Солнышко, разогнавшее туман

Днём меня зовут Изабелла Мари Свон - человеческая девочка, живущая в США, а ночью, стоит мне закрыть глаза, я становлюсь Динарой, эльфийкой без роду и племени, странствующей по бескрайнему (по моим ощущениям) миру. И так всю мою сознательную жизнь - бодрствую в одной реальности, а засыпая - живу в другой. В детстве я была уверена, что это нормально, что каждый человек во сне проживает под другим именем и внешностью. Но, когда я спросила у взрослых, что они делают во сне, то ответом мне стали рассказы о темноте, невнятном бреде или просто повторении событий из их дневной жизни. Тогда я ещё подумала, что быть такого не может - как можно ничего не помнить о своих снах, а если и вспоминать, то некие расплывчатые невнятные образы. Потом я начала расспрашивать детей и воспитателей в детском саду - оказалось, что и они не могли рассказать о своих снах ничего вразумительного. Только старенькая уборщица поделилась, что умеет управлять своими снами и создаёт в них всё, что ей заблагорассудится. Но никто не жил в шкуре другого существа по ночам. Никто не проживал сознательно годы в ином измерении. Время в моих снах всегда шло быстрее. Заснув даже на час я могла прожить целый день, а за семь или восемь часов провести даже две недели будучи Динарой. С возрастом скорость моей “ночной” жизни только увеличивалась - за сутки я иногда успевала прожить целую неделю, хотя порой за ночь Изабеллы проводила лишь один день Динары. Судя по моим наблюдениям, время эльфа текло быстрее, если происходящее не оставляло сильного впечатления, а вот страшные или другие эмоциональные моменты проживались дольше. Одно время я считала нас единым целым, думая что просто живу в ином мире. Потом, узнав, что у остальных людей нет такой “альтернативной версии”, стала строить разные теории. Может мной завладел дух Динары, может я случайно попадаю в её тело через сны, может я вспоминаю свою прошлую жизнь, может я в матрице (мы с папой смотрели этот фильм), а может быть это мистическая связь с параллельной реальностью… Но ни одну из своих теорий я так и не смогла подтвердить, потому что будучи Динарой я никогда не помнила об Изабелле Свон и не могла провести расследование в той жизни. А в мире Изабеллы Свон… что ж, я быстро уверилась, что меня отправят к мозгоправу на растерзание, если вдруг поймут, что я сильно отличаюсь от других людей, благо в детстве всё легко было списать на бурную фантазию, а к пяти годам, прожив одиннадцать лет от лица Динары, я стала умнее и не распространялась о природе своих снов. Опыт эльфа ощущался как мой собственный, поэтому человек рос и развивался слишком быстро для нормального ребёнка - да, оказалось, что другие дети, не живя второй личностью во сне, не умеют читать, писать и считать в три года… К счастью, мои родители не так много смыслили в положенном уровне умственного развития среднестатистического ребёнка и лишь радовались каждому моему успеху, а уже добравшись до детского сада и поглядев на других (на нормальных, как потом выяснилось) детей, я сообразила, что свою излишнюю осведомлённость об этой жизни придётся скрывать. Динара - альбинос, эльфийка и маг. Каждый из этих пунктов по отдельности был достаточно странным для моего “ночного” мира, а все вместе они превратили меня в изгоя. Родителей я не помнила, росла под крылом сердобольной старенькой знахарки, научившей основам управления магией. Домик целительницы располагался на окраине человеческой деревни, куда я изредка ходила гулять - местные чурались моего бледного вида (волосы, брови, кожа, даже глаза - всё было белоснежным) и опасались магии. Уже в десять лет я могла вызывать молнии и по щелчку пальцев разжигать костры. Стихии ветра, земли, воды или льда никогда мне не давались, но и молний с огнём было более чем достаточно для того, чтобы внушать ужас любому далёкому от магии человеку. Мне нравилось изучать свои способности, запоминать лекарственные растения, гулять по лесам и придумывать себе приключения. Будучи альбиносом, я была довольно болезненным ребёнком, однако знахарка добросовестно поила меня всевозможными снадобьями, укрепляя мой организм. Я же взамен, как могла, старалась помогать женщине во всём - прибраться, выстирать или подлатать одежду, приготовить ужин, помочь выполнить заказ на изготовление лекарств или сбегать на рынок за новой тканью. Мне нравилась такая жизнь, однако вскоре после моего шестнадцатого дня рождения знахарка умерла от старости, а деревенские жители буквально потребовали, чтобы я ушла куда подальше - никто не собирался меня терпеть, даже предложение стать новым целителем с брезгливостью отвергли. Пришлось паковать нехитрые пожитки и отправиться на поиски лучшей жизни куда-то в неизвестность, за леса и поля, в незнакомые дали. Это был очень долгий и довольно грустный период моей жизни в роли Динары. Как Изабелле Свон мне повезло куда больше. В первую очередь потому, что у меня были родители. Чарли, мой любимый добрый и заботливый папа, и Рене, рассеянная и порой наивная, но любящая меня мама. Родилась я в конце двадцатого века, в Форксе, штат Вашингтон, но вскоре после моего рождения родители развелись и мама забрала меня сначала жить к бабушке в другой штат, затем мы ещё пару раз переезжали, пока не осели в Фениксе, штате Аризона. Мне было немного жаль, что родители разошлись, ведь я любила их обоих, но так как они жили порознь почти всю мою жизнь, то это не казалось чем-то плохим. Плюс, опять-таки, по сравнению с эльфийской жизнью, где я никогда не видела родных, мне казалось, что я выиграла в лотерею. С энергичной и экстравагантной мамой можно было весело провести время, а со спокойным и рассудительным папой даже молчать было уютно. В Фениксе я училась в школе, посещала внеклассные занятия и кружки, ходила по магазинам и просила очередного маминого ухажёра покатать меня на мотоцикле, а в Форкс к папе приезжала на каждые каникулы и ездила с ним на рыбалку, гуляла по бесконечным дремучим лесам (никогда не терялась - будучи Динарой и не из такой пятой точки выбиралась) и общалась с местными индейцами. Ещё, из хорошего, внешне я ничем не отличалась от других детей, хотя и была бледновата для Аризоны - глаза шоколадно-карие, а волосы густые тёмно-каштановые. В теле эльфа всегда приходилось довольно коротко стричь тонкие белоснежные волосы - чтобы в дороге и во время ритуалов не помешали. Человеком же я могла отрываться - отращивать густые и здоровые волосы до любой длины, экспериментировать с причёсками и внешностью в целом. Был период моей жизни (двенадцать лет Изабеллы и уже тридцать девять Динары), когда мне очень хотелось соответствовать внешности из моей “ночной” жизни - я подстриглась, высветлила волосы до максимально возможного, носила линзы, красилась чуть ли не под трупа (и это при моей-то бледной от природы коже). Да, моя немного легкомысленная мама не возражала против таких экспериментов в раннем возрасте, даже наоборот - поощряла. Потом я поняла, что нет смысла пытаться копировать другого человека, даже если это ты сам из другого мира. Однако с тех пор иногда мелировала пару прядей - прикола ради скорее, а вот косметикой перестала пользоваться от слова совсем. Благо мои прекрасные волосы выдержали все приключения, свалившиеся на их несчастные луковицы. Как хорошо быть здоровой, не сидеть на лекарствах и видеть каждую мелочь в этом полном деталей красивом мире - у Динары из-за альбинизма были проблемы со зрением. Сны в “фэнтези” мире это отдельная тема. Там я тоже, разумеется, спала, хотя