Маг и я

44

      Поговаривают, что кавказцы имеют обычай смывать оскорбления кровью. Но под полувековым гнетом советской власти сей славный обычай захирел. Так что Сашины опасения насчет «Гоги» оправдались лишь частично. Кровь не пролилась, ее принялись цивилизованно пить. Из трубочки, по капле.

«Тов. Фельдману Г.Н. Трюк с порванной картой из программы исключить. Замену согласовать с режиссером Бурко М.А.»

      Телеграмма из Главка нагнала труппу уже в Одессе. Рискуя нарваться на жилистый моряцкий кулак, Фэлл взял штурмом первую же телефонную будку и оборонял ее добрых полчаса. После, прорвавшись сквозь толпу осаждавших, как подрубленный, плюхнулся на подоконный карниз комиссионного магазина.       — От Главка никакого ответа, как воды в рот набрали, — наконец сказал он. — Позвонил Курляндскому. Застал. На свою голову. На Пушечную поступил звонок с жалобой. Что номер наш политически некорректен, представляешь? Мол, трюк с разорванной картой союза вызывает сепаратистские настроения! Этот жалобщик номер до конца вообще смотрел?       Трагедия заключалась в том, что похороненная Главком сцена была кульминационной. Даже больше: она была предметом гордости Фэлла.       Саша присел рядом. В отличие от Фэлла, для него личность жалобщика не была загадкой. А что? Мотив мести — один из ведущих в детективном жанре. И способ совершения преступления подходящий: «ах ты у нас за Советский союз стоишь? Ну, получай, дорогой».       А ведь эту сцену Саша протащил нетронутой через жернова Главлита!       — Поделом вам! — скалился Стручковский, — Нечего без Стручковского по свадьбам шляться!       Только вот Фэллу было не до смеха. Первые представления с грехом пополам отыграли экспромтом, идею подкинул сам Стручковский: троица укладывает пачки денег в чемодан, начинается выяснение отношений «ты кто такой?!», Паниковский, пользуясь заминкой, пробует сбежать со всей добычей, но Бендер с Шурой догоняют его. Раскрывают чемодан — а там Гузя.       — Не храните деньги в чемоданах, они могут испортиться и пропасть! — отшучивался Стручковский.       Но всем было понятно, что это не завершение для аттракциона.       Одесса — сложный для выступления город. Одесситы цирк любят, в его тонкостях разбираются филигранно. У цирковых даже водилась присказка: хорошо выступишь в Одессе — номер зайдет на «ура» везде. Бабушка вовсе рассказывала байку: мол, раньше на цирковую премьеру в Одессе от каждой улицы шло по одному человеку. На билет деньги собирали в складчину. Если человек говорил: «Стоит посмотреть», — то уже вся улица покупала билеты. Если фыркал: «Пусть их смотрит Жмеринка», — труба.       Но, видимо, сама прародина Остапа Бендера помогала им. Помощь пришла, откуда никто не ждал.        Саша с Надей стояли в очереди в пляжные кабинки для переодевания.       — Вот было б здорово, — сказала Надя, — чтоб выходишь такой из кабинки, а там не Черное море, а Карибское там, не знаю. Видишь, тетка с мелким передо мной? Мелкий по маленькому хочет сходить. А она ему: «потерпи, в море дела сделаешь!» И знаешь, сколько тут таких? Скоро не Черное море будет, а Желтое…       — Чосон-сохэ? — спросил Фэлл, неожиданно вклинившись в очередь.       Надя удивленно хлопнула глазами, поправив сумку на плече. Пару часов назад Фэлл наотрез отказывался идти на пляж: мол, легко сгорает, несмотря на все защитные крема, да и охоты веселиться не было никакой. Напрасно Саша выкуривал его из кровати, соблазняя морскими красотами и, так и быть! холодным пивом. Тот упрямо остался на месте.       — Что, Гирша Натанович, не удержались от того, чтобы вам помазали спинку?..       — Надежда, к твоему сведению, я — мастер спорта по спортивной гимнастике. Думаешь, сам не дотянусь?!       — Дотянетесь, а приятно так же будет? — Надя подмигнула, и Саша стиснул зубы, чтобы сдержаться и не наступить нахалке на ногу. Что за неприкрытый флирт с руководителем номера?!       — Ну, помажь-помажь, — сдался Фэлл и с усмешкой добавил. — Если Саша разрешит.       — Не разрешаю. — Саша шевельнул желваками и сузил глаза.       Кабинки выстрелили человеческой дробью. Народ ломанулся вперед. Надя с Фэллом, как два олимпийских синхрониста, хлопнули деревянными дверцами перед носами страждущих. Саша вцепился в лямки рюкзака. Ну почему нельзя спокойно и цивилизованно?!       — Чего клювом щелкаем? Иди сюда! — Раздался голос Фэлла.       Саша со вздохом посмотрел на ропщущую очередь, затем на мерцающее море и нехотя принял сомнительное приглашение. Кабинка едва ли предназначалась для двоих, а Фэлл уже вовсю избавлялся от одежды.       Саша поспешно встал спиной. Нечего ему видеть то, что воображение и так отлично дорисовывало ночами и в душе.       — Чего это вы передумали? — буркнул он и стянул футболку.       — Стручковский в гости приперся. Не поверишь, но, если выбирать между красивой молодежью и брюзжащим хрычом, я выберу красивую молодежь. Глаз хоть порадуется.       Саша наперед знал, какой частью молодежи будет радоваться глаз Фэлла. Оттого и без того тесная будка буквально давила на Сашу своими стенками.       Саша поскорее скинул белье и переоделся в плавки.       — Будь добр, заклей мне родинку. Между лопаток.       — А? — Саша вздрогнул всем телом, когда Фэлл тронул его за плечо и протянул лейкопластырь. — Зачем?       — Затем. Нельзя ее на солнце. С детства наказали заклеивать, я заклеиваю.       — А, — выдавил Саша, когда Фэлл повернулся к нему спиной.       Темное пятнышко размером с пятидесяти копеечную монету. Саша налепил на него бежевую полоску, но не спешил отводить взгляд. Бледная гладкая кожа так и манила, чтобы ее касались и дальше. Провели с нажимом по позвоночнику сверху вниз — от широких плеч к сужающемуся, как воронка, тазу. Поясница — вся в стриях, наверняка в юности Фэлл резко вытянулся. Крепкий зад в черных плавках, подкаченные бедра — такие обхватят, не выберешься. Саша отдернул руку. Ну вот, опять. Одно невинное касание — и сердце подпрыгнуло в сальто. Очередной фальстарт. Глупое сердце, никак ты не научишься. Вечный второгодник.       Выход на свежий воздух стал избавлением. Надя уже облюбовала пару деревянных шезлонгов аккурат у линии прибоя. После ритуального обмазывания кремом от загара она поволокла Сашу к пенящимся волнам. Фэлл остался стеречь вещи, благо, не возражал начать с солнечных ванн.       — Учти, мы, уральские — твари сухопутные, — стараясь перекричать шум прибоя и визжащей детворы, Надя ежилась от лижущих ляжки прохладных волн. — С нашей погодой плавают только моржи. Я все детство у мамки надувного крокодила клянчила — бесполезняк. Так что теперь за надувного крокодила отдуваться тебе!       Саша с охотой преподал бы урок плавания: хотя бы брасс, самое то для начала. Но Надю не назовешь прилежной ученицей. Вместо того, чтоб покорять волну, она висла на Саше пудовой гирей, поминутно топя его по макушку. Набирала полный рот воды и обплевавала всех поблизости.                   Когда тонуть ей все-таки надоело, она вытащила Сашу на берег, рассчитывая на продолжительный сеанс массажа. И каким же было выражение ее лица, когда она застала свой шезлонг занятым! Какой-то обгоревший до степени наливного помидора тип развалился на ее месте и, мусоля карандашик, ломал голову над кроссвордом в журнале «Крокодил». Надина шляпа, полосатое полотенце и сумка с их одеждой были низвергнуты на песок.       Сашу больно толкнули локтем в бок.       — Чего стоишь?! — прошипела на ухо Надя. — Скажи ему что-нибудь! А не то я из этого Сеньора Помидора томатную пасту сделаю.       — Кхм-кхм, уважаемый! — Подчеркнуто вежливым тоном обратился к хулигану Саша. — Вы по ошибке заняли наш шезлонг. Освободите пожалуйста.       Сеньор Помидор отложил кроссворд и уставился на них взглядом, полным недоумения:       — Молодые люди, шо вы буровите! На каких таких основаниях он ваш?       — На таких, что тут лежали наши вещи! — все-таки встряла Надя.       — Не надо кипятиться, ляля! — Раздувал щеки Помидор. — На кой мне трогать ваши вещицы? Да их может это… ветром сдуло!       — Я тебе сейчас сдую… — Если бы Саша не встал на пути Нади, окружающие здорово бы развлеклись пляжным побоищем.       — Что такое? Я никого не отпу… — От поднявшийся шумихи Фэлл, разомлевший под солнцем, вынырнул из-под газеты.       — И вас с добрым утром, Гирша Натанович! — съязвила Надя. — Хорошо соснули? С таким же успехом мы могли оставить вещи вообще без присмотра с записочкой «прошу не трогать!».       — Что? Украли? — Фэлл заозирался по сторонам, щурясь от яркого света.       — Можно и так сказать. Шезлонг проворонили, вот что! — и Надя ткнула пальцем в «сеньора Помидора».       — Я понятия не имею, шо несет эта ляля! — развел руками Помидор, — И вообще, попрошу вас призвать ваших детей к порядку! Мне это все уже начинает действовать на нервы!       Надя готова была повторно решить дело кулаками, но тут уже Фэлл встал с шезлонга и, буркнув «на пару слов», отвел их обоих в сторонку.       — Что за совет в Филях? — спросил Саша.       — С техникой исполнения я бы поспорил, — Фэлл свел брови к переносице. — Но по сути я с вами соглашусь. Таких надо ставить на место. Резко и больно.       — Что? Заедете ему в глаз? — Надя хохотнула.       — Надежда! — Фэлл с укором цокнул языком. — Зачем сразу в глаз? Твою девичью честь я защищу по-другому.       — Да какая там уж честь…       Фэлл улыбнулся углом рта и махнул рукой — отвлекающее движение. В следующий момент у него уже была новехонькая колода карт, которой он тут же стукнул Надю по лбу.       — Одесса — единственный город в союзе, где все можно решить играючи. Учитесь!.. Дети мои.       Фэлл вернулся на шезлонг и начал демонстративно тасовать колоду — напрашивался.       Саша с Надей, притихшие и побежденные, заняли место на песке, застелив его пляжными полотенцами.       Карты то и дело выскальзывали у Фэлла из рук, и тот, охая, их подбирал.       — Ты шо, батя, в карты граешь? — спросил Помидор, когда Фэлл в который раз уронил карту, и морской бриз погнал ее по пляжу. Саша едва успел прижать беглянку сланцем.       — Граю, — Фэлл с апломбом вздернул подбородок. — Как приехал в Одессу — так и купил на вокзале колоду. Могу заверить, очень неплохо. В поезде ого-го научили.       Помидор снисходительно понаблюдал за тасовкой Фэлла и его грубыми сбитыми пальцами бывшего гимнаста.       — Решим полюбовно? — спросил Помидор. — Твой интерес — шезлонг ляли, мой — десятка. Постоишь за ляльку свою?..       — За лялю-то? Дорогие в Одессе нынче шезлонги. Но как тут откажешь? Во что играем?..       — Очко. Умеешь?       Смешно было смотреть, как маэстро, который еще вчера заставлял зависать двенадцать карт в воздухе: запускал по одной, подкручивая так, что они возвращались к нему, и снова отправлял их в полет — теперь косил под новичка, который едва ли не впервые взял в руки колоду.       Нехорошо так людей обманывать. Фэлл еще и солнцезащитные очки на нос сдвинул, и весь сданный расклад отражался в темных стеклах — ну лох, каких поискать.       Первую десятку Фэлл проиграл с завидным бахвальством. Вторую — играючи. Третью — уже с легкой дробью пальцами по шезлонгу.       — У меня от зарплаты скоро с гулькин нос останется. Жена в гостинице придушит, — пожаловался он Помидору. — Дадите отыграться?       — А что, есть чем отыгрываться?.. — усмехнулся Помидор, наблюдая, как Фэлл перетряхивает стремительно пустеющий кошелек.       — Сашка, дашь папке в долг? — Фэлл выложил на шезлонг последние двадцать рублей и прижал их галькой, чтоб не улетели.       — А у папы не треснет? — Саша нехотя подтащил рюкзак и достал сорок.       — Ай, сынка, выручила! — Фэлл обласкал фальшивым взглядом и посмотрел уже на Помидора. Начал вещать доверительным тоном, с каким обычно разговаривают в поезде со случайными попутчиками. Им бесстрашно можно всю жизнь выложить, все равно больше не встретитесь: — Гимнаст у меня растет. Лауреат всесоюзного смотра, умница и красавец, каких поискать. Невесту свою в отпуск повез, а мы уж с Катькой пятым колесом увязались. Скоро внучков нам поди подарят… ну так что? Давайте все, товарищ, на кон поставим. А то моя Катюша наверняка уже волнуется. Я ее с мигренью в номере оставил. Мы обещали, что разок окунемся, а тут!..       — Только потому что вы торопитесь! — Помидор довольно почесал волосатое пузо, и Фэлл, продолжив рассказ, увел солнцезащитные очки наверх. Затасовал колоду так неуклюже, что Помидор уже не обращал внимание, как Фэлл это делает.       Саша узнал о себе столько нового. Оказывается, у него уйма наград, и где он только ни побывал! Но всегда стремился вернуться к родительскому крылу. У Фэлла аж слезы навернулись, когда он говорил про то, как гордится своим единственным любимым сыном. От этих слов в груди завязался тугой узел. И вроде приятно такое слышать, от родного отца таких слов не дождешься, а вроде…       Когда игроки сбросили карты на шезлонг, Фэлл, правдоподобно выпучив глаза, хлопнул себя по ляжкам.       — Ухты-плюхты. Да быть не может, чтоб выиграл! Первая чистая десятка?.. Везет дураку!       Помидор с досадой шаркнул сланцем по песку, вскрыв нычку с шелухой от семечек. Легкие деньги уплыли у него из-под носа. Сто двадцать рублей Фэлл радостно пододвинул себе.       — Еще партию, дражайший? Вы меня прям в кураж вогнали. Мне б двадцаточку выиграть, и я б купил Катюше «Красную Москву». Как у вас с финансами?       В итоге Фэлл выиграл не двадцаточку. Фэлл выиграл три сотни. Надя дважды сбегала обожаемому «свекру» за пивом, и Фэлл рассыпался в благодарностях, как соловей в трелях.       — Теперь меня уже жена убьет, — пробормотал Помидор, обшаривая пустые карманы. — Только получку за фильм получил, а тут такое…       — Фильм? — с любопытством спросил Фэлл, залпом допив пиво. — На Одесской киностудии, что ли, работаете? Режиссер?       — Оператор, — выпятив грудь, выплюнул Помидор. — Наконец за «Узника» доплатили… Товарищ, так не бывает! Мне нужно отыграться! Иначе дома меня ждет такая взбучка, что на пляже можно жить оставаться. Марина Ивановна мне запретила играть!       — Теща, что ли?       — Жена! — с горячностью возразил Помидор.       — Понимаю, — протянул Фэлл подрагивающими губами. — Ну раз Марина Ивановна будет ругаться… не будем волновать ее нервы, верно? Шезлонг только, товарищ, моей ляле освободите.       И Фэлл, под ошеломленный Надин взгляд, вернул весь выигрыш. Помидор сгреб деньги в кошелек, сминая купюры, лишь бы быстрее, и, пока Фэлл не передумал, ретировался, то и дело спотыкаясь о сланцы, полотенца и сумки отдыхающих.       Фэлл, как ни в чем ни бывало, махнул рукой на освободившейся шезлонг и закрылся от мира газетой.       — Что-то все о вспышке ВИЧ в Элисте пишут, — пробормотал он из своего укрытия. — Детей нестерильными шприцами искололи — и вот что получили. Ничему не учатся. У Лазаревича так сын умер. Лечили от лейкоза, а в больнице заразили через шприц — получил гепатит. И все. Нет сына. А я им такие дорогущие лекарства из Швейцарии возил. Все возили!       — Гирша Натанович! Какой ВИЧ?! Вы только что отдали триста рублей! Свои триста рублей! — Надя не выдержала. Пересела на шезлонг Фэлла и, смяв газету, наскочила на него с обвинением. — Вы что, с дуба рухнули?!       — Надежда, — Фэлл поморщился от навязанной близости. — Я вернул тебе шезлонг? Вернул! Работа над ошибками сделана? Сделана.       — Но триста рублей! — взвизгнула Надя.       — У меня все есть, — тихо сказал Фэлл. — А чего нет, за деньги не купишь. А теперь иди мне за новой газетой! Эту всю помяла, тьфу ты!       — Тьфу ты, — повторила Надя и, выдохнув сквозь зубы, покорно пошла в киоск через дорогу.       Саша занял освободившийся шезлонг. Задумчиво посмотрел на Фэлла, но так ничего и не сказал.             Жизнь — удивительная штука. Тому, кто пишет к ней сценарий, нужно выдать грамотку и орденок. Пьяный сосед по номеру в далеком уральском городе может стать любовью всей жизни, а случайный отдыхающий на пляже — спасательным кругом для номера.       После очередного вечернего выступления Фэлл сидел перед зеркалом в гардеробной и неспешно разматывал шарф с взмокшей шеи. Саша развалился на пыльной тахте и зачитывал вслух изменения, над которыми они с Фэллом ломали голову половину ночи.       В сухом остатке трюк с разрывом карты решили заменить на трюк с исчезновением. Фокус старый, однако рабочий. А уж с умелой подсадкой, набранной из труппы, и правильным оформлением должен смотреться свежо и эффектно.       Саша, сдерживая зевоту, с трудом разбирал собственный почерк:       — А трибуну-то где возьмем?..       Фэлл крутанулся на табуретке, потирая шею:       — Поклянчу в местном райкоме партии. Черт. Кажется, меня продуло. Ноет, не могу.       — Меновазин вам от сердца оторвать? — Саша подтянул к себе рюкзак. В переднем кармашке пылился заветный бутылек — носил по привычке, оставшейся с училища. Что-то потянул? Плесни меновазина и потри. Рабочая схема.       — Отрывай, — сказал Фэлл. — Будь у тебя еще цитрамон, цены бы тебе не было.       — Звездочка есть. Голова болит?       — Начинает, — нехотя признался Фэлл. — Давай. Хоть виски намажу.       — Хотите, я вам шею помассирую?.. — Саша сам поразился собственной дерзости.       Впрочем, цирковой массажист — штучный экземпляр. А уж запись к нему разбирали, едва артисты въезжали в гостиницу. Конечно, в первую очередь шли те, кто в услугах массажа и реабилитации нуждались наиболее остро — гимнасты и акробаты. А уж потом, по остаточному принципу — остальные.       И, возможно! Возможно Фэлл согласился бы отдаться Сашиным рукам, не завались в гардеробную их недавний знакомый с пляжа. Уже не в плавках, а в солидном костюме с галстуком, но все еще по наливному красный — оттого легко узнаваемый.       — Ну ты, Остап, даешь, — вместо приветствия протянул Помидор и широко улыбнулся. — А я еще думал, что-то тут нечисто! Не может чепушилам так резко начать везти! Красавец.       Если Фэлл и удивился неожиданному визитеру, то никак этого не показал. Хмыкнул, постучал пальцами по губам:       — Нервы Марины Ивановны остались в целости, полагаю?       — Как и моя голова. Все до копеечки донес и от греха ей отдал. Для Бендера ты больно благородный жулик.       — Я чту Уголовный кодекс! И потом, я же отвоевал обратно шезлонг, — Фэлл пожал плечами. — С чем пожаловали? Вроде миром разошлись. Никто не в обиде.       — Я к вам не с претензией. А с рецензией! Остап, а что концовка-то такая у номера смазанная?..       Так Фэлл пожаловался казалось бы абсолютно случайному человеку на приключившуюся напасть. А человек, проглядев сумбурные ночные записи в блокноте, хлопнул себя по коленям и заявил:       — Сделаем в лучшем виде. Как Остапу не помочь?!       Так теперь, вместо трюка с картой, Бендер открывал туристическое агентство «Билет в один конец». Бендер и Шура приглашали зрителей из зала — молодых девчонок и парней — обещая, что тотчас отправят их на море, да не куда-нибудь, а в Рио-де-Жанейро. Так, Надя, сама того не зная, подсказала Саше на пляже, как обыграть трюк с исчезновением. Растерянных зрителей сгоняли на специальную подставку (раздобытая трибуна для выступлений, которую Помидор достал не иначе, как чудом), просматриваемую со всех сторон. Им объявлялось, что возвратов агентство не делает, а также нужно сдать все ценности, поскольку экспресс-трансфигурации поддается только органическая материя. Часы, серьги, кольца — все отправлялось в фуражку Бендера, и исчезало в ней бесследно.       