Скованные одной цепью

Я находилась в белой… комнате? По крайней мере, в чем-то белом. Но ни стен, не потолка не видно. Складывается ощущение, что наступил финал «игры» и я нахожусь на перепутье: налево пойдёшь — в ад попадёшь, чертей пугать; направо пойдёшь — бабулю любимую встретишь. Вот тут выбор очевиден. — И дальше надейся на свои «а если». Не удивлюсь, если завтра и помрёшь. Чуть не поперхнувшись собственным воплем, отпрыгиваю в сторону, уставившись на это нечто. А «нечто», судя по всему, само на минуту перепуталось, вон, какие глаза-блюдца. — Совсем дурная?! И это говорит мне «что-то», находясь при этом в одной рубашке! Этим «что-то» я называла вполне обоснованно: высокий, долговязый парень лет двадцати с длинными, топорщями во все стороны тёмными волосами. Если бы не его почти что обнажённый вид, первое, что бросилось бы в глаза, были заострённые уши. Как в зеркало гляжу. — Мыслишь в верном направлении, — незнакомец закатил глаза, всем своим видом показывая своё раздражение. Оценивающе оглядев меня, он смешно фыркнул, — Молчать долго будем? А я стою, глазами хлопаю, даже пропустила мимо ушей его язвительную реплику. Ведь если реально продолжать без шуток, я действительно смотрелась как в зеркало. Он был моей копией. Мужской, в которой нахожусь сейчас и я. — Кто? — вырывается жалкий писк. Отшатнувшись назад, дрожащим пальцем указываю на него. — Ты ещё кто? И где мы? — Успокойся, — парень, напротив, держался расслабленно, так, будто происходящее его вовсе не касалось, — Сейчас только твоей истерики не хватало. — Успокоиться? Серьёзно? — перехожу на громкий визг, взмахивая руками, едва не съездив парню по лицу, на что тот громко засопел, но уже от злости, — Я хрен знает где, хрен знает с кем и, вообще, в чём! И причиндалы свои прикрой! — Да чья бы корова мычала! Давно на себя в зеркало смотрелась? Стало по-настоящему обидно. Громко выдохнув, разворачиваясь и иду подальше, стараясь не акцентировать внимание на жжение в носу. Вот ещё. Не хватало реветь из-за какого-то напыщенного козла. Только запоздало я обратила внимание на одну вещь, вернее, слово. — Ты сказал, — оборачиваюсь и наблюдаю за парнем, что некоторое время шёл за мной. Остановившись, он заинтересованно наклонил голову в бок. — «Смотрелась»? Играющая улыбка бесила, хитринка в карих глазах, расслабленные руки на груди — всё в нём бесило. Не психует, не заваливает вопросами, словно ему абсолютно пофиг! — Ну, тут ты почти угадала, — парень подходит ближе и кладет руки на плечи. Только сейчас замечаю, что мы с ним одного роста, — Не надо так с разбегу закидывать вопросами. — Ты… читаешь мысли? Наверное, вопрос прозвучал так наивно и жалко, что мой невольный сосед ласково погладил меня по голове, как нашкодившего ребенка. И даже в этом жесте содержалось столько теплоты, сколько я не получала от своих родственников. Единственная ложка мёда в этой куче го… — Ты же де-е-евочка, — на манеры воспитательницы в детском саду шатен покрутил пальцем у меня перед носу, наигранно зацокав. — А девочкам не пристало так выражаться. — Мы сейчас, — отбрасываю его в ладонь в сторону, — О моём воспитании говорить будем, или о ситуации, в которую мы попали? — А что тут говорить, — парень неожиданно ехидно усмехнулся, — Это ты виновата. — Я? Вот тут я выпала в осадок. Незнакомцу удалось сразить меня одной парой слов и заставить закумекать: сейчас я готова была винить и козла-бывшего, долбанную блондинку с купленными правами, но никак не себя. Считывая эмоции на моём лице — или мысли в голове? — парень в нетерпении стал покачиваться с пятки на носок, уперев руки в бока. — Начну по порядку, только, тш-ш, не перебивай, — он специально? — Можешь пару вопросов задать, может тогда и в моей голове всё устаканится. — Оке-ей, — остановила я себя на потоке своих вопросов. Пусть чешет, раз так уверен. — Ты же знаешь, что такое карма? — помедлив, киваю головой, — Так вот, спешу поздравить тебя, она настигла и тебя. Нас. Считай, как хочешь. Ага. Не густо. Но… чего? — В каком смысле? — В самом прямом, бестолочь, — в глазах напротив появились оттенки осуждения, и они точно были не наигранны. — А ты вспомни свои проступки за, скажем, последние три года. Как по мне, тут даже отъявленные хулиганы должны стать с открытыми ртами. Перед глазами проносились последние годы моей недолгой жизни. Как после смерти родителей я совсем запустила себя. Стала несдержанной, срывалась по любым вопросам на будь то друзей или просто знакомых людей; связалась с местной компанией «отбитых» и научилась курить. И за это меня отправили сюда? Только