Расправь крылья

      Зеркало. Прямоугольник посеребренного стекла, вправленный в резную деревянную раму высотой под два метра. Поверхность, укрытая слоем пыли, могла отразить лишь мой неясный силуэт.       "Я что, схожу с ума?"       Глаза забегали, словно стараясь уцепиться за что-то реальное, будь то стопка книг возле зеркала — их было три, я сосчитала: в обложках винного, бурого и сливового цветов — тёмные стены комнаты или огромные часы в углу, стрелки которых навсегда остановились где-то между четырьмя и пятью часами. Кровь гулко стучала в ушах.       Усилием воли я выровняла дыхание, стараясь держать взгляд в фокусе. Почему-то казалось, что это станет спасением.       "Всё хорошо", — успокаивала себя.       Осторожно, самую малость, двинулась назад и снова застыла, уловив в зеркале не то блеск, не то лёгкую рябь, но, вглядевшись, увидела в отражении себя: уставшую, с мелкими точками застывшей крови на лице и отчаянием где-то на дне зрачков.       Душа чувствовала повох, и я всё продолжала смотреть не моргая, боясь пропустить малейшие изменения. Это продолжалось долго, но ровно до тех тех пор, пока я не попыталась стереть тёмное пятно с переносицы. В тот же момент фигура по ту сторону неуловимо изменилась — так быстро, что я не успела ничего понять, а зеркальная гладь уже вернулась в норму.       После передо мной вдруг пронёсся стремительный калейдоскоп ярких, сменяющих друга друга за пару мгновений образов.       Ночные огни столицы горят ярко и ровно. Женская фигура среди пламени костра. Лазурные стяги трепещут над пепелищем деревни. Кухонный нож со стуком падает на пол. Родители улыбаются мне. Какая-то тень умирает в пустом тёмном зале. Рука смуглого подростка деревянной ложкой мешает похлёбку. Белые шкуры на траве как тающий снег в закат. Отблеск факелов на толпе внизу.       И снова моё перепуганное лицо.       Я двинулась вперёд, словно пытаясь удержать остатки видений, и сделала то единственное, что от меня требовалось — коснулась зеркала.

***

      Кабинет младшей школы заливает ещё по-летнему тёплое сентябрьское солнце.       — Ребята, — полноватая старушка суетливым движением надевает очки с толстыми стёклами, — Вы, наверное, знаете, что в этом году нам с вами нужно выбрать старосту класса...       Она пускается в объяснения, и где-то на задних партах шёпотом возобновляются прерванные разговоры. Варвара Дмитриевна говорит слишком много скучных вещей.       — ...Так что, ребята, — она едва повышает голос, уже известным ученикам приёмом показывая, что подходит к самой важной части монолога, — сейчас я спрошу у каждого из вас, кого вы хотите видеть своим старостой. Проведём небольшое голосование, — конец звучит почти официально.       По классу прокатывает волна шепотков. "Голосование" звучит так солидно и по-взрослому.       — Ну, Вань, кого выберешь? — обращается Варвара Дмитриевна к первому из учеников.       — Галсана... — обечённо отвечает застанный врасплох мальчик с царапиной на носу.       — А ты, Агнешка?       — Свету, — без сомнений называет имя лучшей подруги.       — А ты, Даня? — Варвара Дмитриевна вписывается имя Светы на доску и ставит штрих напротив.       — Эльгу.       Девочка с уложенными в венок волосами вздрагивает и смотрит на говорящего ошеломлённым взглядом. Такого она не ожидала.       Имена продолжают звучать, а учительница пишет всё новые балы. Девочка нервно теребит ярко-синий пиджак, следя за доской так, словно от значков зависит её собственная жизнь. Её имя звучит ещё раз, а потом ещё, и недоверие на лице сменяется надеждой.       Цифры меняются, и девочка вспыхивет взволнованным румянцем, когда замечает своё имя в первой тройке. В глазах уже уверенность, а триумфальная улыбка появляется как-то сама собой — в своих мыслях она единственный лидер, и наивные детские фантазии пламенеют восторгом.       Она староста. Она законно выше прочих. Они сами её избрали.       Улыбка становится ярче.       — Ясина, а ты кого?       — Свету.       — Арина?       — Наверное, тоже Свету...       Цифры меняются, но девочка не следит за ними.       — Шимон?       — Олесю.       — Ну что ж, ребята, у нас есть староста. Поздравляю, Светочка!       В классе звучат фразы то одобрения, то недовольства.       — Что?! Так а в смысле, я думал, тебя выберут, — начинает возмущаться своей соседке по парте мальчишка в веснушках. — Ты же форму носишь и книжек много читаешь. И зубришь. А Света просто подлиза, и вообще... — но тут его отвлекает друг с соседнего ряда.       Но девочка его не слышит. Она сбита с толку. Бросив на старосту короткий острый взгляд, она со всех сил пытается скрыть обиду: нельзя, чтобы одноклассники видели это. Гордость не позволяет.