и могла проснуться от малейшего шороха - слух эльфа не сравнить с человеческим, а кочевая жизнь приучила опасаться каждого подозрительного звука. Тем не менее, сон мага разительно отличается от грёз не владеющего способностями существа. Разум умелого пользователя магии, коим я была с момента рождения, во сне лишь переходит на так называемую изнанку реальности и уже там делает то, что заблагорассудится. Тело при этом отдыхает, а сознание блуждает по бесконечным запутанным лабиринтам сумасбродного мира, созданного твоими же впечатлениями и суждениями о реальности. В таких снах можно скрупулёзно исследовать свой собственный внутренний мир, запоминать то, что видел мельком днём, прибираться даже - удалять лишние мысли, сражаться со страхами. Изабеллой я сравнивала сны мага с компьютерной игрой в жанре песочницы - ты оказываешься в странном мире, где всё вокруг тебе подвластно, зависит от твоего собственного разумения и воли, но при этом все твои страхи, сомнения или даже порой соблазны обращаются в монстров, с которыми приходится справляться. Раньше я думала, что магов боятся и не любят только из-за того, что они отличаются от остальных и могут управлять стихиями, но оказалось, что многие волшебники сходят с ума во сне - их пожирают собственные слабости, овладевают их разумом. Такие существа, просыпаясь, кардинально меняют свою личность, зачастую в сторону насилия, потому обыватели и боятся магов - рассказы о спятивших колдунах, уничтожавших целые города по прихоти, внушат ужас любому. Я же успешно существовала в мире снов, изучала его как и своё дневное окружение, страхи одно время обходила стороной, блокировала или банально сбегала от них, но с возрастом приучила себя бороться с ними, встречать с решительно поднятой головой, ведь если вечно убегать, твои слабости лишь плодятся и множатся, захватывая всё большую территорию. Уничтожить их сложно, но зато держать в узде на почтительном расстоянии, контролировать в какой-то степени, не так уж трудно при должном усилии. Во сне я старалась не только сортировать мысли и анализировать всё происходящее со мной, но и дополнительно повторять новую информацию, для лучшего запоминания, а также укреплять разум. Думаю, проблема “внезапно свихнувшихся магов” существовала потому, что никто не писал руководств для “правильного” сна колдунов, никто не учил тому, как не заблудиться в своей голове, никто это даже не обсуждал, а мне нравилось таким образом исследовать саму себя. Я предположила, что некоторые маги сходят с ума не только из-за собственных страхов, но и оттого, что никогда не структурировали сон, отражающий их разум, а потому в какой-то момент потонули в хаосе буквально. Так что где-то в районе тридцати лет я начала действительно уделять внимание не только содержанию, но и расположению объектов и самого пространства в моих снах. Начала “выстраивать” дома из идей, держать сомнения на “псарне”, прокладывать дороги из вопросов, собирать букеты из впечатлений и возводить города из воспоминаний… Это был увлекательный процесс, я даже придумывала эдакие “воображаемые” заклинания - этот барьер будет защищать воспоминания от быстрого забвения, эти руны защитят от гипноза, этот массив закроет мысли от чужого сглаза, этот ров отделит меня на время от горстки новых страхов, пока ещё не обретших форму, и так далее, и тому подобное. Вряд ли эти заклинания были рабочими, но мне нравилось их выдумывать, плюс, силу самовнушения никто не отменял. Изабеллой я не могла буквально погулять по своей голове, но у меня вошло в привычку точно также по вечерам или на досуге разбирать свои мысли по воображаемым полочкам, анализировать то, что со мной происходит и постоянно задавать вопросы. Своим хобби я всегда считала магию - обожаю экспериментировать, колдовать, изобретать руны и учить новые заклинания по старым книгам, которые порой удавалось откопать в библиотеках или книжных лавках. Каждый раз, засыпая, с нетерпением ждала новых исследований или свершений. В роли Динары, долгоживущего вечно молодого эльфа, я успела повидать мир, пожить в разных городах, даже поучиться в школе волшебства (походившую больше на тюрьму для контроля над магами, так что мне там не понравилось). К магии в большинстве районов относилось предвзято, поэтому повидала и гонения, и насилие, несправедливости тоже хлебнуть успела, не говоря уже о вечных шепотках в спину и брезгливости, будто я что-то (даже не “кто-то”!) опасное и неприятное. К сожалению, ни разу “во сне” мне не удалось вспомнить о своей жизни в роли Изабеллы, поэтому я никогда не могла саму себя утешить тем, что у меня есть любящие родители, что есть мир, в котором я ничуть не отличаюсь от других людей. Как раз из-за такой односторонней связи я чаще всего склонялась к версии, что сны являются моими воспоминаниями о прошлой жизни, которую я по какой-то причине постепенно проживаю заново, вспоминая раз за разом всё больше событий и деталей. Мне не причиняла беспокойства вторая жизнь - я с рождения считала это частью себя и принимала обе свои версии как саму себя без проблем. Единственное, что быстро начало меня печалить - невозможность запечатлеть свою эльфийскую историю. В том мире нет телефонов, фотоаппаратов, даже электричество ещё не освоили, поэтому к четырём годам Изабеллы я стала жалеть, что не смогу сохранить навсегда некоторые моменты. Тогда и начала рисовать. Понравившийся цветок, яркий закат, улыбающуюся знахарку, дикого зверька, даже руны, которые в этом мире не имели силы. Краски, фломастеры, карандаши - всё пошло в дело, я рисовала постоянно, с энтузиазмом стараясь запечатлеть все понравившиеся моменты. Когда меня изгнали из деревни и пришлось скитаться, голодать и вообще всячески приспосабливаться к бродячей жизни, рисовать я перестала. Мне не хотелось запоминать то тяжёлое время. Учитывая, что во сне проходило по несколько дней, я каждое утро, лежа в кровати, оплакивала свою эльфийскую судьбу, ведь за это время успевала прочувствовать (вспомнить?) холод, одиночество или разочарование от жестокости или банального равнодушия людей. Однако я относительно быстро смирилась. Приняла свою новую жизнь, научилась радоваться мелочам, поставила цель - найти место, где меня будут любить и понимать. Тогда же в роли Изабеллы возобновила рисование, теперь уже изображая действительно всё - и красивое здание столичной библиотеки, где было приятно проводить время за книгами, и жуткую плаху на центральной площади богом забытого городишки, на которую меня однажды затащили силой, обвинив в наводнении, которое накрыло поля вскоре после моего появления. Постепенно рисование стало моим “дневным” хобби, даже страстью - я рисовала каждый день, пробуя разные стили, стремясь вывести тот, что помог бы передать мои впечатления от увиденного и пережитого. Мама с папой поражались рисункам, нахваливали без конца, а я всегда оставалась недовольна - ни одна картина не могла напомнить мне вкуса той еды, запаха того дождя, звуков того мира, разительно отличавшегося от современной Америки. Рене хотела отдать меня в художественную школу, но после парочки занятий я заявила, что не собираюсь тратить драгоценное время на рисование кувшинов или яблок, поэтому продолжила путь самоучки. Порой я действительно опасалась, но не успею узнать всю свою эльфийскую жизнь, если рано умру, но с годами стала принимать и тот факт, что век человека недолог, и остаётся лишь наслаждаться каждым данным мне мгновением. Не сразу я поняла, что жизнь не попытается меня осчастливить великими