В списках не значился

А зори здесь были тихие-тихие... Я шла через поле и казалось, что в мире нет больше никого кроме меня. Ни души. Я слышала только собственные шаги и далекий шелест листвы всё приближающегося леса. В голове было пусто, а на душе легко. Только спать очень хотелось. Я дошла до леса, где располагался лагерь и спокойно пересекла опушку. Между деревьев показались крыши землянок, которые осторожно выглядывали сквозь рассветную дымку. Я глубоко вдохнула свежий сосновый воздух и чуть не взвизгнула, когда мне в бок ткнулся ствол автомата. - Стой! Кто идёт? Я развернулась к довольно ухмыляющемуся патрульному и постучала себя по лбу. - Сам не видишь что ли? Что людей пугаешь? - Работа такая, - пожал плечами парень и убрал автомат, - Ладно, иди. Знаю же, что ты наша. - И обязательно было тыкать в меня своей железякой, - пробурчала я под нос, показала рассмеявшемуся патрульному язык и пошла своей дорогой. Вот только волшебство момента уже пропало. Эх... жаль. Танк стоял где ему и положено, вокруг всё тоже было нормально. Я тихо подошла, стараясь не разбудить ребят и аккуратно поставила довольно увесистую сумку на броню. Ну, ложиться смысла уже нет так что... Так что додумать я не успела, потому что я заметила Ольгерда, сидящего на броне танка с другой стороны. Он сидел, оперевшись спиной на башню и поджав одно колено к груди, а вторая нога свободно болталась где то внизу. Я подошла к поручику и приветственно махнула ему рукой. - Доброе утро. Ты чего не спишь? - шепотом спросила я у командира. Он перевел взгляд на меня и улыбнулся, но не так как обычно, а одними только уголками губ. И не ответил ничего, просто пожал плечами. Что это с ним? Что за ночь успело случиться? А то, что, что-то успело, я видела точно. Даже не знаю, как это объяснить, но видно. - Что то случилось? - всё так же шепотом спросила я, подходя ближе. Да, мы не то чтобы друзья, но не могу же я сделать вид что всё в порядке и просто уйти. - Всё в порядке, Янусь. Не беспокойся, - тихо ответил мне Ольгерд и грустно-грустно улыбнулся. Нет, так дело не пойдет. - Ты можешь мне сказать, - я подошла почти вплотную к нему и снизу вверх смотрела на какого то неправильного, грустного поручика. Он так же прямо смотрел на меня может минуту, а потом всё таки выдавил из себя какое то подобие улыбки. - Всё в порядке. Правда. Ух, упрямый как баран! Почему так сложно сказать, если что то случилось? Так вот что Ольгерд чувствует, когда я прячу свои проблемы... Так. Переходим к плану Б. - Можно тебя обнять? - без предисловий перешла я в наступление. Нет, ну а что? Иногда одно простое объятие скажет больше тысячи слов. Особенно, когда непонятно, о чём говорить. - Меня? - переспросил Ольгерд с таким видом, как будто был уверен, что неправильно услышал. - Тебя, - кивнула я. Можно, конечно, было съязвить на тему "а ты видишь здесь кого то другого", но ситуация явно не та. - Меня можно, - отозвался Ольгерд и слез на землю, становясь прямо передо мной. Ну.... с Богом. Я решительно обняла Ольгерда за шею, заставляя немного наклониться ко мне и уткнулась носом в довольно таки жесткую ткань мундира у него на плече. Фуф. Самое страшное позади. Стоим. Сначала Ольгерд несмело положил руки мне на спину, едва касаясь меня, собственно, и замер. Неужели я такая страшная? Но потом он потихоньку расслабился и как будто подошел чуть ближе. Теперь я чувствовала как мерно бьется у него в груди сердце, отсчитывая мгновения. Тук. Тук. Тук. А ещё он был теплый. Прям очень теплый. Я сама не заметила как расслабилась и ближе прижалась к теплому человеку у меня в руках. С тихим выдохом Ольгерд положил голову мне на плечо и прикрыл глаза. Я чувствовала как пушистые ресницы мазнули по моей шее, а теперь на меня еще и тепло дышали, согревая в прохладное летнее утро. Вроде, не так уж страшно. И, давайте будем честными, до ужаса приятно. Так мы и стояли, обнявшись, и грели друг друга своим присутствием. А зори здесь были тихие-тихие... ... Я выползла из танка сонно потирая глаза и уселась на броне, скрестив ноги по турецки. Оказывается, ночью пришел приказ, что выступление откладывается на сутки, так что я успела хорошо выспаться. Ко мне запрыгнул Шарик, положил голову мне на колени и довольно прикрыл глаза. Я рассеянно погладила его по голове и зевнула. - Доброе утро, Янка, - улыбнулся мне Янек и помахал рукой, но от своего черезвычайно важного занятия - стругания какой то деревяшки ножиком - не отвлекся, - Ольгерд ушел в штаб и велел тебя не будить. Сказал, что ночью тебя вызывали в госпиталь. А Гжесь и Густлик пошли к техникам за каким-то нососом. - А ты что делаешь? - поинтересовалась я. - Да вот..., - Янек подошел ко мне, чтобы показать поближе и я его ловко притянула к себе так, что теперь он стоял ко мне спиной, а моя голова, лежала на его макушке. Шарик недовольно завозился и убрал морду с моих коленей, просто сворачиваясь рядом клубочком. Янек