Сладкая отрава

включена публичная бета! заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

      – Значит, договорились, – говорю я и, не прощаясь, ухожу прочь от охотника.       Хоторн окликает меня, но я не останавливаюсь. Прочь! Поскорее уйти подальше от него и не думать, не представлять того, что случится между ним и Китнисс ночью. Слишком больно! Гейл явится в назначенное мной время – обычно к этому моменту мы с моей девочкой уже заканчиваем ужин, и отрава начинает свое действие…       Нет! Что же я натворил?       Хотя… Все правильно. Китнисс заслужила крупицу счастья: быть с тем, кого любит.       Поднимаюсь в нашу квартирку. Китнисс сидит в гостиной на диване, том самом диване, где мы вчера… Похоже она думает о том же самом, потому что, когда наши взгляды встречаются, на щеках Китнисс вспыхивает стыдливый румянец, и любимая поспешно отводит глаза.       – Привет, – робко говорю я, Китнисс кивает.       Я мнусь на пороге, не решаясь подойти ближе, а любимая меня не приглашает. В ее руках снова блокнот, которому она доверяет свои секреты. Что она написала о сегодняшней ночи? И насколько сильно это будет отличаться от комментариев к следующей?       Разворачиваюсь, чтобы уйти и не обременять ее своим обществом, но Китнисс окликает меня:       – Пит, погоди… – ее голос пропитан сомнением, но она продолжает, – вероятно, мне стоит… извиниться, что я ударила тебя, но ты… Знаешь, ты заслужил!       Удивление от того, что Китнисс начала извиняться, сменяется сухим понимаем того факта, что ничего не изменилось. Моя девочка, как и прежде, считает, что я позволил себе лишнее.       – Ты тоже извини, если сможешь, – отвечаю я, даря ей ободряющую улыбку.       Китнисс сомневается, я вижу это по тому, как бегают ее глаза, выискивая подвох или опасность, которая может исходить от меня. Похоже, она ничего такого не находит, потому что, в конце концов, улыбается мне в ответ.       – Будешь чай? – спрашивает любимая, а я, не раздумывая, соглашаюсь.       Китнисс подскакивает с дивана и, проскользнув мимо меня, устремляется на кухню. Я слышу, как из крана льется вода, как мерно фырчит закипающий чайник, а сам продолжаю стоять на месте и, как зачарованный, рассматривать блокнот, оставшийся лежать открытым на краю дивана. Я вижу ровные строчки, выведенные ее рукой, и меня, как магнитом, тянет прочесть эту исповедь. Но разве я могу?       – Пит, ты в порядке? – обеспокоенно спрашивает Китнисс, стоя рядом со мной.       Трясу головой, отгоняя наваждение, и поворачиваюсь к любимой. На ее лице беспокойство – должно быть, она не первый раз зовет меня, только я был слишком погружен в себя и не слышал.       – Все хорошо, – отвечаю я, принимая из ее рук кружку дымящегося напитка.       Мы усаживаемся на диване, и моя девочка, кажется, только сейчас замечает, что не убрала дневник. Она поспешно захлопывает его и прячет с глаз долой, после чего берет пульт от телевизора, и наша квартирка наполняется голосом Клавдия Темплсмита. Он увлеченно рассказывает о том, что нового в ярком и жизнерадостном мире под названием Панем, по очереди освещая события из разных Дистриктов. В основном это новости, касающиеся политики, но есть парочка сюжетов и о Победителях, избежавших участи попасть на Бойню.       Первый, Второй и Третий дистрикты восхваляют доброту и щедрость Капитолия.       Дистрикт четыре. Вечно цветущий зеленоглазый Финник Одейр запечатлен оператором, купающийся в море в чем мать родила. Наверняка, поклонники морского красавца по всей стране сейчас визжат от восторга, только меня его вид отчего-то сильно раздражает. Китнисс презрительно фыркает, видимо, ее тоже не впечатлило подобное зрелище.       Пятый и Шестой хвастаются тем, как хорошо им живется под властью великодушного Президента Сноу.       