Сладкая отрава

Глава немного изменена в тех местах, где есть Китнисс...

      Делаю глубокий вдох, собираясь с силами, и проворачиваю ключ в замке. Тяжелая металлическая дверь открывается, пропуская меня в камеру Сойки. Сегодня я пришел к ней один – нам с Китнисс предстоит сложный разговор.       Уверен, новость о предстоящем замужестве ее не обрадует.       Стоит мне войти в камеру, как Китнисс резко встает со своей кушетки и, отскочив в сторону, буквально вжимается в стену, инстинктивно обхватив руками живот в защитном жесте. Я неловко стою возле входа, переминаясь с ноги на ногу. Рассматриваю Сойку, будто вижу ее в первый раз. Широко распахнутые испуганные глаза, болезненно худое тело, округлившийся живот. Мой малыш. Моя будущая жена. Как причудливо закрутился рисунок моей жизни…       – Привет, – говорю я не громко.       Мне кажется, это звучит глупо, особенно учитывая, что Китнисс не отвечает мне. Делаю несколько шагов ей навстречу, и она, скорее всего, непроизвольно, качает головой, останавливая меня. Игнорирую это, проходя ближе, и присаживаюсь на край кушетки. Предлагаю Сойке сесть рядом. Китнисс размышляет, по-моему, слишком долго размышляет, но все-таки аккуратно садится с противоположной стороны от меня.       – Я тебя не обижу, – начинаю я, но Китнисс вздергивает подбородок, всем своим видом показывая, что не верит в мои слова.       – Ты уже говорил подобное, – отвечает она, – и оба раза соврал.       Буквально в одно мгновение во мне вспыхивает злость. И тот факт, что в ее словах есть истина, не помогает реагировать спокойнее.       – Ты чаще врала, и ничего! – заявляю я, повышая голос.       – Но я никогда не причиняла тебе боль! – срывается на крик Китнисс, перебивая меня. – А ты теперь постоянно делаешь это!       Как ей удается так быстро вывести меня из равновесия? Еще несколько минут назад я был расстроен, но вполне доброжелателен, а теперь агрессия так и рвется наружу.       – Ты заслужила! – ору в ответ я, поднимаясь со своего места. В ту же секунду лицо Китнисс искажается от страха, и она тоже оказывается на ногах, отскакивая назад к стене.       Меня одновременно и раздражает, и радует, что она боится меня. Однако, в свете того, о чем я должен ей сообщить, стараюсь все-таки взять себя в руки и успокоиться. Получается не особенно хорошо.       – Сядь, – рявкаю я, но Сойка не подчиняется, прожигая меня взглядом. – Сядь, пожалуйста, Китнисс, – повторяю я уже мягче, – нам надо поговорить.       Я вижу, что Китнисс сомневается, так что примеряю на себя как можно более безобидный вид, сажусь сам и покорно жду, пока, в конце концов, она выполнит мою просьбу, усаживаясь на кушетку.       Молчим. У меня чувство, будто судьба издевается надо мной: когда-то я мечтал о женитьбе на Китнисс, а теперь меня передергивает от мысли об этом.       – Я забираю тебя отсюда, – говорю я, наконец, – теперь тебе не место в камере.       – Теперь? – удивляется Сойка.       – Я получил результаты теста, – отвечаю я, и мне странным образом неловко, – ты не соврала. На этот раз.       Щеки Китнисс вспыхивают, а серые глаза наливаются злостью.       – Ты должен был поверить мне с самого начала! – с жаром произносит она.       – Я ничего тебе не должен, Китнисс, – прерываю я ее. – Кроме одного – дать имя своему ребенку. Так что вставай, мы уходим отсюда.       Несмотря на мои слова, Сойка сидит, как сидела, только ее глаза превратились в две узкие щелочки.       - В каком смысле «дать имя ребенку»? – спрашивает она напряженно.       – В самом прямом, – отвечаю я, снова вставая и делая шаг к ней. На этот раз Китнисс остается неподвижной. – Через неделю мы поженимся, и тогда...       – Я не выйду за тебя! – обрывает меня Китнисс. – Тем более теперь, когда я вижу, каким ты стал!       Хватаю ее за руку, заставляя подняться.       – Не начинай мериться, кто с кем сделал больше! – предостерегаю ее я. Во мне бушует злость, и появляется желание хорошенько встряхнуть упрямицу, дабы прекратить возникший спор. – Твой список на годы длиннее и куда изощреннее!       Мое лицо рядом с ее, мы испепеляем друг друга взглядами.       – И я не спрашиваю тебя, Китнисс, а сообщаю! Начиная с этого момента, ты будешь жить со мной, и через неделю станешь моей женой! Это не обсуждается!       – Я не собираюсь провести всю жизнь с тобой «таким»! – огрызается Сойка, а я внезапно даже для самого себя начинаю улыбаться.       – Тебе не обязательно проводить со мной жизнь, – парирую я. – Все, что нужно – выносить и родить моего ребенка, а потом - лети, «птица», на все четыре стороны! – язвительно добавляю я.       Китнисс растерянно открывает и закрывает рот, как рыба, выброшенная на сушу.       – Ты не посмеешь! – ее руки вновь обнимают живот, но пламя в глазах не гаснет.       Она тяжело вдыхает, вглядываясь в мое лицо, наверное, в поисках возможных сомнений, но не найдя их, добавляет:       – Ты – не Пит. Ты – злобный капитолийский переродок!       – Как тебе угодно, так и думай, – отмахиваюсь я и снова сжимаю в тисках своей руки ее тонкое запястье. – Пошли!       Китнисс упрямо вырывается, отказываясь следовать за мной.       – Ну, смотри, сама напросилась, – говорю я, и что-то в моем тоне вновь пугает ее. В серых глазах вспыхивает сомнение, но уже слишком поздно: притягиваю ее ближе, чуть наклоняюсь и подхватываю Китнисс на руки, прижимая к себе.       – Ой! – вырывается у нее изумленно, и на миг Сойка замирает, однако, уже в следующую минуту она вновь начинает отбиваться. – Пусти! – верещит Китнисс, ударяя кулаками по моей груди.       – Поздно,– отзываюсь я, – у тебя был шанс сделать все по-хорошему, ты им не воспользовалась.       Выхожу из камеры и уверенно иду по мрачным коридорам, неся свой груз. Я почти не ощущаю тяжести, настолько Китнисс худая. Внутренний голос в моей голове любезно подсказывает, что если я хочу получить здорового малыша, следует всерьез заняться питанием его матери.       Я не выпускаю Сойку из рук ни в лифте, ни поднимаясь на свой этаж, хотя по дороге нам встречаются несколько обитателей Дворца, которые бросают на нас изумленные взгляды.       – Пусти! – продолжает скулить Китнисс, но я остаюсь равнодушным к ее мольбам.       Наконец, распахиваю дверь своей комнаты, вхожу внутрь и закрываю за собой. Поворачиваюсь и невольно замечаю свое отражение в зеркале: свободный балахон Китнисс задрался, а штанов на ней нет. Любуюсь на мягкие линии ее тонких ног. Чувство легкого волнения поднимается во мне, и я, вдруг, вспоминаю, как соблазнительно выглядела Китнисс мокрая, стоя под душем. Тело мгновенно отзывается приятной тяжестью внизу живота.       Улыбаюсь, роняя Сойку на постель, отчего она на мгновение теряет ориентацию в пространстве.Мне хватает этого времени, чтобы навалиться на нее сверху, практически касаясь ее живота своим. Ее руки сведены над головой, и я удерживаю их одной рукой, в то время как вторая пробегает вверх-вниз, исследуя тело Сойки.       Глаза Китнисс широко распахнуты, она напряжена и будто окаменела, но под настойчивыми поглаживаниями моих рук, кажется, чуть расслабляется, приоткрыв губы. Позволяю себе улыбнуться, а сам думаю о том, как здорово было бы прижаться сейчас губами к ее губам, ощутив приятную сладость поцелуя.Но я не собираюсь иди на поводу у желаний тела, и тут же отстраняюсь, соскальзывая с Китнисс. Не хватало мне еще поддаться плотскому влечению и сблизиться с Сойкой. Ничего глупее и придумать нельзя: пусть я и не хочу уже свернуть ее милую тонкую шею, но и связываться с ней, после всего, мне не хочется.       – Теперь ты живешь здесь, – сообщаю я ей и, окинув взглядом просторную комнату, отступаю ближе к двери.       – Пит… Это плохая идея, – говорит Китнисс, но я не собираюсь слушать ее возражений.       – Замолчи! – командую я. – Чем быстрее ты привыкнешь к мысли о замужестве, тем лучше. Выбора у тебя все равно нет, а волноваться… беременным не стоит.       Сойка хмурится, отползая к спинке кровати.       – А если я все-таки откажусь? – спрашивает она. – Ты меня к алтарю так же силой потащишь?       И снова ухмылка трогает мои губы.       – Ты пойдешь сама, Китнисс, – произношу я. – Больше того, ты будешь улыбаться и рассказывать всем, как ты счастлива. – В моей голове возникают мысли о том, что кроме прочего свадьба должна помочь в прекращении войны, так что я добавляю: – И как ты поддерживаешь Президента в его стремлении сохранить мир в Панеме.       Сойка уже открывает рот, чтобы поспорить, но я не даю ей сказать:       – Тебе должны поверить, Китнисс, иначе… Хоторну придется пожалеть, что он не умер тогда во Втором!       