Забытый

Сынмин не останавливался. Он продолжал танцевать, пока каждая кость и сустав не начали болеть. Он не переставал упорствовать, пока не довел себя до края. Он двигался, пока силы окончательно не покинули его. И даже этого оказалось недостаточно. Эмоции бушевали в его груди, заполняли мысли, захватывая разум и тело. Без остановок, без отдыха, без мира. Его тело стало жестким, изможденным, слабым. Но, разрываясь между хаосом в голове и разрушенным сердцем, Сынмин чувствовал, будто он действует на автопилоте. Оглушающая музыка разносилась по студии, но Сынмин почти ничего не слышал, кроме гнетущей тяжести в груди и учащенного биения сердца. Где-то в глубине сознания уцелел остаток разума, который кричал, чтобы он остановился, но Сынмин не мог его услышать. Хотя он понимал, что так продолжаться не может. Он не мог продолжать, не имея сил для этого, но боль в сердце была сильнее всего остального. Синяки, покрывающие руки Сынмина, были лишь болезненным напоминанием о том, насколько он был нежеланным и насколько бесполезным он себя на самом деле считал. Чем дольше он заставлял себя идти дальше, тем сильнее все болело. Легкие горели, кожа жгла от каждого прикосновения, грудь сковывала боль при каждом движении. Это было слишком. Слишком невыносимо. Не успев осознать, что происходит, он рухнул на пол студии, разбитый, задыхающийся. И все же в этом саморазрушении было что-то пьянящее. В том, чтобы доказать свою ценность. В том, чтобы сломать себя и стать тем, кого уже не сломать. Сынмин сделал глубокий дрожащий вдох, оставаясь неподвижным на полу, пока не смог снова дышать. Он не заметил, когда музыка выключилась или когда мир вокруг начал кружиться. Ему даже было неясно, сколько времени он пролежал так на полу. Но, судя по окну, за которым яркий солнечный свет сменился густыми сумерками, прошло гораздо больше времени, чем следовало. Тени вечернего неба медленно окутывали солнце, скрывая его лучи. Эти знакомые тени постепенно вытесняли свет, пока он не исчез, оставив мир в мрачной реальности — как и самого Сынмина. Сынмин знал, что не может оставаться в студии вечно, но он также не мог вернуться в общежитие. Ему невыносимо было встретиться с участниками. Он знал, как они злы на него, как он все испортил. Воспоминания о разочарования Чана, гнева Джисона, недоверия Хёнджина, страха Чонина всплыли в его голове, порождая новую волну вины. Сынмин знал, что у него нет никакого права так обращаться с участниками группы. Тот факт, что дела шли не так, как ему хотелось, не означал, что он мог срываться на всех остальных, но тот факт, что он не мог справиться со своими эмоциями, не означал, что он мог винить других в своей некомпетентности. Да, его жизнь была сложной — недели бесконечных внутренних конфликтов, чувства ненужности, одиночества. Но это не делало его особенным. Он не был единственным, кто сталкивался с ненавистью. Не был единственным, кто страдал. И точно не был единственным, кому было тяжело. Но, как и тень, что скрывала солнце, Сынмин чувствовал, что его присутствие только затмевало свет, исходящий от остальных участников. Он мог не быть единственным, кто испытывал трудности, но всегда оставался тем, кого оставляют позади. Встав на дрожащие ноги, он поднялся с пола. Внутри него что-то сломалось, когда он собрал остатки сил и поднялся. Не успев осознать свои действия, Сынмин уже натянул ближайшую толстовку, куртку, надел солнцезащитные очки и маску. Его движения были настолько автоматическими, что он даже не осознавал, как маскируется, будто хочет остаться незамеченным. Единственное, что он знал, — это то, что больше не может оставаться в студии. Не мог больше терпеть замкнутые стены. Не мог больше чувствовать себя таким бесполезным. Хотя на самом деле это была не вся правда. Сынмин содрогнулся, когда осознал горькую реальность. Дело было не в студии. Он не мог оставаться один со своими мыслями. Стараясь игнорировать тревогу, разрывающую его изнутри, Сынмин глубоко вдохнул и направился к двери. Прикосновение к холодной металлической ручке заставило его вздрогнуть, но он не задержался. Не оглядываясь, он закрыл за собой дверь. Может быть, свежий воздух прояснит его мысли.

