Клеймо

Глава 2. Первый

cigarette burns (slowed reverb) moonvampire

Амен

День не задался с самого утра, как только получил звонок от Саамона, что поставка снега задерживается. Выстроенный моим отцом наркотрафик чистейшего колумбийского кокаина не прекращается вот уже тридцать лет. Не позволю, чтобы этот конвейер остановился на мне, придётся выкручиваться. Сегодня запланирована встреча в клубе у Рейджа-младшего — того, кто выкупает сорок пять процентов моего товара. Будет выёбываться из-за задержки, но мне похуй: ему деваться некуда. Дилера с наркотой, качественнее моей, он не найдёт. Надо набрать Тизиана, будет разряжать обстановку. В случае чего, боюсь, что не сдержусь, если встречусь с Ашем в одиночку — не смогу отказать себе в удовольствии стереть его самодовольную рожу. — Ты вечером встречаешься с Рейджем? — прерывает мысли о раздражителе Агния, она же дочь Саамона, наркобарона, не меньший раздражитель последний месяц. — Да, — поднимаю взгляд. Она стоит сонная в шёлковом халате, сложив руки под грудью. — Снова в этом шлюшьем притоне? Можно с тобой пойти? — она знает, что я никогда не соглашусь, но каждый раз не упускает возможности меня выбесить. — Нет! — хмурится, пыхтит от возмущения. Не привыкла получать отказы, единственная и избалованная дочь в семье. Только со мной это не прокатит, не в моем доме. Да, мордашкой удалась, сосёт член выносливо и ноги раздвигает по первому моему зову. Это, пожалуй, всё, что она из себя представляет. — Почему? Чтобы ты вдоволь мог натрахаться, пока я жду тебя дома? — ревнует, а меня это только утомляет. Она не в курсе, что я не пользуюсь услугами девочек Аша, но ей об этом знать не обязательно. Оставляю её без ответа, продолжаю смотреть на злое лицо и прикладываю телефон к уху в ожидании ответа друга. Она хочет вывести меня на эмоции, но знает, что сделать это не так просто. Как только слышу голос Тизиана в динамике, отворачиваюсь и отхожу к окну. Раздаётся громкий хлопок двери — Агния покидает кабинет, отлично. Договорившись с «торговцем смерти» о встрече, я знать не знал, что меня на ней ждёт.