за то, что я не вытерпела съедающей меня боли и справлялась с ней, как могла? И всё? Парень тем временем продолжал, словно не я смотрю ему за плечо, обдумывая весь этот дурдом. — Но я не совесть, и не собираюсь отчитывать тебя за дела давно минувших. Короче, не угодила ты кому-то сверху, вот они и решили проучить тебя, а заодно и меня. — на его лице отразились эмоции, которые, видимо, отражались и на моём, — Идиоты. Полностью согласна. Это же какими пи… святошами должны они быть, что за малейший косяк отправляют исправляться в этакое «чистилище»?! — И тебя? — хрипло переспросила я, — А ты кто вообще? Шатен вдруг построил загадочную мину, сложив ладони вместе и постукивая кончиками пальцев друг об друга: — У меня много имён… — не заметив поддержки его энтузиазма, он закатил глаза, — Если краткое то твоё сознание. Или вторая личность. Интуиция. Как тебе будет угодно. — Но точно не логика. — нервно хихикнула я, запустив пятёрню в свою шевелюру, оттягивая пряди. Трэш. Нет, даже не так, — Ахуеть. Хотелось верить, что всё это последствия пьянки, но я давно так не «гуляла». И нахождение в другом теле, и другой мир… Всё это казалось не сном, где только силой мысли заставляешь себя что-то пощупать. — И что нам делать? — без веры спрашиваю своё отражение. Внутри была сплошная пустота. Марианская впадина. Такое я ощущала, когда приезжала на опознание тел своих родителей, когда… когда… Нет. — Сейчас я попробую собрать что-нибудь по этому миру. Или хотя бы о местах, где… не знаю, порталы есть. — отражение чешет макушку, заметив моё подавленное состояние. — Думаешь, они есть? — Раз мы попали в этот мир, в другом теле, то их существование нельзя скидывать со счетов! — сознание нетерпеливо взмахнуло руками, по лицу которому читалось, что оно явно недовольно моей тупостью. Захотелось съязвить, что в такой ситуации я в принципе не была и не собиралась когда-нибудь попасть. И плана действий совершенно не имею. Смотрю на него. Нехотя начинаю понимать, что ближе него — себя? — в этой ситуации мне нет. Он единственный, кто меня понимает и владеет кое какой информацией. Единственный, кому можно доверять. Подхожу ближе, заглядывая ему в глаза. В такие же идентичные, как и мои. — Что мне сейчас делать? — Сейчас, — его рука легко скользит по моей голове, переходя на лицо. Ладонь гладит мою щёку, и вдруг он резко приближает своё лицо к моему, — Проснись. И я просыпаюсь. Вздрогнув, я распахнула глаза и обнаружила себя в доме Мэгги, все так же лежащую в кровати, будто ничего только что не произошло. Камин продолжал щелкать искрами, ветер по-прежнему изредка шелестел пучками трав, и, судя по недовольному лицу хозяйки, прошло от силы минут пять. — Что ж за дохлый такой? — бурчала бабуля, а заметив, что я открыла глаза, протянула морщинистую ладонь к моему лбу, чтобы сменить повязку, — Не зачем было так вскакивать. Вроде и ругает, а слышится забота в голосе. И лёгкая растерянность в глазах проскальзывает и от чувства, будто стою на шатком подвесном мосту, а внизу пропасть, разреветься охота. — Я умерла, — обречённо шепчу, лихорадочно вцепившись в руку женщины, будто она одна моя надежда: лишь бы не уходила, лишь бы осталась, поверила, — Верьте мне, Мэгги, пожалуйста… Слова льются бесконечным потоком, голос то повышается, то стихает и дрожит, выдавая поступающую истерику. За весь рассказ Мэгги только хмурила лицо и, сама того не замечая, поглаживая худыми пальцами мои. И становилось легче, жест внушал, что меня слышат. Когда слов не осталось и рассказ закончился, я отхлебнула из поданной чашки горький травяной чай, бездумно уставившись в жидкость. Только тёмный силуэт отражался и мне пришлось поёжиться: всё равно, мне придётся взглянуть в зеркало снова, сколько бы я себя не отговаривала. — Зовут тебя как? Старая Мэгги сидит напротив в кресле, не выпуская меня из-под своего цепкого взора. — Николь, — имя звучит хрипло и чуждо, словно не моё оно вовсе. — Вот что я тебе скажу, Николь, — в старческих глазах нет ни тени жалости, и это внушает странное спокойствие, — Если всё, что рассказала ты мне, является правдой, то сидеть на месте тебе нельзя. И утри ты, наконец, сопли свои! Иль что, собралась целыми днями сидеть и реветь о своей судьбе несчастной? Она резво подскочила и, выхватив из рук опустевшую чашку, заменила к котлу. Помешивая варево большой ложкой, старушка продолжила: — Другим людям жизнь преподносит удары похлеще, чем тебе, — скептически вскидываю брови. Появляется лёгкое, скребящее чувство, стучащее кулочками: «протестую!» — И те, кого я знаю, думаешь, просто