***

      — Всё будет в порядке, я в тебя верю. Ты отлично сыграешь.       Десятилетняя девчонка на миг перестаёт хныкать, прижимая к себе скрипку-половинку. Кажется, она сама удивлена влиянию этих слов. "Я в тебя верю", — мигом позабыв про слёзы, она принимается обдумывать эту фразу.       — Спасибо, — едва слышно бормочет под нос.       — Ну что, успокоилась? — лучезарно улыбается концертмейстер. Девочке та кажется похожей на воплощение весеннего солнца, с её копной золотистых волос и светлой красотой актрис старых фильмов.       Тут девочка вновь вспоминает причину плача — своё первое присутствие на ежегодном прослушивании учеников, но концертмейстер, заметя это, тут же переводит разговор в другое русло.       — У тебя такое красивое платье... Любишь волков?       Фраза попадает точно в цель. Скрипачка удивлённо переводит взгляд на собственное серое шерстяное платьице, где блестящей нитью вышита пара играющих в снегу волков. Она вмиг проникается доверием к своей утешительнице, подметившей столь важную для самой девочки деталь. Прослушивание отходит на второй план.       — Да, люблю. Они красивые, — она замолкает, а после добавляет с опаской, как бы прощупывая почву, — Татьяна Михайловна, Вы читали "Маугли"?       — Конечно.       — А мультик смотрели?..       — Смотрела.       — Я тоже и читала, и смотрела недавно, — говорит восторженно, — И вообще, теперь это мой любимый мультик, — затем снова внимательно смотрит на концертмейстера, словно прикидывая уместность вопроса, — А какой Ваш любимый персонаж?       — Оу... — Татьяна Михайловна слегка сбита с толку таким обилием информации от всего минуту назад утиравшей слёзы подопечной, но убеждает себя, что её любимице Эльге сейчас как никогда нужна поддержка, — Насколько помню, мне в детстве сам Маугли нравился.       Лицо скрипачки озаряет радость.       — Мне Багира нравится, но больше всех — Акела. Но его убили, — её голос вмиг становится мрачным, и она поднимает хмурый взгляд на Татьяну Михайловну, пытаясь оценить, насколько та прониклась всем трагизмом данного факта, — Маугли мне как-то не особо, извините. Просто он ушёл к людям из-за какой-то любви, — последнее слово произносится с наибольшим презрением, на которое только способна говорящая, — А это очень глупо, я считаю.       Концертмейстера это откровение слегка смешит, но она, щадя самоуверенность скрипачки, этого не показывает.       Тогда двери распахиваются, и до них доносится голос:       — Идём скорее!

***

      — Мам, а знаешь, я раньше думала, что наш мир — это книга или фильм, и все мы живём ради истории одного человека. А им может быть кто угодно, даже я или ты.       — По моей жизни не напишешь интересную историю. Спи, Эльга.

***

      Картины бледнели и гасли, рассыпаясь на сотни искр. Вскоре они исчезли насовсем, словно я ослепла. Затем на некоторое время всё вокруг затихло, пока я вдруг не ощутила, как что-то надвигается, идя со всех сторон одновременно.       Боль нахлынула как штормовое волна и захлестнула целиком. Она била по нервах жгучим морозом — безумно яркая, сильнее всего, что я когда-либо чувствовала, она обратила мой разум в неприрывную агонию.       Сопротивление было сметено мгновенно.       Для меня ничего более не существовало.

