Клеймо

Глава 4. Красный кнут

Don’t Die On Me — Chris Benstead

Всю оставшуюся ночь «коллеги» смотрели на меня по-разному. Кто-то поздравлял с сомнительной радостью, кто-то бросал высокомерные взгляды, а некоторые вовсе оставались безразличными. Их реакция ставила меня в тупик. Почему они так на это реагируют? Что хорошего в статусе «личной наложницы»? Да, возможно, теперь мне не придется каждую смену принимать новых клиентов. Но разве это меняет суть? Всё равно придется покорно подчиняться, снова и снова отдавая себя одному и тому же человеку. Не по любви, не по желанию, а лишь потому, что так нужно. В итоге ты остаешься тем же — средством для удовлетворения чужих потребностей. Просто проституткой. Позже Дия раскрыла мне причину странного поведения девчонок. Оказалось, сколько бы они ни пытались привлечь внимание Амена Колдмэна и заманить его в красную комнату, он оставался равнодушным. А со мной всё оказалось иначе. Я была у него первой. Какая удача! Мой первый мужчина — мой насильник. А я — его первая шлюха. Во всяком случае, в этом заведении. Иронично, не правда ли? Кучеряшка была куда более восторженной из-за моего нового статуса, чем я. Она утверждала, что принадлежать мужчине с таким положением, это лучший из возможных вариантов. Может быть. Если только он перестанет принуждать меня к близости. Но стоило мне заикнуться о том, чтобы он больше меня не заказывал, как Колдмэн, словно назло, закрепил за собой право на меня. Я уверена, что разозлила его этими словами. И расплачиваться за них мне придётся. Телом. Ненавижу! Однажды вечером Дия рассказала, как оказалась в Рейдже. Я не знала, кому из нас повезло меньше. Ей было всего пятнадцать, когда Реммао нашел её на улице, раздающей рекламные листовки для какой-то захудалой забегаловки. Он пообещал ей работу и хорошие деньги, но не удосужился объяснить, чем именно придётся заниматься. Да ей тогда и не было важно. Нужно было кормить тех, кто ждал её дома — четырёхлетнего брата Кайла и вечно пьяную мать, которая никак не могла пережить смерть своего любовника. Они жили в крохотной съёмной квартирке с облезлыми стенами, и единственная мысль о том, как их прокормить, затмевала всё остальное. Нужда в деньгах заставила её почти сразу согласиться на предложенные условия. Первым клиентом, лишившим её девственности, стал владелец борделя — Геб Рейдж, отец Аша Рейджа. На протяжении трёх лет этот старик насиловал ребенка, пока не передал управление сыну и окончательно не перестал появляться здесь. Теперь я начинаю понимать, почему она рада принадлежать одному клиенту. Ведь четыре года она отдавалась на пользование разным мужикам, не считая Геба, мать его, Рейджа. Кажется, я начала принимать правила этой «игры». Происходящее больше не казалось таким уж страшным. Когда понимаешь, что в этом варишься не только ты, всё воспринимается иначе. Легче? В следующие дни я многое узнала о своём месте работы. И самое пугающее — эта информация перестала вызывать ужас. Неужели я скоро, как Дия, начну видеть во всём происходящем нечто нормальное? Оказалось, что пользоваться красной комнатой могли только VIP-клиенты — узкий круг «больших» авторитетов, близких к хозяину. Они могли выбрать любую из нас. Статус или должность значения не имели. Барменша ты, стриптизёрша, официантка или уборщица — клиент захотел, и ты подчиняешься. И это касалось не только девушек. В ход шли все. Таковы были условия труда. Заработанные деньги распределялись только среди тех, кто добровольно подписался работать здесь. Они были в большинстве. Таких, как я, — тех, кто оказался здесь не по своей воле, — было совсем немного, может, человек десять. Нам почти не позволяли общаться друг с другом, поэтому расселяли в комнаты с теми, кто с радостью согласился на это безумие. Нижние два этажа напоминали настоящий концлагерь. Бетон, бетон и ещё раз бетон. Голые серые стены, от одного вида которых пробирал холод. Искусственный, резкий свет, который со временем начинал раздражать глаза — они слезились и болели. Ни одного окна, ни малейшего намёка на свежий воздух. Только давящая на грудь замкнутая серость. Здесь было всё необходимое для существования. Оснащённые душевые и туалеты, множество комнат с двумя или тремя койками. Даже маленький спортивный зал с