***

К огромному разочарованию Сынмина, свежий воздух никак не помог привести мысли в порядок — скорее наоборот, только усугубил всё. Вдыхая холодный полуденный ветер, он отметил, что небо оказалось даже мрачнее, чем он ожидал. Но, странным образом, находиться среди угрюмых улиц города оказалось куда тяжелее, чем просто смотреть на них из окна студии. Сделав глубокий вдох, Сынмин попытался сосредоточиться, переходя пустынные городские улицы. Он не знал, сколько времени уже шёл, и даже куда именно направлялся, но ноги сами вели его вперёд. Сынмин понимал, что поступает безответственно. Он знал, что не должен гулять по городу один, особенно не предупредив никого, куда идёт. Даже если ему казалось, что он невидим для окружающих, факт оставался фактом: он был айдолом — причём айдолом из крупной компании. Для безопасности им строго запрещалось покидать здание компании в одиночку. По правилам, его должны были сопровождать либо двое участников группы, либо сотрудники. Но, казалось, эта мысль даже не пришла ему в голову. А если и пришла, то он просто не нашёл в себе сил придать ей значение. Чувство, что тебе всё равно, было новым и странным для него. Сынмин никогда раньше не нарушал правил. Ему и в голову не приходило пойти против чётко выстроенной системы, в которой он всегда чувствовал себя комфортно. Он всегда жил по правилам. Режим. Постоянство. Но ещё более странным оказалось желание убежать от собственных мыслей. Раньше он с удовольствием проводил время в одиночестве. Когда он был один, ему не нужно было беспокоиться о том, что о нём подумают другие, или подбирать слова, чтобы донести свои чувства. Ему не нужно было стараться организовать хаос в своей голове так, чтобы это было понятно окружающим. Сынмину было трудно выражать свои мысли. Иногда ему казалось, что они мчатся с такой скоростью, что он не успевает их упорядочить, не говоря уже о том, чтобы донести их до других. Но когда он оставался один, это его не беспокоило. Он знал, что есть вещи, которые понятны только ему, и в этом был свой уютный парадокс. Да, это изоляция, но, в то же время, это утешение. Его рутина была такой же утешительной. Маленькие ежедневные задачи, которые он выполнял без исключения. Вставать в одно и то же время, начинать день по определённой схеме, каждый день пить чай в одно и то же время, читать перед сном и ложиться ровно тогда, когда нужно. Сынмин не помнил, когда всё это стало привычкой. Он не мог объяснить, почему выполнение этих мелочей приносило ему такое облегчение. Но он знал, что это работало. Эти привычки были просты, предсказуемы, логичны. Он всегда знал, что будет дальше, и никогда не задумывался о следующем шаге. Со временем рутина стала частью его личности. Его мысли держали его в центре, а распорядок — в равновесии. Но сейчас всё пошло наперекосяк. Сейчас он не мог вспомнить, когда последний раз его жизнь так сильно выбивалась из привычного ритма. Когда он так боялся остаться наедине со своими мыслями. Внезапный порыв ветра пронёсся навстречу Сынмину, заставив мурашки пробежать по коже и вызвав непроизвольную дрожь. Поддавшись резкому порыву холодного воздуха, он машинально потёр ладони и обхватил себя руками, пытаясь согреться. Шагая по холодным городским улицам, Сынмин крепко прижимал руки к себе, будто защищаясь от окружающего холода. Но где-то на задворках его сознания мелькнула мысль: как бы это ощущалось, если бы его руки были чужими, согревающими его, поддерживающими? Как бы это было, если бы кто-то взял его за руки, подарил тепло в этот холодный вечер, обнял и пообещал больше никогда не отпускать? Как бы это было — чувствовать себя нужным? Глупая мысль. Выпуская дрожащий вздох и пытаясь подавить пустую боль в груди, Сынмин опустил руки, но как только его ладони скользнули по коже, острое чувство боли пронзило всё тело. Он вздрогнул, инстинктивно отступая на пару шагов, поражённый внезапной волной дискомфорта. Но ещё большее чувство ужаса накрыло его, когда он наконец осознал, что это значит. Синяки всё ещё не зажили. Как и воспоминания. Боль. Обида. Отвержение. Сынмин не мог вспомнить, когда или как всё это стало проблемой. Он даже не понимал, почему сделал это. Он знал, что злится на себя, но как мог он дойти до такого? Как мог опуститься до чего-то настолько жестокого? Раньше, какими бы тяжёлыми ни были его переживания, он всегда умел держать их под контролем. Умел подавлять свои сомнения, игнорировать чувства. И всё же теперь он вдруг обнаружил себя покрытым