***

Встретившись в клубе с уже обдолбанным Тизианом, мы сели за привычный стол на втором этаже. Аш не заставил себя долго ждать. Наши встречи можно было назвать регулярными, но не по дружбе — скорее, по необходимости, ведь каждый из нас был партнёром другому. — Товара в этом месяце может не быть. Советую с умом снабжать народ, — киваю головой в сторону посетителей. — Так дела не пойдут, друг мой. Или товар будет у меня в оговорённое время, или я его покупаю у другого продавца, — ухмыляется красноволосый чёрт. Хочешь поиграть? Хорошо. — Покупай, — отвечаю спокойно. Уверен, ретируется, — только имей в виду, после этого ты у меня уже ничего не купишь, — хочу встать, чтобы свалить отсюда, как вдруг хмырь выдаёт: — Колёса, органика в достаточном количестве, чтобы заменить пыль? — Бинго! Всё было куда легче, чем могло быть с его отцом. — Да, но их тоже придётся умеренно толкать, — это значило, что мы договорились. Малец никогда не посмеет пойти к другому дилеру, ведь за это он отхватит у папаши, который только недавно передал ему штурвал. Рейдж старший всю жизнь поднимал свой бизнес, превратил его в империю из пары десятков стрип-клубов по стране. Он был партнёром моего отца около двадцати лет. Я успел поработать с ним три года и знаю, как ему важно качество толкаемой ими наркоты в своих заведениях. Наши отцы сначала сошлись интересами, а именно зарабатыванием лёгких денег, затем подружились. Бизнес расширялся, увеличивались денежные обороты, в последствии появились враги. Тогда-то они и познакомились с отцом Тизиана — мистером Брауном, торговцем оружия, в народе известным как «торговец смерти». А теперь преступным миром этой страны управляют их дети. Мы — дети американского картеля. Всё это время, пока мы ведём переговоры, Тизиан занимается поглощением дури дыхательными путями, что в данный момент дико раздражает. Меня слегка настораживает слабо контролируемое им пристрастие к белым дорожкам. В эту секунду он технично ровно дозирует порошок банковской картой, вдыхает его скрученной в трубку стодолларовой купюрой и смакует, втирая пальцами в слизистую. — Тебе на сегодня достаточно, — взглядом даю понять, что ему стоит остановиться. Он это понимает и уходит в уборную. Аш поднимает левую руку и щёлкает пальцами своему псу — знакомый жест, означающий, что можно нести алкоголь. Спустя несколько минут, на дрожащих ногах, к нам поднимается девчонка с подносом в руках. Я поглощён мыслями, как подсобить ускорению отправки товара, смотрю в одну точку, затягиваясь никотином, подбираю варианты в голове. И вдруг замечаю, как поднос летит в сторону Рейджа, а за ним — официантка, которая падает прямо мне на колени. Интересно. Поворачиваю голову на голос Тизиана, что стал причиной происшествия, и снова возвращаю взгляд к девчонке. Аш яростно что-то бубнит на Тизиана, но мне было плевать на него. Картина перед глазами гораздо привлекательней: открытая длинная шея, переходящая в стройную спину, узкая талия, которую хочется сжать между ладоней, оттопыренная сочная задница, заставляющая разыграться воображение, и смуглая глянцевая кожа на сексуальных бёдрах. Аппетитная. От изучения её тела отвлекает смущённое лицо, повернувшееся ко мне. Сучка ещё и красива. Наши глаза встречаются, она смотрит кошачьими зелёными хрусталиками испуганно, а влажные губы приоткрыты, словно зазывают мой язык облизнуть их. Я неотрывно наблюдаю, как трепыхается малышка; бедром чувствую её часто вздымающуюся грудь. Она отводит взгляд, нервничает, а меня это только забавляет. Судорожно извинившись, пытается встать, но снова сползает вниз к моим ногам. Решила поиграть? Малышка ползает на четвереньках, собирает стекло, а я тем временем наблюдаю за её задом и представляю, как неистово вдалбливаюсь в него. Никогда прежде у меня не было желания спать с сучками Рейджа, но эта — исключение. На разок сойдёт. Зачем отказывать себе в удовольствии, если сама попалась ко мне? Она будет лучшим завершением этого дерьмового дня, ведь для того и нужны шлюхи. Подозвав Ёрана пальцем, я заказываю девчонку. Она конечно всё слышит. Смотрит на меня испуганными глазками, как кролик, попавший в капкан.

Эва

Сердце пропускает удар, когда я понимаю, что сказал белый мужчина. Ему нужна я. Нет! Нет! Нет! Резко отворачиваюсь, ускоряю шаг, бегу по лестницам, несмотря на неудобную обувь. Мне срочно нужно спрятаться, скрыться. Я не пойду к нему, не стану ничего делать. Но за мной уже идёт его человек. Ему велено меня подготовить. Я не дамся. Нужно добраться до нижнего этажа и там переждать. Внизу мне путь преграждает Реммао. Он смотрит на подручного альбиноса, что стоит сзади, ожидая ответа: — Босс её заказал. Грубо схватив меня за руку, Рем заводит за барную стойку, где стоит Нейт. — Её хочет Колдмэн. Дай ей, что надо, — говорит он спокойно, но хватку не ослабляет. — Колдмэн? Амен Колдмэн? Ты уверен? — удивляется Нейт. — Он же никогда… — Я не пойду ни в какую комнату! Сначала вам придётся меня убить, а только потом сможете подложить под этого амбала! — срываюсь на крик, дёргаю крепко сжатую руку, меня распирает от злости, я ведь не вещь, которой можно распоряжаться, как захотят! Патлатый рывком хватает вторую руку, а Нейт грубо поворачивает моё лицо к себе, больно сжимая щеки. Внезапно она вливает мне в рот что-то горькое и ладонью зажимает его, чтобы я не смогла выплюнуть содержимое. Противная жидкость обжигает горло, оставляя жгучее послевкусие. — Конченные ублюдки! Ненавижу! — яростно кричу. Реммао резко дёргает меня за предплечья, приближается своим безумным лицом и грозно произносит: — Ты сейчас же пойдешь в эту сраную комнату и, как последняя шлюха, удовлетворишь этого амбала. Или с тобой сделают всё, что захотят все, кто сейчас здесь находится,— он поворачивает голову и глазами показывает на зал. — Проследи, чтобы она туда дошла, — обращается к Нейт и отпускает мои руки. Смотрю на них поочередно затравленными глазами, смеюсь сквозь слёзы и тыльной стороной кисти вытираю лицо. Я пойду туда, откуда уже не вернусь прежней. Где моя жизнь разделится на «до» и «после». Иного выбора мне не дают. Не пойду сама — потащат насильно, привяжут, пока будут насиловать. Это жестокие и гнусные люди, которым плевать на мои желания, на мою жизнь, на то, что я всё ещё семнадцатилетняя… За это они даже переплатили. — Вперёд! Ты знаешь, куда идти. Я буду за тобой, — шавка утвердительно кивает, нахмурив брови.

