Маг и я

57

      До конца гастролей в Измире оставались считанные недели. За отпущенное время Фэлл преподал азбуку покера. С иллюзионным уклоном, естественно. Многое оказалось знакомым и уже давно отрабатывалось в манипуляции. Но приходилось и зубрить. Чеки, флопы , коллы , рейзы холдема. Эти безумные дни Саша ложился и вставал с ними на устах. Покончив с азбукой буквенной, перешли к азбуке невербальной, шулерской. Фэлл, игравший за дилера, чуть приподнимал карту условного соперника при раздаче, показывая её «лицо». «Подсказка раздающего» состоялась, но вот вопрос: как быть с обратной связью? Не шептать же масть и старшинство карты через игральный стол? Тут шли в ход разные условные знаки. «Маяками» назывались. Эдакий «Крокодил» для шулеров. Количество вытянутых пальцев при разыгрывании — масть карты. Манера разыгрывания (поднять карту высоко над столом — туз, отвести руку чуть назад и бросить карту — валет и т.д.) — старшинство. Итог: Фэлл получал преимущество, зная сильные карты соперника. Саша внимал и удивлялся: откуда у Фэлла такие познания в шулерстве?       Как оказалось, с уходом жены Фэлл пробовал разные способы развеяться. Одним из них стали азартные игры. Фэлл был разбит, а тут нарисовался Ващаев с предложением «выйти в люди». «Люди» собирались в квартирах с цепочками на дверях, где вместо «милости просим» говорят сухое «пароль». Называлось это безобразие катранами. В каждом уважающем себя городе находилось подобное заведение, где вдали от чужих глаз можно было облегчить кошелек. Сначала Фэлл озадачился. Ващаев не слыл матерым картежником: эмоциональный, с задубевшими от переломов пальцами и поддатый примерно всегда.       Ответ нашелся быстро: Ващаев играл только роль связного. Почтенная публика ждала аттракцион «переиграй фокусника», потому выигрышная комбинация от подвыпившего Ващаева заставала всех врасплох. Прием имел только один существенный недостаток: он был одноразовым. Если в один и тот же катран регулярно заявлялся фокусник с удачливым пьяным дружком — такой номер не повторишь. Потому с последним посещенным катраном на просторах необъятной Родины пьяный покер сменился пьянством, но уже без покера.       Но то была присказка, а «присказка — не сказка, сказка будет впереди». «Удачливым пьяным дружком» теперь предлагалось стать уже Саше. Хотя на деле это было не предложение, а ультиматум. Саша пытался возразить: его чемодан трещал от выигранных в преферанс сухих пайков. Но первая же партия в банальную триньку заставила его усомниться в своих силах.       — Ремесло манипулятора и шулера — две большие разницы, — Фэлл выложил на стол три туза. — Из тебя так и прет — произвести эффект. А шулер должен сделать свое выступление неприметным. Как бы ни была отточена техника, она бесполезна, когда у тебя на лице все написано.       — Обыгранные мной жонглеры, жокеи и Богатыревы поспорили бы с вами!       — Цена ошибки слишком высока, — отрезал Фэлл. — Думаешь, в казино одни фраера сидят, а мы одни такие умники? Местные каталы вскроют тебя, как скорлупку. Нет, не будем рисковать. Действуем по обкатанной схеме. Я делаю, ты отвлекаешь.       Так Сашу понизили до пьяницы. Паяца, который должен шуметь, гримасничать и раздражать играющих за столом. Роль пьяного статиста не пришлась по душе. Но, сколько Саша ни говорил: «От спиртного я как дурной!» и «На третий год иллюзионной карьеры способен на большее, чем нализываться напоказ!» — напрасно.       — Нализаться может каждый, да, но сыграть пьяницу — единицы. Представь: Райкин, Никулин и ты. Неплохое соседство, правда? — Короткая мотивационная речь не возымела магического действия, но что Саша мог возразить?..       В итоге в их «кооперативе» сложилось своеобразное «разделение труда»: Фэлл шлифовал имевшиеся в арсенале трюки от ложной тасовки до подъема наверх, Саша цедил горчащий бренди, чтоб в момент истины не раскиснуть после первого же бокала.       Отгремело крайнее представление. Большие и маленькие жители Измира простились с сыном турецкоподанного и другими полюбившимися героями, да так, что униформа долго подметала манеж от осыпавшихся розовых лепестков. Пали мачты шапито, оставив на месте расписного шатра вытоптанный круг жухлой травы. Пройдет непосвященный и скажет, что место посадки НЛО.       Где-то в уютном обдуваемом кондиционером кабинете Харитон Захарович и турецкий импрессарио подчитывали выручку за два месяца. В зачуханном фургоне цирка-шапито Фэлл с Сашей, оба прильнув к игрушечному вентилятору, подсчитывали собранную сумму банка на двоих. Взнос для банка был собран, но ведь еще требовались суммы на обязательные ставки!       — Что ж, если попрут нахрапом — будем сбрасывать карты в пас, — инструктировал Фэлл, набросив на плечи вельветовый пиджак. — Обидно конечно, общий выигрыш несколько похудеет, но лучше синица в руке, чем журавль в небе.       Вдруг дверь в фургончик скрипнула, и все проблемы отошли на второй план. На пороге стоял Яков Валентинович.       — Добрый вечер! — сказал он непринужденно. — Дай, думаю, загляну на огонек. Повезло, еще чуть-чуть, и разминулись бы.       — Сомневаюсь, что тут дело в везении, — выдавил из себя улыбку Фэлл.       — А вы, собственно, куда при таком параде собрались? — Яков Валентинович посмотрел сначала на Фэлла, потом на Сашу, после чего сверился с наручными часами. — Что-то поздновато для обзорной по городу, вам не кажется?       В фургончике — Дзержинский, у Фэлла во внутреннем кармане пиджака — три тысячи долларов. До казино еще ехать и ехать, а от страха (или азарта?) все уже сжималось в груди. Что Дзержинский задумал?.. У него все карты на руках, или блефует? Ждет, что они сами, дурачки, во всем признаются?!       — М-мы на выступление местного нашего коллеги. Они только по вечерам дают! — Саша сделал отчаянную попытку подразнить судьбу.       — Знаю-знаю, — усмехнулся Яков Валентинович и потянулся к заднему карману джинс. Зачем? И, главное, за чем? Диктофоном для чистосердечного? Наручниками?       КГБ умело удивлять. Яков Валентинович оказался страстным поклонником Бенджамина Франклина. В протянутой государевой руке было по меньшей мере пять портретов этого деятеля США.       — Простите? — Фэлл, судя по голосу, был ошарашен не меньше.       — В ваш кооператив сотрудников госбезопасности принимают?       Фэлл и Саша переглянулись.       — С вашим чувством юмора — да! — И Фэлл аккуратно вложил пятьсот долларов в пиджак. — Ваши деньги — в надежных руках.       — Уж надеюсь. Мне нескольких детей фирмой одевать и жену в придачу.       Фэлл хотел было ударить по рукам, но Яков Валентинович предостерегающе потряс пальцем:       — Только смотрите у меня. Продуете — будете фокусы в тюремной самодеятельности показывать. Шутка.       — Первая ваша шутка была удачнее! — с потугой улыбнулся Фэлл.       Они ударили по рукам.       — Удачи выступить! — Прозвучало им вдогонку.

