Сладкая отрава

включена публичная бета! заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

отдельная благодарность Kleo 777 :)

      Моя девочка плотно сжимает мои колени своими бедрами. Ее тело прогибается, скользя по мне: Китнисс словно пытается слиться со мной воедино. Я чувствую, как налились и затвердели бугорочки на ее груди, прикрытой одним кружевом. Поддаюсь соблазну накрыть одну из грудок ладонью и чуть сжать. Китнисс стонет от удовольствия и подается вперед, а ее руки устремляются за спину, под свободно болтающуюся расстегнутую кофту, и, изловчившись, пальцы Китнисс побеждают застежку лифчика.       Мгновение, и отрывистыми движениями моя девочка стягивает с себя и кофту, и бюстгальтер, оставшись в белоснежных трусиках, прикрывающих ее сокровенное местечко. Я стону в голос. Китнисс красива и желанна. Мои ноги сводит судорогой, когда я дергаюсь навстречу ее прекрасному телу и вместе с тем приказываю себе не шевелиться. Любимая нервно двигается на мне, ищет удобное положение и, наконец, находит его, обхватив меня ногами. Китнисс трется об меня своей промежностью, доводя до отчаянья от близкого срыва.       Перед глазами то поднимаются, то опускаются, вздрагивая от движений, две грудки, увенчанные острыми бугорками. Мой рот полон влаги, как у голодающего, которому открылся стол, заставленный яствами. Дергаюсь вперед, захватывая губами один из сосков, и всасываю его в себя.       Китнисс охает, цепляясь пальцами за мои плечи. Опомнившись, отпускаю ее, но любимая хмурится, запускает пятерню мне в волосы и с силой тянет к себе, требуя ласки. Я не помню себя, не понимаю, где нахожусь, но подчиняюсь, касаясь губами розового упругого кончика. Несмело провожу языком вокруг. Китнисс мычит, запрокинув голову и изо всех сил выгибаясь мне на встречу. Не сопротивляюсь, отдавшись чувствам, и прижимаю к себе любимую: глажу ее по спине, касаюсь лопаток, провожу пальцами вдоль позвоночника.       Я не различаю, кому принадлежит тот или иной стон. Это агония. Сладкая, мучительная пытка, от которой нет спасения.       Наши губы встречаются, руки скользят друг по другу: я исследую ее практически обнаженное тело, а Китнисс ласкает меня через ткань футболки, которую я не позволил с себя стянуть. Любимая чуть опускается, прижимаясь сокровенным местечком к моей ноге, и зачарованно движется, будто поймав одной ей знакомый ритм. Ее бедра напрягаются, с силой сжимая меня, и она вся концентрируется только на этом трении наших тел, забывая даже об объятиях и поцелуях.       Беспорядочное дыхание не оставляет ни единой возможности взять под контроль жаждущее естество. Сердце заходится в бешеном темпе от того, что со мной делает моя девочка. Взгляд прикован к ее вздымающейся груди, подрагивающей от каждого движения и покачивающейся передо мной. Слюна наполняет рот, проглатываю и хочу. Хочу ласкать волнующее до безумия тело губами, руками, всем, чем только возможно.       – Китнисс…       Она приоткрывает глаза и дарит улыбку, сопровождая своими движениями на моих бедрах. То, что происходит, заставляет меня забыть обо всем. Она прижимается к паху промежностью, трется, постанывая и выдыхая мое имя. Воздух наполняется пьяными ароматами наших тел.       Не мыслю, не отвергаю, задыхаюсь от резкого прилива крови. Как же хорошо…       – Не останавливайся, – предательски шепчу я, а любимая опускается и целует, увлажняя пересохшие от частого дыхания губы.       Жарко, нежно, невыносимо желанно. Хочу еще, больше. Прости, любимая. Она внезапно отклоняется и стискивает меня ногами. Хриплый, чуть протяжный стон, мое имя, сорвавшееся с ее губ, и Китнисс выгибается сильнее. Капелька пота пробегает между ее грудей и спускается по животу. Она продолжает покачиваться, не оставляя мне ни одного шанса. Освобождение от затяжной пытки её жаждущим телом выплескивается рваными объемными порциями моего позора.       Влажное белье и мой стыд последовательно возвращают меня в существующую реальность. Я бросаю полный раскаяния взгляд на Китнисс, но, похоже, она даже не понимает этого: сползает с меня, откидываясь на свободную половину дивана, и сладко потягивается, усмирив бушующее тело.       