Исключение

Для Тэру Миками Киёми Такада была чем-то бо́льшим, гораздо бо́льшим, нежели просто посредником между ним и Кирой. Прокурор испытывал смешанные чувства, вспоминая об этой женщине. Она была… Противоречивой. Нежной. Временами уязвимой. И каждый раз, когда у неё что-то шло не так, она звонила Миками и умоляла о встрече. А он не отказывал. Позже винил себя в чрезмерной эмпатии, но не отказывал. Снимал на ночь номер в каком-нибудь дешёвом мотеле, приезжал и терпеливо ждал. — Он не любит меня, Миками. Не любит, — плакалась она ему, уткнувшись носом в зелёный пиджак, а Тэру молча слушал. Он обнимал её, гладил по изящной спине, стараясь успокоить. — Не плачь, Такада. Всё будет хорошо. И она успокаивалась. Видимо, правду говорят, что богатые тоже плачут. Киёми Такада, представитель воли Киры, известнейшая телеведущая и крайне влиятельная личность с целым кортежем охраны, рыдает в плечо хоть и целеустремлённому, но простому прокурору, находясь в замызганном мотеле на окраине Токио. Жизнь — крайне удивительная штука. Они стоят в обнимку ещё несколько минут, не произнося ни слова. Руки Такады лежат на пояснице Миками, она притягивает его ещё ближе к себе; он, в свою очередь, продолжает гладить её по спине, второй рукой зарывается в мягкие волосы, портя идеальную причёску. Такаде плевать: она утыкается ему в шею, шумно дышит в кожу… А потом заваливает на кровать, усаживаясь сверху. Миками не сопротивляется. Наоборот, сам тянется к её губам и целует, снимает с неё дорогую одежду, пошитую в элитных европейских ателье, осторожно расстёгивает бюстгальтер и отбрасывает его куда-то в сторону. Её движения гораздо более нервные, торопливые, животные. Очки она стаскивает и откладывает на прикроватную тумбочку бережно, но резко срывает пиджак и рубашку, ловко расстёгивает ремень, спуская брюки с бельём. Впивается в шею, оставляя заметный укус, покрывает поцелуями лицо, ключицы, словно видит Миками в последний раз и всё не может им налюбоваться. Миками до сих пор помнит, как тяжело потом её тёмно-красная помада смывалась с кожи. Он мнёт её грудь, грубовато ласкает соски. Такада громко стонет. Когда он входит, Киёми с удовольствием насаживается в ответ, двигается сама, опираясь на его плечи и оставляя глубокие царапины. Миками кладёт руки на её бёдра, сжимает белую кожу. Разметавшиеся по подушке волосы лезут в глаза и рот, прокурор не видит лица Такады, но понимает, что она не здесь. Ощущает, как она прикрывает глаза длинными чёрными ресницами и как замедляется, желая продлить столь греховное удовольствие. Она забывается. Хочет хоть немного побыть простой женщиной. Хочет… Освобождения. — Ягами… — шепчет она, когда Миками за несколько ничтожных мгновений переворачивает её, нависает сверху и резко начинает двигаться, желая побыстрее получить долгожданную разрядку. Она впивается в его спину до кровавых отметин, но прокурор не обращает на это никакого внимания. Даже трахая Такаду, он не перестаёт думать: — «Ягами?.. Кто это? Неужели…» — и отвлекается, услышав вскрик кончившей Киёми. Примерно через секунд пятнадцать он и сам громко стонет в глубоком экстазе от оргазма, полностью утратив привычную маску холодности и серьёзности. Такада медленно гладит его по волосам, наматывает на палец длинную смоляную прядь, с лёгкой завистью отмечая, что волосы Миками по иронии длиннее, гуще и приятнее на ощупь её собственных. Он выходит из неё и устало ложится рядом. — Спасибо, — искренне говорит Киёми, продолжая играться с его волосами. Он ложится на бок, отворачиваясь от неё, и даже не смотрит в ответ. — Зачем? — холодно спрашивает он. Почему она выбрала его? Могла же кого угодно попросить, если уж этот Ягами не хочет. Она не отвечает, только придвигается ближе. Миками чувствует, как её упругая грудь касается его спины. Такада находит его пальцы и переплетает их со своими. Он не возражает, но и не сжимает её руку в ответ. А когда её губы прижимаются сначала к плечам, а затем к лопаткам и линии позвоночника, то молчит, временами чуть дёргаясь и резко выдыхая от чрезмерной чувствительности после оргазма. Миками понимает, что Киёми нравятся эти звуки.