58

      Вывеска «Ататюрк» подмигивала неоновыми всполохами. Совсем как объявление «Не входить!» над дверью в рентгеновский кабинет. И пускай радиация Саше не грозила, порог казино он пересекать не спешил. Вместо этого озирался по сторонам, попеременно вытирая руки о штанины.       Гирша излечил Сашину тревогу легким щелчком по носу. Солнце усыпало его яркими веснушками.       — Не вешать нос, гардемарины! Воспринимай это как очередное представление, просто зрители еще не знают, что за него нужно платить.       Саша хмуро потер кончик носа. Ничего не ответил.       Гирша понимал Сашину тревогу. Что могло пойти не так? Да все! Начиная с того, что могли отказать в игре незнакомцам с улицы, и кончая тем, что их могли банально раскусить. Поэтому они условились, что Саша зайдет в игорный зал чуть погодя и займет наблюдательный пост за барной стойкой.       — Смотри у меня! Крепко не напивайся! Думаю, Маргарита Андреевна вряд ли бы одобрила такую заботу о ее здоровье.       О том, чем они будут платить, если проиграются в пух и прах, Гирша предпочитал не думать. От этой публики снисхождения не жди. Причем при любом раскладе. Загодя они наметили путь отхода — узкий переулочек, чтобы на почтительном удалении в два квартала уже взять такси. Так и возможный хвост засекут, и номер машины срисовать не дадут.       Гирша уже заходил, когда Саша одернул его за рукав:       — А если без шуток, маэстро… удачи вам.       — Нам она обоим пригодится, — Гирша кивнул и вошел в пропитанный табачным дымом полумрак бара. Большеглазая официантка не отличалась знанием английского, но со второй попытки она проводила его по мраморной лестнице на второй этаж — в игорный зал. А там… Как там у Высоцкого? «В церкви смрад и полумрак…» Только полумрак нарушали не утыканные поминальными свечками кануны, а ломберные столы. Вместо курящих ладан дьяков — попыхивающие сигарами толстосумы. Оставалось найти стол с наименее плотоядными экземплярами.       Выбор пал на компанию из четырех человек. Возглавлял ее тип бандитской наружности: его наполированная в крапинку лысина отражала свет ламп, голубоватое бельмо поглотило весь левый глаз. Но страшила не внешность. Лысый поднимал карты со стола и располагал их «окошком». Профи. Получалось, что карты скрыты от глаз посторонних, и сам он мог видеть их только под определенным углом.       Местный катала, собравший вокруг себя фраеров? Или просто опытный игрок?..       Гирша выжидал. Наблюдал за игрой. С каждый минутой утверждался в своем выборе.       Играли не холдем, а обычную классику. Начальная ставка — двадцатка. При прикупе карт дополнительный взнос не взымался. Лимита по повышению нет, но никто в упор не наглел и не перебивал ставки.       Разменяв деньги на фишки, Гирша приблизился к столу и произнес «As-salamu alaykum». Сидящие сходу оценили его владение турецким и ответили «welcome». Спросили: «Кем будешь». Представился директором многообещающей кинокартины болгаро-турецкого производства — Кириллом Цибулко. Чем не конспирация? Для них что болгарин, что русский — все на одно лицо. Даже акцент не придется подделывать.       Публика подобралась взыскательная: один — седеющий полковник, стреляющий глазами не хуже, чем табельным оружием, двое других, помимо лысого, — гражданские, но тоже не промах. Сразу посыпались вопросы.       — Заезжий гость — экая удача! Надолго ли к нам? — спросил тип академической наружности, которого Гирша заочно прозвал «доцентом».       — Проездом. Из Софии. Ищем натуру для съемок.       — … вот у себя бы в Болгарии и снимали, будто медом тут намазано, — дернул плечом лысый с бельмом.       — Я так и думал! — болтал сам по себе доцент. — Творческого человека видно издалека!       — И что скажет товарищ из, к-хм, коммунистической Болгарии, о нашем кино? — испытующе спросил полковник.       — Я считаю, что за турецким кинематографом большое будущее, — давил из себя улыбку Гирша. — И вообще. Известный фестиваль что-то засиделся в Каннах. Вот чем здешние места уступают итальянской Ривьере?!       — Ничем! — хором ответило собрание.       Гирша немного выдохнул. В таких делах мало выбросить на стол стопку фишек. Нужен подвешенный язык.       