста и совсем худенькая. В детстве брат с сестрой дразнили Руби, что она приёмная, но, конечно, это были только шутки, на самом деле, Руби была очень похожа на свою прабабушку Эдит Мейсон и бронзовым цветом волос, и зеленью глаз. Девушка ещё посмотрела на фото, а затем смяла его в небольшой комочек и выбросила в открытое окно. Прошлое должно оставаться в прошлом, и она оставит его здесь, в Чикаго.       Аэропорт О’Хара впечатлял. Руби была здесь лишь в глубоком детстве, и воспоминания об этом стёрлись из её памяти. Сейчас она стреляла взглядом по сторонам, стремительно шагая в сторону регистрационной стойки. Уже оказавшись в самолёте, она уснула.       Когда самолёт рейса Чикаго-Три Лейкс наконец приземлился в аэропорту, Кларк уже слегка подрастеряла свою решимость. Ей предстояло встретиться с родственником, и она не была уверена, что эта встреча пройдёт хорошо. Было немного страшно, но деваться уже было некуда, и девушка вышла из здания аэропорта. Здесь было прохладнее, чем в Чикаго, и Руби быстро замёрзла в своей флисовой клетчатой рубашке, но она не обратила внимания на холод, торопясь на парковку.       Здесь её ждал дядя, Рудольф Кларк, закоренелый холостяк и отшельник, служащий национального парка Чикамегон-Николе. После произошедшего с Руби, дядя единственный из родственников изъявил желание забрать её к себе, больше никому из Кларков не хотелось возиться с проблемным подростком. А из Мейсонов больше никого не осталось. Девушка, конечно, могла бы остаться в родном городе, ей бы подыскали фостер-семью, но подобное решение не устроило уже её саму. Потому она согласилась перебраться в дом дяди в этом небольшом, но довольно популярном среди туристов городе. В конечном итоге, она всё равно будет жить практически в одиночестве — холостой и бездетный Рудольф посвящал всё своё время работе, появляясь в собственном доме лишь во время отпуска. Это абсолютно устраивало Руби, и вообще было одним из главных аргументов «за» проживание с дядей. Остальными были: ненавязчивость, неконфликтность, а ещё то, что Рудольф в последний раз видел свою младшую племянницу пятилетней малышкой, так что любые изменения в характере и поведении не будут им восприняты, как нечто странное. А изменения были.       Всё началось год назад, когда Руби, тогда ещё обычный тринадцатилетний тинейджер, узнала о гибели всей её семьи.       Сама она гостила у подруги, когда Руперту вдруг понадобилось выехать по делам за пределы Чикаго. На дворе был жаркий летний день, потому скучающие без дела старшие дети решили проехаться с ним. Эмили тоже не захотела оставаться дома в одиночестве. Они не успели даже из города выехать, когда на мосту произошла авария. Грузовик со встречной полосы пробил ограждение между полосами и врезался в автомобиль Кларков, который от страшного удара выбросило с моста. Одна только Рута оставалась в сознании, когда их вытащили из воды, но она скончалась от полученных травм по пути в больницу.       Руби позвонили спустя пару часов. Узнав её местонахождение, за девочкой приехали сотрудники опеки. На осознание случившегося ушло несколько недель, а затем в голове подростка назрел план. Руби выпросила визит в свою квартиру, якобы для того, чтобы взять некоторые личные вещи. Сотрудники пошли ей навстречу и позволили, к тому же, место её временного проживания было совсем недалеко от дома. А едва оказавшись в одиночестве в своей пустой квартире, девочка рванула в кухню. Из недр шкафчика была извлечена домашняя аптечка, а из неё — таблетки, все, какие только были…       Разумеется, её долгое отсутствие привлекло внимание, Руби быстро обнаружили, вызвали скорую и оказали первую помощь. Очнувшись, она жалела о содеянном, но раскаяние не помогло, девочке предстояли долгие сеансы с психотерапевтом, и наблюдение, наблюдение… Нет ничего удивительного, что Кларк обеими руками ухватилась за шанс покинуть место своего заточения, когда дядя предложил ей жить с ним. Удивительно было, что им это позволили, ведь место работы Рудольфа не предполагало частые отлучки, а оставлять подростка, уже однажды совершившего попытку суицида, в одиночестве…       Но Руди доверял племяннице, а та, казалось, совершенно оправилась от потрясения, так что документы были оформлены, квартира выставлена на продажу, вещи переправлены, а билеты куплены.       И никто не заметил, что девочка, которой уже исполнилось четырнадцать, совершенно перестала походить на саму себя. А если кто-то и заметил, то оправдывал это травмой от пережитого.

***

      Моё имя Елизавета Романовна Королёва, мне семьдесят пять лет, и я умерла.       Чудное вступление, не так ли? Ну, я всегда была достаточно своеобразным человеком, а прожив столько лет на свете, перестаёшь заморачиваться такими вещами, как собственная внешность, характер или поведение. Так что я носила то, что мне нравилось, вела себя так, как мне нравилось, и занималась тем, чем мне нравилось. А занималась я музыкой. До пенсии я работала преподавателем в музыкальной школе, после ещё некоторое время занималась репетиторством, а потом заболела. Как это обычно бывает, на лёгкое недомогание я не обращала внимания, а когда припекло — стало уже слишком поздно. Это был рак.       Мой муж умер давно, зато остались дети, трое. И пятеро внуков. Дети-то и определили меня в хороший диспансер, в отдельную палату, стоило это все, наверняка, неимоверных денег, а смысла было мало, мне уже ничто не могло помочь, да и в одиночестве в палате было скучно. Дети навещали раз в неделю, по выходным. Зато старшие внуки забегали чаще, особенно самая старшая внучка, Машенька, она почти каждый день заходила ко мне после уроков. Мария любила читать и живо интересовалась всякими фантастическими историями. Каждый раз девочка рассказывала мне о прочитанном, и так «вкусно» она это делала, что очередную прочитанную книгу я попросила оставить мне. Так я увлеклась чтением, пока ещё могла читать, а потом Маша читала мне вслух, засиживаясь допоздна в моей палате.       В один из таких вечеров я почувствовала, что моё время истекло. Я не знаю, как я это поняла, это чувство появилось само собой. Я тогда прервала внучку в момент чтения очередной главы и попросила позвонить родителям. Так в моей палате собрались все дети и внуки. Дочери плакали, малыши мало понимали, что происходит. Маша держала меня за руку и беззвучно заливалась слезами. Я оглядела их всех с нежной улыбкой, и попросила не плакать. Они что-то спрашивали, я отвечала, что-то говорил и мой лечащий врач, но я уже с трудом шевелила губами. Глаза начало печь, и я их закрыла. Уши заложило, я словно погружалась под воду. Даже вместо слов уже звучало невнятное бульканье. Я тонула в океанской пучине, и было в ней тихо, темно и очень холодно… А потом мои лёгкие обожгло огнём, и я глубоко вдохнула, закашлялась и открыла глаза.