Сладкая отрава

включена публичная бета! заметили ошибку? сообщите мне об этом:)

      Мой ценный груз отчаянно брыкается, рискуя быть уроненным на мраморный пол, хотя я держу закутанную в простынь Китнисс достаточно крепко. Резко поворачиваю вентиль в душе, отчего сверху обрушивается поток холодной воды, и делаю шаг вперед. Ледяные струйки обжигают кожу, зато отвлекают от всех прочих переживаний. Запрокидывая голову, подставляю лицо под удары спасительных капель. Моя девочка затихла на моем плече. Аккуратно ставлю ее перед собой, убирая с лица мокрые волосы. Китнисс выглядит сбитой с толку. Ее лицо все еще покрыто румянцем, но глаза, как будто, похожи на прежние – внимательные, немного недоверчивые.       – Холодно, – говорит она, сбрасывая с себя простынь. Я успеваю шумно выдохнуть при взгляде на ее обнаженную грудь и радуюсь, когда Китнисс обхватывает себя руками, пытаясь сохранить остатки собственного тепла и заодно прикрывая от меня то, на что я не имею права смотреть.       Регулирую воду, теперь это больше похоже на приятный прохладный дождь. Я изо всех сил стараюсь не думать о том, как доступна сейчас любимая, иначе, знаю, – сойду с ума: Китнисс рядом, но по-прежнему запретна для меня. Кажется, она даже успокоилась. Быть может приступ можно остановить холодным душем? Однако любимая снова смотрит на меня и облизывается, как кошка, заприметившая добычу. Глаза, еще минуту назад спокойные, снова приобретают шальной блеск. Душ не особенно помог ни ей, ни мне. Только спавшее желание вспыхнуло в нас обоих вновь.       Рывком Китнисс бросается ко мне, но я успеваю отвернуться. Мы ходим по лезвию ножа. Я все больше сомневаюсь, что у меня хватит силы воли противостоять соблазну. Вот уж точно: бойтесь своих желаний. Еще неделю назад, засыпая на своей половине кровати, отгороженной от Китнисс высоким рядом подушек, я и мечтать не мог, что стану объектом ее вожделения. Стоп. Ну отчего так больно знать, что причина не в самой Китнисс, воспылавшей ко мне страстью, а в коварной шутке Сноу? Президент – мастер изощренных пыток. Даже прикажи он сдирать с меня кожу кусками, наверное, было бы не так больно, как видеть исходящую от желания Китнисс, и знать, что не можешь позволить себе разделить с ней это пламя.       Притягиваю Китнисс ближе, ухватив ее руки за запястья. Медленно опускаюсь на пол душевой кабины, прижимая свою девочку ближе. Она сопротивляется: дергается, пытается тереться об меня, выгибается, отчего я раз за разом смотрю на два красивых бугорка, увенчанных розовыми бутонами. Пульсация в паху разбивает вдребезги все мои добрые намерения. Каждое движение Китнисс отзывается во мне ноющей болью. Я хочу ее. Хочу нашей близости. Как мне пережить эту ночь и все последующие? Кое-как оборачиваю простынь вокруг Китнисс, прикрывая ее наготу. Целую в мокрую макушку и шепчу ее имя.       Время тянется бесконечно долго; минуты, должно быть, прекратили свой бег, потому что проходит целая вечность, прежде чем Китнисс действительно успокаивается. Она больше не вырывает свои руки из моих, не покрывает мою шею сладкими поцелуями, а только сидит рядом, отделенная от остального мира стеной теплого дождя из крана над нашими головами.       Неожиданно я чувствую, как напряглось ее тело: жесткая спина, сжавшиеся в кулаки кисти рук. Какое-то внутреннее чутье подсказывает мне, что отрава прекратила свое действие. Ослабляю хватку и почти сразу встречаюсь с растерянным взглядом серых глаз. Секунда, и Китнисс вскакивает, придерживая белую ткань простыни. На ее лице калейдоскопом сменяются эмоции: от удивления до секундной вспышки гнева и, наконец, остается стыд, полыхающий красными пятнами на ее щеках.       – Я… – рот Китнисс то открывается, то закрывается, но слова не идут с языка. – Извини, – все-таки выдавливает она и вылетает из душа, ударяясь о дверной косяк плечом.       Я остаюсь сидеть на месте. Прижимаю к груди колени, запускаю обе руки в волосы. Непроизвольно морщусь, когда между ног снова чувствую дискомфорт – Китнисс ушла, но мое тело не готово ее отпустить. Встаю, поворачивая вентиль, – ледяная вода касается моей разгоряченной кожи, постепенно притупляя ощущения и возвращая стойкость духа.       