Сладкая отрава

      – Снято! – говорит оператор, и я, как по команде, отстраняюсь от Китнисс.       Делаю шаг назад, причем так резко, что Сойка, державшаяся за меня, чуть не падает, потеряв равновесие. Бросаю на нее растерянный взгляд и отворачиваюсь, не желая быть застигнутым в минуту сомнения. Почему я ответил на поцелуй? Зачем мне это?       Люди, мельтешащие вокруг, не дают возможности подумать: кто-то перетаскивает осветительные приборы, кто-то разворачивает вазы с цветами, желая придать им другой ракурс. Машинально обвожу взглядом комнату, лишь бы не смотреть на стоящую рядом девушку, и замечаю, как внимательно наблюдает за мной Президент.       Пронзительные глаза правителя подмечают каждое мое движение, любой жест. Чувство самосохранения активируется на полную мощность, и когда по приказу Сноу два миротворца являются, чтобы увести Китнисс, у меня даже не возникает мысли оспорить это. Коварная! Сойка вновь пытается погубить меня, будто понимает насколько шаткое у меня положение во Дворце.       – Очаровательно, мисс Эвердин, – произносит Президент, обращаясь к Китнисс. – Ваша любовь вдохновляет.       Сойка кривится от его слов и делает выпад вперед, уж не знаю, собираясь ударить Сноу или что-то еще, но один из миротворцев останавливает ее, поймав за талию.       Мне совершенно не хочется находиться рядом с Китнисс, и я спешу поскорее избавиться от нее.       – Уведите ее, – говорю я, – темница, должно быть, соскучилась по своей постоялице.       Следуя приказу, миротворцы сразу же хватают Сойку за запястья, пытаясь стать ее кандалами, но она выворачивается их рук.       – Пустите! – возмущается девушка. – Я сама в состоянии дойти до своих «покоев».       Наши глаза встречаются, и я вижу в них странную смесь злобы и снисхождения.       Один из солдат вопросительно смотрит на меня, очевидно, ожидая согласия или отказа, и я, не хотя, киваю. Миротворцы отступают от Китнисс на шаг назад, и Сойка покидает помещение в сопровождении своих конвоиров, но с гордо поднятой головой. Подол ее белоснежного платья мягко шелестит, постепенно растворяясь в прочих звуках.       Настойчиво смотрю ей вслед и почти завидую – мне тоже хочется оказаться подальше от цепкого взгляда Сноу, который теперь полностью сосредоточен на мне.       – Пит, – обращается он ко мне, – удовлетвори мое любопытство...       Я поднимаю глаза на Президента, жду продолжения, но Сноу начинает говорить лишь пару минут спустя, выждав драматическую паузу.       – Если потребуется убить Сойку-пересмешницу, ты приведешь приговор в исполнение?       Мои глаза расширяются от удивления, и я совершенно не представляю, что сказать. Первое, что приходит на ум – "да", но эта мысль не успевает осесть в голове, сменяемая сомнениями. Просто взять и хладнокровно убить беременную девушку? Я могу долго перечислять грехи Китнисс, но все-таки... Она много зла причинила и мне, и другим людям, но она же рисковала собственной жизнью ради сестры... И она же спасала девочку из Одиннадцатого, когда была на Арене... Ведь есть же примеры, когда Китнисс заботилась не только о себе и делала добрые дела там, где от нее их и не ожидали...       Она – зло лично для меня, но все же у меня уже получается контролировать свой гнев...       – Не знаю, – честно отвечаю я. – Может быть, если в этом будет смысл...       Президент молчит некоторое время, и я уже думаю, что просчитался, представляя, как меня будут выводить отсюда следом за Китнисс и так же, как ее, в сопровождении охраны.       – Как всегда разумно, Пит, – произносит Сноу, подумав. – Если бы ты ответил «да», я бы решил, что ты пытаешься обмануть меня… Бросаю на него быстрый взгляд и снова отвожу глаза.       – Настоящий политик должен уметь оценить возможную выгоду каждого своего шага, – продолжает Президент, – и предвидеть вероятные потери.       Он указывает рукой в сторону выхода, и мы неторопливо покидаем комнату, разговаривая на ходу.       – Мисс Эвердин, – говорит Сноу, – ценная фигура в нынешней игре. Она – символ повстанцев, и если лишить их этого символа... Ты когда-нибудь обращал внимание на стаю диких собак, Пит? Как они ведут себя, когда нападают на жертву?       Задумываюсь, но ничего не приходит на ум. В Двенадцатом мне не встречалось ни одной стаи, только одомашненные собаки-одиночки, как например та, что жила на заднем дворе пекарни.       – Нет, – отвечаю я, – но какая связь между Сойкой-пересмешницей и этими животными?       – Вполне очевидная, Пит, – произносит Сноу, – стае собак нужен вожак, лидер. Без него прежде грозные и свирепые животные превращаются в слепых щенков. Так и мисс Эвердин – она вожак. Повстанцы – ее стая. Уничтожим вожака, и исход войны будет предопределен...       Я быстро прикидываю в голове возможные варианты, и Президент, безусловно, прав – без своего символа мятежники долго не продержатся. Но убить Китнисс?..       – От живой, но сломленной Сойки нам будет больше толку, чем от бездыханного трупа, – рассуждаю я. – Тем более, ее ребенок...       – К слову о ребенке, – перебивает меня Сноу. – Что мисс Эвердин поведала тебе о его отце?       Меня настораживает, что Президенту известно о том, что я виделся с Китнисс, но этого стоило ожидать: мы в Президентском дворце – здесь даже стены имеют уши.       – Она настаивает, что это мой ребенок, – прямо говорю я, потому что уверен: Сноу и так знает ответ на свой вопрос.       – Стоит выяснить это, Пит, – предлагает правитель. – Ты ведь всегда хотел иметь детей, разве нет?       – Да, но… – я никак не могу понять, к чему клонит Президент. – Раньше я хотел, чтобы Китнисс была матерью моего ребенка, а теперь... Я больше не люблю ее, – говорю я, и Сноу понимающе кивает.       – Прежде всего, стоит выяснить действительно ли ты отец ребенка, Пит, – настаивает он. – И если слова мисс Эвердин хотя бы на этот раз окажутся правдой, то следует проследить за тем, чтобы ничто не помешало ей благополучно разрешиться от бремени.       – А потом? – неуверенно спрашиваю я, хотя, к моему ужасу, скорее всего, я и Сноу сейчас думаем об одном и том же: избавиться от Китнисс… Я вижу это по его глазам. Когда Президент начинает говорить, сомнения рассеиваются окончательно.       – Стоит признать: мисс Эвердин хитра и коварна, – произносит Сноу. – И, если это твой ребенок, Пит, то его зачатие произошло не по большой любви, как тебе когда-то хотелось, а всего лишь под действием лекарства...       – Китнисс было все равно перед кем раздвигать ноги, – жестко говорю я.       – Да, – соглашается Сноу. – И все же, если это твое дитя, то наш долг позволить мисс Эвердин выносить его. А после... Мы можем устранить ее, если надобность в ее услугах отпадет.       Я хмурюсь от такого явного намека на убийство Сойки, но разве не об этом я мечтал еще несколько дней назад?       Соблазн велик. Сноу прав в том, как сильно я хочу иметь семью, и если ребенок, которого носит Китнисс мой, – я имею право знать.       – Неужели есть способ прояснить вопрос с отцовством до рождения ребенка? – спрашиваю я.       Президент уверенно кивает.       – Медицина Капитолия творит чудеса, Пит, – спокойно объясняет Сноу. – Методика довольна проста: с помощью длинной иглы получают образец ДНК ребенка.       – Иглы? – поражаюсь я. – Это больно?       – Для матери – вероятно, – безразлично отвечает Сноу. – Но для ребенка процедура совершенно безвредна.       Жажда получить ответы борется во мне со страхом того, что я могу остаться в дураках. Если тест покажет, что отец малыша – Гейл, я лишний раз получу от Огненной девушки жаркую оплеуху.       Но ведь есть шанс. Пусть и небольшой, но он есть... Я был близок с Китнисс в ночь перед тем, как она бросила меня у планолета... Сноу был прав, говоря, что в человеке надежда сильнее всего. Моя хрупкая вера в лучшее побеждает.       – Давайте сделаем это, – произношу я. – Что требуется лично от меня?       – Только согласие, больше ничего, – говорит Сноу.       Мне кажется, что Президент готов закончить разговор, но у меня появляется просьба.       – Есть еще кое-что... Я хочу присутствовать при этом, – настаиваю я. – Не желаю дать ей возможность снова меня обмануть.       – Полагаю, это можно устроить, – принимает мои условия Сноу.       Следующую пару недель я не вижу Китнисс: она по-прежнему заключена в темнице, но мне некогда заняться вопросом своего потенциального отцовства. В стране продолжается война, развязанная Сойкой-пересмешницей, и мне с Одейром приходится оказаться на передовой.       Чаще я один, но иногда и вместе мы выступаем перед народом, который еще хранит верность Капитолию, призывая людей не отчаиваться, а продолжать отстаивать интересы законного правительства.       