Седьмой дистрикт. Джоанна Мейсон – миловидная, темноволосая. Она победила, изображая слабую, вечно хнычущую дурочку, а в итоге оказалась изощренной убийцей. От этого вдвойне странно, что в сюжете она рассказывает о прелестях тихой домашней жизни и показывает, как умеет вязать носки на спицах.       Почему-то нет никакой информации о Восьмом – его вообще пропускают, но я не придаю этому особого значения. Хотя… Есть что-то наигранное, чрезмерно сладкое в показанных роликах. Я бы даже сказал, что это выглядит так, будто кто-то пытается отвлечь внимание жителей страны от какой-то серьезной проблемы, играя в милости перед камерой.       Отрицательно качаю головой. Что за глупости лезут мне в голову? Какая проблема может быть настолько значима, чтобы ради этого крутить агитролики?       Дистрикты девять, десять и одиннадцать не отличились оригинальностью идей, показав местных жителей, передающих благодарности великому Капитолию.       Наконец, доходит очередь до нас с Китнисс – Победителей из Двенадцатого. На экране в сотый раз показывают кадры из пещеры на первой Арене, наш первый поцелуй, Китнисс в свадебном платье, меня, говорящего про ребенка… Невольно морщусь от напоминания о том, как мы с моей девочкой оказались пленниками в лапах Сноу. Если бы я только мог что-то изменить…       Вздрагиваю, когда чувствую тепло ладони Китнисс поверх своей руки. Перевожу взгляд на наши переплетенные пальцы. Любимая тоже смотрит на них, не моргая. О чем она думает? Жалеет, что все так обернулось?       – Сноу не отступится, да? – внезапно спрашивает моя девочка, избегая прямого взгляда. – У нас нет выбора: Президенту нужен ребенок?       Ком стоит в горле. Да, Сноу не отступит. И я теперь тоже не отступлю – не уберег, позволил отравить любимую. Назад пути нет: стоит перепутать дозировку, и ее жизнь окажется под угрозой.       – Ты права, Китнисс, – говорю я. – Нам придется пожениться. И воспитывать малыша.       На секунду, не более, ее взгляд поднимается на меня, но тот час же моя девочка отводит глаза. Поздно. Я успел заметить безысходность и боль, отразившуюся в любимых серых омутах.       Первый порыв – обнять ее, попытаться успокоить. Нельзя. Тогда хочу рассказать ей про Гейла и пообещать, что не стану им мешать, отступлю, смирюсь с выбором ее сердца… И снова молчу.       Больно.       – Понятно, – задумчиво говорит Китнисс, крепче сжимая мою ладонь.       Я удивлен, когда она сползает ниже, ложась на диване, и кладет свою голову мне на колени. Ее пальчики цепко держат мою руку, а вся она словно сжалась в комочек, поджав ноги к груди, и обхватив их свободной рукой. Несмело касаюсь ее волос, ожидая, что Китнисс запретит, но она не дергается, только громко выдыхает и тихо спрашивает:       – Ты не бросишь меня, Пит?       – Никогда, – искренне говорю я, и любимая чуть заметно кивает.       Мы смотрим еще новости, мультики, какой-то фильм. Китнисс тихо посапывает, очевидно, спит, а я просто наслаждаюсь редкими минутами, когда ей нужна моя поддержка.       Бросаю взгляд на часы на стене. Время стремительно приближается к назначенному сроку.       Мороз по коже. Тоска на душе.       Смотрю на Китнисс, любуюсь ее вздернутым носом, подрагивающими во сне ресницами.       Любимая. Моя единственная.       Стук в дверь кажется громким, как раскат грома. Моя девочка распахивает глаза, осматривается. Она пытается встать, но я, вдруг, начинаю говорить, неожиданно даже для самого себя:       – Китнисс, я люблю тебя. Люблю безумно, от всего сердца. Прости меня, что бы я ни натворил!       Она часто моргает, не понимая меня или еще не до конца проснувшись, но я резко наклоняюсь к ней, обхватив ее лицо ладонями, и целую в губы. Пусть прогонит, путь оттолкнет, но я хочу последний раз познать сладость ее поцелуя, почувствовать себя живым.       