Забытый

К тому времени, как Сынмин добрался до общежития, солнце уже начало заходить, он давно потерял чувство времени. Голова болела, сердце ныло, а разум казался готовым поглотить всё его существо. Больше всего на свете Сынмин хотел упасть на кровать и забыть обо всём, что произошло. Ему хотелось, чтобы этот день наконец закончился. Но он знал, что избежать встречи с мемберами не удастся. Рано или поздно придётся взглянуть в лицо своим ошибкам и трещине, которую он создал в их отношениях. Он просто не ожидал, что это произойдёт так скоро. С дрожащими руками Сынмин открыл дверь общежития и аккуратно закрыл её за собой. Издалека доносились разговоры, и он невольно поморщился, услышав голоса своих друзей. Ему легко было представить, как они возвращались на фургонах, болтая и смеясь, в то время как он остался в студии, изолируя себя в собственном отчаянии. Он не сомневался, что они злились на него. Возможно, даже обсуждали его за спиной. И всё же их голоса звучали счастливо вместе. Он только что вошёл, но атмосфера в общежитии казалась лёгкой и тёплой. Но Сынмин знал, что ему здесь не рады. Бесшумно ступая по полу, он изо всех сил старался остаться незамеченным, проходя мимо кухни к своей комнате. С каждым шагом его сердце становилось тяжелее, но он не мог сосредоточиться на подавленных мыслях и тревогах, грызущих его изнутри. Единственное, о чём он мог думать, — это как упасть лицом на кровать и забыть обо всём, притворившись, что его не существует. Но внезапный громкий взрыв смеха из гостиной заставил его замереть на месте. – Эй, Джинни, на этой неделе у нас снова будет совместный вечер! – глубокий, знакомый, но приглушённый голос донёсся сквозь стены. Это был Феликс. Чтобы добраться до своей комнаты, Сынмину нужно было пройти мимо гостиной. Но, увидев, как четверо его участников собрались вокруг диванов, он остановился. Он знал, что придётся пройти мимо, но не мог рискнуть, чтобы его заметили. Впервые в жизни Сынмин понял, что боится быть замеченным. Оставшись без выбора, Сынмин продолжал стоять в стороне, заглядывая за угол гостиной и лихорадочно пытаясь придумать, как пройти незамеченным. – Думаю, нам нужно снова пойти в боулинг! – неожиданно сказал Чонин, сидя посередине дивана, зажатый между Феликсом и Джисоном. – Ни за что, – тут же возразил Джисон. – Я отказываюсь участвовать в ещё одном подстроенном матче с тобой. По-моему, ты единственный, кто действительно наслаждался этим, Чонин, – добавил он с усмешкой, обнимая младшего за плечи. Чонин только закатил глаза. – Просто ты злишься, потому что у тебя не получается играть в боулинг, – огрызнулся младший с игривой улыбкой, легко сбрасывая руку старшего, что заставило Джисона возмущённо закашляться, а Феликса рассмеяться. – Это неправда! И дело не только во мне – у всех плохо получается в боулинг. Спроси любого. Да кто вообще считает боулинг весёлым? – защищался Джисон, прежде чем перевести взгляд на парня, сидящего на полу и использующего его ногу как подушку. – Хёнджин? – внезапно окликнул он, слегка толкнув его в бок ленивым пинком. – Джисон, ты только что пнул меня своей чёртовой босой ногой? – Хёнджин резко обернулся с выражением отвращения, что сразу же вызвало взрыв хохота в комнате. – Только не говори, что тебе нравится боулинг, – проигнорировав его возмущение, продолжил Джисон, заставив Хёнджина тяжело вздохнуть. – Ну… я не то чтобы ненавижу его? – неуверенно ответил Хёнджин, оборачиваясь к трём ребятам на диване. – Постойте, но разве вы не говорили, что это какой-то “клуб только для макнэ”? – Так и есть… – начал Феликс медленно, оглядываясь по сторонам, словно раскрывал государственную тайну, отчего Хёнджин тихо хмыкнул. – Но мы обсудили это и решили, что ты можешь быть почётным макнэ на эту неделю, – закончил он с игривой улыбкой, задумчиво перебирая волосы Хёнджина пальцами. – Только никому не говори, – быстро добавил Джисон, приложив палец к губам, усиливая ощущение мнимой секретности. – Впрочем, можешь, – пожал плечами Чонин. – Ты ведь вроде как средний ребёнок в группе – можешь вписаться в любую линию. – Малыш для старших и дедушка для младших, – хихикнул Джисон, за что получил от Хёнджина слабый удар по руке. – Главное, не докладывай