Маг и я

45

      Цирковой конвейер, как и любая советская организация, работал по плану. По этому плану цирковой номер мало чем отличался от заводского изделия: раз попав на конвейер, он проходил через череду провинциальных и республиканских цирков, где обкатывался, шлифовался. Совершенствовался, в общем. Спустя год, два, три получившийся на выходе продукт, если не забракуют, поступал на московский прилавок: цирк на Цветном или на Вернадского. Опять же, если не забракуют. Из каких таких соображений один номер отправлялся в брак, а другой в Москву — никто толком объяснить не мог. Правда скрывалась где-то в кулуарах дома на Пушечной, открываясь лишь избранным, точно прежние обитательницы в бытность его публичным домом.       Потому разнарядки Саша и ждал, и боялся. Отдел формирования после полутора лет непрерывных гастролей взял интригующую паузу, цирковые зашушукались: вопрос с Москвой, считай, решенный. Только вот с «Золотым теленком» ничего решено еще не было. Публика Одессы, Ташкента, Владимира и других городов Советского союза могла сколько угодно рукоплескать их аттракциону, скупая места даже у оркестровой раковины, где обзор не самый лучший. Но одна единственная кляуза от мелочного партократа перечеркивала весь успех. Чего доброго, остальную программу отправят в Москву, а им оперативно найдут замену. А то и вовсе уберут третье отделение, точно пятое колесо: едет, и ладно. Вывезут «Полосатый рейс» с «Иваном Васильевичем…». А вы, мол, ребятушки, побудьте несколько месяцев на вынужденном простое: и не наказание вроде, деньги, конечно, будут, но совсем другие…       «Людей надо знать» — таков был рецепт универсального бабушкиного противоядия. Кого знал Фэлл? Да немного. Лазаревич, Курляндский и, вишенка на торте, мастер спорта по прикладыванию к бутылке — Ващаев. Не сказать, что первые фигуры в цирковой иерархии.       Кого знал Саша? Бабушку? Она и так пособила, чем смогла: трюк «Вояж на пляж» ввели в Одессе без проволочек — и будет с нее. Ветеранам цирка полагается покой.       Что до Саши: покой ему мог только сниться. Москва не просто точка на маршруте, не бабушкины голубцы на ужин, Москва — это ступенька… да какая там ступенька, это сразу карьерный лифт! Там и в лауреаты Всесоюзного конкурса выдвинуться можно, а то и еще дальше, не ведая уже никаких границ: ни профессиональных, ни географических… Поэтому да, от ожидания Саша себе все лицо издавил. А когда принял у экспедитора конверт с билетами, где пунктом назначения значилась «Москва» — с радостным воплем прыгнул к Фэллу в объятия, едва не сбив его с ног. Поразительно, но тот даже не назвал его «дубиной»!       Правда, дебютировать в Москве именно на арене Цирка на Цветном, как когда-то завещал отец, не получилось: Цветной, точно заразившись слоганами «Перестройки», ушел на реконструкцию. Фэлл уверял, что новый Большой цирк на Вернадского ничуть тому не уступает. И, черт побери, он был прав! В Одесском цирке, да и в любом другом, провести подсадку незамеченной с манежа было той еще головной болью. Приходилось изворачиваться, договариваться с осветителями, униформой. В общем, раскрывать секрет трюка.       Иллюзионный манеж с люком в полу — роскошь, каких мало. Тут же, на Вернадского, даже перестарались. Был не один, не два, а целых четыре манежа, приводимых в движение гигантскими винтами. Манежи весом в несколько тонн сменялись с легкостью пластинки в музыкальном автомате. Потому, когда «Полосатый рейс» отрабатывал свое, в антракте обычный манеж уплывал в подвальный этаж, а на его место ставился иллюзионный.       — Чудо инженерной мысли! — подытоживал Фэлл их спонтанную экскурсию в цирковое «подполье». И сыпал тяжеловесными терминами, чем-то из сферы гидравлики. Саша только кивал с умным видом, а сам думал: хоть Фэлл вида не подает, а его распирает от радости. Что снова выступает на большой арене. Что о нем снова заговорят. Запишут. Запишут в «Московских новостях», а не на стенгазете заштатного цирка «позор пьянице и дебоширу Фельдману Г.Н.»       Ну и как после такого было обойти вниманием виновницу торжества? Особенно, если останавливаешься у нее на постой. С букетом алых гвоздик в одной руке, а с чемоданом — в другой, Саша стирал подошвы мокасин о придверный коврик бабушкиной квартиры. Теперь он не чувствовал былой робости. Теперь ему больше не нужно было поражать ее самовоспламеняющейся сигаретой. Обнял, поцеловал в щеку, подарил дефицитные духи, которые урвал в Ташкенте.       — Как же ты возмужал! — только и смогла выдавить бабушка. — Раньше, когда каждый день виделись, не замечала, а тут…       Сашу усадили за стол и накормили так, что он едва из-за этого стола поднялся. До этого момента Саша верил, что сервелат в принципе исчез из природы.       — Скажи спасибо, что твоя бабушка ветеран труда! Я удивлена, что ты один пришел. Приводил бы свою невесту, накормлю.       — Не невеста она мне, — сказал Саша. — Да и ей в гостинице неплохо.       Не лучшая награда за хлебосольство, но намеки прогуляться до ЗАГСа уже набили оскомину. Толчки в бок от Нади каждую пятницу при виде молодоженов. До чего дошло — Саша возненавидел пятницы! И навесные замки. Но от кого он не ждал ножа в спину, так это от Фэлла.       — А почему бы тебе не жениться? — сказанул тот буднично, как будто предлагал сгонять в ларек за хлебом, а не в ЗАГС. — Девчонка строптивая, но после меня уже ничего не страшно. Ты на других не смотри, сейчас самое время детей заводить. Пройдете пеленки-распашонки сейчас, зато потом, на пике карьеры ни тебе, ни ей в декрет не придется уходить.       И вроде послушаешь — дело говорит. Убитые номера, разваливающиеся под собственным весом кровати, бессонные ночи на репетициях или на вокзалах — от Нади ни писка. Саша то опаздывал, то торопился — она все равно прижималась к нему, не отворачивалась. Другой бы и раздумывать не стал и вставал в очередь за подвенечным платьем. Не из любви, так из благопристойности. Но это же он, Саша.       Вот почему Саша ворчал при бабушке.       — Все равно приводи, — не угомонилась та. — Вон ты сколько открыток прислал, а мне и похвастать не перед кем, какой у меня любящий внук. Какая я сентиментальная стала!.. Что с людьми делает старость!       Саша и правда слал бабушке открытки из каждого города, куда его забрасывало волей конвейера после Одессы. Там была и Бухарская Ханака с лазуревыми куполами, и Дмитровский собор из Владимира, и космодром Байконур с готовым к запуску челноком «Буран»… Если б бабушка знала, что открытки эти Саша покупал в последний момент на вокзалах, а теплые слова и пожелания здоровья казались ему не лучше чиновничьих канцеляризмов.       Уже, когда Саша раскладывал вещи по родному шкафу, бабушка вдруг схватилась за висок, будто что-то мучительно вспоминала:       — Дуршлаг, а не голова! Тебя же спрашивала Зина.       — Тётя Зина, с который вы вдрызг разругались?..       — Да это когда было! — махнула рукой бабушка. — Она увидела твою фамилию на афише и настоятельно просила поприсутствовать на дне рождения ее внучки.       — Поприсутствовать? — Сашин слух резко обострился.       — Передала тебе слово в слово.        