Сладкая отрава

      Я всматриваюсь в лицо Хеймитча, а он внимательно смотрит на мое. Сколько мы не виделись? Последний раз, кажется, был сразу после отмены Бойни. С тех пор много воды утекло.       – Хорошо же ты встречаешь своего чудом выжившего трибута, – говорю я, как можно небрежнее.       – О-о, парень, вижу тебе основательно промыли мозги. Очнись! Я встречаю не трибута, а нового фаворита президента, – гадкий надрывный смешок вырывается из его горла.       Во мне начинает просыпаться временно притихшая ярость. Она ворочается, выражая недовольство и требует отправить бывшего ментора куда подальше.       – Вот как все обернулось... Ты теперь с Койн? – спрашиваю я.       – Да, Пит. И у этого есть железные основания, а не только красивые баллады Сноу, – Хеймитч серьезен, при этом он внимательно отслеживает каждое мое движение.       Мы смотрим друг на друга, я не знаю, что сказать.       – Может, опустишь оружие? – говорю я. – Ты же хотел поболтать...       Ментор безразлично опускает пистолет и кладет его на край стола, расположив ствол в моем направлении. Я понимаю намек: при необходимости Хеймитч им непременно воспользуется.       Ментор усаживается на стул, пододвинув его ближе к столу.       – Чувствуй себя как дома, – предлагает он, указывая рукой на стул по другую сторону стола.       Усаживаясь, рассматриваю старого знакомого. Все те же светлые спутанные волосы и прежняя небрежность в одежде, только на этот раз ментор непривычно трезв.       – Так почему ты с ними? Мятежники убивают собственный народ, – резко спрашиваю я, а ментор ухмыляется.       – Хотел задать тебе тот же вопрос, парень, – говорит он. – Ты всегда отличался от других трезвостью мышления и рассудительностью. Чем привлек тебя глава Панема? Ты перестал различать врагов и друзей. Перестал быть собой и превратился в... – он меряет меня долгим взглядом, – в чертового ублюдка Сноу.       Стараюсь сдерживаться, но демон внутри уже скалится и обещает собеседнику самые страшные муки.       – Никто не говорит, что Сноу – белый и пушистый, – ехидничаю я, – но из двух зол, как говорится... Впрочем, я не собираюсь оправдываться, Хеймитч. Это – мое личное дело.       – Было бы твоим, но решается судьба всей страны и.. Китнисс, – говорит ментор, запинаясь на имени Сойки.       – Ах, вот оно что. Как я сразу-то не догадался. Снова все из-за нее, – улыбаюсь, но, наверное, это больше похоже на гримасу. – Ты снова спасаешь Китнисс, а не меня, верно?       – Ты сам просил меня об этом перед Бойней, забыл? – спрашивает Хеймитч.       Непроизвольно поднимаю глаза к потолку, стараясь вспомнить... Смутно, но я помню вечер, когда объявили правила Квартальной бойни. Тогда казалось, что земля ушла у меня из-под ног... Я боялся, что Китнисс может погибнуть, и умолял ментора спасти ее любой ценой.       – Все изменилось, – расплывчато отвечаю я.       – Заметил, – пренебрежительно говорит Хеймитч.       Он встает со своего места, идет к раковине и наливает полный чайник воды. Пистолет остается лежать на краю стола.       – Не боишься, что я могу пристрелить тебя твоим же оружием, Хеймитч? – спрашиваю я.       Ментор отвечает, даже не обернувшись:       – Давай, Пит. Раз ты научился убивать, то смерть старика самое то, чтобы отшлифовать навык.       – Ты ничего не понимаешь. Я не стал убийцей. Но твои слова звучат разумно, ментор, – отвечаю и ловлю себя на мысли, что копирую манеру общения Президента. Я действительно становлюсь похож на него?       – Чаю? – спрашивает Хеймитч, наконец поворачиваясь ко мне.       – Серьезно? – не удерживаюсь я от сарказма.       – Да, парень, порядки в Тринадцатом не такие вольные, как у тебя в Капитолии. Приходится давиться чаем, – посмеиваясь над собой, говорит ментор. – Ну так что? По кружке чая, как старые приятели?       – Давай, – соглашаюсь я.       Оставив чайник греться, Хеймитч усаживается обратно за стол.       – Что с тобой, Пит? – спрашивает он меня. – Ты настолько слеп, что не видишь действий президентской руки? Не понимаешь, к чему все идет?       – А у меня был выбор? – ядовито отвечаю я. – Меня бросили все, кому я доверял, все, кто был мне дорог...       – Она не бросала тебя, если ты об этом, – перебивает меня Хеймитч.       – Ты лжёшь! – не соглашаюсь я упрямо. Злость уже клокочет, с силой ударяя по слабеющему самообладанию. – Она ушла с охотником, а меня оставили на взлетной полосе!       – Гейл забрал ее силой, Китнисс не знала о планах повстанцев, – спорит ментор. – И он забрал бы и тебя, да только тебя вырубили. Выбор был небольшой: погибнуть всем или оставить тебя...       – На растерзание Сноу, – я срываюсь на крик. – Поздравляю. Он всласть надо мной поглумился!       Мне больно. Действительно больно. Мышцы ломит от воспоминаний о муках, через которые я прошел. И одиночество… Оно наваливается сверху, расплющивая меня по полу этой самой кухни.       – Чего ты хочешь? Я могу поклясться, что это была вынужденная мера. Мы совершили ошибку, и не было никого, кто бы ни сожалел об этом, – парирует Хеймитч, а я не отвечаю.       Мы молчим некоторое время. Каждый думает о своем. Тишину разрывает свист чайника, и ментор заваривает две кружки чая. Пробую душистую жидкость на вкус. Терпкий вкус лесных ягод, смешанных с мелиссой.       – Редкостная гадость, – комментирует Хеймитч.       – Давно ты не пьешь? – не удерживаюсь я от вопроса.       – С тех пор, как Сноу заключил тебя и Китнисс в "клетку". Пока вы там играли в счастливую семью, я пытался придумать, как спасти вас обоих.       Поджимаю губы.       – Похоже, ничего хорошего ты не придумал, раз все сложилось так, как сейчас...       – Да уж, – соглашается ментор.       Снова неловкое молчание. Зачем я вообще сюда пришел?       – В Капитолии тебе тщательно промыли мозги, парень, – снова начинает ментор, а я уже открываю рот, чтобы поспорить, но он не дает ничего сказать. – Я просто расскажу тебе кое-что, а ты послушай…       Крепко сжимаю в руках полупустую чашку с чаем, и все-таки киваю, хотя заранее знаю, что мне не понравится история Хеймитча.       – После того, как Китнисс привезли в Тринадцатый, она заболела. Жар, бред, тошнота... Местные врачи пытались понять, что не так с нашей девочкой, но только Хоторн помог выяснить, что это за "болезнь". Шпанская мушка? – удивляется ментор.       – Кантаридин, – уточняю я непроизвольно.       – Ага, он самый, – соглашается Хеймитч. – Собственно, было почти чудом, что удалось привести ее в нормальное состояние после того, как она оказалась одной ногой в могиле.       По внимательному взгляду собеседника я понимаю, что он ждет от меня какой-то реакции. Мне стоит пустить слезу от жалости? Да, может, я и сочувствую Китнисс, но не настолько, чтобы простить ее.       – 3ачем ты мне это говоришь? – спрашиваю я. – Видимо Хоторн активно помогал в лечении, учитывая ее нынешнюю беременность... – ядовитые слова сами рвутся наружу.       – Ты глуп, парень, если думаешь о таком. Девчонка носит твоего ребенка...       – Хватит защищать её! – отмахиваясь, почти ору я.       – Я серьезно, Пит. После того как ей стало лучше, Китнисс хотела найти тебя. Даже поставила Койн условия, чем навлекла на себя еще больше проблем ...       – Условия? – вырывается у меня. – Я чуть не умер из-за нее, а она ...       Хеймитч пропускает мое замечание мимо ушей и продолжает.       – Условия, Пит. Она становится символом революции, если тебя не обвинят в предательстве. Твоя неприкосновенность поставила под удар саму Китнисс! Хотя вижу, что тебя это не волнует. Уже позже врачи сделали пару тестов, и оказалось, что она в положении.       – И с чего ты взял, что отец не Хоторн? – настойчиво спрашиваю я. – У них была куча времени, чтобы заняться этим!       Ментор смотрит на меня, как на идиота, но постепенно его взгляд теплеет.       – Она любит тебя, Пит, – негромко говорит он. – Ей понадобилось огромное количество времени, чтобы понять это, но лучше поздно, чем никогда…       – Это неправда, – спокойно отвечаю я. – Мы оба знаем, что Китнисс целовалась с охотником…       – Все совершают ошибки, она не отрицает этого, – говорит ментор. – Но Китнисс была близка только с тобой, и я ей верю.       