***

Таким внезапным и спонтанным был их первый раз. Миками мог легко отпихнуть Такаду, отчитать за подобное непотребство, врезать отрезвляющую пощёчину, но вместо этого позволил ей продолжить. Да что уж там, он активно реагировал на ласки и ласкал в ответ. Теперь Миками жалел, что позволил зайти этим странным отношениям так далеко. Если б их не было, он бы не скучал по Такаде так сильно и не испытывал угрызений совести из-за её смерти. Как он и думал, Ягами — это фамилия Бога. И Киёми любила Его. Любила безответно. Миками не понимал, почему не оттолкнул её, почему не продолжил общаться с ней исключительно, как с представителем Киры. Может быть, ему подсознательно хотелось как-то помочь этой несчастной девушке, а может, он просто изголодался по женским ласкам. Так или иначе, сейчас уже ничего не исправить. Он убил её. Хладнокровно и беспощадно. А даже если б и не убил, это сделал бы Бог. Киёми Такада была обречена. Почему же тогда так паршиво на душе? — «Хорошими людьми иногда приходится жертвовать. В противном случае достигнуть цели невозможно», — пытается убедить он себя, сидя в кабинете и работая. После свадьбы Бога и Мисы Амане и ночи, последовавшей за ней, прошло два месяца. Наступила осень, и, хоть на улице ещё было относительно тепло, Миками уже подумывал о том, чтобы достать из шкафа пальто с меховым воротником и как следует подготовиться к надвигающимся морозам. В этом году зима обещала быть особенно холодной. По телевизору шли новости. Ведущий говорил что-то о власти Киры, о том, что сфера его влияния разрослась ещё сильнее, о практически полной ликвидации криминала, но Миками слушал вполуха. Нет, конечно, он всё так же радовался подобным известиям, ведь он тоже сильно повлиял на это, и справедливость наконец-то восторжествовала, но былой восторг давно прошёл, схлынула радость от победы и началась привычная рутина. Лайт будто и не вспоминал о той ночи, продолжая вести себя, как обычно. А Миками было от чего-то обидно. Как будто им, как игрушкой, наигрались и бросили. Он уверял себя, что это бред, что Бог в принципе не может быть чем-то ему обязан, но избавиться от этого противного, липкого чувства не мог. И вновь корил себя за крамольные, недостойные мысли. — Эй, герой! — внезапно окликнул его Рюук, валяясь на ковре и жонглируя яблоком. На работе прокурора Бог смерти всегда начинал скучать. — Я же просил тебя не отвлекать меня, — безэмоционально бросил человек, усердно печатая на клавиатуре ноутбука. Скоро у Миками должен состояться суд над одной крупной преступной группировкой, и он обязан отлично к нему подготовиться. А потом, вероятно, записать имена обвиняемых в тетрадь смерти. — Ты сегодня какой-то особенно хмурый. Вон, по новостям рассказывают о вашем Новом мире, а ты даже не слушаешь. Неужто разочаровался в Кире? От такого заявления Миками на секунду опешил и, нахмурив брови, посмотрел на несносного синигами. — Что за чушь ты несёшь? Я никогда не разочаруюсь в Боге. Если тебе опять скучно, то погуляй где-нибудь или лети домой, а мне не мешай работать. Рюук сел и нечитаемым взглядом уставился на него. — Ну ты и зануда, Миками. Слетаю-ка я лучше к Лайту, может, у него повеселее будет, — и, немедля, встал, съел яблоко, прошёл сквозь стену и, расправив крылья, улетел. Миками хмыкнул и продолжил работать. Иногда Рюук был очень надоедливым, и прокурор радовался, если синигами оставлял его в покое и улетал куда-нибудь развлекаться. Интересно, как он будет досаждать Богу?