современными тренажёрами. И, пожалуй, самое удивительное — комната отдыха с огромным телевизором и мягкими пуфами. Эта комната сразу стала моей любимой. Я забывалась, когда включала какую-нибудь незамысловатую комедию. Кормили нас вполне прилично, гораздо лучше, чем в приюте. Еда была вкусной и качественной, приготовленной из хороших продуктов. Не той безвкусной, пластмассовой субстанцией, которую мы ели в приюте. Правда, добавки не полагались — всё ради поддержания идеального тела. Всё для них, для клиентов. Раз в неделю нас, «обслуживающий персонал», посещал врач — Ливий. Он ставил капельницы, называя их с улыбкой «витаминками». Говорил, что это нужно для поддержания жизненных сил, бодрости и хорошего настроения. Что на самом деле он вводил нам в вены, знал только он сам. Кроме того, Ливий осматривал девочек, которых лишали девственности с последствиями, как это случилось со мной. Или тех, кого безжалостно насиловали съехавшие с катушек клиенты под наркотой, оставляя глубокие разрывы, как наружные, так и внутренние. Он охотно зашивал следы преступления, возвращая нас в строй. Ливий был рад увидеть меня живой. Ведь не очнись я, сдох бы он, от рук хозяина. По крайней мере, так сказала Дия. Он поинтересовался моим самочувствием и предложил осмотр. Но я решительно отказалась, сославшись на отсутствие половых актов. Ложиться снова на кресло и раздвигать ноги перед посторонним мужчиной было последним, чего я хотела. Он заметно погрустнел, когда не смог меня уговорить даже в профилактических целях… Наверх я поднималась только для репетиций. Кстати, да, теперь мне предстоит выступать на сцене. Каждый день был похож на другой. Подъём в полдень, потому что клуб работал до шести утра. Пара часов для себя: душ, тренировка в зале или просто время для отдыха. После еды начинались репетиции, которые продолжались до самого вечера. Постановка номеров, оттачивание элементов. Новичков учили разносить напитки. Уборщицы тщательно вылизывали зал, готовя его к ночным часам. Жизнь в «Рейдж» кипела днём не меньше, чем ночью. Я немного расслабилась. Реальность больше не казалась такой угнетающей. Танцевать мне действительно понравилось. Несмотря на то, что номера были откровенными, я пыталась думать, что это просто танец, просто движения, просто партнёры, с которыми у меня ничего не будет. Просто работа. Неделя прошла спокойно. Меня не принуждали ни к чему, и даже без наркотиков обошлась. Я поглощалась танцем, жила моментом. Со временем интимные движения в ходе номера перестали вызывать отвращение. Клиент, которому я принадлежала, больше не появлялся. Каждую смену я с замиранием сердца искала его взглядом по залу, надеясь не встретить. Так оно и было. Этот факт меня невероятно радовал. Еще один день в копилку, когда меня не насиловали — так я мысленно рассуждала. Босс приезжал несколько раз в неделю, но надолго не оставался. Я всё так же избегала его, избегала любого контакта, даже зрительного. Когда он появлялся в зале во время репетиций, моё сердце начинало бешено колотиться, а тело сковывалось от испытываемой тревоги. Он проходился взглядом по нам, пока поднимался на второй этаж, а я пряталась за другими, надеясь остаться им незамеченной. Его глаза, его яростное выражение лица и фраза «я с тобой ещё не закончил» — они преследовали меня, повторяясь в голове, как навязчивая мелодия, стоило мне увидеть его. Находясь наверху, я начала обращать внимание на происходящее вокруг. Всё здание было напичкано камерами видеонаблюдения, даже в туалете, если не считать кабин. Вход всегда охранялся двумя амбалами. Я не видела ни разу, чтобы он пустовал, даже на минуту. Одни сменяли других. Сны стали беспокойными. Стоило только закрыть глаза, как мысли увлекали меня к той двери — входной двери в этот ад. Я ощущала необъяснимое, почти безумное, желание пройти через неё, как если бы это был единственный путь к свободе. Я знала, что существует другая жизнь, нормальная, полная света и воздуха. Ещё в «Надежде» я верила в это. И никогда не теряла надежды, что когда-нибудь я смогу её познать. Будучи ребёнком, я не могла покинуть стены приюта, да мне и некуда было идти. Там была Альма, та, рядом с которой мне было спокойно и тепло. Моя Альма… Где она сейчас? Жива ли вообще? Что с ней сделала сеньора? И