Лежа на кровати, Саша гипнотизировал лист с написанным на нем телефонным номером. Сказать Фэллу?.. Снова ведь поставит ультиматум «денег не брать». Почему не брать?! На цирковую зарплату особо не разгуляешься: в ресторан не сходишь, на Волгу не накопишь. К тому же прошлогодняя «вылазка» в Тбилиси стоила кульминационного трюка. А если Фэлла снова «понесет» по какой-нибудь причине? Но не замахиваться же на соло?.. Страшно. Одно дело — манеж, Саша на нем буквально спал, и совсем другое — чья-то квартира. Чужая территория.       Бабушка умолчала, что зять у тети Зины — без малого торговый представитель СССР в Чехословакии. Потому, когда написанный на бумажке адрес привел Сашу к сталинской высотке на Котельнической, ему хотелось развернуться и уйти. Он и ушел бы, если бы не державшая его под локоть хваткой конвоира Надя. Как так вышло, что место Фэлла заняла Надя, Саша и сам толком не мог объяснить. Сболтнул между делом, когда зашел за Надей в гостиницу перед репетицией, она аж пудреницу выронила. Дальше закрутилось.       Вахтер дважды переспрашивала, к кому они такие нарядные собрались. Когда стрелка лифта остановилась на отметке «двадцать два», Саша почувствовал себя Жоржем Милославским. Точнее, самозванцем. Бутафорским казался клетчатый пиджачок, хотя он собственноручно проделывал в нем секретные кармашки. Бутафорской казалась Надина улыбка и из ниоткуда взявшиеся манеры, когда им отворила дверь седая долговязая дама. Саша с трудом узнал в ней тетю Зину, захаживавшую к ним, бывало, на чай.       — Саша, сто лет тебя не видела! А второго фокусника не будет?       Слово «фокусник» резануло слух, но Саша уже привык. Для обывателя и цирковые — циркачи, и ковёрные — клоуны, и иллюзионисты — фокусники.       — Он срочно отбыл на вокзал. Там какие-то проволочки с доставкой реквизита, — выпалила Надя, будто сама уверовала в свою ложь. — Он очень извиняется, что не смог придти.       С запозданием в голове зазвучал мотивчик «Пора удирать» в исполнении Миронова. Но Саша уже переступил порог квартиры. Хотя квартирой это язык не поворачивался назвать. Скорее, музей зарубежного быта. Чего там только не было. Настенные бра с хрустальными подвесками. Чудная люстра из вращающихся стальных пластинок — «мобиль», как выразилась тетя Зина. Громадная, во всю стену, югославская стенка с лиможским фарфором. На каждой горизонтальной поверхности в обязательном порядке стояла хотя бы одна статуэтка. Не хватало разве что табличек «Руками не трогать». Как в такой обстановке могли появиться дети — Саша диву давался.       У бабушки была коллекция фарфоровых балерин производства ЛЗФИ, она ей страшно гордилась. Саше в пять они тоже приглянулись, но по-другому. Его охватило праведное недоумение: почему это такие красивые фигурки стоят за стеклом и пылятся? Покуда бабушка копошилась на кухне, он решил выпустить балерин «прогуляться» и «потанцевать балет». Увы, балет окончился инвалидностью двух балерин и знатной трепкой от бабушки. С тех пор балерины исчезли с полок, погребенные где-то в недрах бабушкиного платяного шкафа.       Сидящая за праздничным столом именинница — Вера — сама походила на дорогую фарфоровую статуэтку: одетая в воздушное кисейное платьице с пышными воланами, она только изредка похлопывала глазами-бусинками, покуда остальные дети играли кто во что горазд. Мальчики гоняли в разложенный на ковре «Мототрэк», девочки — поили из бутылочек импортных кукол с вертящимися головами.       Появление в комнате Саши и Нади поначалу даже не сразу заметили. Все взрослые окопались в соседней комнате, откуда звучала зарубежная музыка, и только тетя Зина была командирована смотрящей за детишками. Подталкиваемый Надей, Саша подошел к сидевшей особняком имениннице и спросил вполголоса:       — Прошу прощения, не подскажите: который сегодня день?       — С-среда, кажется, — слегка натужно ответила она.       — А вот и неправда! — улыбнулся Саша. — Сегодня твой день рождения!       