сидели, сложив ручки на колени? Женщина не поворачивается, но я вижу, как её голос режет воздух сталью, глаза загораются решительностью, а старая спина будто разгибается, являя перед собой статную воительницу. — Они действовали. А как же иначе? Ведь проблемы в твоей жизни никто, кроме самой тебя, их не разгребёт. Усевшись на своё место, Мэгги посмотрела на слушающую меня и вдруг по-доброму усмехнулась, обнажив зубы. — Молодец, что слушаешь. Я уже старая, много жизненного опыта у меня за плечами, могу советами подсказать. Вот что. Раз твой… друг говорит тебе идти и искать путь обратно, слушай его. Но сегодня тебе лучше отлежаться, сил набраться. А то ноги и так тебя не держу. Я подтянула конечности к груди и, приподняв ладони на уровне лица, говорю: — А что делать с этим… телом? Мэгги тихо пошлёпала губами, на минуту задумавшись. Кивнув каким-то своим мыслям, она проговорила будто в пустоту: — Дам одежду своего сына… Да, Люк бы был не против… Мой мальчик добрая душа… И замолчала. Эта ночь прошла, как говорится, «и слава Богу». Разлепив сонные глаза, в мыслях всплыл мем от подруги, где смысл был: «Ощущение, что этот день по мне прошёлся». Осталось только сноску сделать, что это может относиться и к ночному времени. Холодная вода помогла взбодриться, и вот я медленно поднимаю голову, зная, что передо мной висит зеркало и что я в нём увижу. Только без лишних эмоций. Мэгги права: хорош реветь. Время взглянуть правде в глаза. Себе в глаза. Минут пять я стояла, выискивая в незнакомом лице что-то знакомое. На ставшем бледном лице выделялись тёмные карие глаза, тонкие губы и прямой нос. Лицо обрамляли длинные тёмные волосы, закрывая уши. Перебросив волосы через плечо, аккуратно прохожу пальцами по эльфийский ушам. От первых прикосновений отдёргиваю руку. Не знала, что они такие чувствительные. И, если думать с позитивом… то моя сестра всё бы продала, лишь отхватить себе такие ушки. Эх, жаль, телефона нет, я бы запечатлела себя во всей красе и в инсту выставила! Опускаю глаза вниз и руками касаюсь низа плоского живота, кончиками пальцев зацепившись за резинку нижнего белья. Закуска губу, недолго раздумываю, и в конечном итоге оттягиваю их в сторону. — И как этим вообще управлять? Не то, что было странно видеть мужское естество на своём теле… это было и смущающие, и чувство шока всё ещё не могло пройти. Но и тут есть свои плюшки: врятли в этом Средиземье магазины (или что тут у них) снабжают женщин такими чудесными вещами, как прокладками и тампонами. Я — теперь мужчина. К тому же эльф. Прямо по ту сторону баррикады. Расскажу будущим внукам и они тут же в психушку сбагрят. Стопка вещей, которую Мэгги мне одолжила, состояла из мужской дорожной одежды, которая была мне по размеру. Передние пряди волос убрав назад и повязав их тонкой лентой, я вышла из комнаты в небольшой коридор, где меня уже поджидала Мэгги. Оценивающе рассмотрев меня со всех сторон, что-то проворчав себе под нос, старушка всучила мне плащ со словами: — Надень его. Лучше тебе не светить на всеобщее обозрение своими ушами. У нас эльфов недолюбливают… Дом Мэгги располагался на отшибе городка, где было тихо и спокойно, слышно даже журчание реки. А уже в центре города, куда мы с Мэгги пришли, кипела жизнь: торговцы «рекламировали» свой товар, заманивая к себе покупателей; детвора играла и громко визжала; проезжали лошади, везя за собой телеги. Мегаполис он и в другом мире мегаполис, как и люди. Перед тем, как отправиться в город, мы со старушкой обговорили план действий: было решено первым делом наведаться к знакомому кузнецу Мэгги, который, по её словам: «по гроб жизни ей обязан», и подобрать необходимое боевое снаряжение. И вот тут возникают две загвоздки: первая — в этом мире я считалась бомжом без палочки и монетки в кармане, что я и поспешила сообщить Мэгги, на что получила загадочную (читай: еврейскую) улыбочку и расплывчатый ответ: «Сочтёмся ещё». Чую, скоро я вместе с кузнецом будем стоять в обнимочку и плакать крокодильими слезами. И вторая, самая главная: за всю свою недолгую жизнь из всего оружия я не держала в руках ничего тяжелее кухонного ножа и то, однажды чуть пальцы в салат не покрошила. За свои причитания я получила увесистый подзатыльник от Мэгги и грозный взгляд: — Что я тебе говорила? — Не сиди на месте, действуй. — шепчу себе под нос слова Мэгги, стоя перед оружейной мастерской. Месяц, полгода, два года — сколько бы мне не понадобилось времени, я выберусь из Средиземья в свой мир и покажу судьбе, что она не на ту напала. У меня планы наполеоновские и они планируются реализоваться.