А я нет! Мне хочется прикрикнуть на Хеймитча, но я только морщусь, будто проглотил что-то кислое. Куда как логично, что Хеймитч выгораживает свою любимицу.       Внезапно начинаю улыбаться. Сейчас я уже знаю, «как» проверить их слова: первым делом, вернувшись в Капитолий, заставлю врачей взять анализы у Сойки. Мне надоели сети лжи, которой меня опутывают. Стоит решить вопрос с отцовством раз и навсегда.       Хотя вернусь ли я в Капитолий? Перевожу взгляд на пистолет, все еще лежащий возле Хеймитча, и хмурюсь.       – Так ты убьешь меня? – спрашиваю я. На удивление, мой голос не выражает никаких эмоций.       Ментор бросает на меня недоуменный взгляд, словно не понимает о чем я. Ему требуется почти минута, чтобы вспомнить про оружие.       – Ах, это… – тянет Хеймитч, – нет, парень. Я же сказал, что хочу просто поговорить.       – И мы поговорили, теперь я могу идти? – с ноткой сарказма интересуюсь я.       Ментор откидывается на стуле и долго смотрит на меня. Мне неуютно под его взглядом: ощущение, будто я – провинившийся ребенок. Глупо.       – Ну, так что? Так и будем играть в молчанку? – раздражаюсь я. – Скорее всего, миротворцы уже начали искать меня…       – Уверен, что ищут… – говорит Хеймитч, поджав губы.       Он встает и начинает бродить по кухне взад-вперед и только спустя несколько минут произносит:       – Наверняка бесполезно уговаривать тебя перейти на сторону мятежников… – ментор вопросительно поднимает брови, и я киваю, подтверждая его слова. – Я так и думал. Тогда у меня всего одна просьба…       – Какая?       – Вы через многое прошли вместе с Китнисс. И оба наломали много дров… Даже, если ты сомневаешься, у вас все равно будет общий ребенок...       Мне кажется, Хеймитчу трудно говорить. Он не часто пускался в лирические откровения, и ему явно неловко сейчас.       – Хеймитч… – начинаю я, но он перебивает.       – Позаботься о них, о них обоих. Обещай мне! – просит ментор.       Я задумываюсь на некоторое время. Инстинкты подсказывают, что это ловушка. Хеймитч всегда ставил на Китнисс, и, я уверен, сейчас он делает тоже самое – спасает ее, несмотря ни на что.       – Я не могу обещать тебе, Хеймитч, – признаюсь я. – Все слишком запуталось…       Ментор смотрит на меня, я вижу, что он недоволен ответом, но больше не настаивает.       – Я могу уйти? – повторяю я свой вопрос.       – Проваливай… – кивает мой собеседник.       Поднимаюсь из-за стола и иду в коридор. Пробираюсь через завалы старого хлама. Уже почти у самой двери я слышу голос Хеймитча:       – В любом случае, постарайтесь выжить. Вы все.       Замираю на мгновение, но все-таки распахиваю дверь и ухожу прочь.       Несмотря на поздний час, площадь у Дома правосудия ярко освещена огнями планолета. В рядах миротворцев заметно волнение, которое стихает, стоит мне появиться в лучах прожекторов. Тредд быстрым шагом идет мне на встречу, и еще издалека я вижу крайнее раздражение местного Главы миротворцев.       – Что за выходки, Мелларк? – требует он, едва расстояние между нами становится меньше. – В Двенадцатом введен комендантский час, и каждый, кто находится на вверенной мне территории, обязан выполнять распоряжение!       Несчастный вояка переполнен собственным гневом и желчью, да так, что из его рта вылетают противные слюни.       – Держите субординацию, – резко, но совершенно спокойно говорю я. – Согласно нынешнему положению вещей, Тредд, это вы в моем подчинении, а не наоборот.       Глаза Главы миротворцев расширяются, показывая насколько он поражен моей дерзостью, но с губ его не срывается ни одного резкого слова. Сжимая и разжимая кулаки, Тредд сопит, широко раздувая ноздри. Он не уверен, что я сказал правду, но слишком труслив, чтобы спорить. А я соврал, но в очередной раз убедился, что хладнокровие и уверенный тон творят чудеса.       