Сперва лучше не вылезать. В свою раздачу Гирша просто поддерживал ставку. Никто не набирал ничего выдающегося, даже вшивой «пары». Его король дважды был сражен старшим тузом полковника.                    Фишки таяли быстрее суточных.       Лысый, как и ожидалось, смыслил в игре больше остальных. Но как исполнитель — полный ноль! Мешать колоду пробежкой? Избитый прием: запоминается верхняя и нижняя карта. Ну, конечно: вон, вверху спрятался неуклюже выведенный пиковый валет, внизу — бубновая двойка, которую лысый засветил, когда переворачивал колоду, чтобы взглянуть самому. Далее — дело техники. Лысый захватывал половину колоды и по одной карте натасовывал пять поверх вальта. Остальные карты сбрасывались на инджог. После чего низ подхватывался, и пять карт, прикрывающих вальта, уходили в колоду. Наверху — снова валет. Ну он за детей всех держит что ли?       Гирша улыбнулся в кулак. Неужели никто не видит?! Нет. Куда там.       Доцент дул щеки с напыщенной важностью. Даже очки не снял, светя всем своими картами. Полковник с волнением постукивал зеленое сукно мозолистыми пальцами, толстяк, не сказавший за игру и слова, пополнял пепельницу бычками. Троица безмолвствовала.              Фраера, как они есть.       Повредничать? Попросить подснять? Или этим только наведет на себя подозрение?.. Нет. Лучше не высовываться.       Лысый сдал карты. Ну, что, лысый, хоть не обидел? Две десятки. Попробовать собрать сет, прикупив три карты?..       Увы. При обмене карт взамен трем сброшенным пришли только две семерки и тройка. Две пары, но не сет.       Лысый бросил в банк три фишки по сотне. И ни один не спасовал! Дураки.       При вскрытии у лысого — флеш по пикам. И, какая неожиданность: пиковый валет затесался в эту выигрышную компанию!       Гирша успел просадить суточных за две недели, когда вспомнил о существовании Саши. Что ж. Пожалуй, он дал достаточно форы этим фраерам. Гирша потянулся за портсигаром в кармане пиджака — условный знак. Зажег сигарету. Закурил. Не идет. Может, не увидел?..       В голове промелькнуло: случилось непоправимое. Саша нализался крепким добротным алкоголем. Можно, конечно, вытянуть в одного: вытащить из кармана «холодную» колоду или внаглую бросить перед собой портсигар и подглядывать в нем отражения карт при раздаче, а еще лучше заказать чашку кофе, но… Что полковник, что лысый не сводили с Гирши глаз. Когда станет дилером — не сведут и подавно. А ведь, как ни крути, ему придется подглядеть лица карт при тасовке, чтобы составить соперникам достаточно сильные руки и сдать себе самую сильную комбинацию. Кто-то должен отвлечь их внимание. И где этот кто-то? А тем временем полковник уже начал раздавать.       — Цибулко-бей, вы собираетесь делать ставку? — участливо спросил доцент.       Гирша и не заметил, как соседи уже подняли ставки до синих фишек. Сто долларов каждая! Гирша обреченно качнул головой, игроки вскрылись, как вдруг…       — Мэй ай сит даун плиз? — и, не дожидаясь ответа, Саша со скрипом придвинул стул и уселся за стол, поставив подтекший стакан с бренди прямо на сукно. Сказал он это голосом до того развязным, что Гирша обеспокоился: сколько тот принял на грудь?! Не переусердствовал ли, вживаясь в роль?       — Ты! — указал Саша пальцем на доцента. — Раздаешь? Отлично.       — Мальчик, у нас серьезная игра, куда тебе… — подал голос полковник, но Саша тут же заткнул его фишками, со стуком опустив в собирающийся банк первую двадцатку.       — Пани… ой, официант-ханым! — проорал Саша во все горло, хотя официантка обслуживала соседний столик. Он осушил стакан одним глотком и поднес его к губам. Все гражданские за столом покачали головами, полковник ограничился испепеляющим взглядом.       С первой же раздачи Саша разбрасывался фишками так, будто он всамделишный подпольный советский миллионер. Он делал ставку, когда мог спасовать, и тут же запивал свое поражение. Когда на втором круге Саша спустил сотню, Гирша едва сдерживался, чтобы не пнуть его под столом.       — Что за траурные лица? — не унимался Саша, опорожняя очередной стакан. — Вроде не помер никто, или вы заранее того? Да ладно, пару годиков еще протянете.       