Только шёпотом

Саундтрек Sub Urban - Freak (feat. REI AMI)

You're wasting, you're wasting all

Of your time finding a cure when there's no disease

Маль       Перемещаю фигурку по голографическому экрану, но останавливаюсь. Куда я хотел поставить ее? Сжимаю кулаки, упираясь ими в поверхность стола. Закрываю глаза. Отсутствие глубокого сна сказывается на концентрации. Слабость, которую я не могу себе позволить. Короткий звук со стороны компьютера заставляет отвлечься. Перебираюсь за рабочий стол. Экран оживает и радует коротким “Доступ получен” на консоли. Отлично.       Сверяюсь с часами — прошло меньше двух часов с предыдущего приема. Рано. Порция кофеина немного поправляет сознание, принимаюсь за программу. Не проблема, если взломать не получится — сведений и без этого достаточно. Но к этому этапу проснулся спортивный интерес, и остановиться теперь сложно.       Откидываюсь на спинке стула, разворачиваюсь и устремляю взгляд в окно, которое занимает всю стену кабинета. Вид отличный, бывший генерал не был лишен вкуса. Усмехаюсь: я даже немного сочувствую ему. Чуть больше интеллекта — и не подставился бы так бездарно. Но не мне жаловаться, а ему уже все равно.       Опять отвлекся. На меня не похоже. Прикрываю глаза и не замечаю, как проваливаюсь в полудрему. В голове мелькают размытые образы: кухонный стол, мягкие губы, тяжелое дыхание, сбивчивый шепот. Вздрагиваю и резко раскрываю глаза — препарат не дает мозгу полностью отключиться. Потираю веки подушечками пальцев. Сон или воспоминание? Это она? Наваждение не отступает, и я ловлю себя на мысли, что не знаю, какие ее губы на вкус. Так и не поцеловал ее тогда.       Дьявол. Если это не плод моих фантазий, то это плохой знак — должно быть, пробиваются его воспоминания. Я слишком долго здесь, и нужно еще несколько дней, причем от степени моей адекватности зависят тысячи жизней. Все же тянусь к таблетке и принимаю ее с неохотой. Закрываю глаза и жду, пока накатившая тошнота пройдет. Надо было поесть. Минут через двадцать сердце начинает колотиться быстрее, появляется легкое головокружение, свет становится слишком ярким. Нажимаю кнопку на пульте, и штора на окне опускается. Снова почти как новенький. Еще бы так легко от навязчивых мыслей избавиться.       Рука тянется к телефону. Старый для безопасности пришлось отключить, но я какого-то хрена перед этим посмотрел ее номер. Набираю — снова недоступен. Захотелось подумать, что виной тому долгий перелет на другой континент.       Бросаю телефон на стол. Вскакиваю с кресла так резко, что оно откатывается назад и с силой ударяется о стекло. Какого черта мне есть до этого дело? Я видел ее два раза в жизни.       Словно в качестве напоминания о том, что мне и без этого есть о чем подумать, раздается звонок. Для этого разговора мне надо успокоиться. Возвращаюсь в кресло, делаю несколько глубоких вдохов. Ни хера не помогло.       — Да.       — Все по плану, Маль?       — Да.       — Хорошо. Будь готов через три дня.       — Буду.       — Сколько людей удалось набрать?       — Недостаточно.       — Проведи агитацию, усиль напор, принуди, в конце концов. В твоих руках вся сила этого города.       — Солдаты без мотивации на поле боя опаснее врагов.       — Твоя правда. Я жду от тебя решений.       — Будут.       Звонок заканчивается, и я снова отшвыриваю телефон на стол. Взять себя в руки становится еще сложнее. Я поднимаюсь на ноги и направляюсь к большому столу для совещаний, над которым все еще мерцает голограмма. Артиллерия, да. Двигаю ладонью по изображению. Теперь лучше. Пульс привычно отдается в висках, пальцы неприятно покалывает, но вещество способствует ясности ума и возвращает видимость контроля. Три дня я смогу продержаться. В случае успеха мое состояние будет уже не так важно. При неудаче первого наступления мое временное отсутствие тоже допустимо, главное, позаботится о безопасности и не отдавать ему управление слишком надолго.       Эти три дня важны не только потому, что мое время ограничено. Трех дней не хватит для того, чтобы Эрагон позаботился об укреплении обороны. На данный момент защита города — одна сплошная дыра. Они разве что ковровые дорожки нашим танкам не расстелят.       Прикрываю глаза. Столица станет театром военных действий. А если не уехала? Хватит ума отсидеться хотя бы дома?       Если я не прекращу это, от стратегии ополчения тоже останется одна сплошная дыра. Возвращаюсь к карте, целиком погружаюсь в процесс. Прилив энергии и повышение концентрации способствуют продвижению.       Работу прерывает стук в дверь. Заходит один из солдат, из-за его недавнего обращения я хорошо его запомнил. Ади Кэмерон.       — Командир, я с просьбой, личной.       Поднимаю брови. Нашел время.       — На посту задержали мою подругу.       Блядь. Дай угадаю.       — Ее зовут Вики Уокер, я говорил о ней, — продолжает рыжеволосый.       Бинго.       — Она с трудом вырвалась из столицы, сбежала от матери. Она надежна и верна идеям, я готов лично отвечать за нее.       — Чем отвечать будешь? — бросаю я.       — Жизнью, если потребуется, — сразу отвечает он, не моргнув глазом. Этот солдат мне нравится. Чертова бунтарка не очень.       Киваю и спрашиваю:       — Где она?       — Ее везут в двадцать первую часть, собираются допрашивать и, полагаю, задержат до конца военных действий.       — Принято. Свободен.       — Есть.       У входа он останавливается и оборачивается:       — Вы поможете ей?       — Свободен.       Солдат сжал челюсти, но возражать не посмел. Выходит.       Раздумываю несколько минут. Принять правильное решение сложно, но в двадцать первой части на допросах ей точно делать нечего. Открываю дверь и распоряжаюсь:       — Саферий, свяжись с дальним постом в направлении столицы, выясни, в каком патруле едет Виктория Уокер, и перенаправь их сюда. Встреть лично и отведи ее на гауптвахту.       — Есть, командир.       Я киваю и добавляю зачем-то:       — Охраняй тоже лично.       — Понял.       Все-таки не судьба, а проклятие.       *** Вики       “Ты пришел”. “Да”. Короткий диалог еще трижды прокрутился в моей голове, пока я пыталась уловить смысл этих слов. “Только я не Бонт”.       — Что… что это значит? — пробормотала я.       Он усмехнулся, но отвечать не спешил.       — Ты в Шепоте? — озвучила я свою первоначальную догадку, которая теперь, после его слов, казалась невинной. Он был одет в ту же форму, что и остальные ополченцы, и заметила я это только сейчас. Память подкинула мне факт, что когда он забирал меня из парка, он тоже был в этой форме, только без кителя.       — Да, — ответил он.       Я продолжала жадно шарить взглядом по его лицу и телу, в попытках найти рациональное объяснение цеплялась за каждую знакомую деталь: небольшой шрам рядом с шеей, родинка на руке. Это он.       — На хера ты приехала сюда? — спросил он резко. — Я сказал тебе сваливать. Решила в героя поиграть? Или у тебя роль поинтереснее?       Сваливать говорил, было. Это он. Не Бонт?       — Ты обманывал меня? — я еще не была готова к смене темы разговора.       Его взгляд стал яростнее, он подошел вплотную, нависая надо мной, вынуждая сделать небольшой шаг назад, но размера камеры оказалось недостаточно, и он все равно был слишком близко. Помнится, я жаловалась, что он держит расстояние.       — Я задал тебе вопрос, — почти прорычал он.       — Я тоже задала тебе вопрос! — выкрикнула я ему в лицо. — Ты пропадаешь, потом заявляешься в камеру посреди воинской части, захваченной ополченцами, и утверждаешь, что ты назвался другим именем! Объяснись!       Тело реагировало не так уверенно, как смелый разум. Я инстинктивно вжалась в холодную шершавую стену. В его каждом движении, в каждом жесте, даже в интонации сквозила угроза, которая не кричала, но колючим льдом проникала под кожу. Даже взгляд казался оружием, готовым ударить в любой момент. Его зрачки были такими огромными, что занимали почти всю радужку, его глаза стали неестественно черными, и это пугало еще больше. Но поддаваться страху было не в моем характере. Я знала, каким он может быть. Человек, способный на такую нежность, не может быть настолько опасным.       Он долго прожигал меня взглядом, и я не опускала глаз. Еле дыша, я упрямо искала подсказки на его лице и ждала ответов. Наконец черты его лица немного смягчились, и он отошел на шаг.       — Я тебя не обманывал, — он усмехнулся и добавил: — И, вероятно, он не обманывал. Дай знать Саферию, когда будешь готова говорить спокойно.       Он развернулся и направился к двери. Остатки логики в моей голове мысленно показали ему средний палец и отступили на задний план. Понять то, что он говорил, было невозможно. Захотелось послать его ко всем чертям, но логика все же вякнула из зрительных рядов, что, похоже, от него зависит, выйду ли я сегодня из этой камеры.       — На хрена меня заперли? — чуть более эмоционально, чем хотелось, выкрикнула я. — Из-за матери? Даже если бы я хотела с ней связаться, вы забрали у меня все! Эта херня на руке глушится. Я пришла сама, добровольно. Я клянусь!       Он остановился, задумчиво посмотрел на меня несколько секунд и распахнул дверь, собираясь уходить.       — БОНТ!!              Он захлопнул дверь обратно с такой силой, что я спиной ощутила вибрацию от стены, к которой все еще прижималась. В два шага он оказался возле меня, схватил мое запястье и рывком притянул к себе.       — Я сказал тебе, что я не Бонт!       — Так представься!! Привет, я Вики, а тебя как зовут? — мои глаза просверлили в нем дыру насквозь, но его горячее и опаснее.       — Маль.       Я не удержалась и рассмеялась, от неожиданности он выпустил мою руку, и я сразу отступила к дальней стене. “Я тебя не обманывал. И он не обманывал”. Одна безумная догадка все же появилась. Так же не бывает, да?       — Давай я просто озвучу это, чтобы избежать недопониманий. Бонт существует, но ты не он?       Он утвердительно кивнул. На того, кто хочет меня разыграть, он походил меньше всего, и я выбрала верить. Узкие границы и отрицание непривычного — главное препятствие на пути к переменам, разве нет? Наверное, они не о мужиках говорили.       — Ну привет, Маль. И давно мы с тобой знакомы?       Он поднял бровь.       — Угадаешь?       Блядь.       — Угадаю.       А я себя девочкой с сюрпризом называла.       — Я думала, такое только в фильмах бывает.       — Закончила?       — Нет!       — Продолжай.              