Перелет до Капитолия занимает несколько часов, и я решаю вздремнуть. Через одно кресло от меня спит, повиснув на ремнях безопасности, Финник. Засыпая, никак не могу отогнать от себя сомнения, которые уже давно закрались в душу: Одейр слишком много знает о повстанцах, и там, где оказывается морской красавец, мятежники опережают нас на шаг. Откуда Хеймитч знал, что я появлюсь в Двенадцатом, если здесь не ведется военных действий? Как ментор узнал, что я пришел в Деревню победителей один, без охраны?       Слишком много странностей во всем, что окружает меня, но может, это паранойя? Зачем Финнику помогать повстанцам? Одейр наслаждается любовью и щедростью своих капитолийских поклонников, разве не так? Что могли бы пообещать ему мятежники, чтобы переманить к себе? Сон постепенно забирает меня в свои объятия, и я отключаюсь, откинувшись в кресле.       Столица Панема как всегда залита солнечным светом, который отражается в сотнях окон Президентского дворца. Я и Финник покидаем планолет последними, а на площадке нас уже встречает Мастерс. Он приветливо улыбается, интересуется нашим с Одейром мнением об обстановке в зонах боевых действий. Мы делимся впечатлениями, и я не брезгую обратить внимание Мастерса на явное превышение полномочий Главой миротворцев в Двенадцатом, а он, в свою очередь, обещает разобраться в этом.       – Вы слышали хорошие новости из Четвертого и Восьмого? – спрашивает Мастерс.       – Нет, а что такое? – интересуется Финник.       – Три группы повстанцев сложили оружие и попросили снисхождения у Капитолия, – поясняет Глава миротворцев.       Я удивлен, учитывая, что подобные случаи крайне редки: мятежники чаще умирают, чем сдаются на милость нынешней власти.       – Они как-то объяснили свой поступок? – спрашиваю я, а Мастерс смеется.       – Говорят, их вдохновило видео-обращение Президента с тобой, Пит, и Китнисс Эвердин. Телевидение Капитолия крутит его каждый час. Некоторые жители поговаривают, что Сойка-пересмешница приняла сторону Сноу, уж очень сладко она целуется в кадре. И вовсе не похоже, что ее пытают или запугивают, как об этом говорят Койн и ее люди.       Легкая усмешка трогает мои губы – план сработал. Президент Тринадцатого хотела сохранить историю влюбленных из шахтерского дистрикта, чтобы использовать ее в своих целях, но Капитолий успел перехватить инициативу – в сердца жителей Панема, которые прежде безоговорочно верили повстанцам, закралось сомнение.       Видео о нашей с Китнисс любви – шаг в верном направлении. Я начинаю верить, что войну можно будет остановить.       Прохожу к себе в комнату, принимаю душ, наслаждаясь тем, как теплая вода смывает с меня пыль нескольких дней и пепел родительского дома. Наскоро вытерев волосы, повязываю полотенце на поясе и выхожу из душа.       – Привет! – встречает меня звонкий женский голос, и я дергаюсь от неожиданности.       Кларисса, одетая в яркое платье из воздушного шифона, сидит на краю моей кровати и призывно смотрит на меня. Непроизвольно морщусь и отвожу глаза. Все чаще оставаясь наедине со своей помощницей, я чувствую себя мышью, которую вот-вот сцапает красавица-кошка. Кларисса, и правда, очень красива, и ее на удивление не портит капитолийская мода и розовые локоны, обрамляющие тонкое лицо. И все бы ничего, но томные взгляды, которые она все чаще бросает на меня, и полное пренебрежение к моей личной территории начинают надоедать.       – Я не одет, Кларисса, – говорю я. – Может, зайдешь позже?       Моя помощница беззаботно улыбается и встает, чтобы уйти.       – У меня хорошие новости, – произносит она как бы между прочим, продолжая продвигаться к двери. – Я нашла пару человек, которые могут помочь в поисках Цинны.       Да, Кларисса умеет завладеть моим вниманием. Крепко придерживая полотенце, обмотанное вокруг талии, я поворачиваюсь к ней.       – Думаешь, исчезновение стилиста связано со Сноу? – спрашиваю я.       – Вот и выясним, – пожимая открытыми для моего взгляда плечами, говорит она. – И поторопись, я обо всем договорилась: врач ждет только тебя, и можно будет отправляться за анализами в камеру к Китнисс.       – Хорошо, я быстро, – отвечаю я и жду, пока за Клариссой закроется дверь.       Сегодня хороший день, думаю я. Многие тайны обещают скоро стать явными.