И достал из-за уха Веры цветастый маленький календарик. Из этических соображений отказался от фокусов с картами в пользу календариков. Негоже детям в их нежном возрасте знать что-то об азартных играх.       Девочки прервали чайную церемонию с куклами и подсели поближе. Вера даже краешком рта не улыбнулась.       Саша качнулся с носков на пятки и обратно. Они с Надей заранее оговорили очередность трюков, но то, что хорошо срабатывало на взрослых, кажется, совсем не годилось для детей.       Выступление не задалось с самого начала. Когда Саша достал кошелек и раскрыл его, яркое пламя взмыло в воздух. Вместо восторженных визгов послышались многочисленные крики:       — Бензин! Пахнет бензином!       Саша достал из кошелька платки. Дети завизжали наперебой:       — Я знаю, знаю этот фокус!       Фокус еще не начался, а они якобы уже его знают!       Дети, без присмотра родителей, будто с цепи сорвались. В цирке дети другие. Там артист сам задает правила игры, а публика либо молчит, либо аплодирует. Здесь, в квартире, эти бесята — на своей территории, а артист — только гость. Причем гость, для которого не будет стула. Если тут и есть сходство с ареной, то только с Колизеем. Где Саша — гладиатор, брошенный на растерзание голодным зверям. Звери бесились, без спроса подходили и хватали реквизит. То разбегались врассыпную, то кучковались под похожие на удар хлыста Надины окрики.       Когда дело дошло до веревок, один толстый противный ребенок крикнул:       — У него там магниты! В веревках магниты!       Пособники поддержали своего главаря гоготанием. Даже милые девочки оказались теми еще гарпиями и дружно заулюлюкали. Тетя Зина, вместо того, чтобы обуздать мелких нигилистов, лишь смущенно вжалась в стул. Могла бы идти квасить в соседнюю комнату — пользы было бы столько же. Пришлось отдать веревку на растерзание. Дети вырывали несчастную друг у друга, тянули, проверяли кончики. При виде возникшей кучи-малы Саша окончательно оторопел и не понимал, что делать.       Как только дети обнаружили заделанные клеем концы веревки, тут же приговорили:       — Обманщик! Тут концы заклеены!       Напрасно Саша бормотал, что клей нужен для того, чтобы концы не мохрились. Клеймо «обманщик» уже было поставлено.       — Ребята, а знаете ли вы, что деньги можно перемещать в пространстве куда угодно, даже сквозь предметы? — Саша предпринял попытку спасти положение и подошел к столу. Попросил у тети Зины монетку. Хоп — монетка в правой ладони хлопнула о донышко бутылки из-под «Pepsi», хоп — складная монетка упала и горлышка бутылки на дно, хоп — настоящая монета подброшена и спрятана в левой руке. Сейчас он достанет складную монетку из горлышка, пальмирует ее, а детям покажет настоящую. Казалось, что могло пойти не так?..       Разбежался! Все произошло за какие-то доли секунды. Вихрастый мальчуган выхватил бутылку прямиком у него из рук!       — Ха-ха, дно, поди, фальшивое! — торжествовал он.       — Давай, Матвей! Ты сможешь! — подбадривали его подельники с мест.       Если этот бесенок вытряхнет из бутылки складную монету — всему выступлению конец.       — Лови! — крикнула откуда-то сбоку Надя, швырнув в Матвея апельсином со стола. От неожиданности тот выронил бутылку, Надя подобрала ее и вернула Саше.       — Тишина! — Надя говорила точь-в-точь тоном полковника Саченюк, остужавшего самые горячие головы в ансамбле песен и пляски. Матвей послушно затрусил к столу, уставившись на добытый апельсин. — Ребята, дальше так дело не пойдет. Или вы слушаетесь, или мы разворачиваемся и уходим.       — Нет! Нет! Останьтесь! — Послышалось с мест.       — Тогда все садимся на стулья, по комнате не бродим, — муштровала Надя это дикое ополчение. — Если нам понадобится ваша помощь, мы вызовем сами!       В мановение ока неуправляемая детская масса успокоилась и застыла в ожидании представления.       — Скажи уже что-нибудь! — Через плечо шикнула Надя.       Только тогда Саша понял, что стоял столбом и молчал.       — Прошу проявить чуточку терпения… — прикрыв дернувшийся глаз, сказал он, покосившись на Матвея. — Маленькие… зрители. Сейчас я достану монету из бутылки, и вот уже тогда моя помощница даст каждому из вас осмотреть мой нехитрый реквизит.       После этого Саша уже не боялся быть раскрытым: он со спокойной душой переложил наведение дисциплины на Надины плечи. Желающих ассистировать в фокусах тоже выбирала она. Конечно, Веру приглашали и не раз. Чего Саша ни проделывал перед ее носом. Заставлял исчезать раз за разом неуловимый шарик, который только что перекатывался в руках, оживлял сложенную в ладони фигурку птички, отчего ее бумажные крылышки трепетали и та зависала в воздухе. И все ради того, чтобы снова увидеть безучастное лицо. Царевна-несмеяна, честное слово. Заметив, что ни один фокус не производит впечатления, Саша кивнул Наде, давая понять, что требуется что-нибудь посерьезней.       — Слушай, Вера, а ты бы хотела в подарок домашнего питомца? — спросил Саша.       — Нельзя, — обронила Вера, рассматривая свои ладошки.       — Почему? — Саша почувствовал, что Вере неловко говорить при всех, потому подошел к ней и нагнулся, чтобы та сказала шепотом.       — Родители сердиться будут. Говорят, мне плохо от шерсти.       — Но если ты нарисуешь, скажем, рыбку, они не будут ругаться? — прошептал в ответ Саша.       Вера пожала плечами.       Листок бумаги, коробка чешских карандашей и ластик — и спустя минуту портрет золотой рыбки был готов.       — Замечательно! — Саша взял рисунок в руки. — А теперь закрой глаза и сильно-сильно пожелай эту рыбку.       Вера послушалась. Надя подставила заготовленную банку с водой. Саша свернул листок с рисунком в трубочку, прокричал:       — Контра аква ремигаре! — (Спасибо увлечению историей Древнего Рима), и в банке заплескалась золотая рыбка. Настоящая, разумеется.       Для лучшего эффекта Саша развернул подмененный, уже чистый листок бумаги и завершил выступление каламбуром, сочиненным находу:       — Вот какую силу может иметь Вера! Вера в чудо!       Растерявшие скептицизм дети забыли о наставлениях Нади и, вскочив с мест, наперебой стали требовать рыбку себе. Но Вера не смотрела на них. Она была целиком погружена в разглядывание нового питомца.       Уже в коридоре, когда Саша с Надей проверяли реквизит, к ним вышла тетя Зина и, протягивая семерку хрустящих «красненьких», принялась горячо благодарить:       — Скажу прямо, не ожидала! Чтоб такие молодые и так…       В общем, в придачу к «красненьким» они с Надей получили еще и блок сигарет Marlboro.       — Перепродать, что ли? — смотрел Саша на эдакое богатство.       — Чего захотел! — Надя отняла трофей, прижав его к груди. — Сама выкурю, не беспокойся.       Саша хотел было пошутить, но сил не оставалось. Часовое представление для детей вымотало не хуже дня тренировок.       — Что такой тухлый? — Легкий тычок локтем в ребра пробудил его. — Что, на детях теперь — ни-ни, да?       — Нет, просто просить буду больше, — уверенно ответил Саша.       — Ого. Ползарплаты за час — мало? Боюсь привыкнуть…       — Будто такие охотники до иллюзий на каждом углу, — вздохнул Саша. — А здорово ты, ну там, построила всех.       — Пожил бы мое с алкотой, таким же стал бы, — Надя затянулась одной из трофейных сигарет, и на ее лице расползлась довольная улыбка. — Один фиг, детей я бы тебе не доверила.       — Чего это сразу, дети… — Саше было уже все равно, что о нем там подумают. Он устал и мечтал только о встрече своего лица с матрасом.       — Да расслабься ты, мне самой этого счастья не надо. Насмотрелась на мать, спасибо. Хочу пожить для себя, пока молодая. Кстати, постарайся не трепаться об этой нашей халтуре.       — Даже Фэллу?..       — Особенно Фэллу, — шепнула Надя и обдала ухо щекочущим теплым дыханием. — Считай, девичья придурь такая. А то мне порой кажется, что у тебя от монстеры вообще секретов нет.       Знала бы она, какие секреты у Саши есть от нее…       На деле держать «шабашки» в тайне оказалось той еще задачей. Тайное всегда становится явным — аксиома, ради которой не нужно дочитывать финал «Десяти негритят». «Нарушитель» может грамотно замести следы, подмаслить свидетелей, придумать железное алиби. И вот тут те многие, уверовав в свою безнаказанность, теряют всякую бдительность и допускают глупейший просчет. Малейшая детская оплошность выдает его.       Не миновал этой напасти молодых рецидивистов и Саша. Слишком живы в памяти были без малого триста рублей, которые принесли тбилисские «сувениры». Одна беда — люди, наподобие Гоги и тети Зины, на деревьях не растут. Они прячутся подснежниками под слоем из званий «ответственных» и «заслуженных», показывая свое истинное великолепие лишь в краткие мгновения оттепели. Последняя была лет тридцать назад, новая — только начиналась. Подснежники прятались, а Саше уже не терпелось ступить на хрупкий наст. Как быть?       На выручку пришло, кто бы мог подумать, родимое начальство. Дело в том, что помимо собственно представлений — а в Москве их бывало и по три за день — цирковые тянули лямку так называемой «общественной нагрузки». Проще говоря, бесплатно батрачили на выездах во всевозможных «орденоносных» предприятиях да богадельнях разной степени упадка. Больше всего в озвученном утверждении Сашу тяготило слово «бесплатно». Именно эту досадную «орфограмму» он и решил исправить.       «Работа над ошибками» началась со сборочного цеха ЗИЛа. Рабочие, все, как один, с простачковыми, как бампер «ЗИЛа -133», лицами, обступали со всех сторон. Идеальная обстановка для сеанса манипуляции. Наконец, Саша мог развернуться во всю ширь! Прогнав основную программу, вышел «на бис». Тут один сборщик и скажи:       — Ну, у тебя все карты-платочки-кулечки заранее заготовлены, а слабо на нашем реквизите показать? — И сунул свечу зажигания.       — Не слабо, — Саша взял свечу и крепко зажал в ладони. Трюк рождался, что называется, находу, — Знаете, товарищи рабочие, почему человека, вроде меня, никогда не возьмут на завод?       Тягость повисшего в цехе молчания разгоняло только жужжание шуруповертов.       — Да потому что таких несунов как я, еще поискать! — Пара обманных движений, и Саша показал рабочему коллективу пустые ладони. Начальник цеха начал было волноваться за судьбу госсобственности, покуда та с такой же легкостью не появилась снова.       — Ну, шельма, силен! — рукоплескал еще недавний скептик. — И правда не возьмем. Эдак ты у нас весь цех по винтикам вынесешь!       С завода Саша уходил, унося благодарность трудового коллектива. Благодарность — это графин «Столичной», таинственным образом пронесенный через проходную уже местным «фокусником». Хорошо, что жонглеры и эквилибристы не пронюхали — делиться Саша был не намерен.       Фэлл только покосился на оттопыренную полу Сашиного пиджака. Взывать к совести не стал, да и Сашина совесть не стремилась к диалогу. Совесть молчала и тогда, когда Надя вечером крайне выгодно загнала бутылку одному таксисту.       