благами или мелкими радостями - счастливой я должна сама себя делать, а этого никак не добиться, если жаловаться на каждую неудачу и расстраиваться из-за каждого потенциального “если бы”. А неудачи преследовали с завидным постоянством - я была очень неуклюжим человеком, запинающимся на ровном месте, падающим с лестниц и врезающимся во все объекты вокруг. И ни балет, на который меня записала мама, и который я быстро бросила, ни уроки самообороны, куда меня однажды летом водил папа, не помогли мне прекратить буквально путаться в собственных ногах. В “ночной” жизни подобного не наблюдалось - несмотря на болезненность моё эльфийское тело всё ещё было ловчее, крепче и сильнее человеческого. Я никогда не смогла бы выбрать “любимую” версию своей жизни. Мне нравилось засыпать, предвкушая изучение новых заклинаний, поиск книг в библиотеках новых городов, знакомство с необычными существами... И мне нравилось моё захватывающее путешествие по миру, нетронутому цивилизацией, пусть оно и было тяжёлым и опасным. Мне также нравилось и просыпаться, предвкушая встречу с родителями, нравилось искать новые яркие материалы для своих рисунков, с нетерпением ожидать выхода нового фильма в кино... Эльфом я могла наслаждаться бесконечной красотой и звуками природы, колдовать и даже сражать монстров, а человеком я радовалась здоровому (по большей части) телу, общению с родными мне людьми, походам по магазинам с художественными принадлежностями. Я вообще всячески вкушала плоды современного мира, плавно переходящего из двадцатого века в двадцать первый - еда в любой форме и любых количествах, безопасные дома, множество красивых вещей созданных даже не для пользы дела, а для красоты как таковой, удобные технологии, позволяющие людям жить без забот… Каждый раз “переключаясь” между жизнями в настолько разных местах я будто заново наслаждалась плюсами современной жизни, успевая за ночь отвыкнуть от них. Минусы тоже сыпались на голову, но а как без этого - неприятности преследуют всех, я об этом тоже читала. В "фэнтези" мире часто приходилось голодать, антисанитария процветала, в некоторых неблагополучных городах убить тебя могли из-за одного кошелька или даже косого взгляда, а о гонениях магов я вообще молчу… В современном мире проблемой могли стать и отключенное электричество, без которого не были доступны блага цивилизации (хотя я в таких случаях чаще всего садилась на улице на первую попавшуюся лавочку и просто рисовала, отключаясь от внешних раздражителей), и вечная неуклюжесть, из-за которой я как-то раз ногу сломала, и даже одноклассники, которые могли дразнить буквально из-за чего угодно - то из-за бледной кожи (и это они ещё мою эльфийскую шкуру не встречали), то из-за “страшных” рисунков (я как-то зарисовала своё путешествие по мёртвому городу, который давным-давно скосила чума), то просто так, от скуки - душой компании я никогда не была. Под именем Динары не удавалось заводить настоящих друзей - меня опасались, брезговали или просто использовали в своих целях. Постепенно я научилась отличать тех, кто ищет выгоды в моей магии (или теле - однажды чуть на органы не пустили) от тех, кто искренне хотел познакомиться с “белобрысым эльфом”. Однако кочевой образ жизни и отсутствие средств связи в том мире быстро стирали любые знакомства. А будучи Изабеллой… скажем так, я уверена, что залогом любых хороших отношений являются доверие и понимание, или даже сама попытка, желание понять другого человека. И о каком доверии или понимании может идти речь, если все смотрят на меня как на сумасшедшую, стоит заикнуться о том, что я во сне живу в роли эльфийского мага в каком-то типичном средневековом фэнтези мире? У меня нет доказательств реальности этой жизни, реальности моих мыслей и ощущений. А мне так хотелось поделиться своим опытом, рассуждениями и сомнениями! Пришлось рассказывать о своей жизни через призму фантазии, мол, есть у меня такой персонаж, эльфийка Динара, странствующая по миру магии и встревающая в приключения разного масштаба. Чарли слушал мои истории с удовольствием, отмечая, что эти рассказы лучше раскрывают меня как личность, будто я сама расту, продумывая этого “героя”, что несомненно радовало и сближало с папой. Рене считала мои “выдумки” странными, она часто вмешивалась и поправляла меня, если я пыталась рассказать о жизни Динары. Взять хотя бы убийство, например. Это был высокий длинноволосый мужчина, лет сорока. Я поразила его молнией такой силы, что от него остался лишь обугленный труп. Я не хотела убивать, но человек, представившийся лесником, предложивший помочь выбраться из очередной чащи до ближайшего поселения, оказался последователем некоего местного культа, требующего преподнесения жертв на алтаре в горах. Завёл меня, тогда ещё немного наивную, мнимый лесник до самого места казни, а я, поняв его план, испугалась настолько, что так и призвала молнию на него - жутко посмеивающегося с запрокинутым надо мной ритуальным ножом. Бежала потом оттуда так, словно за мной гнались адские гончие, хотя никто из его знакомых, скорее всего, даже не пытался меня преследовать. После такого я проснулась вся в холодном поту и сразу позвонила папе, в ужасе спрашивая его, сколько лет дают за убийство человека, не сразу сообразив, что у моего человеческого тела руки чисты. Чарли на последующий чистосердечный рассказ о ситуации (сослалась на кошмар) лишь уверил меня, что в подобных обстоятельствах убийство было совершено в момент самозащиты и, в том времени тем более, не будет караться. Мама же, услышав историю в форме рассказа позднее, возмутилась, заявив, что волшебница должна быть “невинной”, врагов не убивать, а сдавать властям или просто избегать. Обидно, но я понимаю её точку зрения. Конечно, Рене хотелось бы, чтобы дочка “выдумывала” добрые и милые истории о праведных героях с чистым сердцем (фигурально и буквально). К сожалению, никто не идеален, поэтому пришлось принять и тот факт, что в момент опасности я могу убить человека, пытаясь выжить. Надо сказать, полагалась я не только на рисунки для запоминания своей жизни, я также много писала, вела дневники, повествующие о моих приключениях и фиксирующих мои мысли по поводу происходящего. Не всё можно рассказывать, например, Чарли и Рене явно не понравилась бы история о том, как я однажды попала в притон подпольных “докторов”, которые накачали меня местной наркотой и пытались использовать в качестве подопытной крысы для проверки каких-то зелий (еле выбралась тогда). Помню, однажды мама нашла один из моих многочисленных дневников, который я по неосторожности оставила раскрытым, и прочитала отрывок рассуждений на тему того, нужно ли пытаться остановить человека от самоубийства и как это можно осуществить в случае с посторонним для тебя существом… Такой шум поднялся, Рене паникёрша со стажем, устроила лекцию, выпытывала, зачем и почему я такое пишу, даже повела меня к школьному психологу, от которого я еле отделалась. После того случая пришлось тщательнее прятать свои заметки, потому что нормальному человеку сложно принять факт существования ребёнка, в девять лет рассуждающего на тему самоубийства. А ведь Изабелла действительно не должна была с подобным сталкиваться, это я в своей эльфийской шкуре увидела. Она забрела далеко, какое-то время стояла у края, глядя на закатное небо, раскрасившее мир в золотой и оранжевый, а затем кивнула себе и спрыгнула. Она наверняка была уверена, что в этом тихом безлюдном месте, располагавшемся в сутках пути от ближайшей деревни, никто не увидит