Что сказали карты...

Эсмеральда находилась на пороге депрессии. Точнее, если бы она вообще знала, что такое «депрессия», то со всей уверенностью диагностировала бы свое состояние именно так. А ныне все, что она могла сказать о себе – ее терзала грусть. Уныло ковыряя ногтем старую деревянную столешницу и равномерно по ней растекаясь, цыганочка не могла себя заставить не то, что пойти на заработок, но даже встать со скамьи. Все было замечательно еще вчера вечером. Она почти было решила, что будет делать все правильно, но вспышка темперамента помешала, и злость всколыхнулась в груди обидной волной. Да за кого, в самом-то деле, он ее держит?! За девушку для утех?! Если этот негодяй так стыдится собственных же чувств, кичится своим происхождением или статусом, она тут совершенно не при чем! У нее тоже есть гордость! Пусть в таком случае на своей Церкви и женится! Тот факт, что, по сути, так и было на самом деле, поскольку по стечению обстоятельств мужчина, занимавший ее мысли, был священником, притом не самым последним из них, цыганочка старательно игнорировала. Для любви либо не должно быть никаких преград, либо это и не любовь вовсе, так она решила. И, после небольшого спора с самой робкой и трепетной частью себя, строго-настрого запретила себе уделять Собору и его обитателю даже крошечку внимания. А после легла спать, почти что удовлетворенная собою. Наутро Эсмеральда поднялась с постели совершенно разбитая. Сон ее был тревожен, беспокоен и кошмарен. А самое неприятное – этот сон был ее будущим. И теперь, даже спустя несколько часов, она все еще не могла отделаться от ощущения, что на ее шейке затягивается тугая петля. До сих пор, будто наяву, перед глазами стоял огонь и крики, а Смерть ходила за нею по пятам, неумолимо настигая свою жертву… И теперь страх шептал молодой гадалке, что гордость и жизнь – вещи несравнимые, а обида совершенно не стоит того, чтобы платить за нее такой ценою. Возможно, если бы ее просто поставили перед выбором в каком-нибудь диалоге – петля или свобода воли, она со смехом и гневом выбрала бы второе. И очень сильно, как она понимала сейчас, пожалела бы. Видения были почти осязаемы и, кажется, невероятно близки. Может, стоило сбежать из города? Увести табор и забыть обо всем? Танцовщица расстроено вздохнула. Клопен никуда не поведет людей зимой. Это, по сути, самоубийство. Многие могут не пережить дорогу и холод. Может, к бабушке он бы и прислушался, но в ответ на слова Эсмеральды просто покрутит пальцем у виска. Девушка застонала и обреченно приложилась лбом об стол. Это все было слишком для ее маленькой головки. И это «слишком» стоило обдумать спокойно и долго, коли права на ошибку не было. Она, разумеется, не желала, чтобы в этой истории от нее зависело настолько многое. Но увы, ее не спросили. Знать бы еще, кто является виновником ее будущих предполагаемых страданий… *** Цыганка не появлялась на Соборной площади уже несколько дней. Священник не находил себе места, теряясь в собственных мыслях и ужасных предположениях. Метр Шармолю, упорно старавшийся его посетить, не добавлял своей настырностью радужного настроения от слова совсем. Изначально он находил для того отговорки, но на четвертый день понял, что отделаться от цепкого, как уличная шавка, законника, не выйдет. И сдался. Как выяснилось, речи тот повел о цыганах. И уличной плясунье в частности. Как обычно, у Шармолю до просьб друзей руки доходили в самый неподходящий момент. И вот этот момент настал, обрушившись со всей неумолимостью на страдающую мигренью голову архидьякона. Перед глазами ясно встали события последних дней. Молящаяся цыганка… Крошечная спальня, пропахшая травами… Гренгуар, присоединившийся к арго и юродствующий на площади… Это вот об этих цыганах сейчас речь, верно же? Фролло, почти не слушая судейского и изучая пылинки, танцующие в воздухе, только теперь осознал, что так и не отблагодарил своих спасителей. А еще решил, что, видимо, что-то упустил в становлении месье Пьера, коли тот сейчас развлекает публику дешевыми фокусами. С ним определенно стоило побеседовать, и… не только на данную тему. Озарение пришло внезапно. Коли Гренгуар обретался во Дворе Чудес, это означает, что… он совершенно точно в курсе, где Эсмеральда и что с ней! Однако, похвалить себя за удачную идею и немного предаться греху гордыни все еще мешал назойливый, ожидавший ответа и одобрения, походивший на гончую, Шармолю. И этому псу стоило бросить кость. Иначе так просто он не остановится. Будучи недалеким, по сути своей, созданием божьим, он в том числе был упорен, как три тысячи чертей. Клод выдохнул и спокойно заявил. - Я ошибался и прошу прощения за то, что побеспокоил Вас своими заявлениями, метр. Ошарашенный собеседник глупо заморгал, не совсем понимая еще, что ему сказали. Святой отец поздравил себя с тем, что ему уже в самом начале беседы удалось вывести гостя из равновесия. И с тем, что прежде не считал нужным быть вежливым или же извиняться перед любой властью, кроме божьей, что оказалось вполне себе кстати. - Но… прошу прощения… Я не понимаю, метр… - Дело в том, что ныне у Вас, да и, увы, у меня тоже – Ой, не хотел он этого. Но надо было дать что-то взамен цыган. – как у блюстителя душ человеческих, есть дело поважнее. Не так давно я стал свидетелем сцены, над которой некоторое время размышлял. И понял, что не поставить Вас, метр, в известность, не могу. Это бремя нести нам с Вами вместе с сего дня. И, более того, я прошу Вас сделать выводы и принять меры относительно того, что Вы сейчас услышите. Фролло намеренно заходил издалека, запутывая собеседника в логических связках между предложениями. Червячок сомнения все еще точил душу, шепча, что первоначальная идея была таки совсем неплоха, и в тюремной камере любая ведьма сговорчива донельзя, но кюре решительно продолжал свою речь, ни на что не обращая внимания. - Дело вот в чем… Я, находясь здесь, все же не настолько наивен, чтобы верить в то, что солдаты нашего Короля – целомудренные и исполненные верой, чистые души. Но это, метр, ну уже ни в какие ворота! Прямо на ступенях собора пьянь, облаченную в латы и пристающую к молящимся с непристойными предложениями, я терпеть не намерен! Через неполный час, подобно пушечному ядру, (ибо сравнение со стрелой Шармолю ну никак не шло), законник вылетел из Собора, преисполненный праведным возмущением, и на всех парах помчался во Дворец правосудия. Действительно, где это видано, чтоб голытьба и чернь творила молитвы да богу поклонялась, а солдаты в то время на людей нападали! Глядя в окно, архидьякон Жозасский усмехался. Осознание собственной власти над чужими судьбами и собственного незаурядного дара убеждения приятно грело. И эту неподобающую статусу гордыню он замолит позже. А сейчас – стоило серьезно пообщаться с уличным поэтом, пока тот не исчез с площади, ибо откладывать важные дела на потом Фролло, в отличие от Эсмеральды, не привык.