Некоторые дистрикты в обязательной программе: Первый, Второй, который потихоньку приходит в себя после взрыва Орешка, и Четвертый. Дистрикты три, пять и восемь во власти мятежников. В Седьмом, Девятом и Одиннадцатом идут ожесточенные бои. Десятый сохраняет нейтралитет, как и мой родной Двенадцатый дистрикт.       Я настоял на том, чтобы оказаться в Двенадцатом – мне необходимо посетить свой прежний дом, увидеть своими глазами, что стало с пекарней моих родителей. Планолет высаживает меня на площади возле Дома правосудия. Неприятно поеживаюсь от воспоминаний о Жатве, которая перевернула всю мою жизнь. Не окажись тогда мое имя на листке бумаги, который достала Эффи, скорее всего, моя семья была бы сейчас жива, а я сам остался прежним солнечным мальчиком, влюбленным в, вероятно, уже покойную девочку из Шлака…       Сейчас площадь заставлена столбами для порки, двумя плахами и виселицей, стоящей отдельно от остальных приспособлений, демонстрирующих власть местного главы миротворцев. Тредд встречает меня, приветствуя кивком головы, но, несмотря на внешнюю покорность, я замечаю в его глазах холодное презрение. Он не забыл: я тот самый парень, который помогал Китнисс «отобрать» у него Гейла, когда Тредд собирался запороть его до смерти у одного из столбов.       Меня сопровождает группа из десяти миротворцев, и все они остаются на площади с Треддом, а я направляюсь туда, где когда-то стояла пекарня. Уже издалека я вижу, что от отчего дома не осталось ничего, кроме почерневшей от огня печи. Слезы подступают к горлу, но я глубоко и часто вздыхаю, стараясь сохранять спокойствие.       Прикрываю глаза и мысленно восстанавливаю пекарню: почти всегда приветливо распахнутую для посетителей дверь, широкий прилавок, заставленный ароматной выпечкой. В комнате позади прилавка размещалась кухня и та самая печь – единственное, что помнит, каким был мой дом. Слева была лестница на второй этаж, коридор и ряд жилых комнат: спальня родителей, потом братьев и в самом конце – моя.       Мне мерещится окрик матери. Я слышу ласковые слова отца. Это все в моей голове, а на деле меня окружает звенящая тишина, которая доводит меня до головной боли.       Делаю шаг вперед, будто входя в прежнюю вечно пышущую жаром кухню, и поднимаю с земли слой золы и пепла, который медленно оседает на мои ботинки. Сейчас должен бы раздаться заливистый смех колокольчика, висящего над дверью, только его нет. Он сгорел вместе с домом.       Оборачиваюсь. Старая яблоня, под которой когда-то сидела Китнисс, осталась нетронутой огнем. До боли сжимаю кулаки, когда приступ бешеной ярости и злости поглощает меня.       Сгорело все! Все, что было мне дорого! Погибла моя семья! Отец, мать, оба старших брата, а это несчастное дерево продолжает расти, словно помеченное Огненной девушкой, как неопалимое!       Хватаю с земли какую-то палку и бросаюсь к яблоне, колотя по ее многолетнему стволу со всей силы, вероятно надеясь сломать совсем или хотя бы покалечить дерево, напоминающее о Китнисс. Бью долго и сильно, пока, наконец, мой гнев не выходит из тела, оставляя противную пустоту.       Опускаюсь на землю, прислонившись лицом к шершавой коре, и беззвучно плачу, прощаясь со всеми, кого я любил.       Прихожу в себя, только когда на улицу опускаются первые сумерки. Встаю, отряхиваю одежду и уже собираюсь вернуться к планолету, когда внезапно решаю посетить еще одно место.       Ноги отлично помнят путь: немного времени, и я оказываюсь у ворот Деревни победителей. Фонтан, за ним широкая аллея разделяющая местные дома поровну – по шесть с каждой стороны. Первый дом справа принадлежал Китнисс… Напротив – мой. Оба выглядят такими же безжизненными, как остальные… Кроме одного, последнего с левой стороны, – владения моего бывшего ментора.       За считанные минуты оказываюсь на крыльце. Не стучу, просто распахивая двери дома, где когда-то мне были рады. Знакомые кучи мусора не покинули своих мест, а резкая смесь неприятных запахов по-прежнему бьет в нос. Некоторые вещи не меняются.       Прохожу в кухню и замираю на пороге – на меня наставлено дуло пистолета. Хозяин дома явно знал, что я приду.       – Ну, привет, парень, – говорит Хеймитч, глядя мне в глаза. – Присаживайся, надо поговорить.

Не забывайте ставить плюсики и оставлять отзывы)) Фанфик находится в разделе "Ждет критики": все отзывы награждаются подарочком :)