синяками. Сынмин знал, что он не сошёл с ума. Но он никогда ещё не чувствовал себя таким беспомощным, таким неуправляемым. Он никогда не причинял себе вреда. Потому что именно это он и сделал, верно? Хотя он не мог в это поверить. Сынмин слышал ужасающие истории о людях, которые причиняли себе боль в отчаянии. Раньше он не мог понять, как кто-то может быть настолько жесток к самому себе. Зачем это делать? Это не логично, не имеет смысла. Для него такие люди были нестабильными, сломанными, неисправимыми. Но это ведь был не он. Не мог быть он. Сынмин всегда обдумывал всё до мелочей, прежде чем принять решение. Он никогда не позволял эмоциям управлять им. Он бы никогда не допустил, загнать себя в такую тёмную пропасть. И всё же он даже не мог себе представить, что может чувствовать себя настолько ненужным… и не хотел задумываться, что это значит. Он боялся того, что мог бы узнать. И чем больше времени проходило, тем меньше Сынмин узнавал себя. — О, мой бог! Резкий, пронзительный вскрик разорвал воздух, заставив Сынмина застыть на месте. Его тело моментально напряглось, мышцы словно окаменели. Он едва удержался, чтобы не поморщиться от неожиданного шума. С трудом сделав дрожащий вдох, Сынмин огляделся, пытаясь понять, откуда исходил голос, и тут его взгляд встретился с глазами молодой девушки, стоящей в нескольких шагах от него. Фанатка. Она была довольно низкого роста, с тёмно-каштановыми волосами до плеч, на вид ей было не больше двадцати. Она не сильно отличалась от других поклонников, которых группа встречала раньше, но в её глазах, помимо восторга и восхищения, мелькало что-то ещё. Что-то, от чего Сынмин почувствовал себя неуютно. — Вы… Вы из Stray Kids? — с трудом выдохнула девушка, бросившись к нему с пугающей скоростью. Она остановилась в нескольких сантиметрах от него. Сынмин замер, не успев осознать, как быстро его личное пространство оказалось нарушено. Внутри всё кричало о том, что девушка подошла слишком близко, но он никак не мог вспомнить, как её оттолкнуть. Он тихо вздохнул. Как же он пожалел о своём необдуманном решении выйти из здания компании в одиночестве. «Всё в порядке», попытался убедить себя Сынмин. Это просто невинная фанатка. Он встречал их сотни, если не тысячи. Нужно лишь осторожно и вежливо справиться с ситуацией: натянуть приветливую улыбку и найти способ уйти. — А, ну, я… — начал он, но девушка уже шагнула ещё ближе. Он не успел ничего сказать, как фанатка прищурилась, внимательно изучая его черты, несмотря на маску. Её взгляд был таким пристальным, что Сынмин чувствовал себя словно муравей под микроскопом. Он ненавидел это чувство. — Вы, случайно, не Ли Ноу? — медленно спросила она, а затем резко ахнула ещё громче. — Нет! О, мой бог, вы Айэн?? Сынмин с трудом сдержал дрожь, когда услышал имена своих участников. Перед глазами всплыли воспоминания: гнев и разочарование в глазах Минхо, боль и недоверие в взгляде Чонина. Он всё испортил. Они злились на него. Все. Сынмин глубоко вдохнул, стараясь подавить нахлынувшие эмоции. Девушка выглядела такой радостной, что он почти не хотел разочаровывать её. Сделав ещё один неровный вдох, он медленно покачал головой. — А… н-нет, извините — мягко произнёс он, натягивая на лицо примиряющую улыбку и надеясь, что она станет заметной даже за маской. Он понимал, что не был её любимым участником, но всё равно не ожидал увидеть столь явное разочарование на её лице, когда правда дошла до неё. — А — сухо произнесла она, её выражение сменилось на что-то похожее на раздражение. Разочарована. Она была разочарована. Сынмин почувствовал, как его сердце тяжело рухнуло куда-то в желудок. — Ты… ты Сунджин, да? — вдруг спросила фанатка, хотя её тон скорее звучал как обвинение, а не вопрос. Сынмин почувствовал резкую боль в груди. Сунджин. Она даже не потрудилась запомнить его имя. Стараясь не выдать своего дискомфорта, он сделал неровный вдох. Ему не должно быть больно от этого. В конце концов, в их группе восемь участников — как он мог ожидать, что каждый фанат запомнит всех? Это было глупо. Но, несмотря на все усилия, он не мог остановить цепочку своих комплексов, разматывающихся в голове. Сынмин машинально подтянул маску на лице выше, одновременно натягивая ещё одну, невидимую маску на свои эмоции. Он пытался сохранить дружелюбный и доступный вид, каким бы сложным это ни казалось в этот момент. Он хотел, чтобы фанаты запомнили его. Чтобы у них остались приятные воспоминания о, возможно, единственной встрече с ним. Даже если