Он говорил спокойно и холодно, его глаза больше не пылали злобой. Но чем дольше я смотрела на него, тем очевиднее становился факт: я не знаю этого человека. Вся эта нежность, вероятно, принадлежала не ему. Я должна быть осторожнее.       — По законам жанра, ты должен оказаться маньяком или одержимым, — под осторожностью я имела в виду что-то другое, но уж как получилось. — Что делаешь в Шепоте?       — Основал его.       Да нет, это слишком.       — Нет, — выпалила я свою мысль. Истеричный смех снова был где-то наготове, но чувство самосохранения пока держало его в узде.       — Закончила?       — Что мне сделать, чтобы меня отпустили? Я ехала сюда не для того, чтобы сидеть в клетке! — я снова сорвалась на крик.       — Дай знать Саферию, когда будешь готова говорить спокойно, — повторил он, вернулся к выходу и открыл дверь.       — А отпустить не пробовал, чтобы легче было успокоиться?!       Дверь с грохотом захлопнулась. Ублюдок.       ***       Я рухнула на кровать и закрыла глаза. Очень хотелось придумать хорошую шутку. Она бы обратила сложившуюся ситуацию в интересный и незабываемый опыт и помогла снять напряжение.       Потерла запястье, которое все еще горело от того, как грубо он схватил меня. Коснулась пальцем своих губ, прикрыв глаза. Вспомнила его поцелуй, жесткий и горячий, словно сквозь стальные прутья контроля рвалось бушующее пламя. Утверждает, что он другой человек, но позволил поцеловать его? Зачем?       Палец скользнул с губ вниз, вдоль подбородка, по ключице. «Ты бунтарка что ли?» Мне даже раздумывать не пришлось. Я точно знаю момент, когда Бонт впервые перестал быть собой. В ту ночь, когда, как я точно его охарактеризовала, он больше походил на демона. Я коснулась своей груди и слегка сдавила ее, вспоминая, как это делал он. Как заткнул меня, когда назвала его Бонтом. Как смотрел на меня, как назвал красивой.       Рука, что лежала на постели, непроизвольно сжалась в кулак. Я подскочила, схватила подушку и швырнула ее в стену. Совсем поехавшая. Он держит меня в клетке, общался, как с опасной преступницей, словно я не рискнула всем, чтобы попасть в их гребаное ополчение, снова оставил одну, а я лежу и думаю о том, как он трахал меня. Месиво в голове начало понемногу закипать. Как? Как человек вообще может быть способен это переварить?       Я нервно посмеялась и снова легла. Выходит, из леса меня тогда не Бонт забирал. Вырвался еще один смешок. То есть до дома он меня подбросил где-то в перерыве между подготовкой обращения народу и захватом власти? Еще и денег дал. Я рассмеялась, на этот раз в голос. Тоже поехавший. Я бы даже поставила его на почетное первое место, потому что рядом с ним я королева здравомыслия.       Количество вопросов разрослось до таких масштабов, что выносить их стало невозможным. Решив, что я не только королева здравомыслия, но и императрица выдержки, вполне способная не орать на предводителя государственного переворота, я снова поднялась на ноги и уверенно направилась к двери.       Пару раз я интеллигентно постучала — никакой реакции. Как его там? Имя еще такое дурацкое, под стать неприятной ухмылке. Нарочно не придумаешь и ни за что не запомнишь.       — Савелий! Выпустите меня, пожалуйста.       Тишина. Я наудачу дернула ручку двери, и она оказалась не заперта. Смотритель от бога. Шагнула наружу — и нос к носу столкнулась с неприятным брюнетом.       — Саферий, — прошипел он.       — Простите, — улыбнулась я очаровательно. Хотелось верить, что в моих глазах не читалась издевка и немой вопрос о качестве надзора за заключенными. — Дверь открыта — я больше не пленница?       — Ага, считай, номер люкс. Зачем вышла?       — Отведите меня к своему предводителю. Я успокоилась и готова говорить.       Саферий фыркнул.       — Утром отведу, иди спи, — скомандовал он. На его губах все еще играла самодовольная усмешка: этому типу явно нравилось, когда власть, даже небольшая, оказывалась в его руках.       — Вы не подумайте, я только для сведения спрашиваю: а если я ослушаюсь и выйду, что будет?       — Дерзкая очень, да? Достану автомат и буду стрелять по пяткам.       Я посмеялась, вроде добродушно. Автомата при нем не было, поэтому диалог я продолжила:       — Почему по пяткам?       — Возвращайся в камеру, — он изменился в лице.       — Я есть хочу, — ответила я, но примирительно вскинула ладони и отступила назад в камеру.       — Сию минуту, вам бокальчик белого или красного к ужину? — усмехнулся военный и захлопнул дверь перед моим носом.       Впрочем, ужин мне действительно принесли. Не горячий и без бокальчика, но сносный.       — А завтрак тоже заказывать надо будет или так принесут? — бросила я вслед Саферию, но, кажется, он не услышал. Думаю, к моему же счастью, хотя при ближайшем рассмотрении он показался мне безобидным.       ***       Ненавижу север. Гауптвахта немного отапливается, но из щелей в окне сквозит с протяжным свистом, а воздух влажный и от того промозглый даже в помещении. Кусок неба, который с рассветом вновь стал виден сквозь маленькое окошко камеры, отвратительно сер и будто вдвое ближе к земле, чем в столице. К окну прилипают снежинки и сразу тают. Ненавижу снег. Ненавижу Бонта.       “Что ты, Вики, мне нечего скрывать от тебя. Моя жизнь скучна и однообразна. Я простой молчаливый писатель. Ах, да, иногда посещаю психотерапевта. Ничего интересного, простое раздвоение личности”. Хотя кто сказал, что их там два.       Он мало говорил, пропадал без объяснений и не подпускал меня слишком близко, но ни разу за два месяца у меня не возникло подозрений, что он может быть неискренен. Он смотрел на меня так, будто до меня у него никого не было, а если и были, они все потеряли значимость. Ловил каждое слово, будто весь бред, который я несла, имел для него важный смысл. И постоянно улыбался, даже когда я говорила серьезно. Раздражал этим невозможно, но сердце замирало каждый раз.       Сейчас мне кажется, что я все придумала, но эти мысли подсовывает мне та часть мозга, которая упрощает факты и сводит их к привычному. Жесткие и грубые военные не бывают по совместительству нежными писателями, значит, писателя и не было вовсе. Но я знала наверняка, что Бонт влюблен в меня. Читала это в каждом жесте, во внимательных карих глазах и в искренней улыбке.       Это было, пожалуй, через месяц после нашего знакомства: было тепло, но листья уже начали желтеть. На приглашение поехать ко мне он в очередной раз ответил тактичной отмазкой, но с таким невинным взглядом, что это выглядело почти неприлично. Уверив, что расставаться ему не хочется, он предложил прогуляться по вечернему городу. Ходить пешком я люблю почти так же сильно, как приглашать в гости красивых мальчиков, поэтому согласилась я с охотой и без тени обиды. На него я вообще не могла обижаться. Позже, лежа в кровати в одиночестве, я думала о том, что стоило давно распрощаться с ним и поискать кавалера поперспективнее, но снова вспоминала его улыбку и убеждала себя в том, что мне вообще никакие кавалеры не нужны. Только этот человек. Даже если он годами собирается водить меня на ужины, изводить нежными взглядами и развлекать разговорами, в которых он в основном исполнял роль слушателя. И даже через пару лет таких отношений хрена с два я назову его другом.       Сентябрь в столице радовал своим теплом, и гулять можно было часами даже после заката. Я смотрела по сторонам, иногда разбавляла молчание ничего не значащей болтовней.       — Если бы я была писателем, я бы никогда не стала писать про реальную жизнь.       — Почему же?       — Кому это вообще может быть интересно? Этого добра вокруг и так хватает. Хочешь триллеров и детективов — загляни в полицейский участок или в ленту новостей желтого издания. Хочешь эротики — отправляйся в клуб Люцифера в пятницу после двух ночи. Хотя там скорее порнуха. Хочешь комедию — даже ходить никуда не надо.       — И что же смешного ты сейчас видишь?       Я задумалась и повертела головой по сторонам. Перед нами была только безлюдная аллея, несколько помеченных голубями скамеек и красивые желто-зеленые деревья. Я пожала плечами:       — Это романтическая комедия. Сейчас у нас романтический момент, в котором я несу чепуху, а ты смотришь на меня влюбленными глазами. Потом будет драматический, в котором я лежу на подушке в одиночестве, смотрю в потолок и размышляю о том, почему ты до сих пор не поцеловал меня. А в конце мы с тобой будем вместе смеяться над тем, какими дураками мы были. До смешного момента надо просто немного подождать.       — Мне нравится твой сценарий, — он очаровательно улыбнулся и сделал вид, что намек о поцелуе пролетел куда-то мимо его ушей. — О чем бы были твои книги, если бы ты была писателем?       — О сверхсиле и суперспособностях. Об апокалипсисе и разрушении миров. О путешествиях во времени. О всемирных заговорах и восстаниях машин. А ты о чем пишешь?       — Ты не читала ни одной моей книги? — спросил он будто с укором, но с задорным огоньком в глазах.       — Вот еще. Я и так только о тебе и думаю весь последний месяц, дай хоть при чтении отдохнуть.       Он рассмеялся.       — Вот, — торжествующе улыбнулась я. — Элементы комедии. А ты не верил.       Расставаться до сих пор не хотелось, и я была готова гулять до утра, но он безжалостно вызвал такси. Пока мы ждали, почти из кустов вынырнул курьер на велосипеде и остановился прямо перед нами. Бонт взял у него из рук запакованный букет, а когда курьер удалился, распечатал его и протянул мне. Нежно-розовые пионы.       — Ну и зачем это мне? — с улыбкой спросила я, принимая цветы. — И почему сейчас?       Невинно пожав плечами, он широко улыбнулся:       — Хотелось порадовать, но не стал дарить в начале. Не хотел, чтобы ты таскалась с ними.       — И не жалко тебе прекрасное растение, которое трагично пало, чтобы восхвалить мою красоту?       Бонт коротко посмеялся и ответил:       — А несчастное копытное на ужине тебе не жалко было, которое трагично пало, чтобы насытить тебя?       — Ты несносный.       — Извини, — улыбнулся он и открыл передо мной дверь такси.       Я села в машину и, пока он обходил ее, поднесла нос к букету. Тонкий аромат коснулся обоняния и вызвал непроизвольную улыбку.       Когда Бонт, все такой же довольный, сел рядом, я повернулась к нему:       — Спасибо. Мне приятно.       Он ответил улыбкой и молча протянул мне руку. Я с замиранием сердца вложила свою ладонь в его, и он сжал ее прохладными пальцами. Я отвернулась к окну и всю дорогу разглядывала мелькающие дома, боясь пошевелить рукой и думая только о том, чтобы не отпускал. Словно боялась спугнуть это невинное касание.       