Что сказали карты...

Несмотря на все еще саднящую рану, Фролло пересек Собор и оказался на улице за каких-то несколько секунд. И, как выяснилось, как раз вовремя для того, чтобы лицезреть достаточно неприятную картину морального грехопадения доблестных солдат короля, свидетелем оной был лишь он да ночная тьма. Подобного прямо на паперти Собора Богоматери, даже будь архидьякону до звезд на одну отдельно взятую цыганку, он, как священник, допустить ну никак не мог. Однако сейчас, покуда он поспешно спускался по ступеням, в последнюю очередь кюре беспокоила репутация святого места. Ибо действо, представшее пред его очи, вывело бы из равновесия абсолютного любого влюбленного. Что же такого случилось в столь поздний час, когда все приличные горожане сидят по домам? На самом деле, ничего особенного. Двое рядовых патрульных, давно сдавших смену и изрядно подвыпивших (в этот раз не без помощи своего капитана, проставлявшегося по случаю удачной ожидаемой женитьбы), проходили мимо Собора, весело переругиваясь и сетуя на то, что звонких монет для того, чтобы посетить дом старухи Фалурдель, у них совсем не осталось. А в кредит, увы, старая кошелка не отпускала, как, впрочем, и любая из ее девушек. И тут им под ноги, будто стрела, пущенная из самого тугого лука, выскочила цыганка, врезавшись в одного из солдат и испуганно замерла, оказавшись зажатой между мужчинами. Патрульные же, несмотря на хмель, переглянувшись, поняли друг друга с полуслова. Видимо, сама Богоматерь в эту ночь им благоволит, или же как иначе расценивать настолько припозднившуюся уличную танцовщицу, за которой нет-нет, да каждый из гвардейцев обещал сам себе хоть раз, да приударить! - Смотри-ка, Вик, кто у нас тут! Расплывшись в глупой ухмылке, один из пьяниц прижал девушку к себе и чувствительно приобнял за филейную часть, однако сие действие исторгло из цыганки звук, по громкости и пронзительности более всего похожий на кастрированный военный горн. Эсмеральда попыталась выскользнуть из объятий, покуда солдаты синхронно морщились от ее крика, однако тот самый Вик, будучи несколько крупнее товарища, перехватил танцовщицу одной рукой под грудью, обездвижив, а второй крепко зажал рот, попутно обдавая перегаром и донося на ушко мысль, что орать – плохая идея. - Вот что, девонька. Еще раз заорешь – пойдем с тобой… Ик!... в каменный мешок. Будешь брыкаться и сопротивляться – туда же. Сбежишь – снова туда. У нас тут, если ты не заметила, комендантский…Ик!... час, и мы, по долгу службы, отлавливаем всяких бродяг. А честной люд припозднившийся – по домам провожаем. Пойдешь с нами… Ик!... и составишь нам до утра компанию – значит, отпустим, а нет – видать, ты бродяга, шлюха и разбойница, а таким дорога одна - в тюрьму. – Патрульный поднял глаза на своего товарища и приосанился, прежде чем продолжить, заметив восхищенный взгляд более пьяного и потому уже лыка не вязавшего собутыльника, временно лишенного такого преимущества перед дамами, как связность речи – Как по мне – очень складно и ясно. Так что ты… - КАКОГО, ДА ПРОСТИТ МЕНЯ ГОСПОДЬ, ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?! О, этот голос патрульные, даже будучи в стельку, признали бы сразу. Чума в сутане, Сатана в рясе, ворона старая… а по совместительству архидьякон Жозасский, никогда не стеснявшийся отчитывать абсолютного любого, включая самого судью, и остававшийся абсолютно несправедливо, но чертовски стабильно безнаказанным, спешил к ним с невиданной резвостью и, судя по интонации, категорически неодобрительным настроением. Товарищ Вика, Жак, расстроенно ругнулся и