увижу ли я её снова? Эти вопросы терзали меня, и в их бесконечном повторении я находила странное утешение — хотя бы память о ней оставалась живой. И каждый раз, закрывая глаза, я мечтаю о свободе — о той, которую никогда не знала, которую даже не могу вспомнить. Всю свою жизнь я живу в страхе, и это чувство, словно старая ржавчина, разъедает меня изнутри. С каждым днём оно становится сильнее, постепенно подтачивая моё желание бороться, желание вырваться. Меня бросает из стороны в сторону, как щепку в бурной реке. Я устала от такой жизни. И порой мне кажется, что самое лёгкое — это просто исчезнуть, позволить себе «уйти»… Но после того, что случилось в кабинете хозяина, осознала одну важную вещь: я не хочу умирать бессмысленно. Эти люди ничего не потеряют. Потеряю только я — свою надежду, свою жизнь, своё право быть собой. Право жить так, как я хочу, так, как я заслуживаю. Лежа на кровати, я вновь и вновь представляла эту дверь — высокую, железную, черную, без окон. Она казалась для меня недосягаемой, чем-то запретным. Нам даже смотреть в её сторону не позволяли. Тем не менее, я ничего не могла сделать с невыносимым желанием пройти через нее, но это было невозможным. Причиной пробуждения с заплаканным лицом стал кошмар. В нем я была в кабинете хозяина. Стояла на коленях перед ним, с пистолетом во рту. Стук в дверь не последовал. Реммао не появился. Я не замерла. Меня не вырубили. Вместо этого я, заливаясь слезами и закрыв глаза, покорно принимала член хозяина. Точнее, он яростно насаживал меня на него. Безжалостно, глубоко, вызывая рвотные спазмы. Я была тряпичной куклой в его руках, безвольной, лишённой свободы, лишённой смысла, которой он легко управлял. Нет! Все, что здесь происходит, — это безумие. К нему невозможно привыкнуть. Нельзя подобное допускать! С этой мыслью я вскочила с кровати, направляясь к ванной, чтобы ополоснуть лицо и попытаться успокоиться. Но, подойдя к двери, услышала громкие стоны. Женские жалостные, в такт с низкими мужскими хрипами. Я замерла. Первым порывом было вернуться в свою комнату, спрятаться, сделать вид, что ничего не слышала. Но затем меня захлестнуло другое чувство — может, одной из девочек нужна помощь? Может, её насилуют? Но как? Как я могла помочь в этом месте, где помощь сама по себе была запрещена? Не раздумывая долго, я слегка приоткрыла дверь. То, что предстало перед моими глазами, хотелось немедленно стереть из памяти, а сами глаза промыть кислотой, чтобы никогда больше не видеть подобного. Реммао, стоявший с голым волосатым задом, который вдалбливался в Нейт, лежавшую на раковине с задранной юбкой. Он с силой вжимал её лицом в зеркало и рычал ей в щеку, а она, казалось, наслаждалась этим, тихо скулила: «Ещё… ещё…». Я зажала рот, пребывая в шоке от увиденного. Впервые своими глазами наблюдала соитие, да еще и такое отвратительное. Это было мерзко, чуждо, словно сцена из кошмара. Пока меня никто не заметил, я решила скрыться. Шаг за шагом, словно в тумане, я прошла мимо своей комнаты. Не знаю почему, но мне вдруг захотелось подняться наверх. Там, казалось, воздух другой, пусть даже это всего лишь иллюзия. Зал встретил меня пустотой и тишиной. Сегодня понедельник — единственный день, когда клуб закрыт и не принимает гостей. Словно весь мир замер, выдохнув после ночной вакханалии. Я снимаю обувь, не желая, чтобы кто-то услышал мои шаги, и на цыпочках двигаюсь вперёд. Куда иду, зачем и почему? Я не знаю. Всё, что остается, следовать за этим импульсом, который поднимается где-то изнутри, из глубин, о существовании которого я даже не подозреваю. Сверху раздаются шаги. Я застываю, как загнанный зверь, а затем, подчиняясь инстинкту, стремительно забегаю за барную стойку и присаживаюсь на корточки. Сердце колотится так громко, что, кажется, его стук слышен на весь зал. От волнения пот проступает на ладонях. Если меня поймают, даже думать не хочу, какое наказание последует. Шаги становятся всё ближе. Кто-то спускается по лестнице, и я задерживаю дыхание, прижимая к себе колени, чтобы хоть как-то унять дрожь. Этот кто-то проходит совсем рядом, не замечая меня, и направляется прямо к выходу. Я тихо, почти бесшумно, выдыхаю, вытянув губы трубочкой, стараясь не выдать себя. Выброс адреналина заставляет сердце биться