Когда полковник вернулся к излюбленному выжиганию взглядом, Саша и тут не оторопел:       — Чего смотришь? Карту разыгрывай. Только игральную, не военную. Видели мы, как вы на Кипре военные карты разыгрываете. Грязно.       Цель была достигнута. Когда кнопка дилера подходила к Гирше, Саша заставил нервно подергиваться весь игральный стол. Но, как сказал один классик, хамству, как и срокам построения коммунизма, предела нет.       — Чьей фирмы костюмчик? — спросил он, ткнув пальцем в лысого, обладателя малинового костюма.       Лысый уставился в карты, будто не слыша Сашу. А тот возьми и подойди к нему сзади, да еще и отвернул тому воротник пиджака — так, лейбл поглядеть.       «Саша, какого черта! Пьяней грамотно!» — Сожаление выжигало Гиршу изнутри, но что он мог сделать? Остальные были удивлены не меньше.       — Хм, «Версаче»! Как выиграю, куплю такой! — И Саша как ни в чем не бывало проследовал на свое место.       От подобного «панибратского» обращения лысый закипел не хуже химической грелки.       — Да что этот молокосос себе позволяет! Пусть убирается отсюда!       Но так уж сладко постукивали фишки, коими Саша бездумно поднимал ставки, такой легкой добычей он смотрелся с этим пьяным румянцем и дурацкой улыбочкой, что неумолимая жажда наживы, видимо, возобладала. Лысый прилизал несуществующие волосы и вернулся к игре.       За возникшей суетой никто даже не заметил, как кнопка дилера перекочевала к Гирше. Теперь он благодарил Сашу за этот творческий экспромт. Дошло до того, что Саша вставил фишку, как монокль, в левый глаз. Он уже откровенно дерзил:       — Ну держитесь, пойдет у меня карта, тогда всех вас раздену. А с тебя, прелесть, — кивнул он в сторону лысого, одарив его сальной улыбкой, — начну.       Главное, что теперь испепеляющий взгляд был прикован не к Гирше, так что он колдовал с колодой сколько потребуется.       У него был один шанс, чтобы запомнить последовательность и подтасовать нужные карты под Сашу. А дальше начиналась игра вслепую, собрать колоду так, чтобы у каждого игрока оказалась сильная рука. Да, он проделывал это сотни, тысячи раз, но то больше развлечения ради. Сейчас слишком многое поставлено на кон. Так, по королю Саше на каждый круг. Еще надо оставить часть карт в резерве — вдруг кого угораздит поменять карту…       Гирша начал раздавать. Игроки не спеша делали ставки, не заходя дальше сотни. Ни один из них не сбросил карту. Добрый знак.       Пришла пора пустить в ход заготовленную притравку. Саша присвистнул проходящей мимо официантке и, обернувшись к ней с опустошенным стаканом, выставил на всеобщее обозрение свои карты: пару королей, туза и семерку с двойкой. Лица игроков растянулись в улыбках. Притравка пришлась им по вкусу: и полковник, и лысый, и доцент синхронно повысили ставки сразу на несколько сотен. Толстяк, до этого хмуро молчавший всю игру, хоть и нехотя подчинился большинству. Будучи скромным в начале игры, банк теперь раздулся до несколько тысяч.       — Желаете поменять карты, прежде чем мы вскроемся? — спросил Гирша отчетливо и громко.       — А надо? — Под общий хохот Саша окинул всех осоловевшим взглядом.       «Неужели перебрал?» — стиснул зубы Гирша. Против воли игрока карту ему не заменит даже самый искусный манипулятор!       — Что, никто не хочет? — расстроенно протянул Саша. — Скучные какие. А давай, меняю две!       Гирша с облегчением поменял «притравку» из Сашиных семерки и двойки на заготовленных двух тузов.       — А подавиться вам всем! — И Саша выдвинул все свои фишки в центр стола.       Рыбка на крючке, осталось только сделать подсечку.       Сам Гирша сбросил карты в пас. Остальные побросали фишки на стол: добрать до Сашиной ставки.       Пришла пора вскрываться. Толстяк выложил две пары. Доцент похвастал сетом из четверок. Полковник с молодецким «ха!» швырнул перед собой стрит от двойки.       — Воспитаем шалопая, — пробубнил лысый и показал бубновый флеш. Саша небрежно выложил перед собой фулл-хаус из королей и тузов.       Полковник изрек непереводимую игру слов с использованием местных идиоматических выражений. Доцент громко кашлянул, то ли от стыда за коллегу, то ли с досады. Лысый налился краской, полностью сровнявшись по тону с малиновым пиджаком. Толстячок грустно полез в бумажник — видно, прикидывать планы на месяц.       — Что? Никак выиграл? — не веря своему «счастью», Саша оглядел чужие карты.       Полковник от злости скрипнул зубами, но доцент легкомысленно заверил: игра чистая. Хороший человек: легко расстается с деньгами.       — А все-таки турки — щедрый народ! — подытожил Саша и сгреб к себе груду трофейных фишек. — Надо почаще к вам заглядывать! Еще кружок?       Когда закончилось еще несколько кругов, Саша вприпрыжку понес фишки в кассу. Гирша из соображений такта выждал немного за столом, проиграв оставшуюся фишку в десять долларов. Едва скрывая улыбку, он наблюдал, как лучшие люди города не могут опомниться от головокружительного разгрома. Им было не до маленькой трагедии безвестного кинодела из коммунистической Болгарии.       «Жаль, что у турок нет поговорки — дуракам везет», — подумал Гирша.       Раскланявшись, он встал из-за стола и рванул прочь. Он вышел, нет, выбежал вон из спертой духоты клуба в ночную прохладу. Выбежал так, что едва не попал под хромированные колеса пузатого шевроле. Шевроле сердито бикнуло и, покачав крыльями, помчалось дальше по шоссе.       Гирша огляделся. Из-за угла его подманивали рукой. Точно. Путь отхода. Они же договаривались. Он подался вперед.       Ночной бриз верным слугой следовал за ним, причесывая прибрежные финиковые пальмы. Едва Гирша отошел за угол, его выцепили из людского потока и увлекли в темное влажное нутро безлюдного проулка. Переулок, зажатый домами-верхолазами, карабкался ступенька за ступенькой вверх строго по прямой, будто убегал прочь от пугающе необъятного моря.       Гирша толком не разбирал, куда ступать. Свет подъездных фонарей изредка выхватывал пятачки лестницы, нет-нет да блестали во тьме перламутровые глазки прикормившихся котов, все остальное тонуло в полумраке. Плитка коварно плясала под ногами. И по этой terra incognita Саша безропотно вел за собой. Впрочем, кто кого вел — еще под вопросом: Саша брел неверной походкой, норовя запнуться об очередную ступеньку и расквасить физиономию. Для артиста — роскошь недопустимая! Гирша от греха обнял его за плечо. Ему ли не знать, как важна поддержка в такие минуты!       — Ну ты и выдал! — Гирша сбавил ход, хотелось перевести дух. Его тело била крупная дрожь, но не страх был причиной. Голову кружил кураж. — Чтоб я еще раз… Но как ты играл! Признаться, я сам почти купился!       — Признаться, я мертвецки пьян, — протянул, точно кот под валерьянкой, Саша. — Пьян и хочу делать всякие глупости.       — Куда уж больше?       Гирша не успел опомниться, как его притянули за грудки. Саша врезался в него губами, точно шевроле на полной скорости. А потом еще. И еще.       Застал врасплох. Не по-спортивному. Не по-мужски. Гирше бы оттолкнуть наглеца да объяснить все на пальцах, а то и на кулаках. И… ничего. Его руки, обычно такие умелые, повисли вдоль тела, вмиг став бесполезными. Как и якобы доскональная памятка туристу. Нет бы написать: «в случае близкого контакта с лицом своего пола советскому гражданину надлежит…» Недоработка, Союзпечать. А покуда Сашины губы безнаказанно припадали к его губам.       Злоба? Ее не было. Скорее, смятение. И осторожное любопытство. Как если бы повидал взрыв на ЧАЭС. Самое страшное уже произошло, остается только наблюдать и фиксировать. Гирша фиксировал. Как губы не горели под поцелуями, напротив, после них оставалась приятная прохлада. Как Сашины пальцы с нежностью гладили щеки. Как от его частого, напитанного парами дыхания перехватывало дух.       Мурашки бешено множились на коже. Гирша вжался спиной в стену. Нет, происходящее определенно выходило за рамки «нормального», однако в штанах от непрошеной ласки предательски дернулось. Только этого для полного счастья не хватало.       Саша входил в раж. Вот уже и зубы клацнули у уха, и под скулой влажно мазнуло. Пальцы оставили щеки, скользнули за воротник, к шее. Обхватили, потянули, чтобы сильнее наклонился. Ох уж эти Сашины от горшка два вершка. Хоть на ступеньку выше его ставь.       Гирша сипло выдохнул.       