сразу же испуганно поник, отступив от девушки. Ну вот что этому черту долгополому не спалось? Все так хорошо шло, и на тебе… Более трезвый напарник Жака, однако, не спешил выпускать добычу из захвата, панически перебирая в голове оправдания. Но, стоило его взгляду упасть на загорелую девичью шейку, смоляные волосы и пестрый наряд, как идея возникла сама собой. Цыганка! Святой отец терпеть их не может! Даже какой-то смутный приказ был когда-то… Вот оно! - Ваше преп-добие, мы это… - начавший бойкой скороговоркой, патрульный стушевался под огненным, почти безумным, пронизывающим до костей взором священника. – Мы цыганку конвоируем, все согласно приказу, вот тут вот им на Соборной не появляться, комендантсткий час нарушила, да. Сей же миг в кутузку язычницу, не могите волноваться. Святой отец набрал в грудь побольше воздуха. Пьяный солдат глупо улыбался, видимо, держа Клода за идиота и не ощущая дамоклова меча, нависшего над их головами. Ярость Фролло росла пропорционально количеству сказанных патрульным глупостей. А воистину последней каплей стала паника, с которой на него смотрела Эсмеральда, все еще лишенная грубой ладонью этого ублюдка возможности говорить. Это… грязные руки на теле девушки…священник резко выдохнул и снова набрал побольше воздуха. Это ни в какие ворота. - И ЭТО ВСЕ?! КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС, ЧТОБ ТЕБЯ?! ТЫ, БЕЗМОЗГЛОЕ СОЗДАНИЕ, ХОТЬ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО СИЯ ДЕВУШКА КРЕЩЕНАЯ И ЗАДЕРЖАЛАСЬ НА ВЕЧЕРНЕЙ МОЛИТВЕ?! – с враньем у Клода, как у самого настоящего католика, проблем не было никогда - ТЕБЕ, УБОГОМУ, НЕВДОМЕК, ЧТО СТАРЫЕ ПРИКАЗЫ ПОТОМУ И ОТМЕНЯЮТ, ЧТО МЕНЯЮТСЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА! ТЫ ВСЕХ ЧЕСТНЫХ ГОРОЖАНОК ТАК ХВАТАЕШЬ И ВОЛОКОМ ЗА СОБОЙ ТАЩИШЬ, НЕДОРАЗУМЕНИЕ?! ВОТ ТАК ВЫ ДВОЕ СЛУЖИТЕ КОРОЛЮ?! ТАК СЛУШАЕТЕ ПРИКАЗЫ?! О, ПОЗОР НАШЕМУ СЛАВНОМУ ГОРОДУ! ЧТО СКАЖЕТ КОРОЛЬ, КОГДА УЗНАЕТ, КАКИЕ БОЛВАНЫ ОХРАНЯЮТ ЕГО СОН! ЧТО СКАЖЕТ КОРОЛЬ, КОГДА УЗНАЕТ, ЧТО ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ НЕ СВЕРШИТЬ РОКОВУЮ ОШИБКУ, ЕГО СЛАВНЫЕ ПАТРУЛЬНЫЕ ОТВЛЕКАЮТ ОТ ДЕЛ СЛУЖИТЕЛЯ ЦЕРКВИ! НО НЕТ, ТАК Я ЭТО НЕ ОСТАВЛЮ, ЧАША МОЕГО ТЕРПЕНИЯ НЕ БЕЗГРАНИЧНА! КТО ТВОЙ КОМАНДИР? ОТВЕЧАЙ, ЖИВО! И ОТПУСТИ ДЕВУШКУ СЕЙЧАС ЖЕ!!! Даже если бы данного приказа не прозвучало, Эсмеральда все равно бы вывернулась, ибо руки, пленившие ее, настолько ослабели от страха, что были больше похожи на плети. Она и сама слегка испугалась. Сильный голос священника, вероятно, и во Дворе Чудес услышали, так он разорялся. А потому Эсмеральда поспешила занять наиболее безопасную для нее позицию, а именно – в один прыжок, яко они с Джали родственники, оказалась за спиной архидьякона, опасливо оттуда выглядывая и понемногу успокаиваясь. Что нельзя было сказать про кюре, который, не дав испуганным и вмиг протрезвевшим солдатам даже мгновения на связный ответ, продолжал усердно их костерить на чем свет, призывая на их головы все небесные кары и изящно маневрируя между запретом на ругань и чертыхания и желанием донести до оппонентов, кто из них кто на самом деле. Половины слов девушка не понимала, с интересом прислушиваясь и запоминая, что возможно. Очень хотелось показать незадачливым насильникам язык или еще какой, более неприличный жест, но она сдержалась, чувствуя, что подобное будет уже лишним. Портить такую красивую картину их унижения своим вмешательством не хотелось. Отче выдохся лишь через десять минут, сперва окончательно убедившись, что своими речами и угрозами отбил у этой парочки как опьянение, так и