Китнисс нигде не видно, только в гостиной закрыта дверь, и я слышу неясные звуки, похожие на приглушенное всхлипывание. Неужели моя девочка плачет? Я уже заношу руку, готовый постучаться и войти, но одергиваю себя. Вряд ли сейчас ей нужно мое общество. В очередной раз обещаю себе отомстить когда-нибудь Сноу за весь тот ужас, через который он заставляет пройти мою любимую.       Я надеялся, что она не помнит приступов. Кажется, я ошибался. Вчера весь день она словно хотела о чем-то спросить, но не решалась, и сегодня… Она извинилась.       Китнисс все помнит.       Возможно даже, она вполне понимает и то, что творит ночью, но ее разум заключен в плен кантаридина, не давая управлять телом? Как же мне хочется обнять ее, успокоить, пообещать, что я не позарюсь на то, что мне не принадлежит. Поклясться, что я на ее стороне, какие бы пытки не придумал для нас Президент.       Но мы так и остаемся каждый по свою сторону баррикад – между нами тонкая с виду деревянная дверь, а на самом деле пропасть невообразимой ширины.       День проходит бесконечными пустыми минутами, тянущимися одна за другой. Китнисс выходит из своей добровольной камеры заключения только во второй половине дня, хотя я несколько раз звал ее завтракать, просил разрешить мне войти или хотя бы поговорить через дверь. Все впустую.       Наконец любимая сидит передо мной в коротких домашних шортах и белой кофточке, застегнутой на длинный ряд пуговиц. Моя девочка избегает прямого взгляда. На ее щеках то и дело вспыхивает румянец, и она дергается, будто порываясь уйти. Я болтаю обо всем на свете, лишь бы как-то скрасить гнетущее молчание с ее стороны, но это мало помогает – Китнисс не смеется над моими шутками, не сочувствует героям грустных историй и не поддакивает, когда я рассказываю про старых друзей.       – Я голодна, – наконец говорит она, и я тут же пододвигаю к ней тарелку со свежим салатом и блюдце с парой мясных пирогов.       Китнисс смотрит на них, не моргая, и, поджав губы, осторожно качает головой.       – Спасибо, – произносит она, – но я подожду, пока принесут заказанные ребрышки в сырном соусе и картофельное пюре.       Мне обидно, что она отказалась принять от меня даже такую малость, как еда. И больно, от того, что скоро мой кошмар и одновременно самая сладостная пытка на свете начнутся вновь.       Курьер не заставляет себя долго ждать – в привычное время передо мной оказываются пакеты с надписями «Пит» и «Китнисс». В своем пакете я нахожу конверт с аккуратно выведенным словом в нижнем углу «Конфиденциально». Прячу его в карман, поглядывая на свою девочку, – она увлеченно работает ложкой, с аппетитом поглощая ядовитые угощения.       Выхожу в гостиную, распечатываю письмо.       «Мистер Мелларк, у Вас еще есть время передумать. Взвесьте все за и против. Мистер Хоторн будет в вашем распоряжении уже завтра к вечеру. И потрудитесь сами изложить ему суть предстоящей миссии».       Подписи нет, но она и не нужна. Кориолан Сноу.       Гейл приедет уже завтра.       Мне придется самому попросить его овладеть Китнисс.       Хоторн должен стать отцом ее ребенка.       Я не смогу.       Это слишком больно, я не справлюсь.       Не отдам ее! Она моя! Но правда жестока – Китнисс не любит меня, она только изображала любовь на камеры, спасая наши жизни. Я должен быть благодарен ей за то, что дышу до сих пор.       Долги надо возвращать.       Не знаю, долго ли я стою один посреди гостиной, переваривая полученную информацию, но когда выхожу в коридор, мой взгляд непроизвольно застревает на открытых дверях спальни. В дверном проеме стоит Китнисс – на ней нет шорт, только белоснежные трусики, и я вижу длинные ноги, выставленные на показ для меня. Моя девочка делает шаг ко мне, я отступаю. Она приближается. Охотник и жертва. Мне не скрыться – за спиной книжный шкаф, передо мной – Китнисс, которая не сводит с меня серых полыхающих глаз, а ее пальчики торопливо расстегивают пуговицы на кофте, одну за другой, спускаясь все ниже. Мой рот наполняется слюной, а тело напрягается, реагируя на действия любимой.       Я выдыхаю ее имя, стремительно оказываясь рядом. Мои руки накрывают ее, умоляя остановиться, но Китнисс упряма. Она высвобождается из моих дрожащих пальцев, расстегивает последнюю пуговицу и, распахнув полы кофты, делает полшага вперед. Я не ожидал этого, и мои пальцы касаются ее обнаженного живота, отчего по нашим телам пробегает дрожь. Я вижу, как ее кожа покрылась мурашками от моего прикосновения. Уголки губ Китнисс приподнялись, обещая улыбку.       