в бешеном ритме. Немного выждав, уверяясь, что меня никто не видит, осмеливаюсь вынырнуть из своего укрытия. Дальше решаю следовать за человеком, кто бы он ни был. Кровь бурлит в жилах, как расплавленный металл. Это не похоже на страх, скорее, на азарт, замешанный на безумии. У меня нет времени думать о последствиях. Нет времени даже понять, зачем я это делаю. Всё, что остаётся, — идти вперёд, поддавшись этому необъяснимому порыву. Я резко останавливаюсь и прижимаюсь спиной к холодной стене. Осторожно выглядываю из-за угла, чтобы увидеть, что происходит. Вижу высокого мужчину, с пучком тёмных волос на голове. Он стоит спиной ко мне, и разговаривает с охранником, держа в руке ключи. — Иди, подгони мою тачку, — бросает он, протягивая их амбалу. Голос звучит низко, с властными нотками, от которых внутри всё сжимается. Я замираю, стараясь не выдать себя. Задерживаю дыхание, но от напряжения тошнота подкатывает к горлу. Моё тело охватывает дрожь — неуправляемый мандраж, который я не могу унять. С каждым мгновением становится всё сложнее оставаться незамеченной, но я не двигаюсь, слившись со стеной, словно она — единственное, что защищает меня. — Я не могу покинуть пост, вы же знаете, мистер Браун. Босс разозлится, если узнает, — голос охранника дрогнул, выдавая его волнение. Он явно нервничает, но всё же старается держать себя в руках. Стоящий перед ним мужчина, мистер Браун, выглядит человеком важным, даже властным, но, несмотря на это, страх перед боссом явно перевешивает в душе охранника. Его взгляд заметно метается, словно он ищет выход из этой неприятной ситуации. — Не беси меня! — голос мистера Брауна резко повышается, хлестнув, словно удар. — Сейчас я разозлюсь! Немедленно взял ключи и побежал за машиной! Мужчина протягивает ключи ещё раз, и становится ясно, что он не привык к отказам. Его тон настолько резкий, что, кажется, воздух между ними наэлектризован. Охранник мгновенно заливается краской и начинает переминаться с ноги на ногу. Ещё немного колеблется, но в итоге подчиняется приказу. Он забирает ключи и молча уходит, оставляя мистера Брауна наедине с тишиной… и со мной, о существовании которой он даже не подозревает. Я всё ещё стою там, где застыла, прижавшись к стене, словно приросла к ней. Каждая мышца в теле напряжена до предела, и я боюсь даже дышать, чтобы не издать ни единого звука. В голове начинает крутиться сумасшедшая идея, дерзкая, полная риска. Нет! Я её не реализую. Это безумие! Я ещё жить хочу. Хочу ведь? Мысленно пытаюсь убедить себя вернуться в бункер. Вернуться в безопасное, пусть и мучительное, существование. Лечь в свою холодную постель и закрыть глаза, притвориться, что ничего не происходит. Хозяин ясно дал понять, что за глупости я поплачусь. И сейчас это глупость. Я закрываю глаза и медленно выравниваю дыхание, стараясь унять хаос в своей голове. Весь мой разум кричит, что нельзя совершать ошибку, нельзя подвергать себя опасности. Но где-то в глубине души тлеет искра протеста, которая отказывается угаснуть. Я снова осторожно выглядываю из-за угла. Мужчина направляется к выходу, его шаги глухо отдаются в пустом зале. Через мгновение дверь за ним закрывается, и я остаюсь одна. Мой взгляд прикован к черному прямоугольнику. Он словно дразнит, разделяя меня и свободу. Стальная преграда, за которой простирается мир, которого я давно не видела, не чувствовала. Что делать? Меня буквально распирает изнутри. Мозг кричит: «Стой! Это безумие, остановись, пока не поздно!» Но сердце… Сердце шепчет, что это мой шанс. Единственный. Я тяжело сглатываю, ощущая, как ладони покрываются потом. Надо решаться. Сейчас или никогда. — Чёрт! — шепчу себе под нос, сжав кулаки. Логика сопротивляется. Она знает, что это — точка невозврата. Но огонь внутри, тот самый, который не даёт мне покоя, вдруг вспыхивает с новой силой. Моя решимость крепнет с каждой секундой. Я выберусь отсюда. Что бы ни случилось, должна попытаться. Больше не могу оставаться в этой клетке. Я оглядываюсь, стараясь поймать малейшее движение, малейший звук. Тишина. Никого. Убедившись, что одна, почти не дыша, устремляюсь к двери. Останавливаюсь перед ней, прижимаю ухо к холодному металлу и прислушиваюсь. Слышу отдаленный голос мужчины, лениво напевающего что-то бессмысленное.