её, однако я как раз проходила мимо, стремясь пересечь горы в поисках скрытой школы магии, о которой мне поведал владелец постоялого двора, где я в последний раз ночевала. Её тело выглядело таким хрупким, длинные золотые кудри развивались на ветру, а старое в заплатках платье казалось пережило вместе с хозяйкой множество невзгод. Я тогда настолько поразилась, что ещё несколько секунд просто стояла и пялилась на пустой уже обрыв, не в силах осознать, что я только что случайно лицезрела, а потом подбежала ближе и глянула вниз. Тела видно не было, но я уже не могла просто развернуться и уйти, поэтому спустилась в лес, обшарила район, нашла её. Каша вместо лица, раскуроченные конечности и ужасная вонь встретили меня - я искала тело пару дней, пока с горы спустилась, пока нашла нужное место в дикой заросшей местности. Даже животные успели начать пирушку на её костях, пришлось спугнуть огнём. Хозяйка уже не смогла бы высказать мне своих пожеланий, поэтому, подумав, я решила сжечь тело - чтобы черви и прочие насекомые не доели её и без того изуродованный труп. Потом на какое-то время осталась там, размышляя о том, почему кто-то решает закончить свою жизнь самостоятельно. Насколько невыносимым должно быть существование, если ты готов добровольно отказаться от возможности дышать, слушать, смотреть, творить, удивляться и узнавать новое? Мне было искренне жаль людей, которым настолько не везёт с судьбой, что они предпочитают закончить жизнь пораньше. Сама я честно старалась не жаловаться на свои проблемы, жить для души, преодолевать трудности и не слушать тех, кто сплёвывал за моей спиной или в лицо говорил, что таким как я лучше не появляться на свет. Будучи Динарой я не заморачивалась из-за своей внешности, следила только за чистотой и опрятностью - в остальном куда больше волновали проблемы насущные, вроде ночлега или пропитания, нежели переживания из-за шрама на лбу от неудачного падения в горах, например. Поэтому в зеркало я смотрелась настолько редко и мельком, что порой днём сама не могла вспомнить, как выглядит моё эльфийское тело. Изабелла всегда перед глазами - зеркала висят в ванной комнате, в моей спальне, в прихожей, а вот в лесу можно посмотреть разве что на искажённое отражение в ближайшем ручейке. К двенадцати человеческим годам мне это надоело и я стала собирать свой собственный портрет - всё же рисовать без натуры сложнее, так что на рисунок ушёл целый месяц, ведь я не могла заставить себя остановиться у зеркала на постоялом дворе и рассмотреть всё и сразу как следует. Оказалось, что между моими телами нет ничего общего. Эльфийка из меня получилась длинноухая, с квадратным подбородком, маленьким носом с горбинкой, большими глазами с редкими белоснежными ресницами, куцыми белыми бровями, впалыми щеками, широкими скулами и высоким лбом со злополучным шрамом. Человек же обладал вполне стандартными ушами, тонкой хрупкой шеей, узким аккуратным подбородком, вытекающим в обычное овальное лицо с прямым носом, тёмными бровями вразлёт и глубоко посаженными глазами. Динара часто слышала, что она странная, некрасивая или даже уродливая. Изабелле постоянно делали комплименты, называли красавицей и сравнивали с актрисой или фотомоделью. Я всегда ассоциировала себя с двумя телами, так что считала себя вполне нормальным существом в обеих версиях, ведь красота в глазах смотрящего. С появлением портрета стала чаще изображать пейзажи и локации не только от своего лица, но и рисовать себя среди них - вот я читаю древний фолиант при свете огарка свечи, вот я сижу на обрыве и любуюсь на открывающиеся взору равнины, вот я стою под дождём у груды мусора и подбираю куклу… Кукла. В моей “ночной” жизни она появилась внезапно, но прочно обосновалась. В тот ненастный день моё внимание привлёк вид игрушки, брошенной поверх смердящей кучи отходов. Кому могло прийти в голову выбросить на помойку большую (почти полтора фута) фарфоровую куклу? Я подобрала её, полюбовалась, очистила от грязи и… взяла с собой. Приглянулась она мне, игрушек, особенно таких - дорогих и красивых, у меня никогда не было, плюс она идеально помещалась в походной сумке так, чтобы голова торчала наружу и молча наблюдала за уплывающим в закат горизонтом. Проснувшись в Фениксе я не могла сообразить, плакать мне или смеяться - человеческие девочки в тринадцать лет зачастую считают себя “слишком взрослыми” для кукол, а я в тридцать четыре не чураюсь таскать в сумке игрушку. Хотя, эльфы живут как минимум по тысяче лет поэтому, возможно, что для своего вида я ещё маленькая? Эльфы встречались мне редко, да и те шарахались от меня, точно так же как и люди недолюбливая магию, поэтому не сказать, чтобы я разбиралась в собственном виде. А тем временем оказалось, что кукла… не то одержима, не то заколдована, не то у меня крыша поехала, потому что игрушка могла внезапно оказываться в тех местах, куда я не ставила её. Иногда создавалось ощущение, что она нарочно играет со мной в прятки - вот просыпаюсь, а кукла лежит на широкой ветке дерева, хотя я отчётливо помню, что оставляла её у себя под боком. Подобные чудеса не вызывали подозрений (насколько "весело" я живу, что даже двигающаяся игрушка не удивляет), но затем начались другие странности - рядом с куклой порой оказывались предметы, не принадлежавшие мне. Создавалось ощущение, что стоит мне отвернуться, как игрушка уходит гулять на своих двоих и возвращается с добычей. Как ручной кот, который вместо мышей таскает мои любимые цветы с поля, жемчуг из шкатулки зазнобы графа, выгнавшего меня из города или… палец человека, чуть не изнасиловавшего меня недавно?! От того урода пришлось отбиваться огнём, чудом не зажарив живьём - честно старалась не убивать людей, и этот обожжённый палец с характерным перстнем было трудно не узнать. А когда я видела этого человека в последний раз все пальцы явно были при нём… Тогда я начала изучать тему проклятых предметов. На другой день кукла с наглым видом (клянусь, фарфоровое лицо способно выражать эмоции даже без полагающихся для того мышц) сидела на томике с сомнительным названием “Души как явление. Теория и домыслы”. И после знакомства с этой книгой начался мой долгий путь по изучению душ, заключённых, как выяснилось, во всём сущем. Тема непопулярная, найти стоящие труды, а уж тем паче - материалы для исследования оказалось сложно, но у меня была вечность впереди (тысяча лет действительно звучат как недостижимая вечность, особенно с точки зрения человека) и примерно вселенский запас терпения. Создавалось впечатление, что кукла не столько одержима, сколько обладает собственной сильно развитой душой и научилась откуда-то черпать магию, не исключено, что из меня как из новой хозяйки-колдуньи, поэтому я даже дала моему фарфоровому недоразумению выдуманное имя - Тихомирна (да, чувство юмора у меня изредка пробивается). Я привыкла рассуждать о прочитанном вслух, пытливо рассматривая деланно-неподвижную куклу, для которой даже порой шила платья, чтобы навыков не растерять. На себя на ткани обычно денег не хватало, а вот мастерить между делом платьице кукле - милое дело. Во время пристального наблюдения Тихомирна всё ещё притворялась игрушкой, действуя исключительно за моей спиной, зато я узнала, что она умеет писать и вполне внятно выражать свою мысль словами - порой стала находить послания, выцарапанные чем-то острым на деревянных поверхностях, так что вскоре приобрела увесистую тетрадь, позволив Тихомирне общаться со мной через записи. Игрушка была злопамятной язвой, это факт, не все её (и порой