старшим, и всё будет в порядке, – продолжил Чонин, укладывая голову на плечо Феликса, в то время как все благополучно игнорировали крики Джисона. – Почему мне кажется, что я вступаю в какую-то незаконную организацию? – пошутил Хёнджин, запрокидывая голову назад, пока Феликс плёл маленькие смешные косички из его волос. – А кто сказал, что нет? – ухмыльнулся Феликс, снова вызвав в комнате взрыв хохота. Скоро их смех перешёл в уютную тишину, нарушенную, однако, внезапным вопросом Хёнджина. Он резко обернулся и, немного колеблясь, обратился к троим парням рядом с ним: – Если только младшие идут… вы… – начал он медленно, неловко опуская взгляд на пол, привлекая всё внимание к себе. – Вы… – повторил Хёнджин тихим голосом, замявшись, будто не знал, стоит ли говорить дальше. Казалось, его слова были практически запретными. Будто тот, о ком он собирался спросить, был самим дьяволом. – Вы собираетесь пригласить Сынмина? Вся комната замерла при словах Хёнджина, погрузившись в неловкую тишину, но на этот раз она была далека от комфортной. Улыбки мгновенно исчезли с лиц участников, а радость уступила место гнетущему напряжению. Воздух стал настолько плотным, что, казалось, упавшая булавка была бы слышна за километры. Хёнджин открыл рот, чтобы снова заговорить, но в тот же момент воздух разрезал презрительный смешок, нарушив тяжелую тишину, повисшую над комнатой. – Да, может, если бы он вынул палку из своей задницы. – Джисон! – ахнул Феликс, хлопнув его по руке в попытке приструнить, но Джисон оставался невозмутим. – Что? Это правда, – продолжил он, скрещивая руки на груди. – Сегодня он был просто сволочью, – добавил Джисон с низким, едким тоном, в котором слышалась горечь, усиливая напряжение в комнате. – Опоздание на тренировку я ещё могу понять… – начал Феликс осторожно, пытаясь смягчить ситуацию. – Т-то есть, мы все устали, у нас слишком много работы в последнее время, – продолжил он, словно пытаясь оправдать Сынмина, хотя было очевидно, что он тоже разочарован. – Да, но это не оправдание. Ему явно наплевать на время других, – решительно возразил Джисон, заставив комнату снова погрузиться в тишину. Никто больше не хотел спорить. И было неясно, из-за нежелания ли это вступать в конфликт или из-за того, что они соглашались с Джисоном. Но Сынмин начинал думать, что дело всё-таки во втором. Его сердце болезненно сжалось. Молчание снова окутало комнату, пока тяжёлый вздох не прорезал воздух. – Ты прав… – пробормотал веснушчатый мальчик, качая головой с недоверием. – Не знаю, что на него нашло. У него не было выбора, кроме как согласиться. Даже если у Феликса было сердце из золота, Сынмин знал, что он презирает его так же, как и остальные. А если и не ненавидит, то, безусловно, разочарован. Сынмин не знал, что из этого больнее. – Я знаю, что он застрял где-то в прошлом веке, – внезапно заговорил новый голос, в интонации которого слышался странный оттенок, привлекший внимание всей группы. – Но он даже на сообщения не отвечает, – продолжил самый младший, однако слова, которые ещё недавно звучали бы как шутка, теперь казались холодными, отравленными горечью и обидой. Тон Чонина был безразличным и отстранённым, но голос его едва заметно дрожал. Его раздражённое поведение выдавало фрустрацию, однако было очевидно, что он переживал гораздо сильнее, чем пытался показать. Чонин уставился в пол, избегая взглядов. – …Как будто он не хочет проводить с нами время, – закончил он почти шёпотом, его слова были пропитаны болью, которая была заметна каждому, кто слушал. Боль. Сынмин причинил ему боль. В мгновение ока Хёнджин поднялся с пола и встал между Феликсом и Чонином, инстинктивно обнимая самого младшего за плечи. Он мягко сжал его, а затем притянул в ободряющие и, без сомнения, защитные объятия. Сынмин не хотел даже представлять, от чего или, скорее, от кого Хёнджин так старательно пытался защитить Чонина. Ему не нужно было напоминание о том, насколько он был нежеланным. – Я не понимаю, зачем ему нужно тянуть нас всех вниз. Ему даже не было дела до того, что мы выбились из графика, – холодно произнёс Хёнджин, покачав головой с горечью. – Что бы с ним ни происходило, надеюсь, он разберётся с этим… – пробормотал Джисон с края дивана, его