удивился, но вырываться не стал, - Меня Ефим Семёныч научил, когда я у него жил. Там же лес, лес, лес и мнооого снега. Янек протянул мне еще грубую, необтесаную фигурку тигра. Я благоговейно провела по плотному дереву пальцами, ощущая все выступы и шероховатости и вернула её обратно хозяину. - Очень красиво, - похвалила я его. - Ага, - просто согласился Янек, а потом отстранился, заглядывая мне в глаза, - А ты не знаешь, что с Ольгердом? Он какой то странный сегодня. - Мне он тоже ничего не сказал, - тихо вздохнула я, - Если захочет - сам расскажет. Давай не будем на него давить? - Ладно, - все так же легко согласился Янек и вывернулся из моих объятий, - Пошли на стрельбища? В последний раз постреляем. - Успеешь еще настреляться. Ты же на фронт идешь, - отмахнулась я от ребенка, - Лучше скажи мне, юный падаван, когда вернется кто нибудь из ребят? Мне тоже в штаб надо - позывные сверить. - Так иди, - махнул рукой Янек, - Я же здесь. - Ты еще дитё, - отрезала я и потрепала накуксившегося Янека по светлым вихрам, - Вот будет тебе восемнадцать, тогда и поговорим. И то не факт, что я поверю. - Бе-бе-бе, - отозвался Янек, показал мне язык и пошел обратно под сосенку на мягкий хвойный опад стругать своего тигра. Ребёнок он и есть ребенок. Густлик и Гжесь вернулись буквально через четверть часа. Их появление было слышно еще издалека - Григорий о чем то громко возмущался, бурно жестикулируя руками, а Густлик что то ему отвечал. - Что за шум, а драки нету? - поинтересовалась я у пришедших. - Да эти... люди нехорошие, - Григорий сел со мной рядом на броню и подогнул одну ногу к себе, - Насос у нас полетит скоро. Он даже на вид едва живой. А новый не дают. Нет, говорят, - он выразительно развел руками, - Ну и что я сделаю? - Всё будет в порядке, - потрепала я его по плечу и спрыгнула на землю. Ну что ж, пора и в штаб прогуляться. - Янка, - позвал меня Густлик, - А что это у тебя на рукаве такое красивое? А что у меня на рукаве? А, точно. Повязка санитара. За время работы в госпитале я уже успела с ней сродниться и сейчас совершенно про нее забыла. - Полковник осчастливил меня гуманитарной миссией по спасению ваших душ, - ответила я на ходу, - Там еще сумка в танке лежит. Можете посмотреть, если хотите. Только не разбейте ничего! Парни проводили меня удивленными взглядами, но ничего не сказали. Правильно, не надо задавать вопросов, на которые не хочешь знать ответы. До штабного пункта связи добралась я без приключений. Я никого не трогала и меня тоже никто не трогал. В землянку я ввалилась абсолютно бесцеремонно и поприветствовала замерших Ена и Лидку. - Привет, дорогуши! Лидка сразу же спрыгнула с колен Ена, где сидела до этого, и принялась крайне старательно отряхивать юбку, хорунжий тоже поднялся на ноги и приветливо мне улыбнулся. - Ты как всегда вовремя, Яна. - Я чего пришла, - обернулась я к телеграфистке, - Ока, я Граб-3, да? - Ага, - кивнула Лидка, смущенно перебирая в руках какой то шнурочек, - Ты уже готова? Ну, что выходим... - На все сто, - заверила я друзей, - Ну общайтесь, общайтесь. Не буду вам мешать. Я лукаво подмигнула парочке и выскользнула за дверь прежде чем мне успели что то ответить. Эх, вот везёт же кому то. Я искренне, но совершенно беззлобно завидовала Лидке и Зенеку, которые нашли друг друга вот так скоро. Влюбленные люди - самые счастливые на свете. А я? А я не влюбленная, но вполне счастливая. Хотя, наверное, ощущения должны быть волшебные.... По местным меркам я вообще старая дева. Двадцать четыре года - и не замужем. А по канонам у меня уже должна быть орава детишек, муж, злая свекровь и стирка-готовка-уборка. А у меня сессия (которая давно прошла, помоги мне господь, надеюсь меня не отчислили), вон танк и собака. Что за жизнь? Я решительно тряхнула головой, выкидывая из нее все лишнее и бодро зашагала в сторону своей машины. Всё ещё будет. Вот увидите. Мнжду сосен я заметила знакомую фигуру поручика и прибавила шагу. - Ольгерд! Он остановился и помахал мне рукой. Всё еще будет. Я знаю. ... На лес уже опустились ранние сумерки. Каждый занимался своим делом: я сидела с Янеком и слушала радио, Густлик с Гжесем уже почистили дуло и сейчас разбирали щетку, задумчивый Ольгерд сидел на каком то поваленном дереве и искал секреты мироздания в траве под ногами, а Шарик помогал всем поочереди. К слову, Ольгерд так и не сознался, что случилось и мы просто старались вести себя как обычно. Выходило, правда, так себе, но мы честно старались. В наушниках раздался резкий голос диктора, который по-русски вещал новости и Янек сразу кликнул парней: - Ребята! Москва! Густлик и Гжесь мигом подскочили к нам, чтобы послушать последние новости с фронта, Ольгерд тоже подтянулся следом. - Говорит Москва. Сегодня, 22 июня 1944 года... - Ну ка дай мне послушать, - велел невесть откуда взявшийся полковник. Что он всё время подкрадывается? Я безропотно протянула ему свой шлемофон, давая дослушать