***

      Где-то далеко вверху силуэт самолёта утопал в лучах солнца, словно сам был осколком облака: такой же невесомый и светлый, под стать детям небес.       "Нет, не самолёт..." Пока лишь простенькая модель с деревянным каркасом и сильно стилизированными крыльями в белом пергаменте. Она была похожа на старые, довоенные образцы, которые мне где-то уже доводилось видеть. Нити, крепившиеся по краям модели, пучком уходили под деревянную крышу, но та плыла перед глазами, не давая взгляду сфокусироваться.       Мысли казались густыми и вязкими, как кисель. Голова болела, будто от усталости или постоянного напряжения. Но я была жива.       — Ну как, очнулась? — спросил откуда-то детский голос.       Вздрогнув, я подорвалась на ноги, но тут же осела на пол, когда в глазах вдруг потемнело, а тело отозвалась слабой, но внезапной болью.       — Это скоро пройдёт, — комментировал всё тот же голос, — Не так-то просто лежать без сознания целые сутки.       Я встряхнулась, отгоняя цветные круги перед глазами и звон в ушах. Вернув себе ориентацию в пространстве, я вновь попробовала отыскать взглядом говорившую.       Это было несложно.       В паре метров от меня стояла девочка лет восьми или десяти с густыми, распущенными по спине волосами цвета недоспелой пшеницы. Заметив мой взгляд, она подошла чуть ближе, шурша оборками на подоле лёгкого платьица, напоминавшего летнее небо и так контрастировавшего с большими грубыми ботинками, пошитыми из чего-то похожего на замшу.       — Кто ты? — спросила я непривычно сиплым голосом.       "Что здесь забыл ребёнок?.." — лениво всплыла в сознании мысль.       Казалось, девочка услышала именно то, что хотела.       — Давай я угадаю: ты думаешь, что Волшебник должен быть старым, а ещё лучше — мужчиной, — она пожала плечами.       — Не совсем, — ответила безвыразительно.       — Ну вот видишь!       На кукольном лице незнакомки расцвела улыбка. Девочка была живым воплощением того, что многие склонны называть "ангельской красотой", пускай формулировка названия мне и не нравилась, или же "самой невинностью", что также было спорным словосочетанием. Вот она — добрая фея в ученицах у ведьмы, лучик света в заброшенном доме. Однако...       — Ты отлично справилась, Эльга.       Её слова застали меня врасплох. "Справилась?" В памяти по-немногу светлели последние произошедшие события, но среди них не было ничего, с чем я могла бы "справиться", лишь бесконечное созерцание собственного прошлого или вовсе чего-то непонятного мне. Ни боя, ни силы воли, ни преодоления хоть каких-то трудностей, показавших бы, что я шла сюда не зря,       — Но я ведь... Ничего не сделала, — пробормотала растеряно.       Лидия — похоже, это была таки она — подняла крохотный палец к губам, призывая к тишине.       — Ты выполнила своё Предназначение, а это главное, — тон Волшебницы сменился на менторский, и она подняла всё тот же указательный палец в поучительном жесте.       Затем Лидия вдруг подмигнула мне, словно намекая, что весь этот цирк был не более, чем шуткой.       — Да, но разве я не должна была сразиться с Сущностью, или что-то в этом роде? — я окончательно потеряла контроль над происходящим, и в словах прозвучала крупица агрессии — единственное, что я могла выставить в качестве защиты перед этой её чрезмерной фамильярностью.       "Почему Волшебница похожа на девчонку, решившую поумничать?"       — Ты уже победила её — там, за Гранью, — проговорила Лидия, нарочно делая акцент на каждом слове, — И сейчас счастливо вернёшь домой. Твоя миссия выполнена!       "Всё закончится сейчас?!"       Волшебница бросила на меня ещё однин добродушно-поблажливый взгляд, и тогда я поняла.       Её глаза были слишком чисты, слишком контрастны в своём холодном блеске морозный стали на укрытом загаром лице; Казалось невозможным, что хоть кто-то из людей может обладать столь пугающе светлым взглядом. Странными были её действия, неуместные смешки и улыбки, манера движений: слишком эмоциональные даже для восьмилетней, они казались театральными. Неестественными. Фальшивыми...       "Передо мной стоит не ребёнок", — вспыхнула почти паническа мысль, но тут Волшебница подняла руки, приступая к сотворению заклятия.       — Нет, погодите немного! — воскликнула с непонятным страхом, — А что с рики, ни больше не уязвимы для комаров? Пророчество... засчинано? — мой голос внезапно ослаб, снизойдя почти на шепот.       "Засчитано. Как квест в игре."       — Конечно, — коротко ответила Лувана.       Вокруг неё проявились лилово-розовые нити магии — такие я не видела прежде — и, повинуясь беззвучному приказу создательницы, устремились ко мне, лозами плетясь по воздуху. Не зная, почему, я непроизвольно старалась увернуться от их, смотря на Волшебницу едва ли не с отчаянием, но не находя что сказать. Паутинки света окружили меня, подступая ближе, и, замерев на миг, словно Волшебница нарочно хотела выдержать паузу, окутали сияющим коконом.       Но, едва коснувшись, они начинали рваться с резким звуком электрического разряда, разлетаясь по комнате как от порыва ураганного ветра и во мгновение пропитав всё вокруг тошнотворным запахом гари. Обрывки колдовства тлели и исчазали, будто, утратив связь с хозяйкой, испепелили сами себя, и Волшебница покачнулась, словно от ударной волны, которую я почему-то не ощутила.       Зашелестели страницы распахнутых книг, пару тяжёлых томов с грохотом упало на пол, а самолёт пленённой птицей забился под самым потолком. Среди всего этого безумства неприрывной сиреной звенел звук сродни лопнувшкй струне.       Что-то треснуло у меня на груди, и я рефлекторно прижала ладонь к тому месту, ощутив, к счастью, только плотную ткань под пальцами.       Я замерла, боясь сделать лишнее движение. Опасалась, что, поступив так, навлеку на себя будущую вокруг стихию, суть которой понимала не до конца, как не понимала и большинство происходящего, уже в который раз. Единственное, что было ясно сейчас — заклятие нарушено.       "Да что за чертовщина здесь творится?!" — я взглянула на взвихрившиеся клубы пыли, на краткий миг увидя средь них лицо Луваны, охваченное растеряностью, даже неким страхом, словно впервые за это время что-то пошло не так. В следующую секунду девочка раскинула руки и, словно ставя точку в царящем хаосе, топнула ботинком по рыжим доскам. Буря мгновенно утихла, покоряясь истинному могуществу Луваны — неизменной госпожи этого дома и места.       Немногим позже утих и звон.       На пол облетевшей листвой опускались вырванные страницы книг и заметок: абзацы рукописного текста, вскрытие неизвестного животного, ещё один пёстрый узор уравнений...       Лувана упёрлась руками в бока — она словно вновь стала деловитой девчонкой Лидией с бантиками на плечах.       "Знает ли она, что я догадываюсь..." — и тут я, спохватившись, принялась лихорадочно искать в воротнике шнурок с амулетом, и, наконец найдя, тут же поднесла к глазам.       Через каменную гладь пролягла трещина. Она была всего одна, но рассекала текст широкой чёрной полосой поверх символов и их значений. Небесный свет оберега, его сердце и душа, угас, оставив на моей ладони кусок мёртвого камня с рунами на чужом языке.       Рука задрожала. Я вдруг явственно почувствовала себя игрушкой в руках Луваны, будто потеря магии амулета равнялась потери благословения Селены; оно же казалось последним залогом того, что в конце "всё будет хорошо": я была лишена Предназначения, напутствия — теперь уже ничто не защищало мою судьбу. Подобное существование успело забыться, и было сложно быстро осознать всё то, что может последовать далее.       — Кажется, твоя подруга решила доставить нам неубоств, — услышав голос, я вздрогнула и подняла глаза на Волшебницу, которая, склонив голову набок, перевела ледяной взгляд уже на меня, — Напомни-ка, её, кажется, звали Селена?       Слова Волшебницы уже в который раз приняли внезапный оборот, сбивая с толку и заставляя чувствовать себя глупцом, не способным понять и малую долю того, что ясно видела она. Вместе с внешним видом говорившей и её подчёркнуто наивной манерой общения, мне это казалось изощрённой попыткой Волшебницы показать собственное превосходство. Возможно, теперь я была к ней излишне скептична, но мелькавшие то там то тут отблески фальши в её действиях невольно заставляли подвергать сомнениям каждую фразу.       — Она не моя подруга, — ответила настороженно, пытаясь незаметно спрятать амулет под одежду.       — В любом случае, моя скучная жизнь наконец-то получила разнообразие, — Волшебница несколько преувеличено пожала плечами и громко вздохнула, но после вдруг встрепенулась, — Кажется, у меня гости.