Ненавижу.       Бреду в душевую, поворачиваю кран. Солнце встало, значит, пора Саферию выполнять свое обещание и вести меня к своему начальству. Разглядываю свои ладони. Начальство. Усмешка переходит в хихиканье, я нагибаюсь над раковиной и хохочу, как сумасшедшая. Не у этого ли начальства Ади просил продвинуть меня в “Шепоте”?       Цирк с танками.       Проверяю воду — все такая же ледяная. В попытках оттянуть незабываемый момент утреннего закаливания подхожу к решетке на двери и выкрикиваю просьбу вернуть мой рюкзак.       — Там нет ничего колюще-режущего, я клянусь. Дайте зубы почистить нормально.       Спустя пару минут дверь открывается, в проеме вырисовывается недовольное лицо, и неприятный человек протягивает мне небольшую коробку.       — Поставлю вам пять звезд, — бросаю я, принимая презент.       Огромный кусок мыла, зубная паста, щетка, набор прокладок и рулон туалетной бумаги. Скандальная дочь успешной женщины отправляется к параше. Жаловаться не буду, потому что настоящие тюремные камеры я видела, и это помещение и близко рядом с ними не стоит.       ***       Смиренно вышагиваю за неприятным человеком. Ненавижу север. По результатам первого дня в этом неприветливом городе смело могу заявить, что он мне абсолютно не понравился. Возможно, я сужу предвзято — он встретил меня пустынными улицами, мрачными лицами и почти суточным заточением в камере. Он встретил меня страхом войны, щемящей тоской по дому, проявившейся в первую же ночь, и горечью обиды на человека, которого по глупости начала считать близким. Мама не научила меня, что нельзя считать близкими людей, о которых ничего не знаешь, но уроки от жизни всегда эффективнее и интереснее. Вернусь домой — картину нарисую. Или даже книгу напишу. Хотя нет, писателей я тоже ненавижу.       Проходя мимо зданий воинской части, замечаю в стороне просторный плац, на котором выстроились солдаты в черной форме. Как это возможно? С объявления войны не прошло и двух дней, а в этой части по меньшей мере организован распорядок и, судя по экипировке, относительно налажено снабжение. Куда делись военные, которые должны были защищать город и эту воинскую часть от подобных захватов? Или это они и есть, только сменили форму?       Волосы после утреннего закаливания до сих пор немного влажные, а худи — крайне неподходящая одежда для севера. Вот бы кто наладил снабжение меня пуховиком.       Здание, возле которого тепло одетый неприятный человек остановился, выделяется среди прочих современным фасадом. Он открывает передо мной дверь и кивком головы велит заходить, а неприятным голосом добавляет, чтобы я делала это поживее. Хочется бесконечно возмущаться, но базовые потребности встречаются с тепловой завесой на входе и заставляют меня порадоваться.       Миновав целых два поста с хмурыми военными, один на входе и один на втором этаже перед высокой двустворчатой дверью, я наконец попадаю в просторный кабинет. Его убранство и масштабы впечатляют: свет, проникающий в помещение сквозь огромное окно во всю стену, достаточен даже для мрачного севера; угловой рабочий стол с тремя мониторами, огромный бежевый диван и такой же светлый длинный стол с восемью стульями выглядят стильно и дорого. На мгновение можно забыть, что я на территории воинской части и представить, что попала на собеседование на должность генерального директора крупнейшей IT-корпорации. Мои сильные качества — хорошо рисую мужские половые органы и быстро бегаю.       Незнакомец в теле Бонта стоит возле стола для совещаний, склонившись над мерцающим голографическим изображением во всю его длину, и делает вид, что наше появление осталось незамеченным либо совсем его не волнует. Различаю на голограмме карту столицы и электронные фигурки с изображением военной техники и людей.       — Подозреваешь во мне шпиона, а сам принимаешь в кабинете с огромной картой поля боя?       Маль поднимает на меня взгляд и замирает, не выдавая эмоций.       — Спасибо, Саферий, — говорит он, не отводя взгляда от меня. Я безоговорочно принимаю участие в зрительной перепалке и не оборачиваюсь, когда за моей спиной щелкает дверь — видимо, неприятный человек вышел и не будет слушать наши откровения.       На лице главного революционера появляется злая усмешка. Он кивает головой на карту и спрашивает меня:       — Запомнишь?       Его мастерство пробуждать во мне гнев и обиду воистину велико. Как можно одним гребаным словом показать столько пренебрежения? Верить на слово не хочет, но и за врага будто не считает. Симпатичная букашка под ногами. На хера тогда в клетке держал? Кстати.       — На хера в клетке-то держал?       Он выпрямляется и отвечает:       — Я хочу, чтобы ты поняла, куда приехала. Здесь свои законы, которым ты подчиняешься или остаешься в стороне. Ты в армии, в которой детям министров не рады. Ты можешь умереть или оказаться в плену у врагов, где условия будут похуже. Все это может случиться, даже если ты отсидишься в Нортхейвене и не пойдешь в наступление.       