сообщение из генштаба. - Освобождены город Елм и Люблин. Полковник протянул мне шлемофон обратно и сказал, задумчиво попыхивая трубкой. - Сегодня больше ничего интересного не будет. И действительно, по радио заиграла бравая "Вставай, страна огромная", но и только. Полковник сел на то же бревно, где до этого сидел Ольгерд и потрепал суетившегося рядом Шарика по ушам. - Да... Шарик..., - а потом он поднял на нас взгляд и вдруг неожиданно спросил, - Ребята, расскажите о себе. Откуда вы? А что он курит интересно? Пахнет вкусно. А то мне местная махорка уже поперек горла стоит. - Я из Гданьска, - традиционно начал Янек. - А я из Устраня, - подхватил Гуслик, - Там где Висла берет начало. Там мой отец в кузнице молотом орудует. Как можно хуже, - смутился непонятно чего он, - Потому как на немцев. Полковник глубокомысленно попыхтел трубкой и кивнул на Янека. - А твои? - Мать погибла когда дом подожгли. Я убежал. Искал отца. До Тихого океана добрался. - Отец воевал? - Да, возле нашего дома, на Вестерплатте. То самое Вестерплатте, рядом с которым находилось наше училище. Знаем, бывали, ходили, плавали. Местные мы, в общем. Полковник опять выпустил сизый дымок, размышляя о чем то своём. - А ты, Яна? А меня то за что? Хотя, ничего плохого не случится, если они узнают. Ну, по крайней мере не должно. - Я из Минска, из Беларуси. Но моя семья переехала во Вроцслав, когда мне было восемь. Родители погибли через два года, - я словила на себе четыре удивленных взгляда и один почти что испуганный. Что, не похожа я на сироту, правда? - Ничего криминального. Обычное ДТП. Меня забрал к себе родной дядя и следущие семь лет я провела в кадетском училище. Я грустно усмехнула и покачала головой. Давно это было. Почти пятнадцать лет прошло. Сейчас говорить легко, а тогда... Тогда я просто не понимала, почему не умерла вместе со своей семьей. - Да...., - задумчиво протянул полковник, а Янек, сидящий рядом со мной прижался ко мне ближе и обнял за плечо. Я ласково улыбнулась малому и похлопала его по стоящему рядом колену, - Вы уже ужинали? Нужно использовать каждую минуту отдыха! Мы с парнями встали, поняв тонкий намек. Эх, жизнь моя жестянка, да ну ее в болото. Идти к кашевару с миской ну так уж не охота. ... Все уже легли спать, только я задумчиво сидела на популярном в узких кругах бревне и неспеша курила. Честно, не вижу ничего ужасного в сигаретах. Да, знаю, что вредно, знаю, что вызывает зависимость. Но лучше уж так, чем пить, а потом прыгать за белочками по всему лесу. Но Ольгерд очевидно был со мной не согласен. Он молча подошел, отобрал у меня скрутку с махоркой (другого тут не было, что поделать), выкинул её куда то мне за спину и сел рядом. Я философски пожала плечами и вдохнула теперь уже чистый ночной воздух. Мы уже говорили по поводу вреда курения, но всё равно каждый остался при своем мнении. И выбрасывание сигареты уже почти что стало нашей ночной традицией. - Ты чего не спишь? - тихо спросила я поручика. - Мне жаль, - тихо ответил он и осторожно положил руку мне на плечо. Чего это он? А, точно. - Не стоит, - просто ответила я, - Это было очень давно. Пятнадцать лет уже прошло. Ольгерд ничего не ответил, просто чуть сжал мое плечо и убрал руку. Над поляной повисла тишина. Поручик снова ушел куда то в свои мысли и не обещал вернуться, так что я спросила первой: - Ольгерд, что с тобой сегодня? Ребята переживают. - Так заметно? - грустно усмехнулся Ольгерд, а потом достал из кармана бумажный треугольничек письма, - Пришло сегодня утром. Он протянул мне письмо и я осторожно его взяла из немного подрагивающих пальцев. Мне кажется, я уже догадываюсь что там. Боже, пусть мне только кажется. Я осторожно придвинулась чуть ближе к Ольгерду так, что наши плечи и колени теперь соприкасались, и развернула пожелтевшую от времени, со смазанным именем и десятком штампов бумажку. Оказалось, что в темноте ничего не видно (какой сюрприз) и пришлось лезть в карман за диагностическим фонариком, с которым я не расставалась. Тонкий луч света разрезал ночную темноту и выхватил заголовок. Извещение. О, нет. Я пробежалась глазами по тексту и оглянулась на Ольгерда. Тот грустно мне улыбнулся и тихо сказал. - Зофья Ярош - это моя мать. Да я догадалась, что не жена. Ну, по крайней мере, это всё объясняет. Но не делает легче, черт подери! - Мне жаль, - я обернулась к Ольгерду и осторожно положила руку ему на плечо, - Ей больше не будет больно. Ольгерд зажмурился и кивнул. Но потом он рвано вдохнул и спрятал лицо в ладонях. Боже, мне так жаль. И ведь даже сказать ничего нельзя - слова бесполезны, когда умирает твой близкий. Умирает в концлагере. Просто потому, что ей неповезло. Я тихо вздохнула и обняла Ольгерда за плечо, притягивая ближе к себе. Такое нельзя переживать в одиночестве. Уж я то знаю. Ольгерд не сопротивлялся, а только прижался чуть ближе и едва слышно всхлипнул. Я погладила его по плечу и осторожно положила руку