После этого горе-путешественников накрывали тканью. В ткани были сделаны отверстия, через которые подсадка высовывала руки: показывали, что никуда не делись. Затем в цирке на миг гас свет, и люди исчезали. Агентством живо начинала интересоваться милиция в лице шпреха.       Накануне «облавы» Бендер и Шура встречались у трибуны.       — Ну, — спрашивал Бендер, — собрал?       — Да! — с горячностью отвечал Шура, — Сдали на двадцать путевок!..       — Отлично, — потирал руки Бендер, — как раз на два билета до Рио!       Они пропадали под «волшебной» материей и появлялись на растянутом рядом с оркестровой раковиной белом экране на фоне набегающей на белый песочек волны и пальм. Идиллическая картинка, правда, длилась недолго. По окончанию записи шпрех выталкивал их из-за форганга вместе с остальными зрителями. Концовка шла на «ура», зал заливался смехом.       Белый экран — идея Помидора. Он лично снимал их на одесском пляже с вызванными внеурочно осветителями. Съемка получилась самая, что ни на есть, профессиональная.       Подсадку набрали из артистов кордебалета — кто узнает их без перьев и страз?..       Осталось совершить последнее чудо: получить одобрение Главка на изменение номера заочно, чтобы не стопорить программу.       И Саша знал, как совершить это чудо. Пускай он и мухлевал. Самую малость. Но что не сделаешь ради спокойствия Фэлла?.. Бедняга уже все провода оборвал, а в решении вопроса не продвинулся, хотя все было готово без привлечения режиссера, сценариста и инженеров. Бюрократия во всей красе.       — Алло, ба?.. — Саша катал между пальцев провод в уличной телефонной будке. — Привет. У нас тут нехорошая ситуация произошла. У тебя связи в Главке не вымерли? Дядя Толя, нет? Как он? Дядя Юра? Гх-м. Лапа на худой конец?       Свалился с турника в детстве — бабушка в травмпункт повезет. В школе перед директором унизиться, чтобы допустили к экзаменам — бабушка примчится. В психушке не даст на учет поставить — бабушка скандал закатит, главврачу дверь вынесет.       Бабушка владела заклинаниями гораздо эффективнее «фокуса-покуса» и «ахалай-махалая». От ее магии неповоротливый бюрократический аппарат срабатывал как швейцарские часы.       — Нервный твой маг какой-то, — проворчала бабушка, когда выслушала историю целиком. — Валерианочки ему в чай капни, пока не видит.       — Не мелочись: там не по капле надо, а весь пузырек залпом, — Саша усмехнулся, прочесав челку пальцами. — Но не об этом. Сможешь помочь? А то не хочется труппу подводить, программа-то цельная, хорошая.       — Ох, Шурочка. Не знаю. Попробую конечно, но ты же знаешь, что мои товарищи уже отошли от дел. Что они сделать-то могут?..       — Как ты мне любила повторять? Ты, главное, попробуй!       — Разишь бабушку ее же оружием? Ладно, поняла. Шурочка, рядом со мной Паша. Не хочешь с ним поговорить? Он вчера из Ленинграда приехал.       — Чего это? У него же репетиционный в Чинизелли.       — Вот и спроси у папы.       — Бабушка… извини. Проблем выше крыши, не хочу сейчас выслушивать от него. Попозже, ладно?       — Шурочка, как же вы общаться будете, когда меня не станет?       — Никак. — Простодушно отозвался Саша. — Поэтому на тот свет чемоданы не пакуй.       Разговор закончился на минорной ноте. Ах, бабушка. Кому, как ни тебе, знать, что отцу такой сын не нужен? Павел Гек растил себе молодого, подающего надежды вольтижера. Гуттаперчивого, послушного и верного, которого не стыдно взять в номер. Который в элементах утрет нос матери и дяде и не уронит престиж советского цирка. Который приведет в номер свою жену, затем детей — и династия Геков займет свое заслуженное место наряду с Дуровыми, Филатовыми, Запашными. Только Саша никого не приведет. Никого после себя не оставит.       Так что мог сказать ему отец?..       Саша без угрызений совести повесил трубку.