***

— Ла-а-айт, мне скучно. Ягами не удивился, услышав голос Рюука за спиной. Лайт как раз работал в бывшей штаб-квартире расследования дела Киры и не был намерен отвлекаться. — Почему ты не с Миками? — сухо спросил он, готовясь связываться с американскими спецслужбами от лица L. — Он работает. И совсем меня не развлекает, — синигами подошёл ближе и уставился в монитор, на котором отображались какие-то данные. — Ну, как ты видишь, я тоже работаю, — усмехнулся Лайт. — И тоже не могу тебя развлекать, так что либо лети к Мисе, либо развлекайся сам. — Я ведь тебя и в тетрадь записать могу за такие слова. Кира перевёл взгляд с монитора на Бога смерти, скептически сощурив глаза: — Но ты не сделаешь этого. Иначе твоя скука станет совсем невыносимой. А где ещё ты найдёшь такого интересного человека, как я? Рюук покачал головой и недовольно цыкнул. — Я много чего могу, Лайт, просто не хочу. Но ты прав. Повременим пока с записью, — он задумчиво постучал острым когтем по подбородку. — Но мне всё равно скучно. Может, сходишь на какой-нибудь спектакль? Или в оперу? А я с тобой за компанию. В прошлый раз мне там очень понравилось. Лайт действительно несколько раз сходил в театр, желая, как и Рюук, развеять хандру. Каждый раз он брал с собой Мису и каждый раз она либо засыпала, либо ныла о том, как ей скучно и что она ничего не понимает. Разумеется, впечатления о спектакле после этого у Ягами оставались сугубо негативные. А вот Рюук, что удивительно, был в восторге. Особенно ему понравился «Гамлет». — Миса не захочет. Ты же знаешь, она не любит такое. — Так сходи один. — Обычно люди не ходят в такие места одни. — Ну возьми с собой Миками, в чём проблема? Мне кажется, вы отлично смотритесь вместе, — Рюук захихикал, а Лайт задумался. В оперу принято ходить женщиной. Что подумают люди, если прийти туда с мужчиной? И тут Лайт понял, что ему плевать. Если он захочет что-то сделать — он это сделает, и никакие дурацкие рамки и правила ему не помешают. Он — Бог, а Богам, как известно, закон не писан. А Миками… Кто, если не Миками, сможет так же, как и он, Лайт, оценить по достоинству оперу, её актёров, музыку, сюжет? И почему Ягами раньше не задумывался о такой заманчивой перспективе, как пригласить его в театр? Наверное, мешали эти идиотские правила и установки. «Это неправильно», «это неэтично», «так нельзя». Он — Кира. Он — Бог. Он — закон. И это он создаёт новые правила, так что пора наконец-то сбросить маску прилежного, безукоризненно следующего традициям парня и поступать по собственной воле, а не по чьим-то указкам. — Я подумаю над этим, Рюук. А сейчас не мешай мне. У меня важный разговор. Ага, «подумаю», конечно. Всё ведь уже решено. После диалога с директором ФБР Лайт набрал номер Миками, с лёгким предвкушением думая о его реакции. Наверняка он смутится, сначала откажется, заявив, что не заслуживает подобного, а потом неизбежно согласится. Наверняка на его лице появится неловкая, но такая искренняя улыбка. Наверняка… Лайт запнулся. Почему он так восторженно об этом думает? Миса не приносила ему столько положительных эмоций за шесть лет, сколько Миками принёс за несколько минут. Он не должен так… Думать об этом человеке. Миками — это инструмент; гораздо более полезный, чем Миса, но инструмент. Бомба с незажённым фитилём. Вещь, от которой можно будет избавиться в случае чего. А вещь не должна вызывать столько эмоций и впечатлений. С ней можно поиграться, можно использовать или выбросить — на этом её взаимодействия с хозяином окончены. И, тем не менее, эта вещь, которая, по идее, должна была быть уничтожена сразу после выполнения своей главной функции — убийства следователей по делу Киры и агентов СПК, — живёт и здравствует. «Это всё из-за его глаз. Если Миса опять заключит сделку, то умрёт совсем скоро, а Миками проживёт гораздо дольше», — раз за разом убеждал себя Лайт и каждый раз слышал тихий голос сомнения, убеждающий его, что дело не только в этом. Тэру Миками должен был стать небольшим развлечением на несколько недель, не больше. Но Ягами позволил