даже мои) недоброжелатели могли отделаться отрезанными пальцами или ушами, кому-то куколка могла и дом ночью спалить - немудрено, что она оказалась на свалке… но меня выслушивала, не пыталась сбежать, приносила разные мелочи в качестве подарков и оставляла на удивление интересные заметки, отмечая неточности в моих рассуждениях или высказывая своё мнение о собственной природе. Оказалось невероятно любопытно общаться с существом, которое много лет формировало своё собственное сознание. Я даже пыталась воспитывать её, объясняя принципы человеческого поведения, суть морали, ответственности и ценность жизни. Кажется, что чертовка на все мои слова лишь усмехалась про себя, но всё же ни разу не перечила моим словам, так что во мне теплилась надежда, что однажды эта маленькая душа научится ценить жизни других, хотя бы из уважения ко мне. Постепенно, таким необычным образом, мы общались и узнавали друг друга. Для “дневной” жизни это звучало уже совсем как бред - эльфийка-волшебница разговаривает с игрушкой. Но у людей и магия считалась бредом, а я лично ощущала танцующее на кончиках пальцев пламя и вызывала молнии одним мановением руки, так что для "фэнтези" мира это вполне объяснимое явление - просто кто-то общается с котами/змеями и прочими фамильярами, а у меня - кукла. Когда я рассказывала родителям эпизоды с участием Тихомирны, они отмечали, что игрушка кажется им жутким и даже инородным объектом в этой истории. Может быть, если посмотреть на мою “ночную” жизнь исключительно с точки зрения истории в жанре фэнтези, то кукла, накрывающая тебя одеялом и при этом вырывающая надоевшим ей лжецам языки (я пыталась её отучить, но воспитание этой фарфоровой башки процесс трудоёмкий), немного… выделяется, будто её вставили сюда из ужастика, однако я никогда и не считала свою жизнь какой-нибудь книгой, следующей клишированным тропам. И это очень хорошо, потому что в подобных историях героям обязательно приходится спасать мир, часто попадать в опасные для жизни ситуации (хотя, вот как раз этого у меня тоже хоть отбавляй) и даже терять близких только для того, чтобы читателю стало их жалко - я немного читала подобный жанр, мне не понравилось. Будучи Изабеллой я не так уж много читала, потому что Динарой проводила сутки за книгами, исследованиями и сортировкой своих заметок. В общем, я не считала себя плохим человеком, но всегда искренне полагала, что спасать мир - запарное и неблагодарное занятие. Особенно, когда у тебя их целых два в распоряжении. Обычно я с нетерпением ложилась спать, дабы узнать (вспомнить?) больше о мире магии, но однажды… между людьми и гномами развязалась война. В то время я находилась в стране, населённой преимущественно людьми, которые вполне лояльно относились к магам (под “лояльно” следует понимать “не убивали при виде магии”). Когда между двумя государствами была объявлена война, меня, как и многих других местных колдунов, обязали участвовать в этом кровопролитии на стороне людей. Мне повезло не обнаружить свои способности к вызову огня и молний, поэтому я стала лекарем, благо опыт позволял. Я даже не знала точно, из-за чего началась война - вроде бы ресурсы не поделили в каких-то горах или саму землю. Работы тогда было немерено - раненых огромное множество, десятки и даже сотни людей нуждались в помощи лекарей. Благодаря способностям к магии я могу зачаровывать отвары, поэтому меня сразу приставили к тяжелораненым, которым обычным докторам трудно помочь. Тогда я и наслушалась криков, насмотрелась на ужасные раны (вплоть до оторванных конечностей) и работала так много, что вечерами могла только ничком завалиться на свою постель и спать до рассвета. Мне не был важен исход войны, но я мечтала, чтобы она поскорее уже закончилась, чтобы прекратились крики, плач и боль окружающих меня людей. Оказалось, что гномы обладали куда лучшим оружием, чем люди, поэтому где-то через месяц город, в котором я находилась, оказался захвачен. Армия противника была будто озлоблена на весь белый свет - им мало было захвата территории, они продолжали чинить хаос на улицах и всячески мародёрствовать. Однажды напали на больницу, где я работала. Раненых перебили, мужчин-докторов - тоже, а девушек, включая меня, силой увели к одному из офицеров, расположившегося в доме бывшего губернатора. Я могла бы попробовать сбежать, но не хотела бросать остальных девушек. Их звали Тесса и Мина, они были медсёстрами, девчонками не старше восемнадцати лет. Тесса приносила мне ингредиенты для лекарств, а Мина работала под началом одного из докторов из соседнего крыла больницы. Уже в доме бывшего губернатора наши опасения подтвердились - девушек оставили в живых на утеху главному из местных офицеров (вообще не разбиралась в воинских званиях, для меня существовали генералы, офицеры и солдаты, больше должностей я не знала и знать не хотела). В первую очередь главный высмеял мою внешность, назвав “белой уродливой крысой”, однако солдаты доложили, что я волшебница, поэтому меня явно хотели придержать как шута. Мину и Тессу же увели куда-то вглубь дома. Когда суматоха улеглась - солдаты отдыхали или ужинали, я и устроила им ад на земле. Если в детстве по щелчку моих пальцев загоралась свечка, то с ростом магии я стала способна парой пассов воспламенить все горючие объекты вокруг себя. Губернаторские хоромы, разумеется, были каменными, с мраморными полами даже, однако у богатых людей всегда так много мебели в домах… В общем, полыхало на славу, а гномы, явно не готовые к настолько стремительной и внезапной атаке, переполошились и не сразу сообразили, кто виновник пожара. В воцарившемся хаосе я нашла свою сумку с притаившейся внутри Тихомирной (её отобрали на входе в дом) и помчалась сквозь пламя на поиски Тессы и Мины. На последнюю я быстро наткнулась в коридоре - она тоже искала выход, а вот Тессу нашла мёртвой - кажется, один из гномов разбил ей череп, когда она, пользуясь паникой, попыталась сбежать. В тот момент меня окончательно доконала вся эта ситуация, так что я прокусила руку, написала кровью заклинание на полу, а затем быстро увела Мину наружу, защищая её от пламени. Каждый, находившийся в том доме, сгорел заживо. Каюсь, мне тогда было даже плевать, если там находились другие пленные. Вид мёртвой Тессы, бедной маленькой девушки, всё ещё стоял перед глазами. Обыватели же, завидев полыхающий аки костёр дом губернатора, посчитали это хорошим поводом для того, чтобы попытаться избавиться от захватчиков, поэтому на улице, когда мы выбрались, воцарилась настоящая резня. Я с трудом, защищая Мину, добралась до больницы, забрала лекарства и снова взялась помогать людям с новой помощницей. Город тогда удалось освободить, а мои способности, к сожалению, стали известны всем, поэтому меня забрали на настоящее поле боя, на ужасную бойню, где было ещё больше трупов, крови и криков, преследовавших меня даже после пробуждения. Тогда впервые я прочувствовала существенную разницу между моими жизнями. Если в “фэнтези” мире существовала только одна непреложная истина - выживает сильнейший, то в “дневной” жизни насилие было дикой и крайней мерой решения проблем. Я считала себя сильной, не отступала от преград и никогда не отказывалась помогать нуждающимся. Я также не хотела убивать гномов, простых солдат, выполнявших приказы, но мысли о побеге отметала как несущественные. Я люблю мир, я успела привязаться к стране, в которой жила около полугода на тот момент и я банально хотела помочь тем, кто искренне об этом просил (кажется, тогда каждый житель города