Walls — Michael Kobrin

Не знаю, что со мной происходит, но я иду. Причём настолько уверенно, будто делала это уже сотню раз. Мрачный длинный коридор с красным освещением нагнетает дикий страх. Сердце истерично бьётся, что закладывает уши. Голова кружится, разум затуманен. Под воздействием того, что влила в меня сука, иду еле переставляя ватные ноги, как на помост, как на казнь… Нейт следует за мной, но стук каблуков быстро сменяется медленным уверенным шагом. Это был он. Амен Колдмэн! Я знаю! Чувствую всем нутром. Всё моё тело горит. Уверена, он не сводит глаз с меня — со своей добычи на ночь.

Амен

Спускаясь на первый этаж, я вижу малышку, идущую в компании главной шлюхи этого стрипушника. Взглядом даю понять, что дальше справлюсь сам. Я иду следом за ней, предвкушая и представляя, как безжалостно буду её трахать, как громкие стоны заполнят комнату, ещё больше распаляя меня. Уверен, ей всё понравится, ведь мне уже нравится.

Эва

Вот она дверь в комнату, где я потеряю себя. Стою секунду, две, делаю глубокий вдох и открываю. Вокруг мрак, как и в моей душе, окрашенной багровой кровью. Сердце бьётся в хаотичном темпе, как травящаяся мышь, пытающаяся вырваться из клетки. Перед глазами все плывёт, разобрать ничего не получается, будто я внутри огромного красного торнадо. Остаётся лишь поддаться течению, стать его частью, ведь ухватиться не за что. Слышу, как сзади закрывается дверь. Медленно поворачиваюсь и понимаю: я — та самая мышь, которой некуда бежать.

Амен

Она глубоко дышит, вызывая во мне азарт. Малышка отступает — я наступаю, словно хищник, наконец настигший свою самую желанную жертву. Её безумные глазки бегают по моему лицу, как у маленького загнанного оленёнка. Я готов сорваться с цепи. Отсутствие секса и животное желание овладеть её телом сносят крышу. Но я не буду спешить, впереди вся ночь. Буду смаковать каждый момент, её…

Эва

Ноги коснулись кровати. Всё, бежать некуда. Он напротив, очень близко, смотрит не в глаза, а в душу, только вряд ли видит мои шрамы. В его пронзительных глазах я вижу лишь плещущиеся азарт и похоть. Он использует меня и забудет в ту же секунду, как за ним закроется дверь в эту злосчастную комнату. А я его запомню, буду помнить всю жизнь, без возможности стереть. Он пальцами касается моего подбородка и поднимает лицо. Всматривается в глаза, хищно улыбается, а после спускает взгляд на губы и большим пальцем проходится по нижней, оттягивая её. Я боюсь пошевелиться, дышать боюсь. Не смогу ему навредить при всём желании — лишь свои кости переломаю. Он слишком большой, массивный, будто с его присутствием комната стала меньше. Он не прекращает движения, ведёт кисть выше, тем же жестом гладит щёку несколько раз. Сердце больно кольнуло, напоминая Альму. Только она так гладила, только её прикосновения успокаивали меня. Прикрываю глаза от обиды. Он украл у меня даже это — мои самые сокровенные воспоминания, которые теперь сотрутся роковой ночью, проведенной с ним.