низкий, ядовитый тон словно пронзил сердце Сынмина. Последовала ещё одна пауза, но она была тяжелее предыдущей. Атмосфера обиды была настолько ощутимой, что её, казалось, можно было разрезать ножом. – Он был неправ, ты же понимаешь это, правда…? – мягкий голос внезапно раздался рядом с Чонином, его доброжелательный тон быстро разрядил напряжение среди четверых. Чонин поднял взгляд, чтобы посмотреть на источник голоса, и встретился с теплыми, но тревожными глазами Феликса. – Ты так талантлив, Инни. Ты танцуешь лучше, чем он мог бы себе представить, – подчеркнул Феликс, протягивая руку через Хёнджина и беря руки Чонина в свои. Однако эти слова только ещё сильнее разорвали сердце Сынмина. Он. Не Мин. Не Сынмин. Просто он. Сынмин всё испортил настолько, что Феликс даже не мог выговорить его имя. Он даже не мог признать его существование. – Ликс прав. Сынмин не знает, о чём говорит, – мягко добавил Хёнджин, хотя в его голосе всё же ощущалась подавленная горечь, пока он нежно гладил Чонина по спине. – В-всё нормально. Я в порядке, это меня не задело, – попытался заверить их Чонин, покачав головой, хотя и не отстранился от их заботы. Он старался казаться невозмутимым, чтобы успокоить старших, но они знали его слишком хорошо, чтобы не увидеть сквозь его защиту. Едва заметная дрожь в его голосе выдала всё, заставив троих обменяться понимающими взглядами. Младший тяжело вздохнул и открыл рот, чтобы продолжить, заметив усиливающееся беспокойство в комнате. – Он, наверное, просто… – Просто завистливый кусок дерьма, – внезапно перебил Джисон, привлекая всеобщее внимание. Его внезапные слова повисли в воздухе, вызвав неожиданную паузу. Однако, несмотря на остроту сказанного, его тон был простым, почти саркастичным, из-за чего Хёнджин фыркнул от смеха. Реакция Хёнджина заставила Феликса улыбнуться, и прежде чем они успели осознать, вся группа разразилась громким хохотом. Их голоса эхом разнеслись по всему общежитию, их звонкий смех отражался от стен, пронзая грудь Сынмина ещё сильнее. Каждый их смешок, каждая насмешливая улыбка, каждое проявление веселья ощущалось как очередной удар ножом в его сердце. Чем громче становился их смех, тем труднее Сынмину было дышать, и всё же их голоса уже не доходили до его сознания. Сердце Сынмина колотилось в груди. Его руки дрожали. Дыхание было неровным – в голове гудели все тревожные сигналы, какие он только знал. Они смеялись. Его участники смеялись. Смеялись над ним. Смех постепенно затих, но его отголоски продолжали звучать в ушах Сынмина, как сломанная мелодия, застрявшая в сердце. Их рты всё ещё двигались, звуки голосов наполняли комнату, но Сынмин не слышал ни единого слова. Ему нужно было сбежать. Он не хотел оставаться один, но не мог вынести и секунды больше в этом месте. Однако ноги словно приросли к полу, не позволяя ему двигаться. Это было похоже на наблюдение за автокатастрофой: невозможно отвести взгляд, но и смотреть было невыносимо. Только в этом случае пострадал лишь он. Отключив все предостережения и полагаясь только на инстинкты, Сынмин мысленно подготовился проскользнуть мимо гостиной и укрыться в безопасности своей спальни. Но тревожная дрожь, охватившая его тело, сделала его ноги мягкими, как желе. Как только он сделал шаг вперёд, то не рассчитал свои силы и движения, споткнувшись прямо в центре гостиной. Громкий звук его неуклюжего входа мгновенно объявил о его присутствии. Сынмин едва успел удержать равновесие, чтобы не упасть на пол, но исход всё равно оказался далеко не лучшим. Сынмин не знал, чего ожидал, войдя в гостиную, но точно не готовился к полной тишине. Как только его заметили, вся комната замерла, погрузившись в удушающее молчание, которое тут же заставило Сынмина застыть. Каждая секунда этой тишины добавляла ещё больше давления на его грудь. Он всё ещё не мог вспомнить, как дышать. – Смотрите-ка, кто решил появиться, – раздался ледяной голос. Сынмин тут же поднял голову, от чего по спине пробежал тревожный холод. Его взгляд встретился с раздражённым, почти насмешливым взглядом Джисона, который, казалось, проникал сквозь него. Сынмин почувствовал, как слова старшего пронзили его, и всё же ему казалось, что Джисон смотрит сквозь него, как будто