Des souvenirs d'amour

Что ж… на закате своих лет почти все, уже в XVIII веке, пишут мемуары и описывают воспоминания из своей жизни. Мода на мемуары была всегда, особенно для знатных особ, ведь это прекрасная возможность где-то приукрасить себя, чтобы жалкие писатели некрологов не дай Бог не вывалили что-то нелицеприятное о покойном. Тем более, задокументированные воспоминания – хороший способ заведомо вызвать жалость к себе, или оправдать себя, если те же самые некрологи вдруг захотят очернить твою личность.  В своих mémoires хотелось бы вспомнить о своей юности прожитой в чудном охотничьем домике, разросшимся до дворца - Версале.  Мой отец, да простит Бог его душу, обеднел и не придумал ничего лучше, чем пристроить меня во дворец и приставить к новой супруге Месье Филиппа Орлеанского, а именно самой Елизавете Шарлотте Пфальцской. Видимо, немецкая бедняжка была совсем одна, в золотой клетке наполненной крысами.  Как же это больно и низко, когда некогда знатный род, чей голос когда-то был слышен при важных решениях знати, вдруг обедняется из-за страшной болезни - игромании. Отец проиграл всё. Матушка, узнав о том, что семья вмиг стала нищей, побледнела и пала замертво. Может это и хорошо, что она не застала того, что произойдет со мной. Тут даже не знаешь, лучше быть выданной замуж за старого comte, или бегать за знатью во дворце и делать révérence направо и налево.  День проводов я уже и не вспомню, или не хочу вспоминать, помню только момент, когда меня привезли в этот шикарный, огромный дворец по своему сиянию и величию напоминавший Солнце… Помню, как замерла увидев это, а дальше… а дальше я уже делала révérence перед новой герцогиней Орлеанской.  Наша беседа прошла с ней очень мило, чувствовалось, что весь этот французский пафос чужд скромному немецкому нутру герцогини. Самое главное, чего мне надо было добиться в ходе этой беседы, это максимально расположить к себе герцогиню. Мой шестнадцатилетний мозг уже прекрасно понимал, что от отношения герцогини ко мне зависит, в принципе, моё счастливое существование в золотой клетке. За хорошее отношение к собственной персоне от невестки короля можно было обеспечить себя подарками, связями и, в дальнейшем, выгодным, а может и счастливым браком. Нелюбимых фрейлин выдавали замуж очень быстро и за не самых приятных личностей, по остаточному принципу, в то время как если стать “любимой” подругой, верной приближенной, можно было получить хорошего супруга, стать любовницей мужа подруги, или добиться расположения самого короля, а там уже и до политики рукой подать, если смышлености хватит. Сразу же вспоминается фраза одной из любовниц моего père, которая, кстати, была мудрой женщиной, хоть и павшей: “Всех женщин наделяют детородным органом, но только умные могут не только родить, но и управлять, не то что мужчиной, а королём. Et le roi est le pays”. Она, кстати, горячо мечтала стать фавориткой короля, но в планы de pauvre вмешалась коварная оспа. Тогда, в свои десять лет, эти фразы казались такой пошлостью, вульгарностью…и даже в каком-то смысле страшными, ведь это шло в разрез с тем, чему учила матушка, что нужно быть доброй, ласковой, слушающей и верной несмотря ни на что. Но, видимо, эти качества не спасли брак матери, а превратили его в простое сосуществование с отцом в одном поместье.  Почти сразу герцогиня призналась, что ее муж, герцог Орлеанский, очень редко смотрит в ее сторону, точнее, на ложе с ней. Имевший множество фаворитов, в особенности постоянного любовника шевалье де Лоррена, герцог мог позволить себе и вовсе не появляться в их совместных покоях. Хотя, иногда происходило и обратное, когда у них с супругой вдруг наступали моменты взаимопонимания, и герцог мог даже расчувствоваться и проняться тонкой натурой герцогини.  