Амен

Малышка прикрывает глаза, подрагивая ресницами, и сама трётся щекой о мою ладонь, словно необласканная кошка. Терпеть больше нет сил. Грубо хватаю её за волосы на затылке, другой рукой поднимаю за ягодицы и жадно впиваюсь в её губы. Вкусная. Её руки мгновенно хватаются за мою грудь, крепко сжимая чёрную рубашку с пиджаком. Она не ожидала, пытается прервать, не так быстро, малышка…

Эва

Не успеваю опомниться, как необузданный мужчина сокращает расстояние, пальцами впиваясь в ягодицу и оттягивая волосы, без возможности отстраниться. Он влечёт меня в спешный голодный поцелуй — мой первый поцелуй. Кто бы мог подумать, что он будет с незнакомцем, где он в роли клиента, а я — шлюхи. Он углубляет его, проникая горячим языком в мой рот, заставляет подчиниться, ласкать его язык в ответ, остервенело сминая губы. Я не хочу, мне противно, хочу прервать, но его мёртвая хватка не позволяет. Поднимаю ладони выше, глубоко врезаюсь ногтями в массивную шею, насколько возможно, без капли жалости оставляю кровавые полосы. Но легче от этого не становится, даже если исполосую его всего — не станет. Он мгновенно напрягает шею под ногтями, прерывает поцелуй и, не отстраняясь, ставит меня на ноги. Его губы всё ещё касаются моих. Мы глубоко дышим одним воздухом на двоих, неотрывно смотрим друг другу в глаза, когда он хриплым, не терпящим неповиновения властным тоном говорит: — Поворачивайся. Я не задумываясь, выполняю. Он убирает волосы на одно плечо и целует открытое. Врезается зубами в кожу и больно оттягивает её. Мелкая дрожь пробегает по телу. Он зарывается носом в макушку, пока рука ведёт молнию платья вниз. Оно падает к ногам, оставляя меня в одном лишь шлюшьем белье, которое ничего не скрывает. Большие руки ложатся на талию, сминают кожу. Одна ладонь с нажимом поднимается и болезненно сжимает грудь. Всё, что он делает, сопровождается болью. Пальцы пробираются сквозь кружево бюстгальтера и захватывают сосок, сдавливая его и прокатывая между пальцами. Тело предательски отзывается на его действия. С губ срывается стон — первый. От боли или… Он не прекращает блуждать по моему телу, а я тем временем не делаю ни-че-го. Он ведёт — я ведусь. Его руки одновременно расходятся: одна обхватывает шею, поворачивает лицо к себе, он целует властно, мокро, развязно. Другая спускается в трусы. От страха я свожу бёдра и подаюсь назад, впечатываясь в него, а в мою поясницу упирается его затвердевший член. Он издает рык мне в рот, своей ногой расставляет мои бёдра, прижимает сильнее рукой, на которой влажные пальцы усиленно гладят меня там, где я сама себя не касалась. По телу проходится разряд, вызывая во мне неизведанные ощущения. Не понимаю, что чувствую. Я растеряна, хочу убежать, закрыться, отмыться от стыда, что мне всё это… Он резко отстраняется, хлёстко шлёпает по ягодице — снова больно — и приказывает: — На кровать, живо, на четвереньки! Он скидывает пиджак, быстрыми движениями пальцев расстёгивает рубашку. Я послушно забираюсь на холодную кровать застеленную пошлыми чёрными атласными простынями, когда улавливаю звук ремня. Слышу его частое и шумное дыхание. Он приближается, жёстко хватает меня за бёдра и резким движением придвигает моё тело ближе к себе, раздвигая ноги. Руки не успевают, и я падаю щекой на постель. Хочу встать, как он надавливает на затылок: —Лежать! В следующую секунду чувствую, как натягивается резинка, и слышу звук рвущихся трусов. Закрываю глаза, жду своей участи. Она неизбежна рядом с ним. Он не отступит, пока не возьмёт своё, меня…