его здесь вовсе не было. Феликс, всё ещё обнимающий макнэ, бросил Джисону какой-то предостерегающий взгляд, но Сынмин не смог его осознать. Эмоции вихрем кружились в его голове, не давая собрать мысли. Между тем ребята на диванах обменялись каким-то понимающим взглядом, которого Сынмин не смог понять. Ему показалось, что он снова оказался за пределами чего-то важного. Но когда все четыре пары глаз обратились на него, он понял: это что-то явно связано с ним. Сынмин почувствовал, как его сердце упало куда-то в живот. – Сынмин, – неуверенно начал Феликс, взглянув на остальных, прежде чем снова сосредоточить внимание на нём. В его взгляде Сынмин уловил странную смесь эмоций: конфликт, а может, даже… вину? Сынмин никогда не был мастером в распознавании эмоций, но раньше ему не было так сложно понять выражение Феликса. Остальные были не лучше. Джисон выглядел нерешительным, хотя, возможно, просто злым. Хёнджин казался смирившимся, но, возможно, лишь озлобленным. Чонин выглядел полным надежды, но, может, он просто был грустным… А Сынмин ощущал лишь страх. – М-мы… мы собираемся в боулинг в следующую пятницу, – продолжил Феликс, глубоко вдохнув, прежде чем натянуть на лицо натренированную улыбку, которая так и не добралась до его глаз. Сынмин ненавидел, как это его тревожило. – Ты… ты бы хотел пойти с нами? Что…? Они приглашали его провести время вместе? Они никогда не делали этого раньше — почему вдруг сейчас? Что внезапно изменилось? Сынмин знал, что разозлил их. Он видел, как они были расстроены всего несколько минут назад. Он слышал, как они обсуждали его за спиной, он знал, что они чувствовали на самом деле. Так почему, после всего, что он натворил, они вдруг захотели провести с ним время? Почему бы им тратить своё время на него? Какой в этом смысл? Может, он что-то упустил? Может, он неправильно читал ситуацию? Была ли это ложь? – Наш график всегда легче по пятницам, поэтому мы, эм… собираемся пойти после тренировки, – неуверенно заговорил Феликс, нарушив странное молчание, которое Сынмин установил своей реакцией. Никто больше не добавлял ничего к внезапному приглашению. В полном контрасте с их недавними насмешливыми улыбками и громким смехом, в комнате повисло странное напряжение, заполнившее воздух. Феликс бросил на ребят за спиной умоляющий взгляд, словно прося их поддержать его. Но те ответили лишь осторожными кивками и настолько натянутыми улыбками, что казалось, будто их заставляют силой. Сколько бы он ни думал, Сынмин не мог понять, что происходит. Очевидно, что они всё ещё были злы, но в то же время будто старались это скрыть. Но зачем? – Так ты с нами…? И вот тогда до него дошло. Это было жалостливое приглашение. Сынмин не мог в это поверить. Его участники не простили его на самом деле, и их злость никуда не делась. Нет, всё наоборот — они считали его жалким. О чём он вообще думал? Конечно, они не могли простить его за одну ночь. Они не звали его искренне — они звали его из жалости. Они настолько его презирали, что единственное, что заставило их пожалеть его, – это его жалкий вид. Как он мог быть таким глупым? В этот момент все эмоции внутри Сынмина сместились в яростное, почти праведное возмущение. Они никогда не замечали, когда ему было больно, до тех пор, пока это не стало удобным для них. Они едва обращали на него внимание, пока он не сорвался. Его боль ничего не значила, пока она не начинала затрагивать их. Было очевидно, что им плевать. Так зачем же они играли с ним? Зачем Сынмин на это купился? Если они так его ненавидят, то могли бы просто сказать это ему в лицо. Сдерживая бурлящую внутри ярость, Сынмин выпустил резкий, горький смешок, мгновенно привлекая внимание всех четверых. – Нет, спасибо, – отрезал он сухо и равнодушно, хотя внутри него шла яростная битва, чтобы не дать эмоциям захлестнуть его полностью. Его грудь болела. Казалось, что легкие сдавлены. Сынмин всё ещё не мог вспомнить, как дышать. – Я не собираюсь идти на вашу жалкую тусовку.  