ему на спину. Но буквально через минуту поручик отстранился и тихо произнес: - Прости. Я не должен был... - Все в порядке, - по доброму улыбнулась я парню и убрала свои конечности, - Слёзы - это нормально. Здесь нечего стыдиться. - Мужчина не должен..., - начал было Ольгерд, но я его перебила. - Кому не должен? Ольгерд удивленно похлопал глазами, не нашелся что ответить и просто улыбнулся. Теперь уже он приобнял меня за плечо, заставляя прислониться к нему спиной и поцеловал меня в висок. - Ты чудо, Янка, ты знаешь? И откуда только такие берутся? - Из следущего века, - рассеянно ответила я, пытаясь осмыслись произошедшее. Ольгерд. Меня. Поцеловал. Какого черта здесь творится?! ... Я спокойно тряслась в танке, досыпая то, что мне не давали доспать за долгие годы учебы. Ну и про запас тоже надо бы выспаться. Парни что то лениво копошились, но меня не трогали, за что им огромное человеческое спасибо. Я прислонилась головой к прикладу пулемета, который маячил у меня перед носом и тихо вздохнула. Жизнь в танке тяжелая, правильно Ольгерд говорил. Но где она легкая? - Граб 3, я Ока, где вы находитесь? - раздался у меня в наушниках знакомый голос Лидки. - Движемся в составе колонны на юго-запад, - ответила я ей и зевнула. Шуточки в эфире. Спасения от этой молодежи нет. - Ну, Янка. Всё веселье испортила, - вздохнула Лидка по радио и отключилась. Я только закатила глаза и опять устроилась поудобнее. Ехать нам еще далеко.... Тут захлопали, закрываясь верхние люки, а в наушниках раздался голос Ольгерда: - Осторожно, воздух! Пришлось проснуться. К тому же нас почти сразу же хорошо тряхнуло и я приложилась носом об вышеупомянутый ствол. О-хо-хой.... Мина. Ну как то а? Я вылезла из танка только наполовину, чтобы посмотреть на безобразие в виде раскатаной на три метра вперед гусеницы, и почти сразу же залезла обратно, чтобы не прилетело шальной пулей в лоб. Было бы очень глупо так умереть, если честно. Умереть... Умереть... Черт! Кашевар! Я схватила сумку с красным крестом, которая болталась у меня под ногами и быстро вылезла через верхний люк (нижний был занят Гжесем). Сверху смотреть, конечно, было бы удобнее, но не хочу повторить судьбу кашевара. По крайней мере не так рано. Полевая кухня, объятая огнем, нашлась метрах в ста от танка. Ну, была не была. Я пробежалась до туда и успела как раз одновременно с Янеком, который в руках еще тащил автомат. Я быстро осмотрела кашевара, пока Кос выслушивал бред умирающего, и констатировала, что помочь здесь нельзя. Пуля прошла в околосердечную сумку и застряла в мягких тканях. Удивительно, что он вообще смог что то сказать, а не умер в течение пары секунд. Когда кашевар издал последний звук, улыбнулся и закрыл глаза, Янек поднял на меня полный отчаяния взгляд. Я только покачала головой. - Я не могу ему помочь. Янек поджал губы и снял шлемофон с головы. Он положил его на грудь кашевара и придавил сверху безвольной рукой. Мы поднялись на ноги и отдали честь погибшему. Как бы сильно мне не не нравился кашевар, но любая смерть заслуживает уважения. Я приобняла Янека за плечо и мы в молчании пошли обратно к машине. Так закончилась история капрала кашевара-танкиста. А наша, похоже, только начинается. ... Я сидела на броне танка, прислонившись к теплой, нагретой солнцем башне и лениво смотрела на людской поток, который тек и вращался вокруг нашей машины. И чему люди радуются? Непонятно. Ну солдаты, да. Но мы не герои, на фронте даже не были. А так.. парни как парни, только форма с погонами. (К командирам не относится). Ко мне на броню заполз мальчик лет восьми и уселся рядом. Он с открытым ртом рассматривал мои комбенезон, шлемофон и погоны с тремя полосками. Наверное восставшему из мертвых Тутанхамону он удивился бы меньше. - Дяденька, а почему вы такой маленький? - вдруг спросил он. Я улыбнулась и потрепала ребенка по русой макушке. Святая детская непосредственность. - Потому что я тетенька, ребенок, - ответила я ему и стянула с головы шлемофон, а потом еще и из пучка достала карандаш, позволяя волосам (которыми я очень гордилась, попрошу заметить) рассыпаться по плечам. Ребёнок и пара близстоящих взрослых охнули. - Как же тебя угораздило, девонька? - дрожащим голосом спросил какой то древний старичок с шикарной седой бородой. - Что же муж твой скажет? - запричитала рядом с ним женщина, - Куда мать твоя смотрит? Что это на свете делается? Девушка одна в компании парней разъезжает! Срам! Мда, все таки верно в хрониках писали - девушек солдат начнут уважать только лет через двадцать. А пока - получите, распишитесь. - Нет у меня ни матери, ни мужа, - успокоила я женщину, - Мои ребята - достойные люди и никогда бы не опустились до того, о чем вы думаете. На явно нездоровую возню появился Ольгерд. Он подошел ко мне и остановился рядом, едва касаясь плечом моего колена. - Все в порядке? - Да, конечно, - кивнула я ему и улыбнулась. Жаловаться? Нет уж, увольте. - Вы ж