Что сказали карты...

Он неторопливо пригладил волосы рукой и задумчиво прищурился, рассеянно проводя указательным пальцем по губам. Как ни странно, удивлен он не был и словно бы всегда знал, что без волшбы тут дело не обошлось. Всё вроде бы даже встало на свои места. Единственное, чего Клод еще боялся, так это того, что девушка его приворожила, и все его чувства были на самом деле… не настоящими. Выяснить правду хотелось до дрожи. И действовать надо было осторожно. А потому голос его звучал спокойно и нейтрально. - Пояснишь, что происходит? Если честно, коль она стала бы отрицать увиденное им и заявила, что это все – чужое и ей подкинули вот прямо сейчас, священник спокойно договорился бы с собственной совестью и легко и непринуждённо убедил бы себя, что оно так и есть. Но она сама призналась. Громко выкрикивая обличительную правду о себе, гордо вскидывая голову, как и любая чертовка перед казнью. Лишая его всякой возможности благополучно проигнорировать сий вопиющий фактор ведовства. Да ну чтоб её. Хотя... Небеса святые, какой же она ещё ребёнок. Как вообще в таком возрасте она умудрилась остаться такой?.. *** Вот она. Вот она, её петля, о которой говорили карты. Сейчас архидьякон её испугается. И осудит, это верно. А право слово, зачем нужна жизнь, если любимый человек тебя порицает? О, Эсмеральда не просила этого Дара, ставшего ей Проклятьем и гибелью, но он был. И он же её погубил. Словно насмехаясь над нею и предрекая зло и горе, сам же оказался в той беде виновен. Теперь цыганка знала, за что ей висеть в петле. Ну и пусть! Пусть! Если все её усилия напрасны, если он её ныне ненавидит, пусть… Пусть лучше так! И маленькая гадалка выкрикивала злые, лживые слова, зная, что никогда они не смогут стать правдой. Никогда она, дочь дорог, не посмеет его погубить… Но, заметив удивление на его лице, сама себе ужаснулась. Неужто она это молвила? Она только что угрожала инквизитору, что утянет его на костер следом за собой! Что расскажет о них! О, боги! Неужто он ей поверит и, может, именно это и станет причиной его смерти? Её неосторожные угрозы, которые столь высокопоставленный человек может воспринять всерьёз? Неужели она это вслух сказала? Не выдержав напряжения, девушка застонала и горько разрыдалась. Пусть будет, как будет. Как она устала. - Я ведьма. И делай ты с этим, что хочешь. *** - Эсмеральда, я не самый благочестивый человек на земле, но все же рассчитываю, что дураком не кажусь. - Что? Кажется, не таких слов маленькая колдунья ждала. Оно и хорошо. Пусть пустых заверений она не слышала, но голос-то логики должна была уразуметь? - Девочка, ты нужна мне больше воздуха. На кой мне добровольно от тебя отказываться? Какая, к дьяволу, уже разница, чем ты занимаешься? Или ты, может, приворотами грешишь? Грамотно ввернув вопрос, он с замиранием сердца ждал ответа, не подавая виду, как это важно именно ему и внимательно следя за большими, мокрыми глазами. А Эсмеральда, действительно не заметив подвоха, расстроенно всплеснула руками и снова всхлипнула, словно бабочка, перепорхнув на предложенную собеседником мысль и принявшись ее развивать: - О, да если бы! - Какое расстройство-то неподдельное. Даже обидно как-то. - Если бы я могла, табор бы и бед не знал! Но я ничего не умею, не могу даже толком предотвратить худое, что вижу, просто не знаю, как! Вот вижу я будущее, да смысл какой? Я больше ничего и не ведаю, карты, и те с трудом понимаю! Почему – я? Она говорила правду. Или то, что мнила правдой. Можно было выдыхать и снова радоваться собственной способности любить. Не то, чтобы внутри мужчины велась невесть, какая борьба. Архидьякон Жозасский действительно верил в признание ведьмы. А Клод Фролло, философ и ученый, требовал доказательств и испытывал здравые сомнения, выдвигая старую догадку о безумии смуглянки за рабочую теорию. Ведь в самом деле, иначе бы зачем её табору так беречь и лелеять девочку? Душевная болезнь вполне может быть причиной. Разные они бывают, эти смуты разума. - Только будущее? Или и прошлое? - Ну... Наверное, и его. Да, пожалуй. Три тысячи бесов, ну вот не мог он бездоказательно принять факт наличия всамделишной ведьмы пред собою. Хотя и видел, что Эсмеральда искренне верит в то, что говорит. Ну какая же, ко всем чертям, прелесть. И ведь верит себе, верит. Он и сам готов верить. Вот ведь собаки безбожные, а не арготинцы. Научили свою Принцессу ереси, а ему теперь – расхлебывай. Пришибить бы. Или перепоручить Шармолю. Да только тогда в петле и ей плясать вместе со всеми, не иначе. И впору будет самому на Гревской по соседству вешаться, коль колдовка попадётся судьям. Бешеный зверь