As We Fall — Klergy, Katie Garfield

Трясущаяся рука осторожно тянется к ручке. Я медленно нажимаю на её, стараясь не издать ни единого звука. Дверь поддаётся, и едва заметный просвет открывается передо мной. Через эту узкую полоску свободы я вижу его спину. Мужчина стоит рядом с дорогой, что-то разглядывая, и не обращает внимание на окружающее. За его плечами раскинулась улица. Настоящая улица! Свежий воздух прорывается сквозь щель, касаясь моего лица. Свобода. Она так близко, всего в одном шаге. Всё, что меня разделяет с ней — дверь и страх, который цепко держит меня за плечи. Задерживаю дыхание. Всё моё тело напряжено до предела. Это шанс. Мой единственный шанс. Я медленно, практически беззвучно, приоткрываю дверь чуть шире. Холодный ночной воздух касается моей кожи, словно проверяя мою решимость. Делаю первый шаг, потом ещё один. Брюнет ничего не замечает, его внимание полностью сосредоточено на экране телефона. Он лениво шагает влево, размахивая ногами, будто весь мир принадлежит ему. А я, напротив, двигаюсь в противоположную сторону, на носочках, бесшумно, как призрак. Пройдя несколько метров, я бросаюсь вперёд. Моё сердце, кажется, вот-вот вырвется из груди, но я начинаю бежать. Широко, быстро, без оглядки, как будто от самого ада, в котором прожила слишком долго. Скорость растёт, дыхание рвётся на клочки, а в голове звучит единственная мысль: «Беги, пока не поздно! Это твой шанс. Твоя единственная возможность вырваться из этого кошмара». Мир вокруг расплывается, превращаясь в смазанное пятно. Я бегу, словно из рук ускользает билет в лучшую жизнь, хотя так оно и есть. Мой взгляд устремлён только вперёд, и ничего вокруг больше не существует. Я несусь, как будто за мной гонится сама тьма, не осознавая ни звуков, ни образов. На всё остальное просто нет времени. Босые стопы не чувствуют боли, я бегу так, словно за спиной выросли крылья, а ноги не касаются земли. Кажется, я не ступаю — лечу. Ветер гуляет в волосах, спутывая их, холодит оголенную кожу, покрытую испариной. Короткая сорочка развевается, скорее всего, оголяя ягодицы. Но мне на это сейчас так наплевать. Я на свободе, и это самое главное. Я не знаю, сколько времени бегу. Кажется, что прошла целая вечность. Надо бы свернуть, спрятаться, исчезнуть. Впереди вижу перекрёсток. «Перебегу его и сверну направо. Там я смогу укрыться», — мелькает в голове. Когда ноги ступают на перекрёсток, из ниоткуда появляется машина. Визг тормозов, и я не успеваю остановиться. Моё тело с грохотом врезается в боковую дверь. Острая боль сковывает тело, она будто отрезвляет меня. Отскакиваю назад, хватаясь за бок, но тут слышу позади низкий тяжёлый бас, полный угрозы. Резко оборачиваюсь, и сердце проваливается в пятки. Амбал несётся в мою сторону, крупный, с яростью в глазах. Его шаги тяжелые, но невероятно быстрые. Проклятье! — Стой, дрянь, я тебя все равно поймаю. Он недалеко. Когда он меня заметил? Когда успел? Почему я не слышала? Чёрт! Долго не думая, начинаю тарабанить в пассажирское окно автомобиля. — Откройте! Впустите меня, пожалуйста! Умоляю! — судорожно кричу в тонированное стекло в надежде, что сумею спастись. Человек внутри мог бы увезти меня отсюда куда-нибудь. Подбросить. Дальше я нашла бы выход. Дверь открывается. Ускользающая надежда вновь теплится в груди. Я запрыгиваю внутрь и захлопываю дверь. — Ты куда несешься, дура, совсем ёбнутая? Жить не хочется? — пропускаю мимо ушей оскорбления и возмущения водителя. — Пожалуйста, спасите! Увезите меня отсюда! Мне нужна помощь! За мной гонятся! — говорю тому, кто внутри, а сама смотрю в окно на приближающегося мужчину. Заведенный автомобиль не трогается. Не понимаю, почему? Поворачиваю голову и вижу знакомое лицо. Понятия не имею, где раньше его видела, но сейчас это совершенно не важно. Хватаю его за руку, трясу ее, и всем своим видом показываю, что нуждаюсь в его помощи. — Меня похитили и держат насильно! Пожалуйста, увезите меня подальше отсюда! — его взгляд с меня перемещается на окно сзади. Повторяю за ним и поворачиваю голову, а там — охранник, которому до машины осталось добежать несколько метров. Ну вот, сейчас он добежит, а этот тормоз не понимает, что надо трогаться немедля. — Да трогайтесь вы уже! — жалостливыми глазами смотрю на него, а он в ответ хмурится. До слуха доносится щелчок, как трещина в тишине. В спину бьет холодный ветер, как удар по нервам. Моя рука оказывается в чьей-то грубой