там девочку хоть не обижайте, товарищ офицер, - проскрипел старичок. - А мы тебя обижаем? - спросил Ольгерд и задрал голову, чтобы посмотреть мне в глаза и лукаво подмигнуть. - Конечно, - наигранно возмущенно ответила я, давая местным кумушкам тему для обсуждений еще на год, - Вы срубили так полюбившуюся мне сирень, когда мы проезжали через ту деревню, где на нас петух напал! А ещё Густлик спас меня от того петуха только после того, как я залезла от него на забор! - Бегать полезно для здоровья, сама говорила, - ответил подошедший к нам Густлик, - И ты что, кур никогда не видела? - Во первых, - я важно подняла указательный палец вверх, - видела, но они никогда на меня не нападали. А во вторых, я городской ребенок. Что ты от меня хочешь? Парни рассмеялись и я шутливо пихнула Густлика в плечо. Никакой совести у них нет! Натравили на меня петуха и довольны. Ужас. К слову, люди, только что обвинявшие меня в распутности и многомужестве, смотрели на все это молча, но очень неодобрительно. Ну пусть смотрят. Мне не жалко. Ольгерд тряхнул головой и залез на танк. - Ребята! В машину! Пора ехать. ... Эх, хорошо, когда есть время. Не нужно никуда торопиться, не нужно переживать, что опаздываешь на смену, а у тебя еще домашка не сделана. Можно просто сидеть, греться на солнышке и смотреть, как парни в экстренном порядке наводят марафет. Гжесь и Янек брились (если выдирание волос огромными ножницами можно назвать бритьем, конечно), Густлик пытался пришить пуговицу к мундиру, а Ольгерд сходил в ближайший дом, попросил утюг и теперь старательно гладил форму. Когда Густлик второй раз за минуту укололся иголкой и засунул пострадавший палец в рот я слезла с брони, где сидела до этого, и решительно забрала у него многострадальную одежку и в два стежка намертво пришила пуговицу. - Спасибо, Янка, - отозвался немного удивленный Густлик (я повелительница пуговиц, ага). - Обращайся, - просто ответила я и пошла обратно. - Ребята, давайте быстрее, - поторапливал ребят Ольгерд, - Нехорошо заставлять людей ждать. - Зачем? Во-первых, время еще есть. А во вторых, одна пани - не люди, - отозвался Янек, не отвлекаясь от своего неимоверно важного дела. Ольгерд отвлёкся на Янека и ожидаемо прошелся себе утюгом по пальцам. Он зашипел и потряс пострадавшей рукой. Ой, боже, экипаж бытовых инвалидов, прямо. Я сменила курс и просто молча оттеснила поручика от утюга. У меня получится быстрее, аккуратнее, а главное - все пальцы на месте будут. Ольгерд поднял руки, признавая свое поражение и через две минуты получил свой отглаженный мундир. - Спасибо, Янусь, - поблагодарил меня он, - Ты уверена, что не хочешь с нами? - Определенно, - ответила я, ставя утюг на ближайшую горизонтальную поверхность. - Да она просто стариков испугалась там, когда только в город въезжали, - вклинился Густлик. - Конечно, - кивнула я, - Это же так приятно, слушать о том, что ты просто шлюха и не более. Ольгерд на меня осуждающе посмотрел и кивнул в сторону Янека. Я только выгнула бровь. - Что? Как будто он таких слов не знает. - А кто такое говорил? - спросил Янек, на миг отвлекаясь от бритья. - А то вы не знаете. Да весь лагерь обсуждал, что я с Зенеком сплю ради перевода в госпиталь. А теперь все спорят о том, с кем из вас я чаще всего... - Знаешь, Янка, - подал голос Гжесь, - У нас в Грузии как говорят: "собака лает, а отара идет". На что тебе сдались эти сплетни? - Вот именно, что у меня нет ни малейшего желания их еще раз слушать, - ответила я и снова поудобнее устроилась на довольно таки неудобной для сидения броне танка, - Поэтому вы идите, выпейте там за меня, а я здесь посплю. - Ну как знаешь, - махнул на меня рукой Густлик. Гжесь с Янеком переглянулись и второй только пожал плечами. Да, я знаю, со мной проще смириться, чем в чем-то переубедить. Из за поворота вырулила машина со знакомыми номерами и засигналила. - Ребята! - из окна высунулся Вихура и замахал нам руками, - Я в город еду! Подвезти? Ольгерд переглянулся с экипажем и скомандовал: - Едем. Парни быстро похватали свои вещи и запрыгнули в кузов грузовика. Даже Шарик за ними увязался. Я помахала экипажу рукой, проводила их взглядом до поворота и со спокойной душой прикрыла глаза. Сколько их там не будет? К четырём на завод, к пяти к учительнице, потом еще на кладбище... Точно, кладбище. Такой сюжетный ход пропущу. Но да ладно, без меня как нибудь разберутся с этими несчастными немцами. Они же без меня как то дожили до конца войны (за исключением Ольгерда), значит я им неособо нужна. По крайней мере сейчас. Успокоив свою совесть, я расслабилась, позволяя себе погрузиться в легкую, приятную дрему. Но не тут то было. Меня разбудил тонкий детский голос. - Дяденька.... Пришлось открывать глаза. Когда я разлепила свинцовые веки, то увидела, что передо мной стоит орава детишек от четырнх до десяти лет и внимательно смотрит. - Тётенька, - со вздохом поправила я ребенка и наклонилась