Маг и я

54

       Наконец-то! Вот и она. Над остекленной витриной — вывеска «Apotec». Вместо креста — полумесяц, вот и вся разница. Но заходить внутрь Саша не спешил. Не было у него в привычке посещать такие заведения, когда никто не болеет. Но Надя, будь она неладна, всучила ему список и отправила за покупками в самое пекло в единственный выходной. Помимо «нужных» ему презервативов в списке числились солнцезащитный крем, дротаверин и парацетамол. Ясно, как день, Надя решила тратить его суточные на свои, женские, нужды.       Честно говоря, это была уже третья по счету аптека. В предыдущих, стоило Саше огласить список на английском, провизоры таращились на него, как на полоумного. На него-то, у которого в военном билете красовалось «уровень владения английским языком: читаю и могу изъясняться»! Саша грешным делом подумал, что стандарты Останкинского военкомата не дотягивают до местных, но все оказалось гораздо проще: провизоры попросту не знали английского. Пришлось пытать удачу в крупной аптеке, занимавшей весь цокольный этаж здания аккурат по соседству с пятизвездочной гостиницей и консульством Великобритании. Уж тут-то должны знать английский!       Едва Саша переступил порог раздвижных дверей, как его, всего умытого потом, овеяло живительной прохладой: на потолке медитативно гудел промышленный кондиционер. Но на этом отличия от обычных аптек не кончались. Вместо неведомого и недосягаемого нагромождения банок-склянок — открытые стеллажи с обозначениями на турецком и английском языках. Бери, чего хочешь. Тут же подлетела девушка-провизор и спросила, чем помочь.       Правда, она превратно поняла Сашино: «I need something for women», и привела его к стеллажу с предметами женской гигиены. Видимо, у туристок это был более ходовой товар, чем презервативы. Существование прокладок стало для Саши откровением. Он без календаря знал, когда у Нади начинаются «эти дни»: концентрация матершины в ее лексиконе тогда зашкаливала. Пару раз он заставал Надю, орудовавшей ножницами над странной конструкцией из ваты и марли. Оценить результаты ее «рукоделия» ему так и не довелось: Надя смотрела на него взглядом преступника, застигнутого на месте преступления. Причем готовящегося. Саше, как сыщику, приходилось устанавливать причинно-следственную связь между не отстиранными кровавыми следами на белье, дурным самочувствием Нади и уклончивыми показаниями старшего поколения.       И тут — ба! Все готовенькое и аккуратно в коробочку уложенное. Только деньги плати. С последним была напряженка, но кое-какая финансовая подушка с выездных выступлений оставалась. А поскольку без Нади эта самая подушка вряд ли появилась бы, Саша решил «воздать ей сторицей». Жаль, рубли на лиры не обменяешь. С тяжелым вздохом Саша пересчитал сэкономленные суточные и купил пять пачек.       Презервативы — тоже не как у людей. Вместо бумажных конвертиков с пресловутым изделием № 2 — запаянные пакетики из прочного полиэтилена и загадочной надписью «Condom». Оборотная сторона упаковки обещала «незабываемые ощущения». Спорная реклама, жжение от посыпанных тальком отечественных изделий Саша тоже забыть не мог. Затарившись, он уже было направился к выходу, как вдруг его взгляд задержался на стеллаже под вывеской «Diabet». Даже скромных Сашиных познаний в английском хватило, чтобы не лезть в словарик. Саша подошел к стеллажу (в отличие от многих, он был застекленным) и принялся разглядывать содержимое, будто экспонаты Эрмитажа. Он не уйдет отсюда, не купив хоть что-нибудь бабушке. Хотя бы потому, что здесь это «что-нибудь» есть.       Девушка-провизор возникла рядом, точно джинн из бутылки. Она с участием спросила, нет ли в его роду диабетиков. Получив утвердительный ответ, просияла, открыла ключиком стеклянную дверцу и извлекла на свет странный, едва помещавшийся в ее ладони агрегат, чем-то напоминавший калькулятор «Электроника».       С её слов агрегат под названием «Glucometer 2» делал невозможное: в любой час и время дня безошибочно измерял уровень сахара в крови! Достаточно нанести каплю крови на полоску — и эта мини-лаборатория выдаст результат в считанные секунды! И все это счастье за каких-то двести долларов!       