хватке, и я, не в силах сопротивляться, вываливаюсь из машины. Это как в кошмаре, где пытаешься убежать, но ноги не слушаются. — Вот ты и попалась, сука, — мразь злостно рычит в ухо, крепко сжимая мою руку в своей огромной ладони. Каждая клеточка тела кричит, но без звука. Пустыми глазами я неотрывно смотрю на кретина, который сидит за рулем, на билет, что ускользнул из рук… — Извините, мистер Браун, она наша, я её забираю, — нагибается и с одышкой говорит. Мистер Браун. Только теперь я понимаю, насколько безжалостна судьба. Она не просто ударяет — она издевается, смакуя каждую свою победу. На что я надеялась? Чем думала, когда решила, что удача хоть раз окажется на моей стороне? Наивная дура! Только я могла сесть в машину к такому же уроду, как Рейдж! Я была так близка… Один шаг, одно мгновение — и всё могло сложиться иначе. Но нет. Судьбе этого было мало. Она вела меня, давала надежду, чтобы потом с особой жестокостью сбросить в пропасть. Злость достигает максимума и накатывает волной. Выплескиваю ее в виде оглушительной пощечины, что эхом отдается в воздухе. — Как вы меня достали! — кричу так, что голос срывается на хрип, и начинаю бить его, куда только могу дотянуться. Удар за ударом, хаотично, яростно. Но этот идиот, что намертво вцепился в меня, словно не чувствует боли. Его руки внезапно захватывают мои запястья, железной хваткой стискивая их. В одно движение он оказывается за моей спиной, обвивает меня, лишая возможности двигаться. Я бьюсь, пытаюсь вырваться, но всё тщетно. Он поднимает меня, словно куклу, обездвиженную, беспомощную, и уверенно несёт обратно. — Помогите! Меня похитили! Пожалуйста! Кто-нибудь! Умоляю! — воплю со слезами на глазах, а горло обжигает отчаяние. Извиваюсь в руках громилы, дергаю ногами, наношу бесполезные удары, мотаю головой в стороны. Но улица словно вымерла, и мои крики растворяются в воздухе. Несколько людей перешептываются, оглядываются, но никто не осмеливается подойти. Сегодня тот день, когда надежда во мне умерла, рухнула, рассыпалась тысячами острых осколков, словно тонкое, давно треснувшее, стекло. Я ненавижу эту жизнь! Презираю каждого, кто вплел в нее столько боли! Сил больше нет. Внутри все выжжено. Я откидываю голову, упираясь затылком в грудь человека, который держит меня так, будто возвращает в стадо, где нет ни воли, ни права на себя. Перед глазами раскинулось черное бескрайнее небо. Никаких звёзд, никаких проблесков света. Всепоглощающая бесконечная тьма. Оно до боли похоже на мою жизнь. Такое же глухое, холодное и безнадежное. Черный — цвет моей судьбы. У входа нас встречает разгневанный Реммао. Его лицо источает раздражение. — Неси её вниз и уебывай! Ты уволен! — бросает он, даже не глядя в мою сторону. Его голос звучит, как удар плетью, холодный и категоричный. Развернувшись, он уходит. Поднимается на второй этаж. Пешка побежала докладывать моему палачу о неудавшемся побеге. Хм, ночь обещает быть неспокойной. Усмехаюсь сама своим мыслям.

***

Влажные шлепки ударяющихся двух тел смешиваюся с громкими женскими стонами, заполняя стены кабинета Аша Рейджа. Он безжалостно трахает одну из принадлежащих ему шлюх, нагнув на своем столе. Рейдж вдалбливается в податливое тело на бешеной скорости. Довольно смотрит на свой член, заполняющий далеко не узкую промежность. Намотав темные пряди на кулак, он насаживает её на себя. Проявляет грубую власть, заставляя подчиниться. — Прогнись нормально, блять! — он притягивает её на себя и погружает четыре пальца ей в глотку, перекрывая дыхание. Лицо девушки искажается, и она хватается за мужские запястья, еще больше раздражая своего хозяина. — Убрала руки, блять, пока я тебе их не оторвал. Он достает свои пальцы и с грохотом впечатывает её лицом в стол. Удар оглушает, мир перед глазами девушки начинает расплываться, контуры растворяются, уступая место вязкому мраку. Тонкая струя крови медленно течёт из её носа, растекаясь по лакированной поверхности, и остается незамеченной Рейджем. Страх, что перед ним испытывают, для него словно наркотик, вызывающий прилив яростного удовольствия. Он живет ради того, чтобы видеть, как перед ним склоняются, как ломаются. Покорность — бессловесная, абсолютная, и есть его главная потребность. Он не терпит сопротивления, не признает отказов. Ярость в нём вспыхивает мгновенно, словно всполохи пламени на сухой земле. Один неверный взгляд, одно слово — и здравый смысл исчезает, затопленный