Что сказали карты...

Храм был погружен в величественный полумрак. Последние лучи закатного солнца отражались в витражной розе этого каменного оплота Веры. Цыганка замерла, завороженная зрелищем. Да так и простояла, пугливо прижимаясь к колонне, до той самой секунды, пока тьма не поглотила все вокруг и единственным источником света не остались огромные свечи. Лишь в это мгновение Эсмеральда вспомнила, зачем явилась пред очи Богоматери. И направилась к алтарю. Сама она свою походку могла бы посчитать решительной и уверенной, но со стороны ее мелкие шажочки и вороватые перебежки с места, где потемнее, в другое (такое же), выглядели по меньшей мере забавно. Собственно, Архидьякон Жозасский, растерянно наблюдавший за сим с балюстрады, так не считал. А больше зрителей, у которых хватило бы чувства юмора оценить эту походочку «я-пугливая-лань-на-меня-не-стоит-даже-дышать-я-закричу-требую-адвоката», вокруг не было. Нет, в теории где-то поблизости существовал Квазимодо, но звонарь был совершенно не осведомлен о том, что Ангел, которому он твердо решил поклоняться (разумеется, тайком от приемного отца), сейчас в Соборе. Эсмэ, наконец добравшись до Алтаря, но все же не решившись подняться на ступени, пристроилась на каменном полу рядом с лестницей и основательно поерзала, устраиваясь поудобнее. Цыганка твердо вознамерилась провести в храме столько времени, сколько понадобится для того, чтобы своей назойливостью достать на Небесах абсолютно всех. Или пока не прогонят смотрители. В общем, в идеале – до утра. Зингара не знала, с чего начать. А обидеть Бога в ее планы не входило. Следовательно, нужно было для начала ПОДУМАТЬ. Танцовщица внушительно прокашлялась. И тут же пугливо съежилась. Акустика в Доме Божьем была просто великолепной. Вот как раз это эхо и стало для священника последней каплей. Если в самом появлении в Соборе плясуньи он видел оскорбление лично для себя, то в нынешнем поведении девчонки можно было углядеть (при желании) откровенное глумление над святынями. А у Фролло желания в последние дни было выше крыши. Нахмурившись и сжав кулаки, падре решительно направился вниз с твердым намерением то ли прибить, то прогнать ведьму. Конечно, идеальным вариантом были бы совсем другие действия… Но Клод просто не желал сегодня слышать о том, как его ненавидят и насколько он противен девушке, как мужчина. Рушить собственный мир нелицеприятной правдой святой отец, при некотором общении с самим собой, был не готов. А девушка, не подозревая о молчаливом до поры наблюдателе, крепко зажмурившись, пыталась все же понять, о чем хотела бы поговорить с Девой Марией. Очень некстати вспомнились глубокие синие глаза и горячие руки. Эсмеральда попыталась прогнать воспоминание, но образ Архидьякона покидать разум не желал. И, как ни старалась черноглазка, мужчина в ее постели ну ни капли не сочетался с человеком в черном, кричавшим на Соборной Площади о колдовстве… И все же это был он. В тот же миг широко распахнутые очи устремили свой взор к пламени свечей, а тонкие ладони непроизвольно сложились в молитвенном жесте. Какие бы демоны не жили в душе Клода… Святая Дева, пусть они его покинут! Яркие губы беззвучно что-то зашептали. Это не было молитвой в общепринятом понимании. Но каждое слово шло из самого сердца… - Что ты здесь забыла, ведьма?! Маленькая цыганочка, крутанувшись юлой, резко подскочила на месте и оказалась лицом к лицу с мрачным кюре. Который, несомненно, был несколько растерян при виде молящейся, больше похожей на херувима, девушки. Но у него все же получилось взять себя в руки и успешно договориться с самим собой на предмет того, что колдунья ни капельки не молится, а шепчет богопротивные заклятья. Огромные темные глаза испуганно и удивленно воззрились на чернорясника. Казалось, Эсмеральда искренне не понимала, с какого перепуга ее прервали. Да и лицо ее явственно говорило о том, что от кого-кого, а от него оскорблений ну никак не ждали. Однако откровенный вопрос в черных глазках священник успешно проигнорировал. И произнес настолько грозно, насколько вообще мог: - Пошла. Прочь. Из. Дома. Божьего. Однако Эсме, вместо того, чтобы в панике броситься к выходу, попутно огрызаясь, как бывало до сего дня, обиженно насупилась и по-детски скрестила тонкие ручки на груди, осуждающе нахмурившись. На некоторое время пораженный такой откровенной наглостью, Клод онемел. Его система ценностей стремительно рушилась. Цыгане либо боятся, либо проклинают и высмеивают. При этом все равно улепетывая. Но вот никак не молчат, всем своим видом требуя извинений. - ПОШЛА ВОН ОТСЮДА!!! Но и этот окрик не возымел желанного действия. Точнее, действие возымел, но совсем не то, которое ожидалось. Ибо смуглянка, обиженно фыркнув, гордо развернулась и неторопливо пошла к выходу. Складывалось впечатление, что его не только не боятся, но еще и оставляют последнее слово за собой. Такого Архидьякон стерпеть точно не мог. Надо было срочно исправлять ситуацию. - И не вздумай больше возвращаться! Красноречивый взмах цветастой юбкой недвусмысленно определил победителя в этом странном споре и окончательно убедил падре в том, что его только что красиво послали. Цыганке осталось только повесить на груди табличку «Милостиво принимаю покаянные речи от архидьяконов Жозасских по будним дням, с двенадцати пополудни». Нет, совершенно точно следовало крепко поразмыслить над тем, что стряслось во Дворе Чудес, пока священник «болел», раз уж даже самая хрупкая его обитательница ни во грош не ставит годами наработанную репутацию Блюстителя Душ и Ревнителя Веры… Пронзительный девичий крик, звонкими монетами рассыпавшийся возле врат погруженного в ночной сон Собора, заставил Клода, потерявшегося в своих нерадостных размышлениях, опрометью броситься к выходу. Пропитанный страхом голос определенно принадлежал Эсмеральде…