он не был их любимым, он всё равно представлял всю группу. — Я… я могу дать вам автограф, если вы хотите… — А где твои участники? Сынмин моргнул. Ледяной, резкий вопрос прозвучал как удар, мгновенно пробравшись сквозь все его барьеры. Девушка смотрела на него холодно, её слова резали, как лезвие. Внезапно всё начало становиться на свои места. Её взгляд, её интонации — она смотрела на него так, будто он был не на своём месте. Будто его присутствие раздражало её. Будто он здесь лишний. — Ч-что? — прохрипел он, внезапно обнаружив, что ему трудно дышать. Воздух словно покинул его лёгкие. Сынмин отступил назад, но девушка тут же сделала шаг вперёд. — Где Хёнжин? Где Айэн? Разве они не должны быть с тобой? — требовательно спросила она, скрестив руки на груди и нависая над Сынмином. Она была ниже него, но в его голове казалась огромной. Эта «фанатка» смотрела на него сверху вниз, почти дыша ему в затылок, её взгляд был пропитан презрением, настолько явным, что Сынмину пришлось сдерживать все инстинкты, которые кричали ему: Беги. Он никогда не чувствовал себя настолько загнанным в угол. — Эм, н-нет, я… не знаю, извините — выдавил он, изо всех сил пытаясь вспомнить, как правильно дышать. Ему нужно было уйти. Было ясно, что у этой девушки не было добрых намерений. Он не чувствовал себя в безопасности. Он должен был просто развернуться и уйти. Но воздух вокруг был настолько напряжённым и враждебным, что он не мог заставить себя сделать первый шаг. Вдруг Сынмин ощутил невыносимое желание всё исправить. Желание начать заново, доказать что-то, заслужить прощение. Его участники были на него злы. Он разочаровал всех, кто был ему дорог. Он не мог выдержать мысли о том, что и фанаты начнут его ненавидеть. Может, если он впишется в рамки, его наконец заметят. Может, если он постарается ещё больше, его наконец оценят. Может, если он исправит себя, его наконец полюбят. Его губы зашевелились прежде, чем он успел подумать: — Но я мог бы подписать что-нибудь для вас, если вы… — Боже, да кому нужен твой автограф? — резко перебила она, её голос пропитанный горечью заставил весь мир Сынмина пошатнуться. — Ты даже не из популярных участников. Вряд ли я смогу хоть что-то заработать, даже если продам его — продолжила она с насмешкой, и каждое её слово резало глубже, чем предыдущее, оставляя в сердце Сынмина болезненную пустоту. Сынмин чувствовал себя так, словно получил удар в живот. Это была не безликая аватарка из интернета, не спам-бот, даже не ненавидящий антифанат. Это был реальный человек — реальный фанат, стоящий перед ним и прямо в лицо говорящий, какой он жалкий. Теперь это уже не был вопрос о том, нужен ли он кому-то, хочет ли его кто-то видеть. Ответ был очевиден. Он провалился. Он подвёл своих фанатов. Он подвёл своих участников. Он подвёл самого себя. — Почему ты не мог быть кем-то другим?! Слова девушки обрушились на него, словно наводнение, остановив весь мир вокруг. Он не мог пошевелиться. Не мог думать. Не мог дышать. У Сынмина не осталось слов. С этими последними словами девушка резко развернулась и ушла, даже не бросив на него прощального взгляда. А Сынмин остался стоять, одинокий на краю улицы. Один на один со своими мыслями и чувствами. Один под тяжестью всего мира. Но, несмотря на то, как быстро она ушла, её слова застряли в его сознании, снова и снова звуча эхом, как заевшая пластинка. Почему он не мог быть кем-то другим? Почему он был таким скучным? Почему таким бесполезным? Почему таким никчёмным? Почему таким ненужным? Сынмин не мог перестать думать, как же ему так не повезло. Он не хотел быть тем, на кого не могут равняться его фанаты. Он не хотел быть тем, на кого не могут положиться его участники. Он не хотел быть тем, кого мир не сможет запомнить. Он не хотел быть собой. Ему быстро стало ясно, что убегать от своих мыслей бесполезно. Они всё равно обрушивались на него, как только он пытался вынырнуть за воздухом. Его мир был разрушен, радость исчезла, а его маленький уютный пузырь лопнул. Привычный распорядок больше не утешал, рутина больше не приносила покоя. Ничто не могло помочь, когда его сознание было в хаосе. Он не мог сбежать из собственной головы, как бы ни старался. Раньше он любил находиться наедине со своими мыслями. Теперь — нет. Он был ненужным. Даже для самого себя. Реальность была болезненной — но от этого она не становилась менее правдивой. Его участники ненавидели его. Фанаты ненавидели его. И Сынмин не мог отрицать, что начинал ненавидеть самого себя.