счёл нужным поблагодарить меня за поджёг, вселивший в них желание бороться). Тогда я впервые почувствовала, что моя магия может пригодиться кому-то кроме меня самой, что людям плевать на длину моих ушей и они благодарны мне за то, что я делаю. Мне были неважны истинные цели и первопричины войны - я спасала тех людей, что меня окружали. Война бы продолжилась, даже если бы я в ней не участвовала, поэтому я выбрала мёртвых гномов вместо мёртвых людей, с которыми я ещё вчера общалась. И если в “ночном” мире проблем с этой позицией не возникало, то для человеческой жизни такой опыт стал настоящим испытанием. Образы трупов и вонь поля боя преследовали меня везде. Каждый день я просыпалась с огромным грузом сомнений в голове. Могла ли я спасти Тессу, стоило ли сжигать к чертям всех захватчиков, надо ли было дать отпор ещё в госпитале, стоило ли потом сбежать? Может быть нельзя воевать вообще? Может быть я не должна защищать одних, но убивать других? После тихого, мирного и безопасного дня было тяжело засыпать, прекрасно зная, что вокруг меня снова будут грязное кровавое поле брани и умирающие существа, чьи мучения сопровождаются жуткими криками боли. Порой я думала, что умру там. Боялась, что эта часть моей жизни может оборваться в любой момент. С чем я тогда останусь? С пустотой? А как же моё путешествие в поисках места, где меня бы приняли? А как же мои исследования? Я ещё столького не видела в этой жизни! А как же Тихомирна? Моё подопечное фарфоровое недоразумение, без меня её ведь выбросят, сломают - знаю людей, я там одна такая странная личность, что может додуматься общаться с разумной игрушкой. В итоге, человеком я стала меньше спать, плохо ела, почти не рисовала, постоянно вздрагивала от каждого громкого звука и мучилась от мыслей и сомнений, которые становились всё более депрессивными - что если здесь тоже начнётся война, а у меня уже нет способностей защищать тех, кто рядом со мной, а ведь даже один ядерный взрыв может окончить миллионы жизней… и я не могу ни на что повлиять. Умом я понимала, что загоняюсь, что поддаюсь страхам, но уже просто не могла справиться с мыслями и эмоциями. Тот период жизни пришёлся на летние каникулы, поэтому Чарли первым заметил моё состояние и начал неловко, но доброжелательно пытаться выяснить, есть ли у меня проблемы (Изабелле тогда было четырнадцать). Я ссылалась на кошмары, пыталась посоветоваться, но не хотела ещё больше волновать папу, а война продолжалась, поэтому и моё настроение не становилось лучше, хотя я и пыталась выглядеть так, будто ничего особенного не происходит. В один из дней к Чарли заглянул в гости его давний друг, Билли Блэк - старейшина племени индейцев. Мужчина всегда положительно относился ко мне, с ним я могла и пошутить, и рассказать про успехи (или провалы) в учёбе, и послушать интересные легенды индейцев. Он-то и предложил мне завести собаку. Нам с папой это показалось гениальным решением - питомец, за которым я смогу ухаживать и дрессировать, отвлекаясь от проблем. Для меня в наличии собаки вырисовывался ещё один существенный плюс - такому другу я смогла бы выговориться, как Динарой общалась с Тихомирной, которой мне, чего греха таить, не хватало в человеческом мире. Мы стали с энтузиазмом выбирать породу будущего питомца, Билли Блэк даже подключил своих многочисленных знакомых, которые могли словом или делом помочь найти и купить хорошую собаку. И в какой-то момент в моей жизни появился Мирослав - чёрно-белая австралийская овчарка или коротко аусси. Маленький комочек ураганной энергии, которого я ласково звала Славой (меня нисколько не смущало, что всех вокруг удивляет подобная кличка для собаки), привнёс в мою жизнь огромное количество движения (австралийским овчаркам требуется много игр и тренировок), позитива и некоего душевного спокойствия. Мне нравилось о нём заботиться, дрессировать, гулять часами по лесам Форкса или улицам Феникса, просто разговаривать и, разумеется, часто играть. Взрослые предупреждали, что собака привнесёт кучу хлопот, заморочек и проблем в мою жизнь, однако дружелюбный по натуре Мирослав не шёл ни в какое сравнение с Тихомирной! Собака никогда не возражает против помощи, почти не перечит и даже, внимание, поддаётся дрессировке! Правда, в желании убить или просто навредить моим недоброжелателям Слава может составить нехилую конкуренцию кукле, которая помогала мне скорее из собственной любви к разрушению и насилию. Благо Изабеллу никто не пытался убить, и я быстро научила своего подопечного не лаять на тех, с кем общение не задавалось. Помимо отвлечения от мыслей о войне, мой аусси обладал безоговорочным плюсом - желанием и умением слушать. Я завела привычку садиться с ним в обнимку и рассказывать о своих злоключениях, о своих соображениях и сомнениях по поводу жизни. Мирослав всегда внимательно прислушивался к моему тихому голосу, зло рычал, когда я рассказывала о чём-то страшном и радостно лаял, когда я вспоминала что-то приятное. Долго, правда, аусси не мог меня слушать - вскоре начинал вырываться и крутиться рядом, звать на приключения. Движение - жизнь, вот его девиз! Согласна, активные игры с питомцем положительно сказывались на моём состоянии. Я даже стала порой перечитывать старые дневники и заметки (раньше о таком почему-то не задумывалась), анализируя их свежим взглядом и делая новые выводы, лучше узнавая саму себя. Таким образом (с грехом напополам), мне удалось пережить войну. Люди и гномы заключили мирное соглашение, бои прекратились, хотя обстановка всё ещё была напряжённой. Я тогда вздохнула свободнее и решила остаться жить в том самом городе, где сожгла губернаторский дом. Никто не спешил воздавать эльфу-магу почести за помощь, но зато местные относились ко мне доброжелательно и ценили за лекарские навыки. Одно время даже казалось, что я нашла своё место, однако через пару лет жизнь снова начала меняться. Это произошло, когда я обнаружила Тихомирну с разбитой головой. В то время я буквально жила в больнице и часто оставляла игрушку одну, позволяя ей искать приключения по душе. Однажды вечером, зайдя в собственную комнату, я застыла у порога, так как все мои книги оказались разбросаны в перемешку с травами и зельями, моё маленькое фарфоровое недоразумение брошено на полу, а голова куклы разбита на десятки осколков - кто-то приложил недюжинную силу, чтобы уничтожить её. Проведя к тому моменту достаточно исследований я точно знала, что развитые души неживых объектов остаются привязаны к своему “телу” даже после фатальных повреждений, поэтому ничуть не удивилась, увидев, как кукла продолжила перемещаться без головы. Тогда я сразу заперла Тихомирну в небольшой печати и взялась склеивать её голову. Игрушку решительно нельзя было оставлять на свободе - я всеми фибрами души ощущала, насколько Тихомирна зла на своего обидчика. Без сковывающего её передвижения заклинания она попыталась бы уничтожить всех на своём пути. Не исключено, что и я бы пострадала. Поэтому каждый вечер я возвращалась к игрушке, продолжала осторожно собирать замысловатый пазл её лица и часами говорила с ней. Я сочувствовала Тихомирне, объясняла неразумность людей, просила успокоиться и не пытаться разрушить всё вокруг. Даже пообещала самостоятельно найти того, кто её разбил и сжечь его (я блефовала, но чего не сделаешь ради попытки успокоить разъярённую куклу). Пытаясь выяснить причину погрома в моей комнате, я начала расследование. Оказалось, что некто пустил слух, будто в моих руках находится особый артефакт, продлевающий жизнь и