абсолютный бог

Так и знала. Так я и знала. Полчаса не проходит, и щёлкает выключатель в ванной. Всех гостей успела выгнать? Накрываюсь с головой, отодвигаюсь почти к краю матраса. Вода шумит, сто крышек и тюбиков открываются, и я мысленно закатываю глаза. Спустя время эти же сто крышек и тюбиков закрываются, пластиково щёлкая, и я считаю до десяти. Вода стихает. Б-е-с-и-т. Бесит, что не могу ей отказать. Бесит, что может заказать всё что хочет, а я исполню. Бесит, что я хочу это исполнять. Она понимает эту жертвенность? Додумать не успеваю — кровать прогибается, одеяло с головы исчезает, холодные руки обвивают сзади и тянут на себя, как тряпичную куклу. Скольжу как милая. — Куда отодвинулась? — кусает за ухо и горячо проходится по мочке. Едва не шиплю и подавляю сладостный спазм. Нахожу её руки своими и крепко сжимаю. Почти до боли. Она лишь перекидывает через меня ногу и елозит носом по моей шее. Будто не чувствует, что всё остальное тело напряжено страшно. Или опять притворяется? Только ничего не говори про это, умоляю, просто помолчи. Помолчи, сохрани и себя, и меня. Не заставляй меня. — Зе-е-е, — толкается всем телом, — почему не споёшь, а?.. Да блядь. Если это возможно, напрягаю руки сильнее. У тебя же они потом болеть будут, дура, убери их обратно. Отпусти. Не отпускай. — Литвинова, опять неадекват стукнул? В ответ — влажный-влажный и долгий поцелуй в затылок. Дышит горячо. Чёрт бы тебя побрал. Плавлюсь в мгновение. Убила бы себя за это. Превращаюсь в скопление похоти от одного её дыхания на коже. За столько лет не привыкла. Каждый раз — с замиранием сердца, что разрешила. Наверняка уже до синяков сжимаю её пальцы. — Люблю. — Перестань. — Люблю. Люблю. Люблю. — Пожалуйста, Рената. — Люблю, Земфира. — Последний шанс. — До небес. До ада. До… тебя. Люблю. Не думая переворачиваюсь и придавливаю её сверху. Она ахает, в готовности разводит ноги и подставляет шею. Фа-а-ак. Всё же до помрачения ума — люблю. Кусаю плечо, скольжу ладонью по такой же сорочке и ныряю под бельё — будто это самая обыденная вещь в мире. Будто каждая ночь — константа. Неизменная Литвинова дающая и неизменная я жадно берущая. Рената хватает меня за волосы и грубо тянет, пропуская сквозь пятерни отросшие корни. Массирует затылок. Я кончить готова лишь от этого. Раздвигаю плоть средним и указательным. Она уже мокрая. Отрываюсь от шеи и лезу к губам — припухшим. Любимым губам. Она без конца водит по моим волосам, затылку и изредка спускается к плечам. Люблю её острые ногти. Если когда и прошу, в ту же минуту коротко остригает. Потом водит ими по моей спине — почти бесконечно. Медленно скольжу вокруг клитора, сквозь поцелуй улыбаюсь, потому что она дёргается и льнёт ближе. Только моя. Моя. Спускаюсь к груди и всасываю сосок вместе с тканью сорочки — тоже холодной. Легко перекатываю в зубах. Прогибается, прося ещё. Меня всегда передёргивает от такой нежности в голосе. Знала бы она… Перехожу к другому. Языком чувствую твердеющую горошину через тонкий слой. Так же беру в рот, откровенно слюнявлю. Без света вижу это в голове: растрёпанные волосы, вздутая венка на шее и два мокрых пятна в зоне сосков. От подобного окатывает электрической волной, и я вновь припадаю к губам. Пальцами выписываю круги, изредка замедляясь и надавливая сильнее, — тогда она начинает мычать и елозить бёдрами, а я в полной темноте улыбаюсь. Когда дышит уже с перебоями, сползаю вниз, стягиваю ненужную ткань и заканчиваю парой движений языком. Беспорядочно касаться кончиком клитора, втянув при этом щёки, — её любимое. Что-то на грани. Она сдвигает колени, так приятно оглушая меня, и совершенно безуспешно (не) подавляет свой задушенный стон. От её придыханий живот скручивает с новой силой. Пару секунд дышит сквозь зубы, а я самозабвенно вылизываю её до отстатка, умудряясь быстро сунуть себе руку в трусы и надрочить за минуту. Молча жмурюсь от вспышки в глазах и валюсь рядом. Терпеть больше не могла. Неприятно мокро внизу. Рената лезет рукой и растирает остатки. Непроизвольно толкаюсь бёдрами. Хо-ро-шо. Достаёт ладонь и, накрыв нас одеялом как по волшебству, обнимает. Улавливаю такой родной запах — лёгкий пот и сладость. Поворачиваюсь к ней лицом и утыкаюсь куда-то в ключицу. Оставляю быстрый поцелуй. И ещё один. Ещё. Люблю. Как никого. Ре сплетает наши ноги в какой-то неимоверный узел и прижимается сильнее. Так и жарко станет. Кладу ладонь на сухую ягодицу — сорочки бесстыже задрались до талии — и оглаживаю. Сжимаю. Она шумно выдыхает и целует в макушку. Молчим. — Петь всё равно не буду. — Знаю. Спи.