вперёд, чтобы лучше их видеть, - Чего вам, ребятня? В танк залезть не дам, даже не просите. Дети немного приуныли, видимо это был один из пунктов плана, но надежды не потеряли. Один из мальчиков лет семи храбро вышел вперед и попросил: - А расскажите про войну, - и совсем уж тихо добавил, - Пожалуйста. - Ну, ребятки, - видимо, поспать мне сегодня не светит, - Про войну я вам могу рассказать только то, что пишут в газетах. Сама я на фронте ещё не была. - Потому что девочек на фронт не берут, да? - спросила девочка помладше, крепче сжимая в руках одноглазого мишку. - Нет, - улыбнулась я ребёнку, - Я училась. Ведь чтобы воевать в танке нужно много учиться. - Правда?! - хором выдохнули дети. - Ага, - с совершенно серьезным видом кивнула я, - Учиться вообще очень интересно. Особенно, если у тебя хороший учитель. - Наша учительница очень хорошая, - сказала другая девочка. - Мой экипаж как раз поехал к ней в гости, - просвятила я детей, - Им она тоже очень понравилась. Ольгерд ей сегодня руки целовать будет... - А вас почему не взяли? - Потому что вашим родителям я очень не нравлюсь. - Потому что ты девочка? - Потому что я солдат, - улыбнулась я всё той же девочке с мишкой. Так-с. Похоже это на долго. Я нырнула в танк и буквально через секунду вылезла обратно с куском брезента в руках. Ну не на земле же нам сидеть. Я расстелила брезент рядом с правой гусеницей, мы все вполне комфортно поместились на импровизированном покрывале и допрос продолжился. - А вы издалека приехали? - спросил самый старший мальчик. - Лагерь, где мы учились находился в Беларуси. А так у нас в экипаже люди со всего света. Трое из Польши, один из Сибири и даже из Грузии есть. - А вы сейчас на фронт идете, да? - спросила девочка с двумя смешными торчащими в разные стороны рыжими косичками. - Да, солнце, - ответила я ей, - Мы закончили курсы и теперь будем сражаться за вас. - Ухты! - в один голос вздохнули мальчики, - Это так весело! - Война - это совсем не весело, ребятки. - У меня папа умер, - кивнула одна из младшеньких девочек. - Твой папа - герой, - ответила я девочке и мягко улыбнулась. Она подняла на меня чистые карие глаза и сказала: - У нас дома медаль есть. Три, - она показала мне три пальчика и сразу же застенчиво спрятала руку за спину, - А папы нет. Война, ты такая сука, ты знаешь? Вот и что мне сказать этому ребенку? Ни одна медаль не заменит девочке, отца. Будь он даже Героем Советского Союза, это всё равно не заполнит пустоту внутри. Что мне ей сказать? - Тётенька, а давайте поиграем? - спас меня от ответа другой ребенок. Поиграем? Ну, давайте. ... Ребята появились только когда солнце начало клониться к западу и окрасило весь мир в нежный розовый цвет. Слышно их было издалека, но я даже не сдвинулась с места в своей засаде под раскидистым кустом орешника. Густлик прошел совсем рядом со мной и едва не отдавил мне руку, которую я непредусмотрительно высунула из под защиты колючих веток. Ну это никуда не годится. - Ложись! - крикнула я парням. Рефлексы не подвели и они исправно попадали на мягкую зеленую травку рядом. - Янка, - шепотом возмутился ближайший Густлик, - Кой черт здесь творится? - Здесь идет захват знамя, - я кивнула на болтающиеся на соседнем дереве штаны (не мои, я одолжила у кого то из ребят). Второе знамя в виде чьего-то комбенезона висело на другой стороне поляны, - А если вы выйдете к танку, то вас из вооон того куста будут горохом убивать. - Каким еще горохом? - удивленно спросил Ольгерд, незаметно обползший меня с другой стороны. - Осторожно, на ребенка не наступи, - шикнула я на поручика. Ребенок действительно лежал в метре от меня и сосредоточенно высматривал противника, - А горох вот, - я продемонстрировала ему горсть сушеного гороха, притащенного кем то из малышни и длинную трубку, чтобы им стрелять. - Янка, так ты все таки врала на счет возраста? - прошептал Гжесь где то за широкой спиной Густлика. Парни зафыркали, а я шикнула и на него тоже. - Тихо вы. Ничего я не врала. Где то возле танка закуковал ребенок - это условный знак. Вообще изначально должно было быть крякание (да, как в "а зори здесь тихие"), но крякать получалось хуже, чем куковать, поэтому сейчас пацан лет шести прятался за гусеницей танка и что было сил кричал: - Ку-ку! Ку-ку! Я махнула детям, которые лежали со мной в засаде и мы с криком "Ура!" пошли на штурм базы противника. Противник с радостью выскочил нам навстречу и стал отстреливаться горохом. Мы с готовностью падали на землю, изображая убитых, а наша "кукушка" тем временем обошла врага с тыла и коварно похитила знамя, коим теперь размахивало, сидя на низкой ветке яблони. - Победа! Мы победили! Убитые тотчас воскресли и запрыгали от радости. Проигравшие показательно надулись, но почти мгновенно оттаяли и присоеденились к всеобщему торжеству. - Ну что, ребятня, - я тоже поднялась с земли и отряхнула запылившиеся штаны, - Солнце уже садиться, вам пора бы идти по