Теперь уже ее руки оказываются поверх моих, и Китнисс легонько давит вперед, заставляя мою ладонь раскрыться и целиком лечь на дрожащий живот. Она произносит мое имя, поглаживая себя моими руками, а я чувствую, что последние разумные мысли покидают меня. Тело требует близости, кровь буквально кипит, прокачиваемая бешеным ритмом сердца.       – Нельзя, – срывается с моих губ, но Китнисс тянется вперед, даря влажный поцелуй.       Я теперь уже сам, без ее подсказки, вожу ладонями по открытым участкам кожи: живот, бока, касаюсь границы кружевного лифчика, перехожу на спину, скользя на талию, и возвращаюсь к животу. Китнисс жадно хватает ртом воздух, ее пальчики пробираются под мою футболку, и меня будто током бьет, когда я чувствую тепло ее рук на своей коже. Она целует меня вновь и вновь, я отвечаю, не в силах разорвать объятия. Еще немного, еще мгновение – обмануться в ее страсти, отдаться в ее руки, принять ее ласки. Хоть на эти ворованные несколько минут почувствовать себя любимым ею…       Напрасно. Вожделение берет верх, в паху мучительная боль, требующая разрядки. Нельзя! Не моя! Китнисс не любит. Собираю последние жалкие крупицы воли и разрываю очередной поцелуй, умоляя:       – Остановись, Китнисс, ради бога, остановись.       Моя девочка настырно качает головой, взгляд серых глаз застыл на моих губах.       – Мне больно, – еле слышно произносит она, и я пугаюсь.       – Где болит? Что случилось?       Я засыпаю ее вопросами, а Китнисс лишь берет мою руку в свою и подносит ее к низу своего живота. Я смотрю на свою ладонь, оказавшуюся так неожиданно низко. Мозг рисует сладкую картинку, как должно быть выглядит тело любимой в том месте, которого я касаюсь, без одежды. Закусываю губу до крови, отгоняя похотливое видение.       Ребенок. Здесь, в недрах тела Китнисс зародится жизнь ее малыша.       Ее. И Хоторна.       Горечь и жалость к себе накрывают меня, я отдергиваю руку от любимой и делаю несколько шагов назад, словно это может спасти меня. Я почти удивлен, что Китнисс не догоняет. Она стоит, понурив голову, и теперь уже сама касается больного места на своем теле. Я размышляю над этим, но не могу понять откуда боль. Китнисс ударилась? Или яд действует не так, как говорил Сноу? Может отрава уже выжигает ее внутренности?       Снова оказываюсь рядом, прижимаю любимую к себе.       – Почему ты чувствуешь боль? – спрашиваю я. Китнисс шепчет, что не знает. – На что это похоже? – пытаюсь задавать наводящие вопросы, надеясь выяснить причины ее недомогания.       Она обнимает меня, сцепив руки в замок на моей пояснице, размышляет, видимо, подыскивая сравнение, и говорит:       – Похоже, что в меня всадили нож или даже несколько. Это острая тянущая боль по всему низу живота.       Китнисс описывает свои ощущения, а я поражаюсь, насколько они кажутся мне знакомыми.       – Давно? – спрашиваю я, заранее зная ответ.       – Третий день, – отвечает Китнисс, поразмыслив.       Мне не нужна помощь доктора, чтобы поставить диагноз: неудовлетворенное желание, скручивающее низ живота в тугой узел, принося муки моральные и боль физическую.       – Когда ты меня гладишь или целуешь, боль становится меньше, даже проходит совсем, – поспешно говорит Китнисс, лишая меня надежды на спасение.       Я не знаю, что делать! Отталкивая Китнисс, я причиняю ей боль. Голова идет кругом от мыслей, которые обрываются все разом, когда губы Китнисс накрывают мои. Инстинкт подсказывает моей девочке путь к облегчению своих страданий, и она следует за ним, отдаваясь страсти.       Китнисс толкает меня на диван и забирается на мои колени, обхватывая бедрами мои ноги. Ее руки обвивают мою шею, губы то и дело дарят новые поцелуи: влажные, полные страсти и огня.       Я не знаю, как принести своей девочке желаемую разрядку, не посягая на ее невинность. Мне хочется продлить ее ласки навечно, и, вместе с тем, прекратить их немедленно, опасаясь не сдержаться. Я сгораю в огне, вызванном желанием обладать Китнисс. Кровь стучит в висках, разум затуманен. Нет в мире больше ничего и никого, кроме девушки нервно ерзающей на моих коленях и дарящей жаркие поцелуи.       Любимая. Единственная. Китнисс...