Амен

Не сдерживаюсь и рву трусики малышки прямо на ней, она сексуальным голосом ойкает, точно моё терпение испытывает. Шлепок, Раз! Два! Три! Член мгновенно реагирует на её сдавленные стоны, которые она издаёт, закусив губу. Сжимаю красные и аппетитные ягодицы. Прохожусь пальцами по влажным складкам, а она хочет отстраниться, но я не позволяю, удерживая её за бёдра. Сегодня ты от меня не сбежишь. Наматываю длинные волосы на кулак и оттягиваю их на себя. Член пульсирует от картины, что передо мной. Я с нажимом веду им по складкам, размазывая её смазку, как слышу умоляющий голос: — Пожалуйста, — хнычет сучка. Не желая больше сдерживаться, приставляю член ко входу и надавливаю, удерживая малышку за бёдра. Ствол болезненно отзывается от горячих и мучительно тугих стенок. Она громко и жалостно стонет, а я ещё даже на половину не вошёл. Надавливаю ей на лопатки и, стиснув челюсть, медленно вхожу до упора. Замечаю, что она комкает простыть в маленьких ладонях — кажется, ей больно. Ещё немного, и привыкнет, придётся меня всего принять, что она и делает, мыча и кусая между зубами кулак.

Эва

Я ненавижу его за то, что он со мной делает, за боль, которую причиняет, за девственность, которой лишил. Я должна была потерять её с кем угодно, но не здесь и не с ним, не с этим животным! Боль отзывается везде, где он меня касается. Я как оголенный нерв, а по факту — оголённая шлюха, которая лежит под ним, подставив свой зад, чтобы он брал меня, как хочет. Простынь промокла под щекой, я не плачу, слёзы текут беззвучно, пока я, со сжатой челюстью зажмурившись, принимаю толстый член свирепого насильника.

Амен

Малышка затихла, стоны прекратились, вероятно расслабилась, охотнее принимает меня, а я постепенно ускоряюсь. Её вид сзади сносит крышу: округлые ягодицы, отточенная талия, красивая костлявая спина, поблёскивающая влажная кожа, хрупкие плечи и блестящие волосы. Я, надавливая, провожу ладонью вдоль позвоночника, под пальцами ощущаю точечные неровности, затем останавливаюсь на шее и крепко сжимаю её. Она напрягается, и я слышу:

Coffee Frother

— Убери от меня свои грязные руки, ублюдок! Не прикасайся ко мне, чертов насильник! — срывается на крик, смешанный с истеричным плачем. Хочет вырваться, а я не понимаю, что происходит. Она подается вперёд, член выскальзывает из неё, и лишь тогда я замечаю кровь, стекающую по её бедру. Опускаю взгляд на член — он весь в крови. Глаза расширяются от осознания произошедшего. Я что, блять, девственности её лишил? Девчонка отползает к изголовью кровати, а я не нахожу слов, кроме как: — Ты девственница? Она стягивает простыню, пытается укрыться, а я начинаю закипать. — Сколько, блять, тебе лет, что ты была целкой? Отвечай! — кричу, еще больше её пугая. — Семнадцать! — вопит в ответ. А я теряю дар речи. Блять! Блять! Блять! Я лишил девственности девочку! Я трахал ребенка?! В голове не укладывается, как девушка с такой внешностью могла быть семнадцатилетней, еще и девственницей. Застёгиваю брюки и, кое-как одевшись, под громкий душераздирающий плач девчонки, которая скрылась с головой под простынёй, вылетаю из комнаты, захлопнув дверь.