У меня есть дела поважнее, чем тратить на это своё время. Сынмин выплеснул свою злость, его слова были пропитаны ядовитой обидой, заставив комнату застыть. Но внутри он был на грани. Чуждые мысли и чувства, бушующие в груди, затмили его разум, подавляя любые остатки логики. Следующий поток слов, который вырвался из его уст, казался даже не его собственным. Будто кто-то другой, горький, завистливый, злой, печальный и одинокий, взял контроль над ним. Никогда раньше Сынмин не мог представить себя таким нерациональным, движимым чистыми эмоциями и гневом. И если это тот, кем он стал, он не хотел знать, на что ещё способен. – Никому нет дела до вашей жалкой попытки сблизиться. Просто оставьте меня в покое и не лезьте ко мне. С этими словами Сынмин резко развернулся и вышел из гостиной, оставив позади себя настоящий хаос. Краем глаза он заметил, как Хёнджин вскочил с места, а Джисон начал что-то кричать, но их голоса слились в гудящий шум на задворках его сознания, который он просто не мог и не хотел воспринимать. Сынмин не оглянулся, когда ушёл. Всё вокруг сливалось в единый туманный поток, пока Сынмин стремительно двигался к своей комнате. Он не обращал внимания на то, куда шёл, его сознание было полностью поглощено тяжёлым стуком сердца и чувством сдавленных лёгких. Он даже не заметил, как столкнулся с кем-то, пока не почувствовал, что его откинуло обратно в коридор. – Сынмин… извини… ты в порядке? Голос раздался перед ним, но слова звучали слишком приглушённо, чтобы он мог их разобрать. Только когда к нему протянули руку, он понял, кто перед ним. Одним уверенным движением Чанбин поднял его с пола, поставив на ноги. Сынмин даже не осознал, что упал. – Сынмин…? – снова позвал Чанбин, его голос пробивался сквозь затуманенное сознание Сынмина. Но путаница в голосе Чанбина явно была вызвана не только внезапным падением. Даже когда он говорил, его взгляд был сосредоточен не на лице Сынмина. Сынмин почувствовал, как внутри у него всё сжалось под пристальным, почти пронзительным взглядом Чанбина — точнее, под тем, куда был направлен этот взгляд. Резко вдохнув, Сынмин торопливо натянул рукава, пряча руки. Чанбин что-то говорил, но слова сливались в бессмысленный шум. Не теряя времени, Сынмин сорвался с места и бросился в свою комнату. В панике он распахнул дверь, а затем с силой захлопнул её за собой. Действуя на чистом адреналине, он едва успел осознать свои действия, как уже упал лицом в кровать. Но стоило его голове коснуться подушки, как всё напряжение, которое он держал внутри, рухнуло. Солёные слёзы потоком покатились по его щекам. Стараясь перевести дыхание, Сынмин отчаянно пытался отогнать мысли, которые атаковали его сознание. Он не хотел фокусироваться на буре эмоций в своей груди, не хотел уступать тревоге. Но с каждой минутой ощущение, что он тонет, только усиливалось. Сколько раз за этот день он уже терял контроль? За свою жизнь Сынмин привык к тревоге. У него, как и у всех, были тяжёлые дни и взлёты с падениями. Но он всегда гордился тем, что мог держать себя в руках. Он всегда оставался над поверхностью, не позволял волнам затянуть его. Сынмин считал себя логичным человеком. Тревога всегда присутствовала, но она не управляла его жизнью. Она была фоном, не более. Он не понимал, как кто-то мог позволить себе так погрязнуть в страхе. Ведь если что-то нельзя изменить, зачем об этом беспокоиться? Но никогда в жизни он не испытывал настолько мощного приступа тревоги за столь короткий период. Уткнувшись лицом в подушку, Сынмин судорожно сжимал её края, стараясь не тянуть собственные волосы. Но даже это не помогало. Его руки жаждали большего — чего-то, что могло бы отвлечь от боли в груди. Чего-то худшего, чтобы заменить боль в сердце. Сынмин почувствовал, как у него в груди всё сжалось, когда он понял, чего так отчаянно хочет его тело. Он переживал панические атаки и раньше, но никогда такие. Никогда так сильно, чтобы казалось, что всё тело горит, чтобы он чувствовал себя пленником своего собственного сознания, чтобы ему хотелось причинить себе боль. Сынмин знал, что желание причинить себе боль — это ненормально. Он понимал, что с ним что-то происходит, что-то неправильное. Но он отказывался это признать. Он не мог быть “таким”. Он не был похож на тех людей из мрачных фильмов и сериалов. Он не был чьей-то трагической историей. Он был спокойным. Собранным. Логичным. Он всегда контролировал свои эмоции. До тех пор, пока контроль не ускользнул из его рук.