ему уйти со склада вместе с ним, позволил и дальше карать преступников и, что весьма опрометчиво, оставить тетрадь смерти при себе. Что уж говорить, если он и сам активно шёл на сближение с прокурором, общался с ним, танцевал, выпивал… Неужели собственные манипуляции завели его в тупик? С ужасом Кира осознаёт, что не знает, сможет ли записать Миками в тетрадь так же легко, как записал Такаду или кого-либо ещё. И это плохо. Господи, как же плохо! Колебания и уж тем более привязанности Лайту очень не нужны. Нельзя допустить и малейшей возможности того, чтобы кто-то мог на него повлиять, как-то манипулировать им, шантажировать его. Конечно, Миками никогда не пойдёт на такое, но сам факт того, что Лайт не равнодушен к нему и не видит в нём только функцию, как в Мисе, откровенно пугал. Дело в том, что Миками ему нравился. Нравился так, как не нравился ещё ни один человек в его жизни. Лайт сжал ладони в кулаки. Нужно с этим бороться. Но как? Убить его? Нет, пока нельзя: ещё может пригодиться. Дистанцироваться? Тогда он точно будет задавать неудобные вопросы и, скорее всего, быстро расставит все точки над «I» и поймёт причины своего внезапного попадания в опалу. Оставался весьма рискованный, но вполне рабочий вариант… Ни шагу назад, только вперёд — уверенно и статно. Если с этой дороги не свернуть, то Лайт пройдёт её до конца, и плевать, куда она его приведёт. Так было с L и Ниа, так будет и сейчас! Он прошёл столько всего, что ему уже ничего не страшно, а Миками всё равно слишком уязвим перед ним, и этим можно воспользоваться. Предстоящий поход в оперу — отличный вариант для реализации его идей. Лайт усмехнулся: нет, проигрывать в этой игре он не намерен. Рюук вновь рассмеялся, отметив, что Ягами опять ушёл в себя. Похоже, Бог Нового мира осознал нечто важное. Проблему, которую срочно нужно решить… Нестандартными способами. — «Кажется, в ближайшее время скучать мне не придётся!»

***

Миками, разместившись на удобном сиденье, наблюдал за третьим актом спектакля. «Мадам Баттерфляй» Джакомо Пуччини — кто бы мог подумать, что Бог выберет именно это. Когда Он три дня назад внезапно позвонил и будничным тоном поинтересовался, не хочет ли Миками сходить с ним в оперу, прокурор несколько долгих секунд сидел в замешательстве и смущении, но после быстро согласился. — «Вот, значит, как Рюук досаждал Ему…» — вернувшись в квартиру прокурора, Бог смерти сам рассказал ему о том, что подкинул Лайту кое-какие идеи. Тогда Тэру так и не определился, что хочет сделать с Рюуком — пристрелить (хоть это и невозможно) или сказать искреннее «спасибо», а потому просто ушёл в домашний кабинет заполнять тетрадь, демонстративно хлопнув дверью. На сцене разворачивалась трагедия: мечты Чио-Чио-сан разбивались в пух и прах, ведь она наконец-то поняла, что Пинкертон не любит её. Гейша, следуя совету верной служанки, отдаёт жене офицера своего сына и предаётся горю. Бог сидел рядом. Протяни руку — и дотронешься. Он безупречен, как всегда, на так отчуждён и недосягаем. Миками не мог понять Его столь неординарное решение. Почему Он пригласил его? В такие места ведь ходят с женщинами. Амане не может полноценно оценить Его увлечения? Ну конечно, с её интеллектом только сопливые мелодрамы смотреть. Миками предусмотрительно почитал про Пуччини заранее, чтобы, если Бог захочет побеседовать о нём, он мог ответить достойно. — Тебе нравится? — небрежно спрашивает Лайт. Миками кажется, что Он специально взял им отдельную ложу на двух человек, чтобы устроить какой-то персональный допрос, замаскированный под светскую беседу. Но Лайт не любит пустословить — прокурор понял это очень давно, ещё когда они в первый раз говорили по телефону (неужели это было так давно?). Как ответить? Искренне? Или так, чтобы Ему понравился ответ? — Звуковое сопровождение безупречно, но Пинкертон недоигрывает. — Согласен. — Почему ты пригласил меня? — внезапно спрашивает он. И тут же жалеет об этом. — Миса не любит такое. Я подумал, что, возможно, тебе будет интересно подобное. Не хотел чувствовать себя одиноко, вот