веселое настроение и желание приставать к кому бы то ни было, притом надолго. И раздраженным, резким жестом отправил солдат восвояси. Это молчаливое повеление, несмотря на тяжелое обмундирование, они выполнили буквально за мгновение, испарившись с паперти, будто их никогда там и не было. Клод устало выдохнул и внимательно оглядел сначала улицы, а затем безмолвные окна Собора. В нескольких крошечных окошках начинал мерцать свет, намекая, что через несколько секунд потревоженный криками владелец огонька вместе с ним выглянет на площадь, дабы удовлетворить любопытство. Еще быстрее, чем спускался, Клод взлетел по ступеням и оказался внутри Собора. И только тогда заметил, что Эсмеральда никуда не делась и, более того, усиленно пыхтит, молча отдирая один за другим его пальцы от своего маленького запястья. Священник нахмурился. На кой дьявол он потащил ее с собой? Впрочем, ответил он самому себе достаточно быстро. Все вполне очевидно. Те патрульные – не единственные мужчины в городе. А ночь – все еще темная и безмолвная. Стоило решить для себя самого, куда деть девушку до утра. А в том, что он позволяет себе так дьявольски ревновать чужую ему женщину, язычницу, богохульницу… Об этом он подумает завтра. Цыганка, наконец, справилась с последним из пальцев, что охватывали ее руку крепче кандалов, и потерла кисть, поморщившись. Ну, она знала, что мужчина он сильный. Но чувствовать на себе эту силу не особо хотелось. Священник же, будто бы раздосадовано, поморщился и потер переносицу, продолжая молчать, даже не глядя на нее. А потому, собравшись с духом, Зингара робко взяла слово. - Эм…кхм… Спасибо. Ну, я пойду. Во-о-от… И тут же невольно отпрянула. Ее собеседник будто очнулся ото сна, пронзив ее взглядом. Черты, и так резкие, заострились еще больше. Пред ней сейчас был будто бы и не человек вовсе, а коршун или голодный волк… девушка встряхнула густой копной волос и крепко зажмурилась, отгоняя видение. Да что это она, в самом деле! Кого ей тут бояться, Его? Чтобы он там себе не думал, она видела и слышала достаточно для того, чтобы его дурные манеры могли ее обмануть. Ха! Эсмеральда расправила плечи и посмотрела прямо в глаза Фролло. И совсем забыла, что ее выражение лица сейчас должно доносить до злого господина, что плевать она хотела на его сан и титул. Потому что глаза были синие-синие, глубокие-глубокие… Как и любая здоровая молодая девушка, цыганка сочла просто необходимым в них утонуть. И, разумеется, никуда не пошла. Архидьякон же, в свою очередь, был обескуражен. Уже приготовившись ловить юркую девку и тащить куда-либо (в идеале – к себе, но кто ему даст) силой, слушая ее проклятия, нежелание знать здравые аргументы и лицезреть ее страх и ненависть, он обнаружил, что она не только не собирается никуда идти или бежать, а наоборот, буквально приросла к полу, уставившись на него, будто завороженная. Фролло задумчиво склонил голову, не отрывая своих глаз от ее, больших и блестящих. Девушка зеркально повторила его жест, и Клод сделал маленький шаг назад. Она сделала это явно неосознанно. О чем она думает? Наводит порчу, не иначе, маленькая ведьма. Иначе, что ей на его лице высматривать? Внезапная мысль заставила его потереть лицо ладонью. Может, копоть свечи… Но нет, цыганочка все еще не отрывала от него взгляд, думая о чем-то своем и вообще ведя себя очень даже странно для только что подвергшейся покушению. Отче был бы и рад простоять так с ней наедине до утра, и пусть хоть все колдовство мира на его голову призовет, но в главной зале Собора… точно нет. А посему, многозначительно кашлянув, он