Потом был кардиологический санаторий. Сердечники оказались на удивление сердечными людьми! Посреди наскучившего им соснового бора карточные фокусы стали для них глотком свежего воздуха. И даже суровая медсестра не смогла разогнать их по палатам после выступления. Одна миловидная бабуся предложила за секрет фокуса с превращением случайных карт в тузы ни много ни мало раритетный томик Ахматовой. За тридцать рублей старичок обзавелся секретом трюка со страниц книги Алли Вада.       Невероятно! Пресловутая «общественная нагрузка» больше не «грузила». Наоборот. Отыгрывая основную программу, Саша позволял себе несколько расслабиться. Чуть подольше повозиться с грелками, чуть потянуть время с переодеванием девиц — какая разница, тут не манеж, где они скованы метражом выступления. Берег силы, чтобы «на десерт» отчебучить пару-тройку коронных трюков — и получить что-то весомее аплодисментов. Конспирации ради посредником по финансовой части вызвалась Надя. Именно вызвалась, Саша даже не заикался о таком.       — Голый оклад на то и голый, что с ним на задницу надеть нечего! — подытожила она свое резюме.       Благо, конкурс на место был небольшой, и Надя была утверждена на должность теневого бухгалтера. Вскоре Саша ей даже сережки купил. И не с бижутерией, а с рубинами. И все бы хорошо, если бы Фэлл не был столь взыскателен.       — Саша, ты можешь лучше, — качал головой Фэлл, покуда они ехали в служебном микроавтобусе назад в гостиницу. — Ты, случаем, не заболел?       «Да, у меня золотая лихорадка», — хотел бы пошутить Саша, но оставил мысли при себе.       Фэлл врачом не был, потому на симптомы «неизлечимой заразы» не обращал внимания. По крайней мере, не придавал им значения. Вплоть до злополучного дня, когда они выступали перед курсантами военного училища. Саша во время выступления заметил, как в окна казармы то и дело заглядывали любопытствующие. По окончании представления он подошел пошушукаться с одним из страждущих и узнал, что ребята из соседнего флигеля настоятельно просили выступить персонально для них.       — В накладе не оставим.       Выступили перед ребятами, причем Саша даже усложнил выступление, показав парочку флоришей, которые оттачивал с Фэллом последние месяцы. Потом припрятал деньги в потайной кармашек брюк, никто и не заметил. Думал, все утаил, да не все.       — Я одного не пойму, — протянул Фэлл, наливая себе полный стакан тархуна из автомата на улице. — Чем курсанты из флигеля «А» лучше курсантов из флигеля «Б»?       — Ну и ребусы вы загадываете.       — А тут и гадать нечего! — Фэлл опрокинул в себя весь стакан и сполоснул его под струей чистой воды. — В основной программе ты едва все трюки отработал, и тут, о чудо! Ты просишься в добровольцы и показываешь сверх плана еще какие-то свои наработки. Все по доброте душевной, конечно.       Саша почувствовал, как во рту резко пересохло:       — Как вы меня… раскусили.       — Не пальцем деланные! — Но Фэлл не сбавлял серьезности в тоне. В воздухе, напоенном летом и душистым ароматом липы, повисла гнетущая тишина.       — Ну вот, я бы рад вам все до копейки отдать, да только одни упреки впереди…       — Саша, ты меня со своей бабушкой не путай. Никто тебя за ручку вести по жизни не собирается. Хочешь брать левак — пожалуйста, только бы ума хватило не попасться. А вот чего я не потерплю — так это халтуры. Под халтурой я понимаю дурно сделанную работу, если что. Если ты артист, а не торгаш, ты должен выкладываться перед зрителем на все сто. И не имеет значения, дал он тебе на лапу или заплатил, как все, в кассу. Я понятно объясняю?..       — Кристально. Никакой халтуры.       На самом деле Саша был не против, чтобы его «вели за ручку по жизни». Да что там! Он мечтал, чтобы Фэлл его просто взял за руку!.. Не его ж вина, что руку ему предложила Надя?