Маг и я

19

      — Выше, выше поднимай! Ничего ж не видно!       — Не наседай, Пална, Ильича видно, и пес с ним! И так руки затекли!       — У цирковых и руки затекли? Смехота!       Виктория Павловна, массовица-затейница, могла зудеть сколько влезет: Славиков измором не возьмешь. Их гигантский, два на два метра, плакат с аршинными буквами «Даешь ускорение социально-экономического развития!» тонул в мешанине красных флагов, воздушных шариков и искусственных цветов. Широкой общественности, собравшейся на первомайскую демонстрацию в центре Волгограда, было видно только «даешь». Что давать и сколько, каждый придумывал кто во что горазд.       Саша шел поодаль вместе с Фэллом и невольно радовался: они-то отделались легким плакатиком «мы хотим разрядку и мир!», который Саша наваял яркой гуашью. Впрочем, вряд ли Фэллу доверили бы нести что-то тяжелее этого плаката. Байка про то, как Фэлл с Ващаевым уронили генерального стала у цирковых притчей во языцех. Но предыстория была покрыта завесой тайны. Почему бы не приоткрыть её сейчас? Тем более, Фэлл напрашивался: все кругом веселились, как могли, а он один нес плакат высоко над головой, будто хоругвь на крестном ходе.       — Маэстро, я, конечно, понимаю, что сегодня праздник труда, но вы немного перебарщиваете. Это все из-за того случая?       — Какого еще случая? — Сработало моментально.       — Ну, с портретом генерального, — Саша тщательно подбирал слова, но шел до конца.       — У кого-то очень длинный нос. И кто-то сует его не в свои дела.       — Это у меня-то длинный?! — Саша провел пальцем по спинке собственного носа. Палец скользнул сверху вниз, как по трамплину. — Ну что вы! И, если я и сую, то очень неглубоко.        — Достаточно глубоко, чтобы меня растревожить. Чтоб ты знал, нести генерального у нас с Мишей вообще в планах не было. Мы с утра были вдрабадан и сознательно собирались не отсвечивать. Это все Жорж, чтоб ему пусто было! Выцепил нас из хвоста колонны и поставил в авангард. Мы еле ноги передвигаем, а нам — эту хламиду в руки. А что делать? Не отказываться же при всех — не поймут. Идем нестройным маршем, надеемся на лучшее. Да и десятка на дороге не валяется. В итоге на дороге валялись мы. Нас потом неваляшками до конца разнарядки кликали. Ладно суд, поделом. Но Жору тоже надо было судить! Мог по матери послать, мог в морду дать, но не таким же способом счеты сводить!       — Стоп, что? — Саша ожидал невинную историю про двух собутыльников, но не это. — У вас счеты с Георгием Васильевичем? То-то он так «лестно» о вас отзывался, как о моем будущем соседе.       — Думаю, там было что-то похлеще «неваляшки», — Фэлл отмахнулся от ярко-красного флага, который едва не заехал древком ему по лицу, и немного сбавил шаг. — Как я говорил, отомстил он, как баба. Еще и блеял потом «а что, я же пошутил». Шутник херов. Хотя повод у него был. Неудачная шутка, только моя. Вульгарная. Грубая. Но он сам напросился. Выбесил уже по самое «не хочу».       — Чем?       — Гиршенька то, Гиршенька сё. А может в стационар, Гиршенька?.. Покапаем. И Мишу покапаем! Хотя капал он мне уже давно. На мозги. Чуть чего, кляузничал, стукач последний. Мерзость.       — М-да. И как вы ему в ответ вдарили?       — Он все за одной фрау ухаживал. Горноуральская фрау, не смотри так. Не немка. Жора просто с прибабахом, и всех девиц так называет. Он как растолстел на свой тридцатник, так и потерял чувство юмора вместе с остатками волос. В общем, фрау эта — то ли библиотекарша, то ли работник музея. Интеллигенция. В очках, юбка в пол, блузка под горло. Сама благовоспитанность. И привел ее Жора в цирк. Даже отпросился у Лазаревича, чтобы с ней сидеть, а не программу вести. А есть один трюк, когда просишь зрителя перечислить, что, скажем, в правом кармане пиджака. А Жора меня тогда с утра уже вывел… У меня еще такая чернуха на душе была, у нас с Тери должна была быть годовщина — и тут Жора в зале весь такой красивый. Подошел я к ним во время своего номера и спросил, что в кармане. Он ответил: записная книжка, монеты. Я попросил монеты разложить по номиналу, а потом возьми, да вытащи из его кармана кружевные трусики. Крохотные. Явно не по фрау. Пожурил при всех, что ишь, ловелас, врет. Вручил его фрау со словами «наверное, ваше?» В зале — гогот. Фрау в краску, на антракте — вон из зала. В цирке больше не появлялась. А Жора смертельно обиделся.       — Ну вы даете!       — Я принес искренние извинения! И не одну бутылку! — Фэлл нахмурился. — Но он не простил. Он разбил бутылки, а я — любовь теми трусиками…       — Кто о чем, а Натаныч о трусиках! — раздалось будто сразу со всех сторон. Саша аж вздрогнул.       — Что? — Фэлл обернулся, — Вадик?       Вадик оказался слегка обрюзгшим дядечкой, голосом, видом и манерой поведения напоминавшим Вячеслава Невинного. Широкая улыбка придавала его дряблым щечкам былую упругость. Нарушая строй шествующих, он пробился к ним и заграбастал Фэлла в свои объятия. Саша еле успел подхватить падавший «миротворческий» плакат. Два уроненных плаката на первомае — это уж слишком.       — Ну, что ты, как? — спросил Вадик, оправив на Фэлле помятый пиджак, — Что-то запропал, уж думали, ты с концами того, ушел.       — Вместо этого мы концы с концами сводим, — кисло улыбнулся Фэлл. — А так ничего, плюхаемся потихоньку. Кстати, разреши представить — Александр Гек, мой коллега.       — Очень рад, очень рад! — Вадик горячо затряс руку, что аж часы зазвенели, — Пополнение в коллективе, значит? А Катюха что, не с тобой?       Саша с опаской ждал реакции Фэлла. Имел все основания. Последствия прошлого разговора о жене: нервный срыв, плюс рукоприкладство, плюс запой, минус кролик.       — Мы расстались, — с каким-то христианским смирением проронил Фэлл. — Как пишут в газетах? Не сошлись характерами.       «Фэлл ведет себя как нормальный человек? Чего доброго, войдет в привычку!»       — Вот те раз! — Вадик утер платком невидимый пот со лба. — Двадцать лет вместе — и разбежались?! Ну и как ты?       — Вадик, мне рассказывать — только праздник портить. Давай не будем. Сам как? Повысили до зама?       — Какой там зам! Я уж пятилетку как в директорах. Вон они, мои соколики в парадной коробке прямо за вами.       Действительно, за ними шла галдящая гурьба рабочих, везущая не какой-то там плакат, а целую платформу с лозунгом «Да здравствует всемирный рабочий праздник!»       — Впечатляет, — сказал сникшим голосом Фэлл.       — А, чуть не забыл, — хватился Вадик, — помнишь Вику? Ну, ты еще ей лекарства из Швейцарии возил!       — Я кому только не возил. Но да, припоминаю.       — Вспомнил? Так вот, в МГИМО нынче поступает. А что? Коли вторым Громыко не станет, так мужика-дипломата захомутает.       — С Громыко ей нечего пример брать, а то еще будет всем кавалерам говорить «нет».       По лицу Фэлла было видно: слушать про чужие успехи ему осточертело. Вадик, видимо, тоже это заметил.       — Я это чего… Вы надолго у нас?       — До конца месяца. Потом по отпускам разъедемся. А что?       — Не хотите у нас выступить?       — Это ты не по адресу обратился, — вздохнул Фэлл. — Тебе в нашу дирекцию, там оговорите дату, думаю, для твоего завода у дирекции окошко найдется.       — Да какой завод, я ж говорю: доча выпускается, нужно отметить, по-человечески. А она с детства цирк страх как любит. Понимаешь? Как, выступишь? За магарыч, не беспокойся, не обидим.       — Мне надо подумать, — поежился Фэлл.       — Ну, думай, Натаныч, только побыстрее думай. Ты это, телефончик мне надиктуй, на этой неделе наберу.       — Вадик. Я же голь перекатная. Ты что, с комендой поздороваться хочешь?       — Ах, да, точно! — хлопнул себя по лбу Вадик, — На, держи! Говори секретарше в лоб «по личному», не стесняйся. А то скажет, что меня нет на месте.       И сунул Фэллу визитку. Тем временем голова процессии уперлась в площадь Павших бойцов.       — У-у-у, все, Натаныч, мне пора! — Вадик во второй раз затряс Саше руку, а Фэллу так вообще отвесил брежневский поцелуй. — Заболтался я с тобой, а мне еще речь держать! Ну, ты все понял. Звони!..       — Молодого с собой прихвати! — крикнул он, уже пропадая из виду за вереницей шествующих, — Приучай мальца к обществу!       Немного погодя Саша и впрямь увидел Вадика на трибуне — точнее, это был уже Вадим Алексеевич, генеральный директор ликеро-водочного завода, кавалер ордена Трудовой славы, доктор химических наук и прочая и прочая… Впрочем, едва он раскрыл рот, Саша тут же потерял интерес к его речи. А чего слушать, когда каждое предложение — лозунг? Хоть вырезай и на плакатик лепи. «Ускорим-укрепим-обеспечим». Куда больше Сашу интересовало, что связывает этого большого начальника с Фэллом. Спросить бы, но не здесь. Перекрикивать мегафон — так себе затея. Саша решил дождаться удобного момента — и такой представился, когда их на следующий день вывели на субботник — ухаживать за могилами фронтовиков.                    Дирекция убивала двух зайцев одним выстрелом: и за праздник труда, и за День победы разом отчитались. Цирковые… кто как. Стручковский оплакивал три рубля, вычитаемые из получки в «Фонд мира».       — Это как, я и работай, я и плати? Разбой!       Славики о деньгах не думали (еще бы, каждому за пронос плаката капнуло по десятке). Погребли для вида жухлые листочки, а, едва «Пална» куда-то отошла — сообразили пикник на троих с чаем и бутербродами. Третьей была эквилибристка на катушках Тоня, которую они на пару старались склонить к межполовому общению, но пока не продвинулись дальше вербального.       Что до самого Саши, у него было развлечение получше. Фэлл с ржавыми граблями в руках, методично гребущий листочки — то еще заглядение. Погребет минут десять — покурит, еще погребет — покурит. Он явно был не в своей тарелке. Ничего. Хотя бы раз в году побудет Золушкой, не все ему в Мачехах ходить. Но, если он наивно думал, что Саша оставит его в покое, то жестоко ошибся.       — Интересные у вас знакомые, — На второй час субботника Саша решился на дерзкую провокацию. — Вот уж действительно «пролетарии всех стран соединяйтесь»! Казалось бы, что связывает вас и директора ликеро-водочного завода? А вот, аж в десны целуетесь.       Фэлл отставил в сторону грабли (сам поди был этому несказанно рад).       — Не водка, как ты мог подумать, — усмехнулся он, но безобидно, без желчи в голосе. — А если без шуток, все банально. Тери нас связывает. Вадика ей родители с обеих сторон коллективно сватали. Химик-инженер с красным дипломом, из рабочей интеллигенции, папа при должности. Налетай, пока горячий. А тут я подскочил, и все сватовство им испортил. Ее родители мне в лицо говорили: Вадик — последний шанс выбить из нее цирковую дурь, отступись подобру-поздорову… В общем, в один день Вадик умотал по распределению в Волгоград, а Тери со мной номер работала — завертелось. Все думали, Вадик мне морду набьет. Да я сам так думал! Ан нет, только порадовался, что пристроил невестушку. Он никогда в Тери влюблен не был. Женился на своей коллеге и в ус не дует. Мы заглядывали к нему проездом, я им — сувениры, они мне — первоклассную рыбалку на Волге. Ну, и выручал, как без этого. Поработал «Айболитом», дочке их помог… Сейчас, правда, она меня и не вспомнит. Да и зачем, я все равно к Вадику не собираюсь.       — Дайте угадаю: у вас на душе снова чернуха, а там Вадик сидит весь такой красивый? Вике трусики кружевные достанете?       — Тише ты, балабол! — Фэлл, перестаравшись, закрыл Саше рот ладонью, что Cаша чуть не прикусил губу, — Славы алкоголика мне достаточно, не хватало еще извращенца для полного счастья! Но да, в целом ты прав. Чернуха.       — Хорошо, — Саша мотнул головой, высвободившись из рук Фэлла, — А чем та публика хуже той, что мы развлекали в сквере ДКЖ? Не люди что ли? И потом, вы превосходный манипулятор. Я видел. А вы хороните ваш дар, совсем как этих фронтовиков. Только без почестей.       — Может, если дар мой, то я сам как-нибудь разберусь, что с ним делать? — Фэлл снова взялся за грабли и без энтузиазма заскреб ими. Он над чем-то раздумывал. Холмик жухлой листвы начал медленно расти. — Ты успокоишься, если я обучу тебя паре-тройке трюков? Мне не жалко. Можешь считать это щедростью. Ну, или безразличием к моему дару.       — Кого? Меня? С моими-то руками? — Саша взглянул на собственные ладони. Сухие мозоли бороздили их, разделяя на две половинки. Пальцы давно растеряли всякую чувствительность. Их задача — ловить гриф и крепко держаться за ловитора. Куда им пальмировать тонюсенькие карты и стеклянные шарики? Саша по клавишам пианино-то попадал с грехом пополам, хотя бабушка не теряла надежды. От этих пальцев чудес не жди.       — Я же смог, — Фэлл улыбнулся. — Знаешь, сколько раз мне суставы выбивали?       — Представляю.       А ведь и правда. Посмотришь на руки Фэлла — никогда не скажешь, что фокусник. При слове «фокусник» представляешь себе руки тонкие, холеные, с длинными пальцами. Как у Сашиной музычки. У Фэлла не так. Совсем. Руки мясистые, увесистые, как у чернорабочего. А что, ловитор — тот же чернорабочий. Вольтижер в пассировке — тот же мешок с цементом, только летящий со скоростью двести километров в час. А случись вольтижеру прийти неудачно? Ухватится такой чуть ниже запястья — отдувается он, ловитор. Саша не раз видел, как отец после тренировок мазал руки меновазином и бинтовал опухшие пальцы. Все отпуска гостил у физиотерапевта.       — Давай так. Ты же любишь у нас брать на слабо? Научишься за эти несколько дней парочке трюков — вместе нагрянем в гости. Нет — позволишь моему дару упокоиться с миром. Идет?       — Это что, вызов?!       — Да я сам по себе ходячий вызов, — Когда Фэлла ничего не раздражало, что случалось редко, он был не лишен самоиронии. — Но ты же как-то справляешься. Ну вот, рядовой Гельман, ваша последняя позиция приведена в порядок!       На расчищенном от опада надгробии засветились желтыми всполохами цветки адониса. Преходящая красота рядом с красотой вечной.       Этим же вечером Саша сидел за столом, отхлебывая чай, и смотрел, как Фэлл быстро тасует карты. Насколько легко и непринужденно это выглядело! Шурх-шурх-шурх, будто партию в дурака сейчас разложит. И невинная улыбка до ушей! Обманщик. Здесь нет ничего случайного.       — Чему хочешь научиться? — спросил Фэлл, когда снова достал из колоды загаданную карту и вручил ее Саше.       «Ничему», — промолчал Саша и с обреченным вздохом уставился на загаданную им даму пик. Дама ответила ему взглядом, полным сочувствия. Знала: сейчас быть крикам, какой он болван и раздолбай, угрозам «отпилить руки» и «пришить получше» и прочие прелестям. По-другому Фэлл учить не умел. По крайней мере до сего дня.       — Вы точно уверены, что хотите меня чему-то учить? — Саша начал издалека. — Насколько я успел понять, вы, иллюзионисты — как индийская каста. Закрытая и хранящая свои секреты. Из уст в уста, как говорится. А тут секреты разбазариваете… К тому же поздно.       — Ты чего это! Никогда не поздно наловчиться! Я, вон, вообще в двадцать пять начал! Так что у тебя форы…       — Гхм, я вообще-то имел в виду время.       Фэлл искоса взглянул на пузатый будильник на тумбочке у кровати.       «Хорошая попытка, жаль только провальная».       Будильник показывал половину одиннадцатого. Фэлл засыпал не раньше часа. А когда Фэлл не спит, бесполезно самому ложиться. Фэлл шуршит страницами, слушает радио, курит, бесконечно хлюпает чаем и шлепает пятками. И никакие просьбы «пожалуйста, ложитесь уже!» на него не действуют.       — Ладно-ладно! — Саша пораженчески вскинул руки. — Давайте что-нибудь из простого. Чтобы я не опозорился. Что-нибудь, что не требует всех вот этих ваших!.. Шурх-шурхов.       — Ишь разбежался! Карты ему подавай! — И, как бы защищая свою кровиночку, Фэлл прижал колоду к груди. — Годы тренировок по семь часов в день — не хочешь, а? Нет, брат, начни с чего попроще.       — Может, тот трюк с сигареткой? Ну, помните, в сквере похожий делали.       Ради дела Фэлл распотрошил свою пачку сигарет. Саша взял одну и пальмировал ее. Только сигаретка не слушалась и падала раз за разом. Бедняжки хватило на сорок три падения, прежде чем из нее высыпался весь табак, и она окончательно потеряла форму.       — Саша, как бы тебе сказать, — протянул Фэлл, поглядывая на часовую стрелку будильника, упрямо клонившуюся к часу ночи. — Ты прав, есть кое-что общее между твоими трюками и нашим экспромтом в сквере. Они скверные!       — Каламбуры ваши скверные, вот что! — Саше хотелось встать из-за стола и уйти. Но уходить было некуда: не прятаться же униженным и оскорбленным на общей кухоньке или душевой.       — Ты как? Сначала на трапецию лезешь, а потом уже разминаться на манеж садишься? Во-о-от. С манипуляцией то же самое. Сначала покрути сигарету между пальцами — между всеми по очереди. По часовой стрелке, против часовой…       С какой легкостью сигарета летала вперед-назад по пальцам Фэлла, с таким же трудом она переваливалась в негнущихся пальцах Саши. Нет, кое-чего Саша все-таки добился. От пальцев несло горклым табаком.       — Эти сигареты и впрямь убивают! — Саша покосился на пачку «Наша марка». — Только по-другому.       Как ему хотелось послать все к чертям!       — Н-да… — Фэлл откинулся на спинку стула. — С другой стороны, не боги ведь горшки обжигают? Сиди, принесу кой-чего.       Фэлл порылся в недрах своего саквояжика и выудил обыкновенный красный платочек. Сейчас изменит ему цвет? Или из-под платочка кто-нибудь появится?..       Фэлл закатал рукава по локоть, показал пустые руки, взмахнул платочком, а затем аккуратными движениями затолкал его в кулак. Сощурил глаза. Ага, ищи дурака!.. Подул на кулак. Когда Фэлл разомкнул его, ладонь оказалась пустой. Как? Саша, хоть режь, не мог ответить. Фэлл издевательски смахнул с ладони невидимые крошки, показав чистые руки. Затем резко сделал выпад рукой, словно ловил что-то в воздухе, и достал платочек из кулака.       Саша раскрыл рот, но вместо вопроса у него вышло только нечленораздельное «а-а-а-э-э-э».       — С подобным фокусом Акопян всю страну объездил. Фокус простой, а впечатлений — уйма. Он его еще и подает отлично. Подтрунивает над зрителем, издевается. Еще с таким армянским акцентом, как перекаченную дыню втюхивает, к концу фокуса его хочется придушить.       — Куда. Вы. Дели. Чертов. Платок?! — Саша на всякий случай подался вперед и ощупал руки Фэлла. Может, накладка на руке? Нет, самые обыкновенные руки. Фэлл не удержался от смешка.       — Ловкость рук и никакого мошенничества! Ладно, дружок, дарю. Только ты никому!.. Слушай.        Оставалась неделя до конца сезона, и артисты разъедутся по отпускам. Кто-то домой, кто-то на море, кто-то к родне — кто куда.       Саша заранее купил билет на поезд до Москвы. Фэлл тоже наверняка уедет в родной город, чтобы навестить… кого-нибудь. Родителей? Любопытно, они у него еще живы? Сколько ему вообще?       Последние дни Саша только и мучился вопросами. Ночами, когда Фэлл уже посапывал на соседней койке, Саша смотрел в черноту потолка и думал: а собирается ли Фэлл прибегать к его помощи в следующем сезоне? Увидятся ли они когда-нибудь снова, когда закончится май? Или цирковой конвейер навсегда растащит их в разные уголки страны?.. Да, Саша думал о Фэлле. Для «Полета Пегаса» просто не оставалось места. Сходил на репетицию — что смену на заводе отработал. Куража — ноль. Даже Борис всполошился. С его-то проницательностью.       — Гек, чего-то ты халявить начал, — И это он-то говорит! — Пируэт другой скрутил бы что ли. А то ни рыба ни мясо. Не заболел часом?       «Заболел, и очень давно! «Непереносимость халтуры» называется», — так бы и отрезал Саша, будь у него чуть больше яиц. Но вслух малодушно все свалил на гастрит (на общажных харчах и не такое расцветало).       Отышачив свое на трапеции, Саша брел в гостиницу и утешался только одним: на календаре четверг, стало быть, черед Фэлла готовить обед. Но Фэлл удивил даже тут. Вместо остывающего на кухне борща Саша увидел неведомый светло-желтый фрукт, похожий на грейпфрут. Только откуда быть такой радости? Часть фрукта у плодоножки была срезана, а место среза выскоблено — получавшееся углубление Фэлл любовно фаршировал цельным лимоном.       — Не знаю, где вы подсмотрели этот рецепт, но выглядит как надругательство над природой, — прервал эти опыты Франкенштейна Саша.       — Ой-ё! Прости, сегодня без первого. Бананы и персики устроят?       Звучало, как несмешная шутка, но Фэлл не врал: тут же на столе стояла увесистая корзина, полная спелых фруктов. Прямо бери и натюрморт пиши. У Саши по ИЗО издавна стояла слабая «хорошо», так что он нашел фруктам прямое применение.       — Это отфуда у нас тафая фасота в мае мефяце? — пробормотал он, давясь соком.       — Из братского Египта, — сказал Фэлл и закрыл фруктовую «матрешку». — А, если точнее, это подгон от Вадика. Видимо, чтоб быстрее думалось. Еще потренируюсь, и можем доесть этот реквизит.       Как финальный штрих Фэлл водрузил веточку с листьями в заготовленную прорезь. Грейпфрут будто и не трогали:       — Давно не практиковался, а напортачить тут легко. Зритель ни в коем случае не должен видеть, что фрукт разрезан.       — Фильмов про тюрьму насмотрелись? Там с батонами такие штуки проворачивали — прятали напильники и прочее.       — Ха-ха-ха, — Фэлл закатил глаза, — правда, суть ты понял. Но прятать я буду не напильник, а карту. Сам фокус будет тоже типа матрешки, один трюк перетекает в другой. Давай, потренируй меня. Загадай любую карту!       — Допустим, бубновый туз, — Саша не удостоил карты и взглядом.       — В смысле, «допустим»? — округлил глаза Фэлл, — Ты должен сказать наверняка. И соблаговоли смотреть на карты.        — Что, не получается так навязать карту? Появляется чувство неопределенности. Гадкое чувство, правда?        — Давай попроще.       — Какие у вас планы на меня? — Достало ходить вокруг да около. Хватит! — Если они у вас вообще есть.       — Ты чего вдруг? — Фэлл отложил колоду и придвинул табурет ближе.       — Сезон вот-вот кончится, все разъедутся по отпускам, и мне хотелось бы знать, что вы будете делать дальше.       — Посмотрите на него! — Фэлл улыбнулся. — Ты не ошибся адресом? Как насчет Борису первому этот вопрос задать?       — Свои приоритеты я расставлю как-нибудь сам, — оскорбился Саша. Наверняка Фэлл считает его за дитя неразумное, которое не знает, чего хочет. Может, оно и так, но не ему судить! — Отвечайте прямо: у вас есть какой-то план?       Фэлл дернул плечом.       — У меня? Пока нет. Мне нечего тебе предложить, пока я не поговорю с Лазаревичем и парой человек в Горноуральске. А это будет не раньше окончания сезона. Сложно сейчас загадывать.       — Блестяще…       — Выше нос! Нашел с кем водиться. Староват я, чтобы в кореша тебе годиться. Тебе бы со сверстниками гулять и гулять. Славики — прекрасные ребята! Что ни девушка в труппе — богиня. Цирковые не приглянулись — городским подмигни. Дружи, влюбляйся, делай глупости.       — Глупых людей и без меня хватает, — Саша махнул рукой. В груди неприятно кольнуло. Как щенка за дверь выставляет. Наигрался — получил, что хотел — надоел.       — Ладно, если мое общество интересней долгоногих прелестниц, я польщен. Тем более что прелестницы тоже входят в программу.       — В смысле?       — В коромысле! Доконали вы меня оба с Вадиком. В эту пятницу едем скрашивать детишкам прощание со школой. Меня вполне устраивает то, как ты показал вчера трюк с платочком. И поешь от пуза, и с девушками развлечешься. Только сначала развлечешь их.       — Один вечер и трюк, буквально высосанный из пальца? Думаете, что так дешево от меня отделаетесь?!       — Как заговорили! — Фэлл начинал терять терпение, — Высосанный из пальца? Ну, высоси из чего получше. Хочешь, чтобы я тебе жизнь на годы вперед расписал? Нам бы послезавтра не обделаться. А теперь тяни чертову карту!       В пятницу после вечернего представления таксист повез их за город. Когда машина остановилась напротив внушительного двухэтажного дома с мезонином, Саша переспросил, не ошибся ли таксист адресом. Нет, все было верно. Дом (или, вернее, терем) так и светился лазурной краской, доски еще пахли смолой — все говорило о том, что дача выросла как грибы после дождя. По сравнению с такой громадиной дедушкин домишко в СНТ «Дружба» казался собачьей конурой. Открытую веранду облепила молодежь. В выпускниках, одетых все как один в безразмерную темно-синюю форму, Саша невольно узнал вчерашнего себя. Он так же стоял с бутылкой портвейна неизвестного происхождения, пытаясь залить алкоголем животный страх перед грядущими танцами. Как итог, он заливал алкоголем унитаз. Да и выпускницы — точная копия. Такие открытые и в то же время такие недоступные, они все больше кучковались у столика с напитками. Каждая во что горазда стремилась выделиться прической и вычурными узорами, вышитыми на фартучке. Одна превосходила всех, щеголяя колготками с люрексом. Саша помнил, как на его выпускном девушки только облизывались на такие, залистывая зарубежные журналы.       Из распахнутых настежь окон доносилась знакомая Саше драйвовая мелодия. Решив проявить инициативу, он подошел к группке подтанцовывавших девушек и, перекрикивая магнитофон, спросил:       — Приятного вечера! «Цыганочку» слушаем?       — Вообще-то, «Man of mystery», культовый сингл «The Shadows», — отвесила ему обладательница люрексовых колготок, — Вроде не череп, а не шаришь ни черта.       От такого «отлупа» Саша потерял дар речи и дал задний ход.        Фэлл толкнул его в спину.       — Так и будешь стоять? Если твой трюк — человек-невидимка, ты отлично справляешься.       — А как таких увлечь? Вряд ли таких лбов впечатлишь платочком. Если только дать слезы от смеха вытереть.       Фэлл закатил глаза:       — Когда не знаешь, что делать — закури.       — Но я ведь не…       Фэлл подошел к оживленной группке выпускниц и спросил у обладательницы люрексовых колготок, уже курившей тонкую дамскую сигарету:       — Девушка, у вас не найдется закурить?       — Не-а. Последнюю урвала.       — Ах, какая жалость! Позволите?..– Фэлл протянул руку к ее правому уху и извлек сигарету из воздуха. При том не такую, какие Фэлл курил обычно — «Наша марка», а тоненькую, как прутик. Девушки смолкли и уставились на Фэлла.       — Прикрутите звук! — велела курившая, очевидно, дочка Вадика — Вика.       — Так, стоп, а где моя зажигалка… — Фэлл стал хлопать себя по карманам, — Да что ж это делается! Память ни к черту, а еще говорят, седина — признак мудрости.       — Держите мою, — Вика протянула зажигалку, но Фэлл отстранил ее рукой.       — Спасибо, но у меня есть достоинство. Не буду обкрадывать молодое поколение, тем более у меня есть свои способы.       Щелчок пальцев у самого кончика — и сигарета задымилась. Сорвав аплодисменты, Фэлл отвесил низкий поклон.       — Но вообще эту дрянь я вам не советую, — и Фэлл сплющил горящую сигарету между пальцев, после чего показал всем пустую ладонь. Сколько девушки и парни ни щупали его руки, никто не нашел подвоха.       Тем временем в дверях образовалась тучная фигура Вадика.       — Натаныч, за тобой глаз да глаз! Уже молодежь растляем! — Саша краем глаза увидел, как Вика, только-только державшая себя королевой и кем-то выше, украдкой тушила бычок о перила, — Уведу-ка я тебя от греха. Пойдем-пойдем, побалакаем как в старые добрые.       — Молодые люди, не скучайте! — крикнул Фэлл, увлекаемый Вадиком, — Оставляю вас в молодых, но надежных руках моего протеже!       Вот так. Взять и бросить посреди дебюта! Совсем как бабушка, когда он мелким пробовал пересесть на двухколесный велосипед. «Да-да, Сашенька, я держу». Обернулся — а сзади никто не держит! Только тогда смеялась одна бабушка. А тут — целый табун ржать будет!       Когда Саша заталкивал платочек в спрятанный в кулаке фальшивый палец, настоящие пальцы предательски потели. Фальшивый палец — тот реквизит, в который фокусник и прятал платочек, к счастью, не выпал и не соскользнул, и фокус удалось успешно довести до конца. Отвлекающие движения и правильная постановка рук маскировали секрет трюка — Фэлл этому научил. Когда Саша достал платочек из воздуха, в висках противно стучало. Со своей колокольни он все делал чисто, но как со стороны? А если кто с веранды заметил убранный за ладонь фальшивый палец? Опозорит не только себя, Фэлл ведь за него поручился… Когда Саша скинул фальшивый палец в нагрудный кармашек пиджака, явив всем пустые руки — сердце так и прыгало в груди. Все смотрели на его руки, Саша — на их лица, страшась увидеть хотя бы тень сомнения.       И вдруг — хлопки. Еще и еще! Даже Вика на время оторвалась от жвачки и присоединилась к овациям.       — Вау! А со шпорами такое прокатит? — под общий хохот выкрикнул вихрастый лоботряс. Точно, у них же вступительные на носу — самое время о шпорах думать!       — Я не волшебник, я только учусь! — отшутился Саша цитатой из «Золушки».       — А можешь повторить?!       Саша смущенно кивнул. Повторил три раза. На последний совсем осмелел, стал подзывать ребят осмотреть руки и платочек. Он ничем не рисковал, фальшивый палец уже был скинут.       «Он между пальцами!», «телекинез!» — теории звучали одна другой фантастичней.       Саша тянул резину до последнего — других-то трюков в его арсенале не было! К счастью, Фэлл вскоре вернулся и прибрал всех выпускниц себе. Выпускницы окружили его галдящей стайкой, как синички у кормушки, а Саша с чистой совестью воспользовался передышкой и промочил горло ликером — благо этого добра у директора ликеро-водочного завода было хоть отбавляй, чего не скажешь о местных прилавках.       — Так, кто мне поможет со следующим трюком?..        Фэлл выбрал девушку с кудрявыми хвостиками, украшенными пышными бантами, и дал ей заготовленные колоду и блокнот. На стол перед зрителями поставил закрытую коробку.       «Точно», — вспомнил Саша, — «фруктовая матрешка».       Девушка достала из колоды «случайную» карту. На глазах у всех она порвала ее на четыре части и отдала Фэллу. Фэлл при всех вернул ей четвертинку, а остальные клочки сжег на тарелке. Затем вручил девушке блокнот с изображениями фруктов. На него Саша употребил все свои художественные дарования, и все, чтобы Фэлл потом снабдил рисунки пояснительными надписями! Девушка открыла блокнот на случайной (как ей казалось) странице и кивнула Фэллу.       Фэлл откинул крышку с заготовленной заранее коробки:       — Вам попался грейпфрут?       — Мамочки, нет! — Девушка виновато прикрыла рот рукой. — Там был лимон.       — Как лимон?! — Фэлл произнес это с таким запалом и до того гневно всплеснул руками, что Саша на секунду поверил, что трюк и правда провалился. Парни злорадно посмеивались. А девушка была сама не своя: ее лицо густо залило краской.       — Извините, я, наверное, неправильно выбрала?..       — Конечно неправильно! Но мы же с вами не на экзамене, верно? У нас ответ можно исправить, — Фэлл взял со стола нож, и девочки взвизгнули. Он выдерживал зловещую паузу, вынул грейпфрут из коробки и «разрезал» его аккурат в месте сделанного загодя надреза. И какое же чудо! В грейпфруте прятался лимон. Фэлл достал его и вытер полотенцем.       — Мне кажется, этот лимон кое-что скрывает, — сказал Фэлл, — Потрудитесь достать это наружу.       Девушка аккуратно сделала надрез и достала из лимонной мякоти надорванную карту, свернутую в трубочку. Издав восхищенное «ох», она присоединяла надорванный уголок к карте, и тот встал на место как влитой.       — Это волшебство?..       — А есть другие варианты?       Нельзя было не признать: Фэлл в своей трезвой версии пользовался успехом. Высокий, поджарый, с широкими плечами, еще помнившими гимнастическое прошлое. Его кроткая улыбка располагала к себе, движения рук — едва уловимые, но в то же время плавные, как у пианиста. А голос? Низкий, манящий, вибрирующий.       Когда Фэлл исчерпал свой репертуар микромагии, девчонки не спешили расходиться. Вместо того, чтобы дать ему попробовать салат, они засыпали его вопросами. А уж когда узнали, что он бывал за границей…       Заграница — это слово производило больший магический эффект, чем все сегодняшние трюки вместе взятые. Заграница — это уходящие за горизонт стеллажи с одеждой любого фасона и расцветок, заграница — это драйвовая музыка с малопонятными, но оттого такими манящими песнями, заграница — это земля обетованная. Неудивительно, что Фэлл приковал к себе женское внимание на целый вечер. Мужской половине оставалось только по-волчьи пялиться ему в спину.        Но, кажется, Фэлл не замечал косых взглядов. Он вжился в роль дамского угодника и не очень-то спешил с ней прощаться. Даже вольная беседа напоминала мастерский трюк: Фэлл всегда обрывал рассказ на полуслове, напрашиваясь на расспросы. И вопросы сыпались. «И что сказал Феллини, когда вы разбили его часы?», «и каково было прокатиться в Шевроле?», «и что, вы все-таки купили ей то вызывающее бикини?»       Если Вику было подобным не удивить, то ее подруги буквально пожирали Фэлла глазами. Одна из них — та, что с бантами — даже попробовала увести Фэлла на веранду, где что-то ему быстро шептала. Он наклонился послушать. Но когда пришло время ответить, только рассмеялся и покачал головой.       — И чем соблазняла вас выпускница? — спросил Саша, когда они возвращались по ухабистой дороге в гостиницу. Он не ждал честного ответа, но Фэлл пребывал в приподнятом настроении и шуршал фантиками от конфет.       — Просила, чтобы я взял ее выступать. Она, видите ли, с самого детства мечтала стать цирковой артисткой. А за протекцию обещала мне горячую благодарность.       — Отказали?       — Боже упаси! Где я, и где девочки? Рисуют себе красивую картинку бродячей жизни, толком не соображая, что только умалишенный на такое подпишется. Я таких встречал немало. И очень рад, что хватало ума ни одну не тронуть.       — Как Кио своих ассистенток, кхм, экзаменует?       — А ты откуда наслышался такого? — вытаращился на Сашу Фэлл.       — От бабушки, она все цирковые дрязги коллекционировала. У нее даже альбом есть с цитатами: «кто что ляпнул».       — Страшный человек твоя бабушка. У иллюзионистов не принято выносить сор из избы. Но ее слова недалеки от правды. Что это ты улыбаешься?!       — Да представил вашу с бабушкой встречу. Она старой закалки, да и на язык остра.       — Ну, и какого она мнения об иллюзионистах? Удиви меня! — Фэлл разворачивал уже третью по счету конфету.       — Как бы мягче сказать… Она называет это все цирковым отстойником. Справедливости ради, о дрессуре она отзывается так же. Но своих сивучей она обожала. В детстве мне так вовсе казалось, что больше меня.       — Что ты так сразу. Думаю, у твоей бабушки вся стенка уставлена твоими фото.       — Так-то оно так…       — Понятно, — Фэлл скомкал фантик и кинул Саше в лоб. — Стесняешься нашего отстойника? Что бабушка заругает?       — Ну, ваши же слова, она страшный человек.       — Утешу: мы не настолько популярны, чтоб твоя бабушка прознала о нас.       — А если станем?        Фэлл пристально посмотрел на Сашу:       — Один сезон отпахал, а амбиций выше крыши?       — Кто-то говорил, что мы обделаемся. Но, как видите, все прошло на ура. Так что не амбиции надо умерять, а крышу поднимать.       — Как бы эта крыша не поехала потом. Головокружение от успехов, слышал? Хотя о чем я, сам был таким же.       Саша всматривался в лицо Фэлла и не мог нарадоваться. Лицо заливал румянец, глаза блестели, он заражал и Сашу своей энергетикой. И, что важно, не опрокинутые пятьдесят грамм были тому причиной. Нет, другое. Когда у кого-то из цирковых закатывалась звезда, бабушка сухо констатировала: «пропадает кураж, пропадает и артист». Саша считал это простой отговоркой, принятой всем цехом. Но то, что творилось с Фэллом, иначе как куражом назвать было нельзя. Он даже не взял конверт, который так втискивал ему Вадик при прощании. Взмахнул руками (обманное движение!), чтобы отвлечь, обнял, а сам ловко втиснул конверт в карман Вадиковской куртки.       Всю обратную дорогу Фэлл фонтанировал идеями о новых фокусах, которые можно показывать вне цирка. Периодически прерывался и мурчал под нос осточертевшую Саше «Цыганочку».       — Недурной бы вышел аккомпанемент для следующего нашего номера, как думаешь? — спросил Фэлл и, не дожидаясь ответа, против привычки рассмеялся на весь салон.