домам. - А мы завтра ещё поиграем, тетенька? - спросила та самая девочка с рыжими косичками. - Солнце, мы завтра рано утром уже уйдем. Мы очень торопимся. Поиграйте завтра без меня, хорошо? - Мы будем очень скучать, тетя-танкист, - сказала мне она и обняла за ноги. Я положила ей руки на плечи, имитируя объятия, но буквально через мгновение рук у меня стало не хватать, потому что каждый из детей посчитал своим долгом присоедениться к обнимашкам. - Ведите себя хорошо, слушайтесь родителей и хорошо учитесь, - велела я уже разбредающимся детям. - Приезжайте к нам в Люблин, когда война закончится, - сказал мне самый старший парнишка, уводя за руку младшую сестру. - Обязательно приеду, - пообещала я детям, помахала им рукой на прощание, снова обнялась с кем то и с чувством выполненного долга обернулась к вылезшим из засады ребятам. - Ну что, как съездили? - бодро поинтересовалась я у непривычно мрачного экипажа. Густлик только махнул на меня рукой и упал на траву под той самой яблонькой, на которой висело знамя. Я обернулась к единственному оставшемуся снаружи Ольгерду, - Что, всё так плохо? - На кладбище нашли убежище немцев, - немногословно отозвался поручик. - Как то вы не слишком рады, - я проводила задумчивого поручика взглядом до машины, но больше ничего спрашивать не стала. Пусть успокоятся сначала немного, а потом и поговорим. До отбоя настроение, витавшее в воздухе, лучше не стало и спас меня только Ен, появившися буквально из ниоткуда. Он помахал мне рукой и подошел поближе. - Привет, Яна. Там бригада собирается уже. Пойдешь? - Куда собирается? - не сразу поняла я. - Сегодня суббота, - закатив глаза хорунжий. Точно. Суббота. К слову, посиделок давно уже не было, месяца три точно. Что, в последний раз решили собраться? На посошок, как говорится. - Если отпустят, - пожала я плечами. Меня это похоронное настроение, если честно, ужасно напрягало и вызывало единственное желание - сбежать куда подальше, да вот повода благовидного все не было. А тут сам пришел! - Отпустят, - уверенно кивнул мне Ен и направился к машине. Он постучал кулаком по корпусу, посылая противный звук и вибрацию по всей жестянке, и потребовал выдать ему поручика. Поручик вышел, выслушал требование, покосился на меня, но дал добро. Ну, свала Богу. - Пошли, - махнул мне хорунжий и я в припрыжку последовала за ним. Да, я сбегаю от проблем. И что? Я вообще то не обязана с чужими тараканами разбираться. У меня у самой перенаселение. - Что у вас с Ярошем? - вдруг спросил Ен. Я толькл выгнула бровь и хорунжий поспешил уточнить, - Он на меня так смотрел, как будто я у него из под носа последнюю пару итальянских ботинок в магазине забрал. - Вот уж спасибо за сравнение, - рассмеялась я, - С ботинками меня еще не сравнивали. - Ты поняла о чем я, - вернул меня к теме Зенек. Лучше бы не возвращал, вот честно. Мне бы самой у кого спросить, что у меня с Ярошем. А то я не знаю. - Я с тобой сплю, если ты забыл, - пихнула Ена его в бок. - Ой, Яна, я тебя умоляю... ... К машине я вернулась уже за полночь. Давно уже стемнело и дул теплый летний ветерок, что не могло не радовать. С волос и одежды у меня текло, потому что кое кому (не будем показывать пальцем на Лидку) захотелось купаться. Ночью. В местой речке. Ага. И меня просто с разбегу снесли в воду и прыгнули следом. Вот весело... На броне сидел (угадайте кто?) Ольгерд, собственной персоной. Он вообще хоть когда нибудь спит? Или у него старческая бессонница? Я не успела ничего сказать, как поручик меня опередил. - Хорошо с Зенеком искупались? - Если бы с Зенеком, - фыркнула я, - С Лидкой! Вот вопрос, что теперь с одеждой делать? В мокром сидеть или одолжить у кого нибудь из парней комбез? Пожалуй, стоит одолжить. А то мало ли, подхвачу пневмонию и умру не дожив даже до зимы. Будет весьма прискорбно. - Ольгерд, тебе же комбенезон сейчас не нужен, правда? - спросила я командира. Тот покачал головой, - А можно я его тогда на ночь одолжу? А то всё что у меня есть - всё на мне. - Бери, - пожал плечами Ольгерд, - В танке лежит. - Спасибо, - выдохнула я и максимально осторожно полезла в танк, чтобы не разбудить спящий экипаж. Я ниндзя! Спустя две минуты чудес тайных агентов, которым позавидовал бы Джеймс Бонд, желанная одежка была у меня в руках и я спрыгнула на землю. Ольгерд нечитаемым взглядом посмотрел на меня, но я погрозила поручику пальцем и велела: - Не поглядывай! Ольгерд улыбнулся и отвернулся в противоположную сторону, еще и прикрыл глаза рукой для надежности. Есть в этом мире приличные люди! Я быстренько вылезла из всего мокрого и надела комбенезон поручика. Он мне, естественно, оказался велик по всем параметрам, но рукава и штанины я подкатала, а всё остальное не имеет значения. Я и в своем подкатывала рукава, потому что на таких коротышек как я форму не шьют. Ну, точнее, шьют, но с лейблом "женская", а комбенезон танкиста не предполагается в такой вариации. Так что да. А еще