Я знаю, что мой голос звучит спокойно, а оттого и угроза выходит особенно правдоподобной. Странно, но эффект, который это производит на Китнисс, мне все равно не нравится. Да, она замолкает, не оспаривает мои слова, но… Сам не знаю отчего, мне противно то, как для нее важна жизнь Гейла. Сразу вспоминается, как много всегда значил для нее охотник, и как мало - я сам.       Ухожу, оставив Китнисс одну в закрытой на ключ комнате – у Сойки не будет шанса вылететь из своего нового гнезда.       Направляюсь в часть Дворца, которая отдана под Штаб миротворцев. Раз уж зашел разговор о Хоторне, то я собираюсь навестить его и убедиться, что соперник не представляет для меня серьезной угрозы. Замираю на месте. Что за странные мысли? Гейл мне больше не соперник – чтобы он ни делал, через семь дней Китнисс официально станет миссис Мелларк. Она будет принадлежать мне, а я не позволю никому тронуть «свое». Сойке и охотнику придется забыть о своих нежных чувствах. Тем более, она носит под сердцем моего ребенка. Да я скорее своими руками добью Хоторна, чем позволю хоть пальцем коснуться Китнисс. Больше он ее не получит. Противные воспоминания «о них» лезут в голову, но я стараюсь отмахнуться и вновь прибавляю шаг.       Мастерс встречает меня как всегда доброжелательно, и некоторое время мы болтаем об обстановке в Дистриктах и положении на местах сражений. Общая картина радует: повстанцы перестали устраивать новые столкновения с миротворцами, и уже пару дней в Панеме относительное затишье – военные действия с обеих сторон приостановлены. Когда я предлагаю Главе миротворцев посетить больницу, в которой содержат Хоторна, тот не раздумывая соглашается составить мне компанию.       В сопровождении двух служебных машин Мастерс и я перемещаемся по Капитолию, заехав по пути в центр подготовки миротворцев, который располагается поблизости от больницы. Пока Мастерс обсуждает рабочие моменты со своими подчиненными, я без дела сижу на переднем сидении его машины и любуюсь идеально голубым небом над головой.       Мысли о событиях последних дней сами собой лезут в голову. Как я ни стараюсь, никак не могу подобрать какое-то одно слово, описывающее мое настроение. Все стало слишком сложным, спуталось в беспорядочный клубок сомнений и терзаний.       Война, которая унесла уже множество жизней и, вероятно, унесет не меньше.       Планы Сноу, в которых он использует меня и остальных, как кукол-марионеток, дергая за веревочки.       Китнисс и мои чувства к ней. Ненависть, сменившаяся чем-то другим... Не могу подобрать этому название. Злость? И обида, которая перекрывает даже здравый смысл, захлестывая меня с головой, каждый раз стоит лишь Сойке огрызнуться в ответ.       Ребенок. Частичка меня. Но и частичка Китнисс тоже. Мы теперь с ней связаны… навсегда? Или я все-таки сумею избавиться от нее, когда родится малыш? Она – мать моего малыша, и скоро станет… женой.       Наша с ней свадьба. Что я чувствую по этому поводу? Я растерян. Это, пожалуй, самое подходящее. Я всегда хотел, чтобы у меня была семья: любящая жена, несколько малышей. И все пошло прахом. Я не люблю Китнисс. А она не любит меня. В этом браке мы оба станем заложниками без надежды на пресловутое светлое будущее.       Погруженный в свои горькие мысли, я не сразу замечаю беспокойство, волной пробежавшее среди миротворцев. Я с интересом наблюдаю, как несколько людей в белоснежной форме хватаются за оружие и бегут куда-то в сторону от центра подготовки, скрываясь из вида в одном из переулков. Грохот выстрелов, отголоски которого приносит ветер, заставляют меня всерьез занервничать. Перестрелка в Капитолии?       Выскакиваю из машины, громко хлопнув дверью, и бегу на звук. Буквально через несколько минут замечаю группу миротворцев, оцепивших высотное здание, на одной из сторон которого, почти на вершине, красуется эмблема Министерства здравоохранения Панема. Недобрая догадка пронзает меня, но это кажется невероятным: повстанцы напали на больницу?       Оказывается, что я все-таки опоздал к основному действию, потому что при виде меня один из миротворцев отделяется от остальных и произносит:       – Осторожнее, парень! Введен режим «Шестнадцать», не подходи ближе!       Я уже собираюсь отчитать миротворца, как из толпы выходит еще один военный. Он без шлема, так что я легко узнаю в нем Мастерса, вероятно, он кинулся в гущу событий вместе со всеми.       – Все в порядке, – говорит он, обращаясь к миротворцу, после чего поворачивается ко мне. – Мне очень жаль, Пит. На больницу напали. Шестнадцатый режим – ограничен доступ для гражданских. Несколько человек ранены, около двадцати убиты.       Я не верю своим ушам: мятежники осмелились совершить вылазку прямо в центр столицы?       – Зачем им делать это?       Глава миротворцев еще не ответил, а я уже понимаю сам: в этом госпитале содержали Хоторна и еще несколько вояк из Тринадцатого, и, вероятно, они теперь «вернулись» к своим. Как наивно было полагать, что несколько дней затишья – это уже победа в войне. Мятежники не отступили, они наоборот готовили новую вылазку.       – Пленники, захваченные во Втором… Всех забрали. Очевидно, что они и были целью повстанцев.       У меня вырывается ругательство, но это ничего уже не изменит. Мы все оказались дураками. Поверили в то, во что хотели верить. В итоге снова погибли невинные люди!.. Это закончится уже когда-нибудь?       Почти весь день я провожу возле больницы, принимая участие в опросах медицинского персонала и случайных свидетелей. Информации, которую удалось собрать, не так много: несколько человек в белых халатах вошли в помещение, а через некоторое время началась перестрелка. Пленные солдаты сопротивления, которые находились на лечении в больнице, покинули корпус и скрылись вместе с остальными в неизвестном направлении.       Мастерс запросил записи со всех видеокамер, которые располагались в больнице, и при просмотре на одном видео я заметил человека, которого трудно не узнать. Женщина, переодетая в медсестру, но от этого не утратившая индивидуальность, – Джоанна Мэйсон, победительница Голодных игр из Седьмого. Я шокирован тем, что Победитель помогает повстанцам… Если Джоанна с ними, то, может, и кто-то еще? Каковы шансы, что и другие выжившие на Играх перешли на сторону мятежников?       Во Дворец я возвращаюсь уже в сумерках, и только теперь до меня вдруг доходит: моим главным козырем перед Китнисс были угрозы в адрес Гейла. Что теперь? Коварный внутренний голос советует просто-напросто промолчать. Откуда Сойке знать, что Хоторн оказался вне зоны досягаемости? Я могу и дальше угрожать расправой над охотником, и Китнисс все равно придется подчиниться. Верно?       Я вымотался за сегодня, так что решаю даже не ужинать и направляюсь сразу в комнату. Моя голова забита совсем свежими воспоминаниями о расстрелянных в больнице людях – они погибли только потому, что оказались на пути повстанцев. Они, как могли, помогали раненым мятежникам, пока те были при смерти, а теперь поплатились за это жизнью. У них остались дети, жены... Одну из них я даже видел сегодня: молодая супруга врача-травматолога, она рыдала навзрыд и проклинала всех, кого могла. Парень умер от пули, хладнокровно пущенной ему в лоб...       Отпираю дверь спальни ключом и по привычке не включаю свет, на ходу стягивая с себя рубашку и штаны, заваливаюсь в кровать. Приятная мягкость матраца и тепло одеяла принимают меня в свои объятия. Откидываю голову на подушку и вздыхаю:       – Тяжелый был день...       Сон уже почти поглотил меня, когда я внезапно понимаю: что-то не так, чего-то не хватает… Китнисс! Она ведь должна быть здесь?! Быстро протягиваю руку на соседнюю половину кровати, надеясь, что она притаилась и просто молчит, но... Рядом пусто.       То, что я чувствую в следующее мгновение, иначе как приступом паники и не назовешь. Я лихорадочно пытаюсь понять, куда Сойка могла деться из закрытой комнаты: подскакиваю и бросаюсь к выключателю на стене возле входной двери.       Я потерял ее! Снова!!       Сбежала! Не любит!!       Я не знаю, почему хватаюсь за эту мысль, но ведь в последние дни она говорила, что у нее ко мне чувства. Мне все равно!.. Но как же обидно! Она снова меня обманула! Она снова бросила меня! Опять...       Вспыхнувший свет освещает комнату, а я скольжу взглядом по периметру спальни. Задерживаюсь на низком, но широком кресле в углу: закутавшись в одеяло по самую макушку, там спряталась Китнисс. Ее дыхание спокойное, размеренное. Спит?       С облегчением выдыхаю. Нашел...       Подхожу ближе и поправляю одеяло, которое сбилось, оголив ее коленку. Пусть спит…       Забираюсь обратно в кровать и почти сразу погружаюсь в сон.