Эва

Быть может, я стерпела до конца, если бы он не коснулся моих шрамов, моего клейма. Я глажу его и пытаюсь успокоиться. Возможно, напоминание о прошлых ранах в процессе получения новых стало той самой выдернутой чекой, что я взорвалась? Новость о моей девственности и возрасте не очень-то и радостно отразилась на лице амбала. Это не отменяет того, что он меня насиловал. Да, я не сопротивлялась, но и не соглашалась. Меня накачали чем-то и заставили лечь под клиента. Как когда-то сказала стерва Нейт, имея такое тело, мне есть, чем работать. Отныне я пригодна лишь для этого. Сегодня в красной комнате, пропахшей похотью и грязью умерла Эвтида и родилась Мия… Не знаю, сколько времени я пролежала, но метка на шее горела и пульсировала от грубых натираний в надежде успокоиться. Казалось, что все слёзы иссохли и нет сил больше плакать. Тело продолжало содрогаться от боли и отвращения. Ягодицы горели после агрессивных шлепков, между ног саднило и болезненно ныло. Влага, которую я чувствовала там, напоминала о недавнем насилии. Я была такой ничтожной. Мне было мерзко от самой себя, хотелось сбросить растрёпанное тело, как змея сбрасывает непригодную чешую, облачиться в новое, не истерзанное никем. Только вот этому не бывать — мне придется жить в этом теле, носить его, подставлять под других, для других… Сама себе я уже не принадлежала. Дверь открывается и с грохотом ударяется о стену. — Что ты такого сделала, маленькая дрянь, что Колдмэн разъярённый вылетел отсюда? — злой голос Нейт, не похожий на её собственный. Она срывает с меня кокон в виде простыни, а я продолжаю лежать с разорванными трусами на бёдрах и голым задом. Её глаза быстро исследуют моё тело, останавливаются на оголённой заднице. Больше ничего не говоря, она покидает комнату.

Амен

Я не понял, как дошёл до Аша, который сидит за тем же столом в компании вырубленного Тизиана и шлюхи, трущейся о него на коленях. Увидев моё лицо, он скидывает девушку и встаёт, ожидая, пока я подойду. Я в ярости от того, что натворил, и не до конца осознаю, что сделал, но прекрасно понимаю: если бы этот ублюдок не нанимал несовершеннолетних на работу, этого бы не случилось. Не раздумывая, хватаю его за шею, веду к ближайшей стене и с силой впечатываю головой. Его лицо кривится, руки хватаются за мою, что его пригвоздила: — Что ты себе позволяешь? Приди в себя! Что? Шлюха не понравилась? — недоумевает, хмурится. Как слышу фразу о шлюхе, бью его в морду. — Какого хуя у тебя здесь дети работают, сукин ты сын? Ты, блять, понимаешь, что я только что ребёнка трахал? — я не сдерживаюсь и ору так, что скоро связки порвутся, мне плевать, что нас могут увидеть! Глаза готовы выкатиться из орбит от бурлящей злости внутри. Мне мало просто набить ему морду. Я хочу раскрошить его кости, разорвать всего нахуй! — Знаю, мало того, сам лично их отбираю, — подонок ухмыляется, вытирая большим пальцем кровь с губ. А я теряю дар речи от услышанного, мне даже нечего сказать в ответ. Отпускаю его, хлопаю по груди, иду назад, беру бессознательного Тизиана и покидаю это место.