рассеял наваждение, заявив девушке, пока та не опомнилась, что ей на ночь лучше остаться здесь и следовать сейчас за ним. Затем, развернувшись двинулся к небольшой лестнице, лишь у ее подножия осознав, что идет один. В полумраке догорающих свечей стояла Эсмеральда, даже не потрудившаяся сдвинутся с места. На ее лице была гримаска недовольства. А надутые пухлые губки говорили окружающим о серьезности проблемы, а выдуманной или реальной, то уже неважно. При оценке общей картины Клод задержался на ее губах, собираясь с мыслями. И совершенно зря. Стоило взглянуть на что-либо другое. Глаза скользнули ниже, за распахнутую косынку. И мысли разбежались окончательно. О чем это он… - Неужто длительное нахождение в Святом месте для тебя так обременительно, ведьма? Не это он хотел сказать. Вот совсем. Вырвалось. По привычке. Хотя то, что хотел, прозвучало бы для цыганочки, по его мнению, еще более дико и смехотворно. Возможно, он мог бы исправить ситуацию, сосредоточившись и взяв слово, но Эсмеральда, еще более обиженная и уже разозленная, успела первой. - Ты – противный, грубый лжец! И лжешь ты даже не людям, а самому себе. И я вот никак в толк не возьму: ты то солдатами меня травишь, то от патрульных спасаешь. Кричишь одно, а шепчешь другое. Думаешь, я сейчас куда-то с тобой послушно пойду? А вот нет вот! Я – домой! А ты бы сначала определился, чего хочешь, а потом с людьми разговаривал, а то вроде такой весь умный, а чего тогда такой дурак?! И, пока опешивший от дерзости девчонки архидьякон давился воздухом, спешно пытаясь собрать достойный ответ обнаглевшей цыганке, та с еще большей прытью, чем в первый раз, выскочила на улицу, вновь оставляя последнее слово за собой. Священник, наученный горьким опытом, опрометью кинулся за ней. Однако Эсмеральды уже и след простыл. И часы, что архидьякон Жозасский темной тенью бродил по округе, мучимый бессонницей и полным отсутствием понимания того, куда у нищей цыганки делся разум и чувство самосохранения, были потрачены впустую… А в своей маленькой комнатке во Дворе Чудес мучалась той же бессонницей та, что ныне занимала все мысли священника, правда, страдала она по иной причине. Девушка была расстроена, обижена и рассержена, отчасти на саму себя. Расстроилась Эсмеральда лишь потому, что рухнула ее надежда на то, что этот самый Клод, который был с ней таким…был здесь, в общем, хоть как-то проявится в грозном архидьяконе Жозасском, раз уж тот так рьяно ее защищал. Ну, пьяный мужчина – одни речи, а трезвый – другие, это да. Но, раз он так подорвался от ее вопля, ему и в здравой памяти совсем не все равно. Значит, все правда… И обижена она была как раз таки на то, что в этой самой здравой памяти с ней Фролло говорил исключительно грубо, сухо и почти на нее не смотрел. Вот она даже косынку с плеча украдкой стянула, а толку? Развернулся и пошел куда-то… Ну, а сердилась она больше на себя. Опять не сдержалась, дала волю обиде и совершенно точно этим падре рассердила. К нему и так-то на кривой кобыле не подъехать, а теперь… Кто она такая, чтобы дерзить дворянину? - Напоить его, что ли? Мысль была неплохой, на ее взгляд, да только совершенно невыполнимой. Цыганочка от этого расстроилась еще больше. Того и гляди, из-за ее несдержанности все случится именно так, как говорят Арканы. Нет! Маленькая гадалка резко заметалась по комнате, переполненная чувствами. Завтра, да, завтра она будет ему улыбаться. И снова поблагодарит. И пусть орет и обзывается, сколько влезет. Бегает она все равно быстрее… *********************************** Я вернулась, вот она я, всех с Рождеством:-)