Секунды все длятся, но Китнисс не отстраняется. Я чувствую, как ее рука робко ложится поверх моей, а губы любимой подрагивают, отвечая на мою ласку. Я становлюсь настойчивее, меня с головой накрывает жажда испить Китнисс до дна, раствориться в ней, познать ее всю без остатка. Китнисс целует меня в ответ. Ее дыхание греет кожу, подушечки пальцев ее рук касаются моей щеки, поглаживают, спускаются на шею. Моя девочка нежна, податлива. Голова идет кругом. Сейчас меня целует не отравленная ядом Огненная девушка, а моя милая, самая близкая Китнисс. «Люблю! Люблю! Люблю!», — бьется в мозгу единственная мысль.       Повторный стук в дверь возвращает нас в реальность. Китнисс отстраняется, смущенно потупив глаза, и поспешно уходит открыть настойчивому курьеру.       Ужин проходит в тишине, я не могу насмотреться на свою девочку. Секунды утекают сквозь пальцы, приближая визит Гейла.       С замиранием сердца жду, когда у моей девочки начнется приступ. Чувствую себя ужасно, от нервов крутит живот, тошнит. От каждого резкого движения Китнисс меня прошибает пот.       Я не смогу уйти.       Не сумею отдать любимую Хоторну.       Она не моя, напоминаю я себе.       Китнисс нужен Гейл. Она не спорила, когда я сказал, что охотник может стать отцом ее ребенка.       "Не позволят", – грустно сказала Китнисс...       Я позволю. Я отпущу. Будь счастлива.       Китнисс сама моет посуду, тщательно вытирает каждую тарелку. Моя девочка выглядит напряженной. Она боится того же, чего и я? Каково это – не контролировать собственное тело, подчиняться ему, не в силах что-то изменить?       Смотрю на стрелки часов. Гейл, наверняка, уже рядом. Хочу ли я встретиться с ним здесь, в нашей с Китнисс квартире? Нет! Стремительно встаю, направляюсь к двери, Китнисс окрикивает меня.       – Ты куда?       Оглядываюсь. Мне мерещится паника в ее голосе, но я боюсь поддаться желанию утешить ее.       Мне больно. И страшно.       Бросаю короткое:       – Все будет хорошо, – и прикусываю губу, чтобы не позволить себе передумать.       Вылетаю в коридор, захлопывая за собой дверь.       Прижимаюсь спиной к стене и медленно сползаю на пол.       Мою душу терзают демоны. Сердце истекает кровавыми слезами.       Двери лифта открываются, и выходит Хоторн. При его появлении я резко встаю на ноги, провожу рукой по волосам. Гейл внимательно следит за каждым моим движением. Бросаю на него быстрый взгляд. Он, пожалуй, растерян.       – Ты уверен в своем решении? – внезапно спрашивает охотник.       Я дергаюсь как от удара.       – Китнисс. Так. Будет. Лучше, – отрывисто говорю я.       Гейл кивает. Проходит к двери. Касается ручки, но медлит.       – Я ее не обижу, – глухо говорит он, не глядя на меня.       Слезы бессилия жгут глаза.       – Оно и к лучшему, Гейл. Иначе я отомщу! – зло отвечаю я, шагая в открытые двери лифта.       На последних секундах я вижу, как Хоторн распахивает дверь в мою квартиру, слышу удивленный голос Китнисс, произносящий имя соперника, и, наконец, широкие створки лифта отгораживают меня от воссоединившихся влюбленных. Громко выдыхаю. Колени дрожат.       Безысходность.       Несмотря на поздний час, в фойе полно народа. Мне хочется побыть одному. Направляюсь к выходу, но у самых дверей мне преграждают путь два миротворца.       – Мистер Мелларк, вы не можете покинуть здание без особого распоряжения Президента, – говорит один из них.       Конечно, как я мог забыть, что я пленник в этой тюрьме?       Глаза режет от слез.       Бежать некуда.       Забиваюсь в самый темный угол, который могу найти в дальней части фойе. Мне холодно. Тошно. Несколько слезинок все-таки прокатываются по щеке.       