Что произойдет, если он ответит?.. Притянет, зароется пальцами в волосы, прихватит нижнюю губу, а то и укусит, как всегда любил. Саша возмутится? Прижмется? Уронит с укором «нежнее»? Тери всегда возмущалась… Какой вздор. Но почему захотелось выяснить?! Ох, Маркс твою Энгельс.       Гирша протянул руку, чтобы положить ее на рыжий затылок, но наблюдатель не должен вмешиваться. Только наблюдать. Саша отшатнулся, едва не споткнувшись.       — Нужно поймать такси. Идемте.       До шапито ехали молча. Молча Саша передал кипу банкнот. И до фургончиков шли в молчании: его нарушал только похожий на барахлящее радио стрекот цикад.       — «В мире животных» слышал, — Гирша старался держаться непринужденно, — цикады вылезают на свет аккурат раз в пять лет. Все пять лет спят под землей, и вот, в один день бац! Все деревья в них. Хоть календарь сверяй. А потом говорят, только мы, дураки, пятилетками живем. Вон даже у природы есть какой-то план.       «Браво, маэстро Фэлл, лекция по энтомологии — то, что доктор прописал!»       Лечение не возымело должного эффекта.       — Вы меня простите, — Саша и впрямь будто бредил, оставив от лихого пьяного румянца лишь бледное подобие. — Это все выпивка. Я же говорил: пьяным — дурным становлюсь, и эти… глупости так и лезут. Обычно я умею себя сдерживать. Сегодня в этом я вам проиграл.       — Мы что, открыли счет? Я не заметил, — попробовал отшутиться Гирша. — Да и глупо извиняться. В конечном счете, это я тебя споил. Хоть и для благого дела.       — Что, благими намерениями выложена дорога…       Гирша не дал договорить:       — Слушай, ничего особенного не произошло. Ты пьян. А у пьяных и не такое порой случается, уж поверь моему опыту…       — Стало быть, ничего не произошло? — с обреченностью спросил Саша.       Гирша кивнул. Кивнул, хотя сам до конца не был уверен в верности ответа. Но так правильней. С педагогической точки зрения, с человеческой — как ни посмотри. Тогда почему так горят уши? Хорошо, что Саша потупил взгляд, не видит. Он вообще весь как-то сник. Нужно было сказать что-то ободряющее. Но что?       — Помучался и хватит. Тебе бы проспаться. Да и мне, если честно. Сон — лучшее лекарство. А там, уже на свежую голову, будем думать.       — Над чем?.. — в Сашином голосе слышались настороженность и толика грусти. — Как валюту отоваривать?       — Тише ты! — перешел на полушепот Гирша и прислушался. Ему показалось, или кто-то из ранних пташек заскрипел дверцей фургончика? — На все наши ночные похождения статей уголовного кодекса не хватит. Но, знаешь, мне понравилось.       — Понравилось?.. Что?       Гирша не ответил. Оставив Сашу, забрел в фургон, откуда раздавался храп Стручковского, и лег на койку. В прострации тронул губы.       Солнечные лучи уже пробивались золотистыми пучками в окно. Но сна не было ни в одном глазу. Что-то заставляло щуриться и следить, как солнце карабкается на небосклон, точно гимнаст на воздушный мостик. На сосновых стволах распевались цикады. Безмятежное утро. Такие обычно бывают накануне катастрофы. Или сразу после. Гирша и ощущал себя похоже. Потерпевшим кораблекрушение, выброшенным на берег необитаемого острова. Безграничная радость от наполняющей тебя жизни — и жуткое осознание грядущей борьбы. Борьбы за выживание.       Саша сбежал в свой фургон и рухнул на постель. Выпитый за вечер бренди предательски дезертировал, оставив его наедине со свежими воспоминаниями. Как ни парадоксально, «свежие» не равно «хорошие».       Что это было? Проверка на взаимность? Он уже не прыщавый подросток из десятого «Б», чтобы верить в такую чепуху. Нет, если кого тут и надо винить, то это бренди. Если б не пойло, он бы ни в жизнь! Сухим детективным языком: аффект! Тут бы громогласно сказать: «Дело раскрыто, господа присяжные заседатели!», да только в эту ахинею не поверит ни один суд. Сашу тянуло к Фэллу, и после этой ночи тяга только усилилась. А ответного действия не последовало. Кто-то крикнет из зала: радуйся, что противодействием не прилетело. Нет, уж лучше бы он лежал с расквашенной физиономией, но со спокойным сердцем.       