Бабушка… Сколько скачков сахара она пережила, прежде чем подобрала адекватную дозировку инсулина? Она тряслась и потела, когда сахар падал, обмякала, когда тот полз вверх. Еще свежи были детские воспоминания о тянувшихся к «инсулиновому» несессеру руках. Саша прикинул, что, если поголодает оставшиеся гастроли, да возьмет в долг у труппы, то наберет нужную сумму… А потом выяснилось, что тест-полоски и иглы к этому чуду техники — одноразовые. Что для должного контроля уровня сахара измерения нужно проводить пять-шесть раз в день! Закупиться нужно было с запасом: Саша не знал, когда в следующий раз попадет за границу и попадет ли вообще. Вот и выходило, что для того, чтоб агрегат прослужил хотя бы пару лет, Саше нужно было выложить…       — Пятьсот долларов! — Саша в бессилии опустил голову на стол, покуда Фэлл паковал чемоданы.       — Ну а чего ты хотел? Что тут коммунизм, где «от каждого по возможностям, каждому — по потребностям»? — Фэлл попрыгал на чемодане.       — Я и без вас знаю, что в Турции капитализм, — закатил глаза Саша, — лучше скажите, откуда столько денег взять? Чтоб много и сразу?       — Охо-хо-хо! Над этим вопросом бьются лучшие умы уже не первое тысячелетие. Спроси что попроще.       — Но у вас же получилось… вы столько на реквизит из своих выкладываете!       — На меня не смотри. Я спустил машину, а то немногое, что осталось — лежит в банке про черный день. Который нет-нет да настанет.       — И что, никаких альтернатив? Только не говорите «заработать». Нам тут платят копейки.       — Ну почему это сразу «никаких», — Фэлл сделал неопределенный жест рукой. — Я знаю целых три.       — Какие же? Откройте тайну! — Кажется, тучи над его головой стали развеиваться!       — Ну смотри, — Фэлл стал загибать пальцы, — Во-первых, получить наследство от богатого дядюшки. Во-вторых, выгодно жениться. В-третьих, заняться шулерством. Первые два для тебя отпадают, а за третий с тебя спросит Яков Валентинович.       — Очень смешно!       — Нет, я серьезно, — вмиг посуровел Фэлл. — Я за тебя ответ держу. Не перед Дзержинским, а перед твоей же бабушкой. Так что сделай милость: прижми жопу к стулу, пока от меня не получил. Себя не жаль, так хоть бабушку пожалей. Понял?       Саша понял. Понял, что на Фэлла надежды нет никакой. Оттого, когда Надя пошла клянчить у Харитона Захаровича заселить их вместе, Саша был даже «за». У Нади хотя бы не было аллергии на денежные знаки. Как и на его комплименты, к слову. В общем, решено — надо съезжаться.       Не сказать, что съезд прошел гладко: даже на XX съезде КПСС было поспокойнее. Только если на XX съезде ругали Сталина, Надя ограничилась фигурой меньшего масштаба — Харитоном Захаровичем. Вместо «любовного гнездышка» с двуспальной кроватью и душем в Измире, их ждал «подуставший» фургончик пять на два. Из коммуникаций — только подведенный от линии городской электросети провод. И все. На вопрос: «С какого перепуга?» Харитон Захарович только развел руками: «Высокий сезон, отели забиты, а местные дерут столько, сколько мы за все гастроли не заработаем». И если в стамбульской гостинице умирающий кондиционер позволял влачить сносное существование, то эту жаровню на колесах можно было использовать только как камеру хранения — и точка.       — Опять ХЗ к себе на хату умотал! — брюзжала Надя и сверлила полным ненависти взглядом капот уезжающего ситроена. — Свою жопу устроить у него деньги нашлись!       Брюзжала и шла на ближайшую колонку за водой. Как она иронизировала, «водопровод на ручной тяге».       — Приехали на юга, блядь! — цедила она сквозь зубы, раскорячившись над ведром, покуда Саша помогал смывать мыльную пену из ее шевелюры. — Нет, я, конечно, видала людей, которые на улице моются. Ну такие… бомжи, знаешь? Зашибись заграница.       