20

      Потом Саша видел Вадика только раз. Вернее, видел его черную «Чайку», подкараулившую Фэлла у крыльца гостиницы. Далее была сцена из немого кино (Саша-то за всем наблюдал из окна гостиницы). Фэлл закинул авоську с кефиром за спину и чуть постоял, склонившись над приспущенным окошком «Чайки». Вдруг в окошке мелькнул конверт. Фэлл отпрянул, отрицательно замахав рукой. Конверт протянули настойчивее. Бросили на асфальт, но Фэлл мигом бросил его назад в окошко. Минуты полторы длилась эта борьба, окончившаяся победой Фэлла. Из окошка высунулась рука, состоялось рукопожатие, после чего окошко закрылось, и «Чайка», газанув, умчалась прочь.       В номер Фэлл заявился с миной кислой, как купленный им кефир. Сигарета сама собой возникла в уголке его рта, и Фэлл отчаянно шманал свои парусиновые штаны в поисках «огонька». Саша сделал вид, что читает «Комсомолку» лежа на кровати.       — Можешь не пыжиться, Штирлиц! — Фэлл выдернул газету из его рук, — Никогда за газетой не сидел, и тут такой интерес к прессе. Много увидеть успел?       — Н-да, актерскую игру мне явно надо подтягивать! Что такого было в конверте? Швырялись им, будто горячей картошкой.       — Будешь много знать, скоро состаришься, — Фэлл откопал-таки зажигалку и воробышком присел на подоконнике. Саша весь сезон воевал с ним, чтобы тот не дымил в номере, и в итоге пришли к ничьей: Фэлл пускал колечки в форточку. Запустив очередную партию, он продолжил, — Ладно, ты же все равно мне покоя не дашь. Вкратце, у нас разошлись взгляды. Касательно магарыча. Я ведь как? Баш на баш, честный бартер. Поработали — попировали. Всю дорогу так было. А он давай примешивать сюда товарно-денежные отношения. Я доходчиво объяснил ему разницу. Никто не умер, разошлись друзьями.       — Он что, снова деньги вам предлагал? — выпалил Саша, но, спохватившись, перешел на шепот, — Сколько, если не секрет?       — Достаточно, чтобы стать головной болью, — докурив сигарету до фильтра, Фэлл чуть было не запульнул окурком в форточку. Не стал. Видно, вспомнил, что под наблюдением. Правильно, в баночку выбрасываем, она специально заведена.       — И все же сколько? — а чего Фэлл хотел? Раззадоренное любопытство так скоро не уймешь.       — Считай, на той вечеринке мы месячную норму представлений выполнили. Ну как? Проясняется?       — Ого! — Саша старался держаться «индифферентно», как выражалась у него в школе одна девочка «не из простых». Получалось так себе — и Фэлл быстро считал разочарованные нотки.       — Саша, я тебе так скажу. Халтура халтуре рознь. Не связывайся с этим. Целее будешь. Ты что, серьезно думаешь, что у Вадика такая домина на одну директорскую зарплату выросла? Как хозрасчет понавводили — все, заводская бухгалтерия — темный лес. И соваться туда не следует. Нам что, плохо живется? Ты меня, считай, в строй вернул. Езжай себе в Москву и ни о чем не думай! А там увидим!       Саша только улыбнулся и кивнул. Пускай он не увидит тех денег, зато Фэлл был «на подъеме». Теперь Саша и правда мог без опаски на время оставить Фэлла и уехать в Москву повидаться с родней. Лучшего благословения Саша и не ждал.       Фэлл собирался вернуться в Горноуральск, а у Саши на кармане уже лежал один билет до Москвы. В самом деле, далее игнорировать бабушку не было сил. Каждый второй… нет, каждый телефонный разговор с ней заканчивался неизменным «приезжай ко мне, пока все бока о сетку не отбил». То ли дело родители, отца больше волновала чистота его двойного сальто, чем он сам, а мать больше интересовало содержимое его желудка нежели души. Может, потому Саша ехал на вокзал с тяжелым сердцем. Он не знал, раскидает ли их с Фэллом цирковой конвейер, не знал, как примут родные его новую «подработку», не осмеют ли. Неопределенность преследовала его со дня их знакомства с Фэллом. Это раздражало. Но когда они прощались на вокзале, у Саши уже не было сил злиться.       — Уверен, в Москве у тебя будут дела поинтереснее, но ради меня утруди себя написать пару-тройку строк. Что да как, — Фэлл довел Сашу до его вагона и по традиции пригласил присесть с собой на чемоданы — «на дорожку».       — Если бы это «что да как» от меня одного зависело, — вздохнул Саша. — Первую весточку будьте добры послать вы. А то как в исчезательном ящике. Сунуть-сунули, а куда выбираться — сказать забыли.       — Обнадеживать не буду. Пока нет в голове цельного номера, пока его не утвердят в Главке — говорить не о чем.       — Что-то много этих «пока».       — Да сам пока давай, — кондуктор уже объявил о посадке в вагон, они поднялись, и Фэлл неожиданно прижал Сашу к груди, крепко-крепко. Сердце ухнуло в пятки.       — Гирша Натанович, поезд не такси, ждать не будет, — сказал придавленным голосом Саша.       — Ну, прости, — Фэлл отпрянул немного, оправляя Саше помятое пальто, — сто лет никого не провожал и не обнимал. Уж и позабыл, каково это.       — Если я вам напишу письмо на пяти страницах, вам полегчает?       — В моем возрасте полегчать может только от корвалола, — усмехнулся Фэлл, — Но от письма тебя никто не освобождал.       — Да-да-да, — сказал Саша и наконец повернулся к миловидной кондукторше. Полез в карман за билетом, но кроме последнего нащупал холщовый мешочек с чем-то твердым и тяжелым внутри. Оказалось — два шарика из темно-зеленого камня.       — Подарок от маэстро! — ответил Фэлл на его вздернутую бровь, — Шары баодинг, привез как-то из Китая. Вещь! Отлично разминают кисти. Пригодится что в манипуляции, что в гимнастике.       — С-спасибо! — только успел сказать Саша, и женский дикторский голос объявил окончание посадки. Саша подхватил чемодан и заскочил в вагон.        На миг Сашу одолел страх: он не побратался с воздушниками, зато сезон мотался с фокусником. Его провожает не его воздушная труппа, а алкоголик в завязке. А что Саша предъявит отцу? Тройное сальто-мортале не освоено, контакта с ловитором — никакого, и, положа руку на сердце, Саша не очень усердствовал на трапеции, особенно во втором полугодии. Не упал — уже победа. Послужной список вырисовывался такой себе, и едва ли он обрадует родителей.       Однако, обернувшись и встретившись взглядом с Фэллом, Саша прогнал дурные мысли прочь. Фэлл шел за тронувшимся вагоном, улыбался и помахивал шляпой. Рискуя сшибить провожавших с ног, он прибавлял шаг. Казалось, еще чуть-чуть, и он побежит. Совсем не тот Фэлл, с которым Саша столкнулся год назад в гостинице «Арена». И Саша тоже — не тот.       «Я помог этому человеку», — подумал Саша и улыбнулся в ответ. — «А он помог мне».       Саша старался не терять Фэлла из вида, покуда не кончился перрон. Потом остались только бегущие ленты рельс, мелькающие вышки ЛЭП да сотни километров бескрайних просторов, еще отделявших его от дома. Москва. Как Саша порывался вернуться туда год назад. Как хотел отсрочить этот момент теперь.