Ночь тянется мучительно долго. Я сплю урывками, но даже в эти моменты мне снятся кошмары. Снова Арена, кровавые реки; Китнисс, страстно целующая Гейла; переродки с глазами павших трибутов. Каждый раз просыпаюсь в холодном поту и еще долго не могу уснуть.       Прекращаю попытки задремать, когда вокруг начинают появляться люди. Безучастно смотрю на входящих и выходящих жителей, спешащих по своим делам. Как жаль, что мне никуда не надо.       Неожиданно вижу знакомый силуэт. Сердце ускоряет бег.       Охотник.       Гейл быстрыми шагами идет к выходу, на его щеке что-то красное, издалека мне кажется, что это длинные царапины или что-то вроде того, но я не могу быть уверен. Паникую! Откуда на лице Хоторна эти отметины? Вчера ничего не было! Неужели он обидел Китнисс, и она защищалась?       Забыв обо всем на свете бегу к лифту, до боли в пальце жму на кнопку «Вызов», но ожидание мучительно. Наконец, оказываюсь на своем этаже. Выскакиваю из лифта, мчусь к квартире.       Не заперто. Вещи разбросаны, на полу осколки стекла, вазы разбиты. Все вокруг выглядит так, будто в квартире случилась борьба.       Душа уходит в пятки. Где Китнисс? Где моя девочка?       Распахиваю дверь спальни и едва успеваю отвернуться от летящей прямо мне в голову фарфоровой статуэтки, которая разбивается на мелкие осколки, врезаясь в дверной косяк. Лихорадочно ищу того, кто запустил снаряд. И обнаруживаю Китнисс, стоящую у двери в ванную: ее волосы растрепаны, лицо бледное, как полотно, и залито слезами. Из одежды на моей девочке только нижнее белье. На бюстгальтере оторвана бретелька. Китнисс дрожит, как осиновый лист, но ее поза напоминает готовую к броску тигрицу – она напряжена и опасна.       – Предатель! – кричит любимая, запуская в меня очередную фигурку, схваченную на комоде. – Обманщик! – Китнисс давится слезами, но в ее голосе звенит ненависть и злость. – Ты бросил меня! Гнусный лжец!       Ее слова вырывают из моего сердца куски плоти. Я растерян. Не понимаю, как ночь любви, которая должна была сделать Китнисс счастливой, вылилась в то, что я вижу сейчас. Страх сжимает душу липкими пальцами. Хоторн обидел ее? Надругался? Миллион вопросов, и столько же нелепых ответов.       – Китнисс, – зову я, делая шаг навстречу, но для нее это, как красная тряпка для быка. Любимая бросается на меня, ударяя плотно сжатыми кулаками везде, куда может дотянуться. Лицо, плечи, грудь – Китнисс не разбирает, куда бить, выплескивая с яростными ударами всю свою ненависть ко мне. Обидные слова продолжают срываться у нее с языка.       Делаю первое, что приходит в голову – стягиваю с кровати одеяло и, поймав раненную тигрицу, закутываю в него, лишая возможности драться. Китнисс брыкается, обзывает меня, льет слезы. Я не знаю, сколько это продолжается, пока она, наконец, не затихает, сползая на пол. Я сажусь рядом, прижимаю ее к себе. Китнисс дергается, но я удерживаю ее.       – Ты отдал меня ему, Пит… – всхлипывает моя девочка, теряя силы, и перестает сопротивляться.       Ее тело сотрясают безудержные рыдания, но она закрывает лицо высвобожденными руками, стараясь хоть как-то отгородиться от меня.       Что же я натворил?       Какие страшные события довелось увидеть этим стенам, которые теперь так давят на меня? Робко глажу Китнисс по волосам – она не сопротивляется, скорее всего, даже не замечает этого. Осматриваюсь вокруг: разбитые стекляшки, перевернутый стул в углу, пятно крови на простыне, застилающей постель.       Не дышу.       Больно.       Сам виноват.       Для Китнисс так было лучше.       Или нет? Почему она плачет?       Из-за меня? Из-за Хоторна?       – Прости меня, Китнисс, что бы ни случилось, прости… – шепчу я, но моя девочка не слышит. Ее горькие рыдания разрывают мне сердце.