Поспешно встаю, прикрывая наготу Китнисс ее недавно сброшенной блузкой, но моя девочка, похоже, хочет поиграть – она перехватывает мою руку, тянет меня к себе, скидывая белую ткань и вновь оголяясь.       – Хочу еще, – томно шепчет она, сводя меня с ума.       Последний раз скольжу взглядом по красивым холмикам ее груди, тяжело вздыхаю, и, подхватив Китнисс на руки, несу ее в спальню. Укладываю под одеяло, с трудом освобождаясь из кольца ее рук, когда любимая пытается повалить меня рядом. Поспешно хватаю из шкафа чистое белье, сменные штаны и тороплюсь в ванную, скрываясь от соблазна.       Это позор – не сдержаться и разрядиться мало того, что в штаны, так еще и в присутствии Китнисс. Чувствую себя мальчишкой, не умеющим контролировать собственное тело. Пока я раздеваюсь, вижу явное доказательство моей слабости, любезно отраженное зеркалом: широкое мокрое пятно на штанах в районе паха.       Обнажаюсь, становлюсь под душ. Прохладные струи ласкают тело, принося успокоение. Прикрываю глаза и стараюсь отгородиться от окружающего мира. Мысли кружатся беспокойным хороводом, путая сознание.       Китнисс проявляет все больше настойчивости, лекарство сводит ее с ума... Лишает контроля над собой… Ох, моя девочка ведь будет помнить, что я... Она... Что мы все-таки почти занимались любовью. Китнисс знает, что я ласкал ее грудь руками, касался губами нежных бутонов... Мне не вымолить прощения за то, что поддался искушению.       Вздрагиваю, как от удара, широко распахивая глаза, когда кто-то проводит рукой по моей ягодице. Резко оборачиваюсь, сталкиваясь со взглядом горящих серых глаз. Боковым зрением подмечаю, что на Китнисс по-прежнему только трусики, но не успеваю сказать ни слова: секунда, и любимая прижимается к моему голому телу, закрывая рот поцелуем.       Мой организм отзывается мгновенно, стоит мне только почувствовать тепло Китнисс, трущейся об меня. Однако, благодарение богу, разум еще не затуманен: оставаться с любимой вдвоем, когда мы оба обнажены, – чистой воды самоубийство для меня. Пытаюсь отстраниться, как-то обездвижить ее руки, скользящие по моему телу везде, куда она только может дотянуться, но Китнисс проявляет чудеса изворотливости, не позволяя мне поймать себя. Она буквально срастается со мной всем телом, тесно сжимая меня в своих объятиях, а ее губы дарят очередной поцелуй, опьяняющий и сводящий с ума. Шустрый язычок любимой проникает мне в рот, подначивая принять ее игру, и, хотя мой разум против, я все равно отвечаю на ласки Китнисс.       Теперь уже мой язык жадно командует, переплетаясь с ее, но, внезапно, я смутно понимаю – что-то изменилось. Китнисс больше не отвечает на поцелуй. Распахиваю глаза, натыкаясь на два злых серых стеклышка. Секунда, и ощущаю на щеке вспышку яркой боли от звонкой пощечины. Еще мгновение, и я оказываюсь в душе один.       Брошен. Не нужен. Отвергнут.       Я долго не решаюсь выйти из ванной, страшась встречи с Китнисс, но время идет, а вечно отсиживаться здесь я не смогу. Любимая не прячется в гостиной, как я ожидал, а одетая в штаны до пола и глухую кофту, не открывающую ни сантиметра кожи от запястий до подбородка, мечется по комнате, как загнанный зверь.       Стоит ей увидеть меня, как поток слов срывается с ее языка.       – Как ты посмел, так со мной поступить, Пит? – кричит она, сверкая глазами. – Воспользоваться тем, что я схожу с ума! Сделать со мной... Это... Это...       Она не находит подходящего слова, а я не подсказываю, хотя знаю, ответ: я использовал беспомощность Китнисс, ее слабость. Не уберег.       – Прости, – единственное, что я могу произнести, пусть это слово и не выражает всей глубины моего раскаяния.       Китнисс подходит вплотную, тычет пальцем в мою грудь и шипит голосом полным отвращения:       – Не прикасайся ко мне! Никогда больше даже не смей об этом думать!       Сердце разламывается на мелкие кусочки, с глухим стуком падая на пол и рассыпаясь в пыль. Мне больше не больно, потому что это короткое слово не может описать моих чувств. Есть другое. Я умер.       