безудержным гневом. Для Рейджа это не просто проявление силы. Это суть его самого, способ почувствовать своё превосходство, утвердиться в своём мрачном праве повелевать. Стук в дверь кабинета отвлекает от процесса: — Кто? — рявкнул босс. В дверях появляется Реммао. Его лицо сохраняет привычное хладнокровие даже при виде хозяина, стоящего без штанов, увлечённого удовлетворением себя. — Я хоть раз могу спокойно поебаться, блять?! — рявкает Аш, его раздражение вспыхивает мгновенно, словно спичка, и обрушивается на подчинённого. — Меренс пыталась сбежать. Её поймали вовремя, я велел отнести вниз. Что прикажете делать? — Реммао стоит невозмутимо, словно всё происходящее для него рутинная часть работы. — Вот мелкая дрянь, — Аш морщится, его лицо перекошено гневом, а верхняя губа подёргивается в рваном уродливом движении. — Подвесь её. Я закончу и спущусь. Слова даются ему легко, как будто это обычный рабочий вопрос. Он продолжает трахаться, не сбавляя ритма, словно ничего не произошло. Реммао, коротко кивнув, исчезает за дверью, оставляя хозяина завершить начатое. Дверь закрывается, и Рейдж ускоряется, жестко схватив смуглые бедра. Он утробно рычит и изгибается, сжимает кожу под пальцами до синяков. Втрахивает её в стол, входя по самые яйца. Проделав последние фрикции, он всем весом наваливается на тело девушки. Надо отдышаться. Убирает с лица кудрявые волосы и целует в висок. После выпрямляется и высовывает свой член из нее. Притягивает неподвижное тело за волосы и кидает на пол. Натягивая штаны, он с оскалом смотрит на распластавшуюся голую Дию и облизывается.

Эва

Охранник со мной на руках проходит через дверь на минус втором этаже, которую я никогда не замечала, и спускается вниз по лестнице. Мы оказываемся в сыром темном подвале, освещённом лишь тусклым светом одной лампочки. Здесь влажно, холодно и стоит отвратительная вонь. Это место напоминает пыточную, словно создано для того, чтобы ломать людей. С потолка свисают железные цепи, на концах которых оковы, а сами цепи вбиты в стены. Вот оно, кажется, и есть, моё последнее место. Теперь остаётся только ждать. Ждать своего палача, хозяина. Амбал приковывает меня за запястья и подвешивает, натягивая цепь так, что я едва дотягиваюсь до пола кончиками пальцев ног. Железо болезненно впивается в кожу, но я не обращаю на это внимания. Все мои мысли сосредоточены на нём. Он скоро придёт. С каждым мгновением паника растёт, заполняя меня целиком, сбивая дыхание, не давая покоя.

***

Liver Lungs Spleen — Chris Benstead

Железная дверь с противным скрипом медленно открывается. Из тьмы появляется Аш Рейдж. Он идёт вальяжной походкой, руки убраны в карманы брюк. Остановившись напротив меня, он испытывающе смотрит в глаза. Его бледное лицо остаётся холодным и бесстрастным, но глаза — в них пылает неугасимый огонь, готовый охватить всё вокруг. Он смотрит на меня, и я чувствую, как его взгляд пронзает насквозь. Мои собственные глаза, полные отчаяния и страха, не скрывают ничего, но я сжимаю кулаки, стараясь не поддаться. Он молча вытаскивает руки из карманов и начинает медленно, почти лениво, расстёгивать ремень, каждый лязг которого дробит остатки моей уверенности. Быстро приходит понимание, какой вид наказания он выбрал. Паника подступает, учащая дыхание, но я не могу показать ему свою слабость. Я не могу позволить себе сломаться перед ним. Он наматывает ремень на кисть, оставляя висеть пряжку, а глаза не сводит с меня. Делает шаг, приближаясь вплотную. Приходится задрать голову выше. В следующую секунду он хватает платье и разрывает его на две части, открывая себе вид на моё обнаженное тело. Остатки ткани, которые висят на плечах, он с легкостью срывает, и я остаюсь стоять в одних трусах. Громко сглатываю, и это не ускользает от его внимания. Хозяин проходится жадным взглядом по груди, животу и ниже, а после возвращается к лицу. Поднимает кисть с ремнем, тыльной стороной надавливает на грудь, задевая сосок, отчего кожа покрывается тысячами мурашек. На его лице выгибается бровь, а губы растягиваются в наглой ухмылке. Он обходит меня и останавливается сзади. Слышу характерный звук натягивающейся кожи, орудия пыток. Отпускаю голову, закрываю глаза и стискиваю челюсти. Морально готовлюсь, знаю, что последует дальше. — Считай, — строгим голосом приказывает. Первый звонкий хлесткий удар прерывает тишину, заставляя издать сдавленный стон сквозь зажатые губы. Кожа