When the party’s over - Billie Eilish

***

Нежные поглаживания волос вырывают меня из полюбившейся темноты. Я лежу на своей кровати лицом к холодной стене, не помню даже, как тут оказалась. Поворачиваю голову — это Дия. Она улыбается с жалостью в глазах, молчит — не похоже на неё. Тихо забирается на кровать, обнимает меня сзади и прикладывает свою щёку к моей. Я закрываю глаза, а слёзы стекают в одну сторону. — Куколка, не плачь, пожалуйста. Всё будет хорошо, вот посмотришь. Первый раз — он всегда такой. Потом будет не больно, вот увидишь, — говорит нежным голосом, почти шёпотом. А я мысленно смеюсь — да, потом я просто привыкну. — Тебя ждут, нам надо идти. Пришёл врач, он должен тебя осмотреть. Я помогу, давай пойдём вместе. Как управляемая кукла, поднимаюсь с кровати, сгибаюсь в животе от острой боли внизу, сопровождаемой жжением, иду, еле переставляя ноги, рядом с Дией, которая придерживает за плечи. На том же этаже мы входим в комнату, она вся бетонная, как и два нижних. Посередине стоит белое кресло, предназначение которого я очень хорошо знаю. А рядом сидит Ливий, перебирая инструменты. — А, красавица, ты пришла? — весело улыбается, так и хочется одним из инструментов стереть эту улыбку. Знает, для чего он здесь, что с нами тут делают, но это не мешает ему быть в хорошем настроении. Он хлопает по креслу и говорит: — Забирайся, — а я вспоминаю слова насильника, как он приказал забраться на кровать, сильно жмурюсь в надежде забыть его. Он нанёс мне такой урон, что Ракель своими пытками станет смешным воспоминанием. — Все хорошо, куколка, Ливий больно не сделает, просто осмотрит, а я буду держать тебя за руку, — Дия гладит спину успокаивающе, думает, я боюсь кресла или этого Ливия, а моим кошмаром был белый человек. Лежать на кресле без трусов, с раздвинутыми ногами второй раз за последние сутки перед мужчиной, было унизительно не менее вчерашнего. Дия внимательна, она переживает, сжимает мою ладонь в своей крошечной. Ливий мычит, подпевая песню и одновременно вставляет в меня пальцы. Тело напряжено и натянуто как струна, шиплю и дергаюсь от резкой боли, когда он касается ноющей раны. А врач продолжает исследовать пальцами мою промежность с невозмутимым лицом. После он поднимает кисть в белой перчатке, на которой указательный и средний пальцы окрашены в бледно-розовый цвет крови, и констатирует: — У тебя разрывы, красавица, но это не страшно, нужен двухдневный покой и обезболивающее, его я дам. Половые акты запрещены, и лучше, в следующий раз не напрягай мышцы таза, просто расслабься. — со снисходительной улыбкой выдаёт мудак. Я бы ему врезала ногой по роже, но не могу, он мне нужен. — Дия, можешь выйти, — не хочу её обижать, но мне надо остаться наедине с ним. — Зачем? Что-то не так? — она удивлена моей грубости. — Пожалуйста, — уже спокойно произношу. Кучеряшка нехотя отпускает мою ладонь и выходит. — Меня беспокоят нестерпимые головные боли, они постоянные, и я не могу спать по ночам. Может у вас найдётся сильнодействующее лекарство, снотворное, например? — с жалостью обращаюсь к уроду в халате. Он прекращает мычать и заостряет внимание на моем лице, его глаза загораются огнём от услышанного. — Говоришь, голова болит? Сильнодействующее? — задумчиво смотрит. — Ага, — быстро киваю в ответ, хоть бы повёлся. Его губы кривятся, обнажая оскал, словно ему в голову пришла лучшая из идей, и говорит: — Найдётся, красавица, — закусывает нижнюю губу и снимает перчатки. Он отходит от кресла, копошится в чемодане, который стоит на столе в углу комнаты, и достает оранжевую баночку, отклеивает наклейку с названием препарата и возвращается ко мне. — Принимай по одной таблетке два раза в день, утром и вечером. Это поможет от боли здесь и там, — указывает пальцем сначала на голову, потом вниз. — А если боли будут невыносимыми, можно и побольше, на своё усмотрение, — игриво подмигивает одним глазом. — На этом всё, можешь слезать, — нет, ещё не всё…

***

Я пролежала в одном положении целый день, поглощенная тягостными мыслями, словно брошенная и никому ненужная, хотя так оно и было. Меня не тревожили и позволили отдохнуть. Дия несколько раз пыталась уговорить поесть, но в конце концов оставила в покое, уступив моей немой просьбе. Дождавшись одиночества, я села и достала из-под подушки маленький пузырек. Рука дрожала, когда я высыпала таблетки на ладонь. Долгие минуты я была не в силах отвести взгляд от этой холодной горсти. Они выглядели, как спасение и приговор одновременно — последние шаги на пути, который я выбрала и который, казалось, был единственно возможным. Глаза мгновенно наполнились слезами, а губы невольно исказились в горькой, печальной улыбке — это было прощание с тем, что называется жизнью. Я знала, что только это даст мне освобождение, только это может снять с меня оковы, тяжесть, которых я несла слишком долго. Глубокий, почти предсмертный вдох, затем выдох — и все остальное слилось в одном движении. Быстро, почти без раздумий, я проглотила таблетки, запив их водой, и легла лицом к стене. Одеяло обвивало меня, как холодные объятия, и я закрыла глаза навсегда, отпуская всё, что когда-то пережила в этом жестоком мире.   "Спасибо, Ливий", — прошептала я про себя, — "теперь действительно всё…"