Я в очередной раз замечаю, как изменилась его речь. Голос его ниже на пару тонов, говорит он негромко, но быстро, отчеканивая слова, будто хочет силой вдолбить их в мой разум. Скоро он поймет, как бесполезна эта затея. И не такие сдавались.       — Спасибо, учитель, — невозмутимо отвечаю я. Вспоминаю о том, что хотела говорить спокойнее, уже после следующей фразы: — Без показательного выступления недостаточно доходчиво.       — Очевидно, недостаточно. Я сказал тебе сваливать и не соваться в Шепот. Что ты делаешь здесь?       — Я хочу помочь, — сразу отвечаю я.       — Выдать автомат, побежишь в наступление?       — Побегу, если нужно!       Замечаю, что он почти неуловимо вздрагивает, а костяшки на руке, лежащей на спинке стула, побелели от напряжения — он сжимает её так сильно, что кажется, еще немного, и древесина треснет. Создается впечатление, что вся его выдержка уходит на то, чтобы не наброситься на меня. Надеюсь, это игра воображения.       — Я приехала не убивать, а помочь, — продолжаю я в надежде все же сменить тон разговора. — Я хочу перемен. Я верю в ваши цели. Я давно с Шепотом и не просто так.       Его эмоции снова становятся неразличимыми или отсутствуют вовсе.       — Я отвечу на твои вопросы, — произносит он, неспешно обходит стол, выключает карту и жестом приглашает меня сесть. Я подхожу, но садиться не спешу. Внимательно изучаю его лицо и вижу лицо Бонта, но напряженная челюсть, слегка сведенные брови и острый взгляд делают его непохожим на себя. Хочется увидеть его улыбку.       — Ты… помнишь меня? Все, что было? — спрашиваю я, не смущаясь от того, что голос дрогнул.       — Нет, — отвечает он, прищурившись. — У меня только свои воспоминания.       — Почему тогда дал поцеловать тебя?       — Из всех вопросов именно этот интересует тебя больше всего?       Пренебрежение вновь ущемляет достоинство и провоцирует внутреннее закипание. Если я буду кричать и махать руками, это приблизит меня к цели? Правильно. Королева здравомыслия? Докажи.       — Хотела бы увидеть на моем месте Бонта? — спрашивает он с усмешкой, не дожидаясь моего ответа.       Первая мысль кричит мне в самое ухо, что да, но я отмахиваюсь от ее назойливого жужжания. Повелительница сдержанности. Собравшись с мыслями, я отвечаю, и наконец выходит правильный, спокойный и уверенный, тон:       — Когда я ехала сюда, полагала, что оставляю Бонта. Сейчас я хочу видеть перед собой главу Шепота, который ответит мне, что я должна сделать, чтобы заслужить доверие.       Его брови слегка дергаются вверх, морщинка на переносице исчезает. Он продолжает внимательно изучать меня. Кажется, мои слова заинтересовали его.       — Продолжай, — командует он негромко.       — Я в Шепоте уже много лет, ни разу не подводила и всегда по мере сил выручала его членов, попавших в лапы блюстителей. Да, я дочь министра, да, я пользовалась ее деньгами, но я не выбирала мать. Зато я могу выбрать, какое будущее хочу строить и что готова сделать для этого.       — И что же? — спрашивает он, уголок его губ изгибается в подобии усмешки, и это все-таки выводит меня из себя.       — Все, Маль! — перехожу на крик, интонационно выделяя непривычное имя. — Если в том обращении была правда, я готова сделать все, чтобы это будущее стало возможным! И ты ни хера не похож на героя, которого мы все ждали, а твой маленький секрет не добавляет к тебе доверия. И я не знаю, как поверить тебе, но у тебя армия, эта долбаная карта с фигурками и цель свергнуть власть. Может, на данный момент этого достаточно? Может, этого хватит, чтобы сдвинуть болото с мертвой точки, а там разберемся с последствиями твоей психопатии в масштабах государства?       Я замолкаю, готовая к встречной вспышке гнева, но Маль слегка откидывает голову назад и смеется в голос. А вот и улыбка. Совсем другая.       Его лицо снова становится серьезным, он возвращает ко мне взгляд и произносит:       — У нас здесь армия, Вики. Здесь соблюдают субординацию.       — Да без проблем, — говорю я с вызовом, в своей манере. — Как тут к тебе обращаются? Генерал? Повелитель?       — Без оскорблений, — отвечает он, пронизывая меня таким взглядом, что я невольно сглатываю и молча киваю. Понятия не имею, что за ним следует, но уже второй раз ловлю предчувствие, что не хотела бы знать.       Я смотрю на стул и все же раздумываю над его предложением сесть, надеясь, что так мой темперамент перейдет в более сдержанную фазу. Маль замечает мою нерешительность и садится напротив. Облокотившись на стол, он слегка подается вперед, не отводя от меня взгляда, сурового, исподлобья. Он хотя бы моргает?       Замираю на секунду — я уже видела эту позу. В той записи, с которой началась война. Приходит окончательное осознание, что передо мной не тот человек, который дарил мне букет пионов. Не выдерживая напряжения, все же отодвигаю стул и, усевшись, спрашиваю:       — Почему ты не обратился к людям открыто? Уверена, добровольцев бы было больше, если бы они увидели настоящего человека.       — Я озвучил причины в своей речи, — отвечает он. — Повторить?       Медленный вдох. Протяжный выдох. “Я отвечу на твои вопросы”. Но только на те, которые окажутся достойными самого предводителя восстания. Я начинаю подозревать, что он все же знаком с уровнем моего самоконтроля и специально испытывает его на прочность, чтобы получить повод вернуть меня в камеру.       — Что мне сделать, чтобы доказать верность Шепоту? — упрямо повторяю я.       Он усмехается и неопределенно пожимает плечом.       — Шепфорд сегодня тоже обратился к народу. Хочешь послушать?       Его предложение меня удивляет, но я уже сутки жажду утолить информационный голод, поэтому сразу киваю. Он активирует голограмму, и между нами появляется полупрозрачное изображение карты столицы. Небрежным жестом он смахивает ее и выводит на экран видеозапись. Между нами всплывает крупное лицо главы государства. Отмечаю, что он давно не показывался на публике — постарел и стал выглядеть еще более зажравшимся, но старательно рисует на лице скорбную патриотичную гримасу и пытается изобразить грусть в глазах. Охотно верим.       Речи Шепфорда всегда длинные и редко наполнены смыслом, и во время затянувшегося вступления я невольно фокусируюсь на лице Маля, глядя сквозь голограмму. Он смотрит на Шепфорда с нескрываемым презрением. Его губы изогнулись в кривой усмешке, он тяжело дышит, явно с трудом сдерживая эмоции. В моем окружении мало кто восхищается правителем, но в его позе и взгляде ощущается чистая, неподдельная ненависть. Остается только гадать, направлена она лично на него или на режим в целом. Это чувство мне кажется естественным для предводителя восстания, но его признаки на таком знакомом лице почему-то пугают меня.       “Шепот — террористическая организация, и сегодня это будет закреплено документально”, — продолжает вещать голограмма.       Ожидаемо. Теперь они имеют право казнить каждого, кто так или иначе был пойман на связи с Шепотом. У меня был один суд, на котором мать откупила меня, но, полагаю, материалов того дела достаточно. Законы обратной силы не имеют? Расскажите это Шепфорду. Выходит, не зря я уехала из столицы. Ехать в другом направлении, может, и стоило, но я подумаю об этом после войны, в ретроспективе.       Лицо на голограмме печалится все сильнее и напоминает гражданам об уровне ответственности за участие в террористических организациях.       Маль будто чувствует, что я смотрю на него, и переводит взгляд на меня, приподнимая бровь. Он молчит, и я не отвожу глаз. Начинаю осознавать, что перестала слушать речи Шепфорда минут пять назад.       — Не впечатляет? — спрашивает он.       — Мне уже поздно впечатляться, — отвечаю тихо. — Захотят казнить — найдут за что, я скрывалась плохо и попадалась много раз. Наверное, у меня и не было варианта оставаться. Валить на самолете матери или ехать сюда. Я сделала выбор.       Маль вновь вырубает экран и поднимается со стула. Его лицо вновь становится непроницаемым.       — Я говорил, что Шепот готов гарантировать безопасность сторонникам, и не собираюсь делать исключений из-за твоей матери. Но с твоей стороны тоже потребуются некоторые гарантии. Твой телефон тебе вернут, но он будет прослушиваться. Устройство на руке деактивируем.       Он достает телефон и звонит кому-то. Надеясь отвлечься, подхожу к окну. Слышу его разговор — он отдает какие-то распоряжения, вызывает в кабинет техников. Знала бы, что так близко знакома с начальством, давно бы попросила деактивировать эту хрень.       Разглядываю мрачное небо и одинаково унылые здания. Их специально проектировали такими серыми, под стать северной погоде? Взгляд цепляется за растянутый плакат на нескольких окнах ближайшего здания.       Маль заканчивает разговор и тоже подходит к окну.       — Что дальше? — спрашиваю я, продолжая всматриваться в буквы на плакате.       — Там написано “Убирайтесь, оккупанты”, — говорит он, и я резко перевожу на него взгляд, вновь встречаясь с его усмешкой.       — Что вы сделаете с ними?       — Отправим солдат, попросят снять.       — Попросят?       — Попросят. Утверждаешь, что на нашей стороне, но ждешь той же жестокости, что и от Шепфорда?       — Я не знаю, чего ждать, — говорю я спокойно, не отводя глаз. — Я не знаю тебя и, как выяснилось, ничего не знаю о Шепоте.       Он снова усмехается, и я вновь отмечаю его зрачки, которые не стали меньше рядом с источником света. Что-то принимает?       Он стоит на расстоянии вытянутой руки и смотрит на меня слишком долго.       — Каково это? — спрашиваю я, понимая, что перестаю справляться с волнением, и снова отворачиваюсь к окну. — Когда твое тело принадлежит не только тебе?       Он долго не отвечает, я поворачиваю голову и замечаю, что он смотрит мне под ноги. Я сразу прослеживаю за его взглядом, но он вытягивает руку и перехватывает пальцами мой подбородок, заставляя посмотреть на него. Его кожа обжигающе горячая, а от легкого касания по телу тут же пробегает волна мурашек.       — Ты задаешь слишком личные вопросы, — отвечает он хрипловато и убирает руку. Отворачиваясь к окну, добавляет уже тверже: — Мы предусмотрели места для временного размещения прибывающих в город. Тебя проводят к одному из них.       Я прикрываю глаза, собираясь с мыслями. Все не так плохо. Меня не будут держать взаперти. Но я приехала не для этого.       — Почему я не могу остаться здесь?       — Хочешь в женскую казарму?       Я кивнула и не сдержала любопытства:       — Здесь есть женская казарма? Много женщин?       — В этой части почти сотня. Есть другие.       — И все воевать будут?       — Не все. У нас хватает подготовленных солдат, и женщины среди них тоже есть. Не слишком много уточняющих вопросов для того, кто не собирает информацию?       Я закатываю глаза:       — Надеюсь, ты шутишь.       Но он не улыбается.       — Передвижения по городу лучше ограничить, за территорию пункта размещения без необходимости не выходить. Затишье среди местных может быть временным.       — Столица может напасть?       — В ближайшие дни точно нет. Воинские части в радиусе трехсот километров под нашим контролем. Их количество и оснащение интересует?       Я вздыхаю и предпочитаю проигнорировать вопрос. Снова устремляю взгляд под ноги. Пол покрыт светлым паркетом, ничего особенного. Не покидает чувство, что он не хотел, чтобы я смотрела туда. С таким окружением трудно не превратиться в параноика.       Раздается стук в дверь, я резко оборачиваюсь. Мое сердце подпрыгивает, а на губах сама собой растягивается широкая улыбка. Если эта рыжая макушка здесь, значит, все будет хорошо.       — Ади! — восклицаю я.       Дьяволенок широко улыбается и подмигивает мне, но сразу возвращает взгляд к командиру. Стоит прямо, держится напряженно — настоящий вояка, никогда бы не подумала. Разве что озорной блеск в глазах и плохо сдерживаемая улыбка выдают в нем моего друга.       — Сопроводи Вики в пункт размещения, — распоряжается глава оппозиции.       — Есть, командир. Разместим в лучшем виде, — не переставая улыбаться, отвечает он.       Я разворачиваюсь к Малю.       — Я приехала сюда не прятаться, — интонации снова выходят из-под контроля. — Почему я не могу остаться?!       — Я позвоню, когда нам понадобятся художники.       Сука.       — У меня нет никого в этом городе! — кричу я. — Хотела бы отсидеться — поехала бы к отцу или с Люцифером. Я оставила всех! Я хочу быть в Шепоте!       Он холодно спрашивает:       — Хочешь, чтобы я пожалел тебя?       Ненавижу.       — Да пошел ты, Бонт!!       — Я передам ему. Кэмерон, уведи Вики в соседний кабинет. Дождитесь техников для деактивации устройства и без промедлений покиньте часть.       — Да, командир. Спасибо вам.       Я собираюсь сказать еще что-то, но Ади крепко хватает меня за руку и настойчиво выводит из кабинета.       ***       Я все еще тяжело дышала, а дьяволенок сжимал меня в объятиях.       — Тише, тише, — прошептал он. — С твоим характером надо радоваться, что ты не на гауптвахте.       — Ты будешь удивлен.       Ади отстранился, широко улыбаясь.       — Это ты сказал обо мне вашему командиру?       — Конечно, я. Думала, я тебя брошу?       — Спасибо тебе, — выдохнула я. Эмоции кончились и, заприметив стул, я тяжело опустилась на него, уперев голову в ладони.       — Мы что-нибудь придумаем, бунтарка. Никто не забудет про тебя.       — А ты? Ты пойдешь воевать?       Ади пожал плечами.       — Меня закрепили за одним из подразделений, в армии я был танкистом. Но пока, думаю, здесь больше полезен. Мне до сих пор нельзя тебе ничего рассказывать.       Я закатила глаза и максимально грубо попросила его заткнуться.       Вскоре в помещение зашел щуплый мужчина лет сорока в рубашке и с ноутбуком под мышкой. Тихим голосом попросил меня присесть за стол, поднес к моему предплечью неопознанное устройство и начал щелкать по клавишам компьютера. Его взгляд был таким грустным, что мои проблемы начали казаться мне мелочными.       — Тебя как зовут-то?       — Скотт, — ответил техник.       — Ты вот грустишь, Скотт, а я тебе завидую.       Человек посмотрел на меня и улыбнулся, и его лицо стало немного симпатичнее. Вернувшись к ноутбуку, он продолжил стучать по клавишам и спросил:       — Почему завидуете?       — Ты на вояку не похож, а тебя в Шепот взяли. Я, может, тоже в боевых искусствах не преуспела, но знаешь, сколько я полицейских вырубила за свою жизнь?       Скотт перестал печатать по клавишам, но глаза на меня не поднял. Помолчав немного, будто набираясь смелости, он все же ответил, продолжая буравить взглядом экран:       — Не вы дали им жизнь, чтобы забирать. И не вы дали им тело, чтобы калечить.       Я промолчала и почувствовала себя так неуютно, что захотелось отвести взгляд. Но я не люблю отводить взгляды.       — Пацифист, что ли?       — Да, — ответил он тихо и продолжил забивать код в компьютер.       — Сочувствую, — сказала я со вздохом и посмотрела на Ади. Он пожал плечами и усмехнулся. — Как тебя тогда в Шепот занесло?       — А меня не спрашивали, — ответил он с неизвестно откуда взявшейся силой в голосе и захлопнул компьютер. — Готово, это устройство больше никто не сможет включить.       Я кивнула почти благодарно и проводила неуклюжего техника глазами до выхода. В эту минуту я почувствовала себя маленьким ребенком, который возомнил себя взрослым и отчаянно пытается сделать что-то такое, чтобы окружающие поняли, насколько он серьезен. И чем меньше на меня обращали внимания, тем громче я кричала о своих свершениях.       Мысль показалась слишком здравой, чтобы думать ее прямо сейчас, и я решила отложить ее до завтра.       — Веди меня, маленький дьявол. В вашей части так душно, что я начинаю мечтать об освежающем северном воздухе.