Кстати о герцоге: он выглядел юно, хоть и был вдвое старше меня, имел длинные черные волосы и бирюзовые, цепляющие глаза. Внешне мягкий взгляд вводил в заблуждение, потому как иногда этим холодным взглядом он мог прожигать и смотреть в самую глубь, вызывая ощущение дискомфорта. Бр-р-р, от воспоминаний до сих пор бывает дрожь! Рассматривая его, можно было понять, почему он мог очаровывать не только дам, но и мужчин. Было забавно наблюдать, как даже мужчины могли смотреть на него не как на брата короля, важную и статную особу, но как на объект тайного, темного вожделения. Да, Филипп был очень хорош собой.  Конечно, при взгляде на него, я, еще совсем юная девица, сразу же пала под очарование такого мужчины, однако известие о его предпочтениях сдерживало меня от безответной любви. Хах, как же это наивно. Как говорится, если ты не ведешь охоту, то значит жертвой выбрали тебя? Что из себя представляет девица лет шестнадцати в XVII веке? Правильно, желанная невеста. Увы, когда мне было четырнадцать, мой жених трагически погиб, из-за чего почти сразу же начались поиски нового. Пока у семьи было всё хорошо, то отец был крайне привередлив к потенциальным женихам и, как оно часто бывает, хотел, чтобы брак был выгодной в свою сторону сделкой. За старика он меня тоже отдавать не хотел, хотя и мог себе это позволить. Но, возможно, ему была противна мысль о том, что его единственная, горячо любимая дочь, отдавалась бы старому телу. Время шло, а вместе с ним пришла и та самая болезнь с новыми заботами и переживаниями. Я и мое замужество ушло на второй план. Ах да, читатель! Прости, забыла описать себя. Сейчас-то я уже старая, седая, местами лысая и потрёпанная жизнью старуха, которую господь никак к рукам не приберёт. А в шестнадцать лет я выглядела очень даже миловидно, каштановые вьющиеся волосы, светлые большие зелёно-серые глаза, смотрящие на мир с еще пока детской наивностью и очарованием. По мере взросления ко мне пришло понимание, что природа фигурой тоже не обделила, даровав довольно пропорциональную фигуру с аккуратной грудью, которая становилась заметна, если чуть посильнее затянуть корсет. Таз был не узкий, но и не широкий, позволявший рожать детей, а также длинные и стройные ноги. Конечно, к сегодняшним годам уже ничего от этого не осталось, но тогда, обладая привлекающей внимание внешностью и, как говорил мой отец, мужским характером со смелостью в придачу, мне удалось расположить мужской свет Версаля… В Версале на меня смотрели скорее как на жертву: юна, при дворе, так еще и невинна. Похотливые взгляды на каком-то моменте даже перестали пугать, а наоборот забавлять и заставлять думать, ради какой выгоды мне нужен тот, или иной мужчина. Мимо принца я тоже не прошла мимо. При первой нашей встрече, меня буквально поедали глазами, раздевая и пытаясь проникнуть под кожу, чтобы прощупать, кто же я и почему меня приставили к его супруге. Я не знала куда мне себя деть, мне было некомфортно и жарко… тяжело находится рядом с объектом, который тебя привлекает, однако лицо держать надо. В ходе разговора, поняв, что я действительно приставлена к герцогине как фрейлина, чтобы  хоть как-то скрасить ее серые будни без него, он удалился и больше меня не беспокоил. Не могу сказать, что разговор супругов был ласковым, скорее саркастическим, каждый из них старался сильнее задеть эго другого. Её Величество все пыталась заставить герцога лечь к ней в постель и исполнить супружеский долг, ведь незадолго до этого сам король намекнул, что в браке нужен наследник, хотя бы один. А я присутствовала, видимо, лишь для того, чтобы сильнее задеть эго Филиппа и быть опорой в любовных войнах госпожи против его миньона.