дарующий неуязвимость (кто-то похоже забыл рассказать тем людям, что эльфы живут в десятки раз дольше их, а я не раз получала ранения на поле боя). Ко мне даже приходили подозрительные личности, выспрашивающие секреты долголетия или бессмертия. Я старалась отвечать честно, ведь и сама ни о чём подобном никогда не слышала, однако мне не верили и вскоре стали называть ведьмой. Потом кто-то услышал, что я по вечерам говорю с игрушкой, будто пытаюсь демона призвать (успокоить, на самом деле, но кому какое дело), и всё стало хуже - многие начали сторониться меня, распускать слухи об опасной магии и требовать, чтобы я никогда не колдовала в их присутствии. Я быстро сообразила, что всё вернулось на круги своя и в мирное время люди забывают о пользе способностей магов, поэтому была морально готова уйти. Починка Тихомирны заняла много времени - клей я варила сама, зачаровывала его, потом колдовала над трещинами, оставшимися на лице, чтобы вернуть кукле первозданный вид. Пришлось изобрести свои заклинания для этого, потому что, если судить по книгам, ещё никому из волшебников не приходило в голову чинить фарфоровые игрушки магией. Всё своё свободное время я посвящала этому, выматываясь каждый раз, так как Тихомирна не внимала моим словам и всё ещё готова была рвать и метать. А моё положение в городе стремительно ухудшалось - оставалось всё меньше людей, относившихся ко мне дружелюбно. Мне не хотелось в какой-то момент довести всё до того, чтобы меня и здесь попытались затащить на плаху бывшие приятели, которых я спасала от смерти когда-то, поэтому приняла решение после починки Тихомирны продолжить своё “большое путешествие”, как я порой называла свой кочевой образ жизни. “Нет места магам среди обывателей” - такую фразу когда-то вычитала в трактате древнего волшебника и, судя по всему, она вполне реальна, так как я тоже уже десятилетиями не могу найти место, которое смогла бы назвать домом. Успокоилась негодующая Тихомирна довольно внезапно. В один из дней, когда я была слишком уставшей после работы в больнице, заклинание ослабло и кукла вырвалась, выгадав момент. Я в тот момент как раз прилаживала к её телу оставшиеся осколки, поэтому от резкого движения Тихомирны (кукла всегда перемещалась со сверхъестественной скоростью) они разлетелись в стороны, оцарапали мне лицо и даже попали в глаз. Заметив, что я зашипела от боли, кукла замерла на полпути к выходу. Тогда мне с трудом удалось спасти собственный глаз, а прочие царапины прошли быстро, но с того момента Тихомирна вела себя тише воды, ниже травы. Похоже, игрушка всё-таки испытывала какую-то долю благодарности за то, что я заморочилась с её восстановлением, поэтому после разрушительной вспышки гнева успокоилась и стала снова прислушиваться ко мне. В день завершения починки я отпустила Тихомирну, наказав не вредить всем подряд, но лишь воздавать по заслугам. Другое дело, что “по заслугам” куклы отличалось от аналогичного понятия с человеческой точки зрения, но я уже давно поняла, что фарфор - не воск и даже не глина, и воспитать моё маленькое недоразумение будет трудно, на это уйдут десятилетия как минимум. После этого я снова пустилась в путь, распрощавшись с теми немногими, кто продолжал хорошо ко мне относиться и жалел о расставании. Я не знала, куда иду, но порой действительно мечтала, что где-то там, за горизонтом, есть место, где меня полюбят такой, какая я есть - эльфийка, маг, белоснежная девушка, что общается с куклой. Но даже в моей “дневной” жизни подобная позиция была довольно идеалистична - в современном мире тоже сложно найти тех, кто поймёт и примет именно тебя, а не образ, который они составили в голове. Но я считала это частью жизни, поэтому просто с присущим мне терпением продолжала жить и пыталась, что называется, “научиться общаться”. Очевидно, я говорила на разных языках и никогда не путала их, потому что различия между своими жизнями воспринимала как естественный порядок вещей, мне не приходилось привыкать к разнице - я ей жила. Динарой общалась на чистом человеческом, эльфийский знала на сносном уровне, плюс изучала древние языки, на которых писались тексты многих заклинаний, и часто слышала гномий, поэтому тоже могла на нём пару фраз связать. Изабеллой я говорила на английском, в школе учила французский, а для себя на досуге немного изучала японский - мне очень понравились японские мультики, зовущиеся “аниме”. Языки легко мне давались, как и прочие науки. Моя мама, школьный учитель по профессии, всегда сетовала, что с моими мозгами и усидчивостью я могла бы выигрывать олимпиады, поступить в любой понравившийся колледж, учиться на любой специальности, но я никогда не стремилась к этому. Вместо олимпиад я участвовала в конкурсах рисунков, вместо учёбы посвящала значительную часть свободного времени общению с родителями и пыталась заводить друзей (ключевое слово именно “пыталась”), а вот с будущей работой долго не могла определиться. Динарой я просто делала то единственное, что умела, о выборе там речи никогда не шло, так что я терялась в догадках - как вообще можно выбрать профессию? Я искренне не понимала тех, кто уже составил детальный план на будущую жизнь. Вот как они это делают? Джейкоб, например, всегда мечтал стать автомехаником или гонщиком, а я долгое время не могла даже предположить, какая работа была бы мне по душе. Кстати о Джейкобе, это сын Билли Блэка, мальчишка из индейской резервации, с которым я часто тусовалась, когда приезжала на каникулы в Форкс. Он младше меня года на три (и это если не брать в расчёт мои эльфийские годы), что не мешало нам вместе играть в пиратов, волшебников или ковбоев. Джейкоб всегда был готов подхватить любую мою идею, обожал гулять на природе, слушать мои “сказки” про Динару и возиться с запчастями в гараже. Примерно до семи лет я называла этого весёлого малого другом, но с возрастом стала воспринимать его скорее как приятеля и даже своего подопечного. Серьёзно, если Динарой мне приходилось воспитывать Тихомирну, пытаясь вложить в фарфоровую голову мысль о человеколюбии, то Изабеллой я ненароком воспитывала Джейкоба - втолковывала важность учёбы и расширения кругозора, например. Мальчишка порой ныл, мол я сама учусь средне и мало читаю, на что приходилось проводить лекции о том, что оценки или количество прочитанных страниц не делают тебя автоматически умным или всесторонне развитым человеком. В общем, воспитание юного поколения - дело сложное в любом мире. Поэтому я точно знала, что работать буду кем угодно, но только не учителем или профессором, у меня даже мысли не возникало пойти по маминым стопам. Папа мой - начальник полиции в Форксе, для него работа играла большую роль в жизни, после того как они с Рене развелись. Именно с Чарли я могла долго обсуждать свою возможную будущую профессию. Были разные варианты, но я всегда склонялась к тому, что всё же хотела бы попасть какой-нибудь колледж искусств, хотела бы попробовать показать свои рисунки большему количеству людей и поделиться тем, что важно для меня. Папа не понимал моего стремления к такой “ненадёжной” работе, но по-своему меня поддерживал, помогал с выбором колледжа и приговаривал, что для него главное, чтобы я была здорова и счастлива. Мама идею творческой профессии всецело одобряла, хотя кажется, что она с присущим ей энтузиазмом отнеслась бы положительно к абсолютно любой выбранной мной работе, но не суть. Правда, она всячески намекала или даже в лоб говорила, что в будущем мне стоит обязательно найти себе богатого мужа, который смог бы