комбенезон пах Ольгердом. Не то чтобы каким то парфюмом (три раза ха) и даже не кофе/шоколадом/деревом/сигаретами, как пишут в романах. Просто другим человеком. Как перманентные обнимашки. На удивление, ощущалось это очень уютно. - Можешь смотреть, - скомандовала я поручику (опять же ха), и Ольгерд обернулся, с теплой улыбкой разглядывая мой вид. - Вечер прошел хорошо, я смотрю, - сказал поручик, наблюдая за тем, как я развешиваю свою мокрую форму по ближайшему кусту. - А ваша поездка не очень, - парировала я, - Чего вы все такие кислые вернулись? Кормили невкусно? Или не наливали? Господа, где мой Оскар за лучшую женскую роль? - Если честно, я о Янеке думаю, - признался командир, - Мы когда немцев нашли, то с ними был предатель-поляк - смотритель кладбища. Если бы я их не остановил, то они бы его расстреляли там же. Понимаешь? Янеку всего семнадцать, ему бы прогуливать занятия, с девочкой в кино ходить, играть в волейбол, а ему бы лишь стрелять и убивать. Я подошла к поручику и залезла рядом с ним на броню. - Ну сам посмотри, сколько Янеку было когда война началась? Одиннадцать. И он последние пять лет не видел ничего, кроме жестокости и смерти. Разве мог он вырасти другим? - Эта ненависть заразна как чума, - вздохнул поручик, - Ну а парни на меня обиделись, что я на них наорал. - До завтра уже забудут, - успокоила я его и шутливо пихнула плечом, - А на счет Янека... Война закончится меньше чем через год, пойдет учится, женится. Всё нормально будет. Вот увидишь. Я сделаю всё возможное и невозможное, чтобы он увидел. - А ты что будешь делать после войны? - огорошил меня вопросом Ольгерд. Я? А я до него вообще доживу то хоть? Так. Будем размышлять теоретически. - Восстановлюсь в университете, наверное, - пожала я плечами, - Доучусь, пойду в ординатуру. - А замуж не собираешься? - улыбнулся мне уголками губ поручик, на что получил в ответ взгляд в стиле "батенька, да вам в психушку пора". Я?! Замуж?! - Кому я такая нужна, - всё таки ответила я, - Вечно на работе, готовить-стирать-убирать я умею, но не люблю. О детях я еще даже не думала. У меня чужих всегда целое отделение, куда мне еще дома свои? Кто за ними смотреть, опять же, будет? Слушаться мужа и глазки в пол делать, - я продемонстрировала едва сдерживающему улыбку Ольгерду те самые глазки, - Я тоже не собираюсь. Кроме того, мало кто согласится взять м... как бы это выразиться... б/у девушку. Ах да, я же теперь еще и фронтовая, тем более никому я не нужна. Я закончила свою речь и выдохнула. Всё по факту. И да, замуж я не собираюсь. - А что значит... б/у? - Бывшая в употреблении, - пояснила я для непонятливых. В глазах Ольгерда понимания больше не стало и я объяснила простым языком, - Трахали меня уже, значит. - То есть вы с Зенеком всё таки..., - осторожно начал поручик, но я его перебила. - Нет, конечно. Мы с Еном просто друзья, говорю же, - интересно, с какого раза мне поверят? - Он, вообще, был командиром моего взвода на курсах. Я работала в госпитале, он пришел с глубокими ранами на спине, я его без наркоза шила ну и сюсюкалась, мол, умничка, заинька, потерпи еще пару минуточек. Ну не называть же мне его потом "товарищ хорунжий"! - Действительно...., - задумчиво протянул поручик, но явно не до конца убедился. - А трахали меня еще в училище, - раз уж выкладывать секреты, то все и до конца, - Мне 14 было, когда это сделал один из командиров. Запер в кабинете после занятий и сказал, что или я молчу и делаю, или могу собирать монатки и ехать в детдом. В детдом я не хотела так что.... Я долго потом еще боялась запертых дверей. Я усмехнулась и покачала головой. Та же история, что и со смертью родителей - давно это было. Сейчас говорить легко, а тогда я всерьез подумывала, чтобы повеситься на собственном ремне. Но, как видите, до этого дело не дошло и сейчас я даже почти спокойно об этом рассказываю. Хотя, казалось бы, зачем. Кто знает, как на это отреагирует Ольгерд? На удивление он осторожно, будто к хрустальной статуэтке, прикоснулся к моему плечу и тихо сказал: - Мне жаль. - Трогай, не бойся, я не хрустальная, - усмехнулась я, - И, я смотрю, почти всю мою жизнь можно описать этими словами. Ольгерд молча приобнял меня за плечо, заставляя прислониться к нему. Теперь я слышала как бьется у него в груди сердце, а тихое дыхание щекотало мне шею. Тепло... Что то часто меня стали обнимать. Аж непривычно. - А вы, товарищ поручик, чем собираетесь заниматься после конца войны? - Я об этом даже не думал, - пожал плечами Ольдерд, - Мне кажется, что я до него не доживу. Не доживёт. Боже, если бы ты только знал, насколько эти слова могут стать пророческими. А если у меня не получится его спасти? Что я буду делать? Как я буду смотреть в глаза ребятам? Что я им скажу? - Доживешь, - уверенно сказала я, запрокинув голову, чтобы взглянуть поручику в глаза, - Я обещаю. Ольгерд только ласково мне улыбнулся, но ничего не сказал. Доживет. Я обещаю.