Больше мы не разговариваем: Китнисс уходит в гостиную, громко хлопнув дверью, а я... Меня просто нет. Хочется плакать, но слезы не приходят.       Должно быть, Китнисс очень переживает сейчас: она не может понять, отчего ее тело не подчиняется разуму. Моя девочка страдает. Хочу объяснить ей, что это не сумасшествие, а отрава – кантаридин, распаляющий страсть, которой без него просто нет. Сдерживаюсь.       Звонит телефон, и я беру трубку, даже не понимая, что делаю.       – Алло, – произношу я.       На том конце слышу тихое ругательство и узнаю голос, от которого дыхание перехватывает.       – Привет, Мелларк, – говорит Хоторн. – Я в фойе твоего проклятого капитолийского домины. Не хочешь спуститься и поговорить?       На ватных ногах иду к лифту. Игнорирую шутки портье-капитолийца с кислотно-рыжими бровями и ярко-зелеными волосами. Вообще, он милый парень, но сейчас весь Капитолий, вся его злоба и жестокость, сошлись для меня в образе этого портье. Стискиваю челюсти, чтобы не сказать ему гадость, и мучительно долго жду, пока распахнутся двери – Первый этаж.       В фойе много народа, но Хоторна я вижу издалека. Он сидит на одном из диванчиков в углу, нервно осматривается по сторонам. Видно, что Гейлу не нравится Капитолий и все, что с ним связано. «Привыкай, шахтер, ты тут надолго», — думаю я. — «Пока в животе Китнисс не зародится новая жизнь…».       Я чувствую, как скрипят мои зубы друг об друга, а скулы сводит от напряжения, но все-таки протягиваю Хоторну руку. Он отвечает тем же.       – Сноу приказал явиться, не удосужившись объяснить причины, – говорит Гейл. – Он сказал, что ты сам все объяснишь. Что тебе от меня надо, Мелларк? За каким чертом меня сюда притащили?       В голосе соперника я улавливаю плохо скрываемую злость: он не любит подчиняться. Сразу ясно, что ему не знакомо, каково это, когда от твоей покорности зависят жизни любимых людей.       Как рассказать ему обо всем, что происходит? Как попросить о помощи, не оскорбив чести Китнисс? Как вообще я могу предложить ему стать первым мужчиной девушки, которую люблю, и попросить о зачатии малыша, которого воспитывать буду я, а не он?       Впервые я начинаю думать, что Хоторн ведь может и отказаться. Нет, это не просто мысль, это отчаянная надежда, но я тут же одергиваю себя – не время для эгоизма: на карту поставлено счастье моей девочки.       Продолжая сжимать кулаки, медленно говорю, подбирая каждое слово:       – Я объясню тебе, Хоторн, зачем тебя прислали, но я требую, чтобы ты не перебивал.       – Какого черта? – начинает он, но я перехожу на крик, одергивая его.       – Я сказал, чтобы ты заткнулся! – требую я. – Иначе, клянусь, я тебе врежу.       Гейл смотрит на меня с интересом, молчит. Тяжело выдыхаю и, уставившись в одну точку на противоположной стене, выдаю информацию, без которой нам не продвинуться дальше.       – На интервью перед Бойней я сказал, что Китнисс беременна. Сноу отменил Игры, но он знает, что я соврал, – слышу вздох облегчения, вырывающийся у шахтера, но не останавливаюсь. – Президент требует, чтобы в ближайшее время Китнисс оказалась беременна. Он травит ее возбуждающей дрянью, чтобы она не спорила, но при передозировке, Китнисс умрет. Действовать надо быстро. Отцом ребенка должен стать ты.       Кажется, в легких заканчивается воздух, а в душе не остается ничего кроме пепла от выгоревшей надежды, но я уточняю:       – Вопросы есть?       Не смотрю на него, просто не могу. Не хочу. Мне противен и он, и я сам.       – Всего один вопрос, – говорит Гейл. – Почему не ты?       Комок подступает к горлу. Я злюсь, но вместе с тем хочется плакать, как девчонке.       – Потому что я не тот, от кого она хотела бы иметь ребенка, – наконец, отвечаю я.       Молчим.       Каждый думает о своем.       Может быть все-таки Хоторн откажется?       Неужели шахтер все-таки откажется?!       Что делать, если Гейл откажется??!       – Я согласен, – произносит соперник, разбивая мою жизнь на «до» и «после».