на ягодице горит. — СЧИТАЙ, СУКА! — он кричит, злость его вырывается наружу. — Один, — произношу и выдыхаю, расслабляясь, глубоко дышу ртом. Дальше следует подряд два удара. Я не сдерживаюсь и вскрикиваю от боли. Пряжка впивается в кожу, оставляя жгучие раны. — СЧИТАЙ, ТВАРЬ! — с каждым ударом он только заводится, размах становится больше. — Три, — вымученно говорю дрожащим голосом. Следующие четыре удара приходятся на спину, после которых стекают горячие дорожки крови. Челюсти стиснуты до скрежета зубов. Реву в голос, не сдерживаясь. Обезумев, он остервенело хаотично хлестает, а я уже не считаю. После десяти сил вести счет не остается. Хозяин вновь и вновь бьет в те места, где уже сочатся раны, углубляя их. Волосы, спадающие на спину, забиты в мясо, причиняя еще больше боли. Бедра, ягодицы, спина пылают огнем, пульсируют, шипят от открытых ран. Боль в ребрах невыносимая, будто их переломали. Слезы, сопли, слюни — все смешалось, делая лицо влажным. Подонок, кажется, выдохся, он остановился на несколько секунд. Только слышно его шумное дыхание и мои вопли. Я не буду его умолять прекратить. Он этого и ждёт, моего покорения. Палач плотно приближается, касается меня всем телом. Его рубашка мгновенно липнет к ранам, впитывая в себя кровь. Большая горячая ладонь ложится и обхватывает мою шею. Полушепот доносится до слуха: — Милая, ты слишком рано сдаешься, я еще тобой не наигрался, — кусает мочку и оттягивает ее. Ладонь скользит выше по шее, проходится по подбородку, останавливается на губах, а большой и указательный пальцы крепко сжимают нос, перекрывая кислород, который я жадно вдыхаю. Мужская рука намертво вжимается в моё лицо, прижимая голову к его груди. Я дергаюсь, трепыхаюсь в его руках, мычу в ладонь. Он настолько сильно меня держит, что сам дрожит. Запасы кислорода в легких заканчиваются. Я пытаюсь мотать головой, чтобы скинуть кисть, хоть немного получить глоток воздуха. Не выходит. Неописуемая паника охватывает своими липкими пальцами, заставляя ощутить на себе вес мгновения, когда все кажется беспомощным и безвыходным. Глаза расширяются. Шея напрягается до предела. Горло сжимается все сильнее. Грудь вздымается с каждым разом слабее, а тело скручивается в зыбком равновесии. Все бесполезно. Сознание медленно собирается покинуть тело. Вот он, долгожданный момент. Момент который жаждала, но не от его рук. Окаменевшее тело постепенно расслабляется, оставаясь висеть в оковах и руках дьявола. Улавливаю еле слышно: — Это последний раз, когда я проявляю милость к тебе. Не испытывай моё терпение и будь умницей, — он целует висок, задерживаясь, и убирает ладонь. Три секунды понадобилось, чтобы легкие вновь расправились от поступившего жизненно необходимого кислорода. Я громко вдыхаю воздух, выныривая из лап смерти. В легких отдает острой болью. Опущенной головой безостановочно кашляю в попытке восстановить дыхательные пути. Начинаю громко выть. Как мне все это осточертело! Как этот урод смеет играть с моей жизнью? Он вновь появляется передо мной. Пальцем подцепляет подбородок, поднимая мое заплаканное лицо, которое затравленно смотрит на него, и спрашивает: — Усвоила урок? — Пошел. Ты. Нахер. Дьявольское. Отродье! — с ненавистью произношу каждое слово. Его глаза загораются в азарте. Зловещий оскал обнажает зубы, и он языком проходится по верхнему ряду. Ремень с лязгом падает на пол. Мерзавец стремительно сокращает расстояние между нами. Одна рука резко хватает волосы на затылке, другая — подбородок, и он впивается в мои губы. Мерзко, тошнотно, влажно. Он будто ест меня, сминает, кусает, а язык нагло блуждает по моему рту. Вырваться из его хватки у меня не получается. На мои вопли ему наплевать. Я ногами пытаюсь его ударить, оттолкнуть, но ничего не выходит. Одичавши хватаю зубами его губы, надеясь хоть немного причинить ему боли, если это вообще возможно, если этот ненормальный способен её чувствовать. Его рука отпускает моё лицо и ложится на спину. Он ногтями врезается в мои свежие раны, которые сам оставил, и царапает их глубоко, подцепляя рваную кожу и кровавое мясо. Я даже вскрикнуть от боли не могу из-за его языка в своей глотке, только воплю. В глазах появляются черные пятна от перенапряжения. Слезы текут в бесконечном потоке. Ублюдок немного отстраняется, слизывает влагу с щеки, и снова в ухо шепчет: — Подумай над своим поведением, милая, — чмокает кончик носа и бодро уходит, оставляя меня висеть.