и пригласил. — «Врёшь ведь», — проскакивает крамольная мысль в голове. Рюук давно не с ними: ушёл на первый ряд и уселся на свободное место рядом с какой-то элегантной старушкой. — Я польщён, Бог. Спасибо. Можно ли спросить ещё кое-что? — Конечно. — Почему именно Пуччини? Почему «Мадам Баттерфляй»? — Пуччини — недооценённый композитор. О нём, в отличие от условного Баха или Моцарта, говорят мало. А ведь он был новатором и профессионалом. «Мадам Баттерфляй» — одно из моих любимых произведений. Пуччини и Беласко неплохо репрезентовали нашу культуру, что нечасто удаётся иностранцам. Пуччини был… Великим. Ты знаешь, отчего он умер, Миками? Миками, разумеется, знал, и причина смерти композитора невольно воспринималась им, как злая ирония: — От сердечного приступа, Бог. Лайт довольно усмехнулся: — Верно. Иронично, не так ли? Миками, конечно, согласился, но ощущение фальши никуда не исчезло. Кира словно хотел от него чего-то, но специально не говорил напрямую и ни на что не намекал. Миками не нравилось это ощущение, оно сильно нагнетало обстановку. Он сидел смирно, стараясь одновременно уследить и за происходящим на сцене, и за мимикой Бога. Чего Он от меня хочет? Прокурор играл почти безупречно, но Лайт всё равно заметил, как на мгновение дрогнули его пальцы. Он вновь смущён и потерян, наверное, ещё и накручивает себя до невозможности. Отлично. Теперь можно и попровоцировать. Дальнейшие действия Лайт несколько раз объяснял самому себе, как простой интерес, повод ещё сильнее загнать Миками под свой контроль и извечное желание походить по очень, очень тонкому льду. Желание узнать, как далеко он сможет зайти, играясь с этим человеком, и сможет ли Миками когда-нибудь ему отказать. Титанических усилий стоило усидеть на месте, не дёргаясь, когда рука Бога осторожно легла на колено. — «Это проверка. Нужно сидеть смирно, и всё будет хорошо», — тщетно пытается убедить себя Миками, не отводя взгляд от сцены. Чио-Чио-сан сжимает в руках вакидзаси, готовясь совершить харакири, а Лайт чуть усиливает хватку, поглаживает большим пальцем скрытую тканью брюк кожу. — «А если Он хочет какой-то реакции? Если хочет, чтобы я ответил?..» То, что Миками осторожно накроет его руку своей, для Лайта стало приятной неожиданностью. Он еле сумел сдержать лёгкую дрожь, чтобы не испортить свой образ, чувствуя тёплые пальцы на своей коже. — «Неплохо, Миками, неплохо». Он понимает, что пропал, когда осознаёт, что по-настоящему наслаждается тем, что делает, и держит руку на чужом колене гораздо дольше, чем планировал. — «Так быть не должно. Мне скучно, я просто развлекаюсь». Это же не значит, что он… Нет. Лайт с силой убрал ладонь (чуть более человечнее, кажется, у него на мгновение слетела маска беспристрастного божества) и тут же пожалел об этом. Более того, после этого он начал думать о Миками, как о каком-то сверхчеловеке. Он не мог найти в нём хоть какие-то недостатки, и ему это очень не нравилось. Все женщины, к которым Лайт проявлял подобное внимание, делал меткие комплименты или откровенно льстил, тут же теряли и себя, и свою индивидуальность, робели и мямлили. Они были готовы на всё, чтобы прыгнуть в его койку. Миками же показал диаметрально противоположный результат. Он, конечно, заметно смутился, но не побоялся проявить инициативу, смелость. И, чёрт, стал нравиться Лайту ещё больше. В глазах Миками явственно отразились печаль и, может быть, разочарование, он словно одним взглядом спрашивал «зачем ты так со мной? Зачем мучаешь меня?». Идеальный человек, которого не сразить наповал банальным флиртом. Идеальный не только как последователь и исполнитель воли Киры, но и как личность. Человек, который не стесняется идти навстречу, хоть и страдает от этого. Неужели такие всё же существуют? Господи, какая мерзость. На что они тратят время? Остаток оперы они сидят в тишине. А после того, как выходят на улицу, боятся обсуждать произошедшее. Оба понимают, что пути назад нет и быть не может. Остаётся лишь гадать, кто первым пойдёт против своих принципов и проявит инициативу.