внутри, непримиримый и строгий, как выяснилось, жаждал быть прирученным уже давно. И с удовольствием это провернул этой ночью, тотально поменяв векторы восприятия и поставив во главу угла свою женщину. Назад дороги не было. Ясноокая цыганочка, возможно, только лишь своим разумением никогда бы и не поняла, как приручать волка, и он бы ее загрыз, а потом – все отмерянные ему оставшиеся годы выл бы от боли... Не снесёт ведь без неё жизни. Да только не она одна делала шаги вперед. И теперь результат был на лицо. Кюре видел перед собой всего-то рыдающую, замотанную в простынь, маленькую женщину. И никакого исчадия ада внутри этой фигурки углядеть не мог. Разве что с головой его избранница, видимо, не дружила… Нет, надо править ей разум, пока не поздно. Получив отрицательный ответ на единственный вопрос, результат которого услышать действительно боялся, архидьякон преисполнился отнюдь не угодной церкви критичности мышления. Но ведь в самом деле, мнить что-то правдой – не показатель того, что это – правда. Фролло, если честно, был не уверен, что гадалку нужно переубеждать. С другой стороны, иллюзии подобного рода – пагубны. Сколько людей было казнёно на его памяти именно потому, что их веру в связь с Сатаной окружающие не опровергли, а поддержали, уверив обвиняемых в реальности фантазий? О, таких было, как ни печально, не спасти. Хотя бы потому, что они опосля искренне начали восторгаться червоточиной в собственном сердце. Безумие ничуть не лучше реального колдовства, коль человек верит, что продал душу Люциферу. Ибо так оно потом и случается, даже если бес и не склонял поначалу к этому. Но ежели ты что-то предлагаешь… ад это забирает рано или поздно, будьте уверены. - Погадай мне, солнышко. Маленькая пугливая лань, как Клод ни старался, от спокойного тона насторожилась еще больше. Удивленно икнув и медленно вытирая слезы, испуганно дернулась назад, когда он подошел ближе. Этот жест ранил в самое сердце. Но был, как ни крути, предсказуем. Пошли ему Богоматерь терпения. В конце концов, на чаше весов сейчас и его душа. - Не бойся. Я прошу всерьёз. Тебе ничего за это не будет. Просто расскажи мне что-нибудь, о чем могу знать только я. Несмотря на собственную нерешительность и ласковый, вкрадчивый голос мужчины, Эсмеральда оказалась догадливей, чем этот самый мужчина думал. И эмоционально, пораженно выдохнула, всплескивая руками, от чего покрывало сползло на бедра, неумолимо приковывая внимание к высокой, округлой груди, в пламени свечей, столь ярком и обличающем, еще более манящей. - Ты мне не веришь. Огромные темные глаза стали ещё больше, зрачок – расширился. Обиделась она или нет, было не понятно. - Не могу сказать, что это так. – Клод отвечал, как мог, осторожно, но вспыхнувшего жадным пламенем взора от тела девушки оторвать не мог, а потому звучали его речи все же немного более рассеянно, чем планировалось. - Но все утверждения требуют доказательств. И... Не дожидаясь конца фразы, цыганка фыркнула и решительно схватила его за руку, усадив рядом силком. А затем, перевернув его кисть ладонью вверх и не отпуская, другой рукой – вцепилась в свою бесову колоду. Кажется, частичная нагота прежде робкую девчонку уже не смущала. Юная колдунья тяжело дышала, жмурясь, в иррациональной, пагубной жажде доказать свою правду. Долгое время ничего не происходило, и Фролло уже собирался аккуратно отнять руку и начать внушать болезной, что она – не права. И ей бы собственных травок попить, он и сам хоть пропишется тут и лично вливать в горло будет, лишь бы утихомирилась. Да только... Внезапно цыганка задолжала мелкой дрожью, ее тонкие руки конвульсивно сжались, изящный стан выгнуло, голова запрокинулась, глаза закатились. Все, как по учебнику. Приступ истерии. Священник в этот миг действительно испугался. И бросился подхватывать любовницу под руки, полагая приступ падучей, что и вовсе было посерьёзнее нервного расстройства, да только сразу же, как из маленьких пальцев выскользнула колода, цыганочка сама расслабилась, пришла в себя и взгляд ее стал осмысленным. - Эсмеральда, что это сейчас было? Я… Хмуря бровки, маленькая гадалка так странно на него смотрела, что архидьякон осекся на полуслове. И внимательно склонил голову к плечу, выжидая, но и не выпуская добычу из кольца рук. А та чинно поправила покрывало, снова в него, к расстройству Фролло, заматываясь. И, наконец, заговорила, недоуменно морща носик: - Что значит, «я бабочка»? Скажи честно, ты сумасшедший, да? – Это предложение из ее уст прозвучало уже жалобно – Или и вправду – колдун, как о тебе молвят? И вот тут-то Клод в самом деле обмер. Этого эпизода она не могла знать. Вот никак...