всегда обеспечивать и поддерживать меня. Так как сама Рене рано вышла замуж, а вскоре после моего рождения - развелась, мы много обсуждали отношения, какими они должны быть, как общаться с людьми, как узнать постороннего человека получше, как и почему люди влюбляются. Для меня даже настоящая дружба была тем, о чём я лишь в книгах читала, поэтому любовь казалась чем-то невозможным. Мама часто повторяла, что это оттого, что я никогда не слушаю своё сердце, а только руководствуюсь разумом по жизни. Но я даже это выражение не могла до конца понять - как можно слушать что-то кроме своей головы? А голова моя всегда буквально препарирует всё происходящее, пытаясь разложить на составляющие и понять, как это работает. Поэтому я вообще-то знала, что для меня любовь - это интерес, это совместный путь, это доверие и командная работа двух людей. Возможно, звучит излишне романтично, но а что поделать, мне просто ещё не повезло найти того, кто разделял бы мои взгляды на жизнь. Хотя мама постоянно пыталась донести до меня мысль, что любимый человек не обязательно будет кем-то похожим на меня, что мы даже наверняка будем сильно различаться, она вообще пророчила мне в мужья какого-нибудь высокопоставленного учёного или доктора, серьёзного и воспитанного человека, старше меня лет на пять, а то и больше. Её “прогнозы” всегда вызывали у меня смех, я называла маму большой выдумщицей, она же с улыбкой качала головой и говорила, что я - маленькая соплячка и должна слушать мать. Своих маму с папой я ценила больше всего на свете. Общение с ними было всегда в приоритете для меня, я обожала делать им подарки, старалась помогать по жизни в меру своих возможностей. Мои лучшие воспоминания всегда были связаны либо с Чарли, либо с Рене, либо с ними обоими. Родители продолжали общаться и поддерживали вполне дружеские отношения - скорее всего, это происходило только из-за меня как объединяющего элемента, но я думаю, что это тоже хорошо. Рене никогда не возражала против того, что я каждые каникулы проводила у папы (благо финансовое состояние моей семьи позволяло регулярные перелёты), а Чарли в свой отпуск сам приезжал в Феникс и проводил с нами свободное время. Мы могли вместе делать всё, что угодно - и на море поехать, и в горы забраться, и на курсы по вышиванию записаться (идея Рене), и в музей сходить (я обожала эти храмы искусства), и в кинотеатр съездить (Чарли всегда выбирал боевики), и по лесам гулять, иногда в ресторанах пробовать изысканные блюда, и по магазинам таскаться вместе (папе явно было скучновато, но он утверждал, что всё хорошо, если мне это нравится). На дни рождения друг друга мы обязательно выдумывали какие-нибудь необычные совместные занятия. То мы отправились в плавание на байдарках, то на лошадях катались, то в огромный океанариум съездили, а однажды, на мой двенадцатый день рождения, даже в Диснейленд слетали! Чаще всего именно мама была инициатором необычных (и дорогих) идей, а нам с папой оставалось либо поддерживать её, либо всячески отговаривать. В нашей компании казалось, будто Рене - ребёнок, который хочет везде побывать и всё попробовать, а мы с папой - взрослые, что пытаются вразумить чадо. На самом деле, я и была взрослой, остальные часто это замечали, мол, какая дочка Свона не по годам развитая, никогда не истерит, не капризничает и даже с ранних лет сама с хозяйством управляется. На самом деле они просто с моей мамой плохо знакомы - Рене решительно нельзя было доверять в житейских вопросах. Она постоянно забывала заправить машину, оплатить счета, закупить продукты, в магазине могла потратиться сверхмеры на что-нибудь абсолютно бесполезное, могла даже заблудиться, уехав в незнакомый район! Поэтому мне довольно рано (если судить только по человеческому возрасту, разумеется) пришлось взять на себя подобные вопросы - контролировать бюджет, составлять списки покупок, убираться и готовить. Мне не трудно, плюс это навевало воспоминания о тех беззаботных временах, когда я жила со знахаркой. Что касается прочих родственников, то братьев или сестёр у моих родителей не было, а из старшего поколения я застала лишь бабушку Мари (мать Рене), которая умерла, когда мне было шесть лет. Старушка была серьёзным и довольно консервативным человеком, рядом с ней я всегда вела себя настороженно, прекрасно понимая, что такая женщина даже слушать “выдумки” про эльфийскую жизнь не пожелает. Да что там “выдумки”, бабушка и мои рисунки критиковала как “бесполезное бумагомарание”. Динарой я не раз встречалась с такими строгими людьми, для которых творчество и прочие способы самовыражения выглядели как дикие и даже развращающие занятия, никак иначе, так что я знала как вежливо и почтительно говорить со старушкой. Времяпрепровождение с ней было отнюдь неплохим, с каждым человеком можно поладить при должном подходе, а бабушка очень любила меня, хоть и выражала это по-своему. Поэтому мне было жаль, когда её не стало. Ей бы понравился Мирослав, бабушка любила животных, и ей решительно не понравился бы тот факт, что я решила стать художником… Но, никаких “бы да кабы”, надо жить тем, что у меня есть. Если Чарли был сосредоточен на работе, общении с немногочисленными друзьями и много времени проводил со мной, то мама, помимо прочего, порой ходила на свидания. В первую очередь именно я поощряла Рене - если ей хочется найти любовь, то надо искать, а не сидеть из-за меня дома лишний раз. Очевидно, что будучи взрослым человеком я нисколько не переживала из-за новых потенциальных отношений мамы. Поэтому для меня не было ничего удивительного в том, что в какой-то момент Рене начала серьёзно встречаться с неким Филом Дуаером (он даже её готовку попробовал и не отравился - это уровень!), а затем, спустя несколько месяцев, приняла его предложение руки и сердца. Я была рада за маму, она действительно полюбила этого человека. Высокий бейсболист, улыбчивый молодой мужчина идеально подходил маме по темпераменту. Он без труда присматривал за рассеянной Рене, охотно участвовал в любых её затеях, вежливо и доброжелательно общался со мной. Даже Мирослав быстро счёл Фила новой частью семьи и всегда встречал его дружелюбным лаем, когда спортсмен приходил в гости. Лично я относилась к будущему отчиму с долей отстранённости, но с должным уважением. Мама долго переживала, стоит ли приглашать Чарли на свою свадьбу, однако я предложила свою роль в качестве переговорщика и вызнала, что папа совсем не против посетить торжество и поздравить Рене (для него это был повод порадоваться за счастье мамы и провести побольше времени со мной). Я, разумеется, нисколько не возражала против появления отчима в моей жизни, однако ещё до свадьбы готовилась переехать к Чарли в Форкс, чтобы закончить школу там, ведь прекрасно понимала, что из-за постоянных разъездов бейсболиста по стране мама будет скучать. Так и оказалось - спустя несколько месяцев после свадьбы Рене начала заметно печалится от необходимости постоянно оставаться в Фениксе, пока Фил путешествовал по работе. Мама слишком меня любила, чтобы додуматься предложить мне переехать жить к Чарли, поэтому я сама выдвинула этот вариант и, не слушая мамины причитания, начала собирать вещи. Мне на тот момент исполнилось семнадцать человеческих лет (счёт эльфийских годов я в то время безнадёжно потеряла), в школе оставалось немного отучиться, а Чарли был только рад тому, что дочка поживёт с ним на постоянной основе. Я, конечно, не всех и вся знала в Форксе, однако никак не ожидала, что живя там подружусь с целой семьёй… вампиров.