Но и Саше приходилось не сладко. Жара мешала ему самым неожиданным образом. Карты липли к потным пальцам! Даже такой простой флориш, как пируэт, казался невыполнимым: карта просто отказывалась вращаться! Потом, он переживал за сохранность карт. Несколько тасовок такими мокрыми руками — и колоду можно выбрасывать. Пришлось вспомнить давно забытую магнезию: выпросил у гимнастов «Ивана Васильевича…». Это поправило дела, но не сильно. После трех-четырех попыток приходилось раскладывать карты по всем поверхностям: давать им «отдохнуть». Но приходила Надя и, не церемонясь, сгоняла «отдыхающих» с кушетки. Саша подбирал, говорил что-то а-ля «только раскидывать все и умеешь», завязывалась ссора, разрешаемая там же, на кушетке, после чего Надя зверела еще больше. Опять беготня до колонки. А там еще чуть-чуть — и уже вечернее представление. В общем, невозможно заниматься.       Тем сильнее Сашу трясло при виде Фэлла, полеживающего в самодельном гамаке, натянутом между столбом линии электропередач и раскидистым платаном. Суровая полевая обстановка Фэлла нисколько не смущала. Может, близость Эгейского моря была тому виной, может, их экскурсия на развалины Эфеса, но он превратился в натурального Диогена, которому и деревянная бочка — решение квартирного вопроса! Так же, по философски, решались вопросы быта. Между столбом и платаном натянулась веревка, где сушились рубашки и исподнее. Под открытое небо сбежал мебельный гарнитур из перевернутых ящиков и табурета вместо стола. За ним Фэлл посиживал со Стручковским, коротая время за нардами и перемежая игру глотками кофе прямиком из турки.       Поодаль, в тенечке, в специально сколоченном загончике прохлаждались в корыте гуси, превнося своим гоготом деревенский колорит в жизнь портового города. Ребятишки из окрестных домов повадились было ходить в их расположение, поглазеть «чудо птичку», как они называли Гузю. Стручковский рад был похвастать умениями своего пернатого компаньона и пускал ребят за так. Пустил один раз, второй, третий… А потом ему надоело, и он стал брать по десять курушей с носа.       Но даже с новым тарифом поток детей не ослабевал. Особым спросом пользовался гипноз Гузи. Под монотонные причитания Стручковского: «Сон есть не сон, а не сон есть сон! Сон про несон!», сопровождаемые взмахами рук над головой, птица коченела и лежала, пока Стручковский не накрывал ее голову «волшебным» платочком. Восторгам не было предела.       — Не надоело птичку мучить, Андрей Вольфович? — выкрикнул Саша, возвращаясь с очередной ходки к колонке. Стручковский как раз давал очередное «представление».       Стручковский вздрогнул, Гузя взбрыкнул и восстал раньше положенного. Дети возмущенно загалдели. Трюк испорчен.       — Не путайте, юноша. Я не ваш маэстро. Мучения не по моей части! — Стручковский, страдальчески кряхтя, вернул детишкам по монетке, — Вы своим ором лишили меня цельного рожка мороженого, надеюсь, вы довольны?       — Могу окатить, тоже освежает! Студеная!       — Я же говорил вам, у меня больное сердце! — затрясся Стручковский. — Лучше Гузе плесните.       Саша плеснул в гусиное корыто и присел рядом. Спешить в фургончик не было смысла. Принесет воды — Надя на что-то другое запашет. А тут — тишина, только Гузя за щиколотку пощипывает. Предательски так, из-под табурета.       — Ай! — На этот раз Гузя перестарался. — Неблагодарный! Заступайся потом за тебя!       — Правильно, Гузя, правильно, — посюсюкал Стручковский. — Кто просил вас заступаться? Мой трюк абсолютно безвреден.       И в самом деле. Гузя льнул к хозяину не хуже домашней кошки. Разве что не мурлыкал.       — Не похоже на затравленную птицу, правда? — улыбнулся Стручковский.       — Но как?       — Для иллюзиониста вы не очень-то наблюдательны! А, между прочим, трюк этот я проворачивал миллион раз на манеже. Лет ему… мама дорогая! Ну, что, Гузя, выйдем на бис?                   Гузя «на бис» не очень-то хотел, сучил лапами и гнусавил в знак протеста.       — Следите за руками! — И Стручковский стал делать те самые плавные движения рукой перед самым носом птицы, чуть касаясь песка пальцами. Вдруг Гузя весь притих и как-то обмяк. Точно заснул — если б не открытые глаза.       — Ну? — шепотом спросил Стручковский, — Видите?       — Что?       — Линия, наблюдательный вы мой!       Только теперь Саша прозрел. Прямо от клюва Гузи на песке была прочерчена прямая линия.       — Дедовский способ, — продолжал Стручковский, лохматя Гузе перышки на шее. — С курицами тоже, кстати, работает. Главное, привлечь внимание птицы, чтоб она следила за движением руки. У птиц причуда такая. Когда они уставятся на линию, у них в голове что-то переклинивает. Так и лежат, если не трогать и не шуметь.       — Невероятно! — Саша гладил закоченевшего Гузю, а сам думал: «Глупая птица! Какая-то дурацкая линия — и у нее все отключается».       — «В мире животных» не насмотрелся? — послышался за спиной голос Фэлла. — Отстань от птицы, любить больше она тебя не станет.       От окрика Гузя очнулся, и Саша обернулся, тут же пожалев об этом. Фэлл возвращался из душевой кабинки обнаженный по пояс, на ходу отирая шею полотенцем. Капли воды в закатном солнце искрились пайетками и стекали с волос на грудь. Чуть дрогнувшая, будто призрак улыбки, линия рта. Саша вперился в нее взглядом.       — Андрей Вольфович, вы бы поторапливались. Я воды ровно на вас оставил, — сказал Фэлл, профланировав мимо — к гамаку.       За щиколотку тяпнули. Ойкнув, Саша подскочил и потер ногу.       — У каждого свои линии, юноша.       С тяжелым вздохом Саша мысленно согласился со Стручковским и побрел на колонку.              Саша навещал Фэлла набегами и всегда на пару с Надей. Налетят вечером, после выступления, соберут «дань», приготовленную Стручковским, и назад, в фургончик. Стручковский кулинарных техникумов не кончал, но готовил на уровне «после вы не будете мучиться в кустах по соседству». Скоро к «приюту Диогена» потянулись страждущие из других номеров.       Обычно артисты довольствовались пакетиками с сухим супом и кашей, которыми на родине набивали чемоданы. Заваривали сухомятку в привезенных из дома кипятильниках и так и питались во время гастролей, чтобы сэкономить суточные на джинсы и прочий ширпотреб. Стручковский, по очереди кляня то свой гастрит, то язву, готовил на электронной плитке, которую Фэлл прихватил с собой из Горноуральска. Стоит ли говорить, что аромат супа привлекал всякого мимо шедшего? Пристрастился к супу и Фэлл, и девочки, и даже чета дрессировщиков Богатыревых, которые стали захаживать к Стручковскому строго по расписанию. Стручковский наливал из половника всем, кто протягивал тарелку.       Стряпня Стручковского утоляла голод, но не желание раздобыть денег. Саша не знал, за что взяться. Показывать фокусы на улице? Но для этого нужно элементарное знание турецкого! Саша попробовал сунуться в эти дебри, но быстро забросил: и без того куча времени уходила на тренировку манипуляций, а тут еще, как в школе, зубри. Значит, попробует экономить. Только вот Надя не разделяла его финансовой политики.       — В скупые рыцари заделался? — Наде отказали в святом праве купить себе джинсовые шорты, и теперь она требовала объяснений. — Только ты забыл, что надо быть рыцарем. Так, для начала!       Такое разжалование из рыцарей уязвило самолюбие, и Саша выдал Наде правду матку: про бабушкин диабет, про чудо-агрегат и про деньги на его покупку, которых у него нет.       Надя слушала на удивление внимательно, не перебивала.       — Н-да, — задымила она сигареткой. — Бабушке помочь — святое дело. Она у тебя молоток, не то что моя алкашня. И что, неужто твой Фэлл не помог?       Саша с неохотой признал очевидное.       — Знаешь, не удивлена, — хмыкнула Надя с видом глубокого удовлетворения от собственной правоты. — Монстеры по природе ядовиты. Думаешь, я прозвища с потолка беру? Твор-чес-тво!       — А без унижений можно как-то творить?       — Не-а, — Надя пустила струйку дыма, скрывшую на миг ее улыбку. — Жульничать еще запрещает. Где это видано? Он фокусник или кто?       Саша порядком устал от этой болтологии и уже было зашагал к фургончику, но Надя взяла его за руку.       — Погоди, я думаю. Зуб даю, что видала на набережной заведение типа казино. Помпезное все такое, с финтифлюшками. На стоянке — тачки одна круче другой. По-моему, тебе туда стоит сходить.       — Надо подумать…       — Что тут думать-то? С какого тогда ты вообще столько карты мял? Хочешь левак нарубить или нет?       — Чувствую, с тобой мы нарубим. Сосен на лесоповале.       — Да не ссы. Мы не в Союзе. За жопу хватать не станут.       Саше вроде и хотелось вразумить Надю, что хватать очень даже есть кому, но не стал: в Наде он видел хоть и немного безумный, но порыв действовать. И пока тот не иссяк, Саша посвятил Надю в свой план.       План состоял из двух составляющих: технической и финансовой. Если вкратце, техническая сводилась к подмене разыгрываемой колоды на «холодную», заранее стасованную Сашей так, что сданные при раздаче карты давали бы ему выигрышную комбинацию. Красота! Но вот загвоздка: уважающее себя казино заказывает колоды одного производителя. И вряд ли это Ленинградский комбинат цветной печати. Значит, следовало выкрасть хотя бы одну (для последующей покупки аналога в магазине) карту, а еще лучше — целую колоду. Для этого он, Саша, пойдет…       — Нет, — на ходу влезла Надя. — Нельзя тебе светиться до самой игры. Тебя же все официантки срисуют, что ты как дурачок? Нет, тырить карты доверь мне. У меня есть, как минимум, два преимущества перед тобой, чтобы мужики за столом оторвались от карт.       Саша в который раз осмотрел эти два преимущества и вынужден был согласиться. Горячие турки явно очаруются.       Тем же днем Надя принесла «на блюдечке с голубой каемочкой» искомую карту. На вопрос Саши «как?!», она загадочно пожала плечами, но долго сдерживаться не смогла. Ей даже не пришлось ничего красть! Прилипчивость турок пошла на пользу: один такой, потеряв голову от «слав гюзали», сам отдал ей карту, написав свой номер на лицевой стороне.       — Бедненький! — Надя даже сокрушалась. — Я-то дала ему местный телефонный номер ХЗ. Хотя моя совесть чиста: у нас тут вовсе телефонов нет!       Если с технической составляющей плана все было сложно, но относительно ясно, то вторая часть, финансовая, едва не ставила все предприятие на грань провала. Из того, что разнюхала Надя про казино, следовало, что вступительный взнос для партии в покер составлял аж сотню долларов! Звучало, как приговор, но Надя пообещала «помариновать» девочек насчет скинуться суточными в обмен на часть выигрыша. Надо было поднажать. До конца гастролей в Измире оставался всего месяц…

55

      Гирша дремал в своем самодельном гамаке, наслаждаясь фиестой в тени огромного платана. Сделанный из того, что под руку попалось: отреза брезента, перетертого каната и карабинов, одолженных у воздушников — гамак был прост и надежен. И Гирша наслаждался им сполна. Заполонивший всю округу стрекот неуловимых цикад приятно убаюкивал. Брезжившее сквозь прорехи в листве солнце не раздражало глаз, наоборот, окутывало дремоту в алый, точно форганг, цвет.       Нежданно-негаданно хрупкую гармонию нарушила чья-то тень. По приглушенному сопению Гирша узнал Стручковского.       — Если вам так угодно, можете меня покачать, — протянул Гирша сквозь дремоту, не утруждая себя зрительным контактом. — В противном случае вынужден просить очистить помещение.       — Сомневаюсь, что ваша, к-хм, конструкция подпадает под понятие спального места, — заблеял Стручковский. — Так что правила гостиничного общежития тут вряд ли применимы.       — Стало быть, вы не уйдете? — Гирша впустил в голос нотку раздражения. Гармония висела на ниточке тоньше, чем из жопки тутового шелкопряда.       — Я-то уйду, охоты напрашиваться вам в друзья у меня нет. Спите, пока спится.       Послышались шаркающие удаляющиеся шаги. К горлу, точно приступ изжоги, подступила тревога.       — Так, — Гирша с мучением разомкнул веки. — С какого мне должно плохо спаться?        — А? — Стручковский обернулся и такой же шаркающей походкой приплелся назад, физиономия его сияла победоносной улыбкой из золотых зубов. — Вы разве не в курсе?       — Бросайте эту клоунаду!       — Попрошу! — Стручковский предостерегающе воздел палец кверху. — Я же ваше ремесло не называю наперсточничеством. Давайте соблюдать политес. Я всего лишь выполняю гражданский долг и только.       — Будто кому ваш долг нужен. Чего вы ко мне пристали?       — Это я пристал? — Стручковский приложил ладонь к груди и раскрыл рот. Сама оскорбленная добродетель. И без всякого грима — действительно талантливый ковёрный. — Да я только рад никого не трогать! Это меня достают! Приготовил, понимаете, карпа фаршированного, подходят ко мне Богатыревы, я им по порции, а они мне — деньги! Я, конечно, в приятном шоке, отказываю. Они дальше суют! Говорят, слух пошел, мол, протеже ваш нечто вроде потреб кооператива сколотил, вот и они хотят посильно поучаствовать.       — Какой к черту кооператив? — Гирша резко дернул корпусом, и гамак качнулся: еле успел ухватиться за край.       — Встаньте и убедитесь сами. Протеже ваш с утра до ночи в карты со всей труппой режется. И это не невинное «двадцать одно», в лучшем случае одесский покер. Понимаете, к чему я клоню? Сдается мне, плохо вы поставили идеологическую работу в коллективе, Гирша Натанович, — поцокал языком Стручковский.       Сиеста была испорчена окончательно. Хотелось со всего размаха запустить старикана в загончик для гусей, где тому самое место. Хотя сам Гирша прекрасно понимал, что злиться надо прежде всего на самого себя.       — Захарыч или Валентиныч в курсе, не знаете?       — На меня не думайте, я им ничего не говорил, — Стручковский, что, орден верности ждет? — Я, может, и валяю дурака на арене, но топить нашу общую лодку не собираюсь. Потрудитесь и вы удержать ее на плаву.

56

      После обеда морской бриз, будто тоже подкрепившись, со свежими силами накатывал на городской пляж. Смахивал белые, почти как соль, песчинки с мини барханчиков, оставленных ногами отдыхающих, игриво подсматривал под невесомые парео на девушках и шелестел метелками финиковых пальм. Волны все настойчивее подступали к беззащитной каемке пляжа, отделявшей море от Надиных пяток. Впрочем, даже лизни волна ее за эти пятки, та вряд ли сдвинулась бы: твердо решившая не покидать Турции без равномерного загара, Надя растянулась морской звездой на покрывале, подставив южному солнцу спину, освобожденную от оков лифчика.       Только покрыв ее двойным слоем противозагарного крема, Саша с чистой совестью пошел навстречу морю. Но на пути у него встали акробаты из номера «Иван Васильевич…». Поставили перед фактом: не хватает игрока для пляжного волейбола. Саша продержался до первого попадания мяча по голове. Побитый, но не сдавшийся, продолжил шествие к морю.       Накатившая волна боднула коленку. Саша обернулся напоследок. Акробаты, лишившись «ценного» игрока, собирали живые пирамиды на потеху гуляющим девчонкам, Надя ворочалась на покрывале, где-то совсем вдалеке укрывался в тени зонта Фэлл с книжкой в руках (все-таки выбрался на пляж). Пусть изображает книжного червя, сколько влезет. Больно надо! А он, Саша, идет купаться! Да не просто купаться, а… да хоть до самых буйков доплывет. Благо, волна позволяла.       Наметив курс, Саша припустил брассом. К большой воде, прочь от мелководья. На мелководье неизбежно барахтаешься в компании с дилетантами, только месящими морское дно ногами. Сашу эти «земноводные» угнетали. Достигнув цели, Саша ухватился за канат, соединявший буйки, и лег на воду лицом вверх. Закрыл глаза. О состоянии невесомости он мог судить только по очеркам из «Известий», но тут, подхватываемый бескрайней толщей воды, несомненно ощущал что-то подобное.       Отдаться бы неумолимому течению океана да слушать приглушенный под водой бой волн. Неожиданно его космическую одиссею грубо прервали. А если проще: цапнули за задницу. Воображение сработало как надо. Аукнулись посмотренные накануне с Надей «Челюсти».       — Помогите! — завопил Саша, набрав порядком воды в рот. С перепугу правую ногу чуть не свело судорогой, но Саша всплыл на поверхность. Когда он отплевался и протер глаза, то, вместо морского монстра-людоеда увидел вполне миролюбивую физиономию Фэлла. Круг подозреваемых выходил предельно узким.       — Пищал как девка, — Аргумент добил.       — Ну и шутки у вас! — Саша попытался вместить в слова как можно больше укора, но Фэлл остался невозмутим. Напротив, за одной неловкой шуткой последовала вторая.       — Враг коварен, будь начеку! — Фраза с военного плаката казалась еще неуместнее, чем состоявшаяся подводная атака. — Шутки ему не нравятся! А ты заходи почаще, а то тренироваться толком не на ком. Ты куда пропал?       — Да я как бы репетирую! — Несмотря на непринужденный тон, обстановка, в которой велась беседа, Сашу напрягала.       — Репетируешь? — покивал Фэлл и подплыл вплотную, тоже уцепившись за канат, — Это хорошо. Я слышал, делаешь большие успехи. Только ни разу не слышал, чтобы за репетиции платили.       — Маэстро, позвольте я… — со стыда Саше хотелось утопиться. Говорил Фэлл все так же непринужденно, но взгляд был какой-то потухший, отстраненный. Так на Сашу обычно смотрели в минуты разочарования.       — Не позволю, — холодно отчеканил Фэлл. — Ловко как придумал с кооперативом! Поди Надя помогала? Из кордебалета напрягли, Богатыревы вложились, Пасечник, Мироновы, жокеи Алхасовы… Один я дурак, ни сном ни духом! Все, кто мог, вложились, а я нет! Обидно. Нехорошо с маэстро так поступать.       — Злая ирония у вас, — вздохнул Саша. — Лучше бы сразу крыли матом.       — Не хватало ради тебя язык поганить, — буркнул Фэлл. — Лучше скажи: чем ты думал? Или у тебя хобби такое изуверское: исповедоваться мне только после КПЗ?       Фэлл ухватил было Сашу за локоть с явным намерением конвоировать на берег. Но Саша вывернулся и отплыл на безопасное расстояние. Зря Фэлл эту тему с исповедью всковырнул, ох зря. И следуя вечной доктрине «лучшая защита — это нападение», Саша напал:       — Исповедуются в грехах, а греха я за собой не чувствую! Или спасти любимого человека — грех? Хрена с два! А что деньги несут — я их что, эксплуатирую? Да я же весь выигрыш раздам пропорционально внесенным долям. Будто я своих обыгрывать собираюсь. Наши люди, знаете, по казино не ходят! Так что, считайте, это будет «экспроприация экспроприаторов во благо трудящихся», то есть нас. А вы — как хотите. О рисках я знаю. Не хотите мараться — всю вину возьму на себя. Но я пойду и сорву банк. С вами или без вас.       Не желая слушать покровительственных нотаций, Саша оттолкнулся от каната и, затарабанив ногами, поплыл к берегу. К сожалению, Фэлл плавал хорошо.       — Стой, паршивец! Кому говорят? — Приближалось сзади. Ноги коснулись. Саша лягнулся.       — Ах бля!       Саша бросился назад. Как он и боялся. Фэлл схватился рукой за нос: по губам и подбородку текла кровь.       — Что, сломал? — Саша попробовал осмотреть нос, обхватив Фэлла за лицо.       — Нет, блядь, починил! — Фэлл вскинул голову, и кровь стала течь чуть потише.       — Извините!       — Тепе конес.       — Вообще-то я извинился!       — Да я про афелу, дувак, — придерживая руку у носа, гнусавил Фэлл, — Ты фто, одной фолодной холодой их опмануфь тумал? Тепя там соврут.       — А что мне прикажете делать, если я один? Надежный и проверенный способ.       — В лучшем случае, — Фэлл отнял руку от носа и стал говорить внятнее. — Тебя за эдакий фортель закопают на заднем дворе. В худшем: с позором доставят в участок, поднимут на уши наше посольство, и тогда прости-прощай заграница.       — И что вы мне прикажете делать?       — Если хочешь, чтоб сделали хорошо, сделай это сам. Сообразим комбинацию на двоих. Подробности — на берегу.       На том Фэлл наконец перестал пялиться в небо. Видимо, унял кровотечение.       — Ну что, красавец? — спросил он обреченно.       Саша оценил масштабы катастрофы. По счастью, нос остался цел, только немного отекла переносица.       — До свадьбы заживет! — заверил Саша.       — Значит, плохи мои дела.       С одной стороны, к Фэллу вернулось чувство юмора. Больше того, они снова работают бок о бок! С другой, Саша даже тут умудрился отыскать ложку дегтя: «Чью свадьбу он имел в виду?! Его или мою? И какой из этого следует вывод?..»