Детектив превращался в трагикомедию, сценарий к которой писал второгодник ГИТИСа. Но жизнь вокруг продолжалась: слышался топот копыт по дощатому пандусу. Братья Загировы спозаранку выгоняли коней из стойл поразмяться перед поездкой. Чуть дальше — гулкий рев: дружеская перепалка Льва Самсона и тигрицы Стеллы. Кто-то прогромыхал мимо ведрами: самое время идти на колонку, пока очереди нет. Так естественно, что тошно.       — Что? Ты? Уже? — Надя оторвала голову от подушки и взъерошила гнездо на голове. Гнездо только прибавило в объеме. Поразительная скорость. Может, и не засыпала вовсе?       — Уже, — Настроения вести диалог не было никакого, но права хранить молчание Надя не признавала. Мало того, как плохой полицейский, наскочила, вдавив бедрами в исстрадавшийся матрас, и, для верности, обездвижила руки своими. Задержание прошло успешно, время начинать допрос.       — Ну-у-у? Выкладывай! Как там все было? Какие они, богатые мужики? Молодые были или одни пердуны? Здорово ощипали? Карты на крап проверяли?       — Надь, не наседай, — приглушенно выдавил из себя Саша. — Я устал. Потом расскажу.       Саша не учел одного: сверху был не он, а Надя. И правила диктовала тоже она.       — Саша, Сашка, ты чего, а? — Её голос нервно дрогнул. — Ты весь точно камнями побитый!       Саша вдруг осознал, что в КПЗ, куда он давеча загремел, работали крайне гуманные люди. Хочешь молчать — молчи. Надю же уголовно-процессуальный кодекс не стеснял. Значит, надо что-то говорить… Но что? Измученный рассудок не смог родить ничего лучше, как:       — Насчет денег…       — Стой! Не говори! — Надя приложила палец к его губам и рукой обшманала брюки с пустыми карманами. — Монстера партию слила?!       — Опять ты за свое, там другое.       — Значит, еще и должны остались?! — Надя усилила нажим.       — Да выиграли мы их, надули, обобрали, нахлобучили! — оскалился Саша. — Ясно излагаю?       — Сколько?       — Десять штук как с куста.       — Где?       — Фэллу отдал, он выигрыш подушно вычислит, сам со счётами не дружу.       Надя слезла с Саши, но только чтоб пристроиться уже сбоку и пилить взглядом:       — Саш, ты меня за дуру не держи. С такой кислой рожей десять штук зелени не выигрывают. Все понимаю, людям в глаза тяжело смотреть, но мы что-нибудь придумаем. Давай начистоту: продули?       Этот допрос с пристрастием стал порядком надоедать. Он выпутался из докучливых объятий и сказал Наде в лицо:       — Ты у меня вот уже где сидишь! — И руку к горлу приставил. Отвернулся.       — Так, значит? — спокойный и размеренный тон из уст Нади не предвещал ничего хорошего. — Ладно.       Саша ощутил, как выпрямился матрас у него за спиной.       — Стой, ты куда? — Он выскочил из фургончика: Надя уже шла прямым курсом к фургончику Фэлла, напяливая на ходу джинсовку.       — Пойду монстеру разговорю, что вы там за мутки такие мутите, — бросила она через плечо.       Сашу охватил первобытный ужас. Разборки Фэлла и Нади? Только не сейчас. Он и так чувствовал себя ходячим посмешищем, а предстать таковым еще и перед Фэллом… Нагнал беглянку на полпути. Одернул за плечо, развернул к себе. Попробовал увести в фургончик. Упирается.       — Как подорвался, а! Нет, я уже завелась, поздно мотор глушить! Раз там есть моя доля, я хочу ее видеть. Имею право! — Надя говорила вдохновенно, чуть ли не стихами, — А, знаешь, я пожалуй, деньги у монстеры твоей вовсе заберу. Не доверяю я вам. Рассчитаю все сама, ученая. Мне ведь чужого не надо! Хотя с тебя и монстеры процентик вычту — в назидание.       Оставалось только преградить ей путь. Выбирая, перед кем сейчас позориться: перед Фэллом или перед Надей — Саша выбрал последнюю.       — Пусти.       — Ты к Фэллу не пойдешь.       Надя пихнулась. Результат нулевой.       — Да что у вас с ним там такое?! — Надя могла кричать громко. Очень громко. Весь цирк на уши поднимет. Нейтрализовать такое можно только чем-то убойным. Пусть и уложит обоих.       — Любовь! — выпалил Саша. — Слыхала?       Сработало: на минут пять Надю будто контузило. Саше, впрочем, было ненамного лучше.       Сидели на ступеньках фургончика, приходя в себя. Надя пускала колечки дыма, циклично стряхивая пепел в жестянку. Саша гонял шарики Баодинга. Молчали. А над фургончиком, над их молчанием, где-то высоко-высоко в ветвях сосен трещали неуловимые цикады.