Божественная Комедия

Disease - Lady Gaga

***

      Прошла неделя – беспокойная, хаотичная, полная внезапных всплесков активности, но, к моему удивлению, не повлёкших за собой катастрофических разрушений. В самом начале я была уверена, что жизнь с братьями станет чередой постоянных испытаний, каждый день подкидывающих мне новые вызовы, к которым я не смогу адаптироваться. Но вопреки ожиданиям, их присутствие, хоть и напоминало ураган, очень скоро стало чем-то... привычным.              Дом, который до этого казался просто местом для сна и редкого отдыха, вдруг обрёл новую динамику. Его стены наполнились шумными разговорами, вечными спорами, порой перерастающими в настоящие баталии, и совершенно непредсказуемыми выходками Данте, который, казалось, испытывал особое удовольствие от того, что мог довести Вергилия до белого каления. Сам же Вергилий хоть и оставался холоден, отстранён, но его присутствие ощущалось во всём.              Это было странное ощущение. Как будто мой дом вдруг начал дышать, словно раньше здесь чего-то не хватало. Больше всего меня поражало то, что вместе с их появлением заполнилась какая-то странная пустота внутри меня – та, о существовании которой я даже не подозревала. Она не исчезла полностью, но стала не такой давящей, не такой бездонной. И хотя всё это было совсем не тем, что я ожидала, и уж точно не тем, что могла бы себе представить, это всё равно было что-то очень важное.              Сидя за кухонным столом, я медленно потягивала кофе, наслаждаясь тем, как горячий горьковатый напиток пробегает по горлу, оставляя после себя лёгкое бодрящее тепло. Казалось бы, знакомый вкус должен был привести меня в чувство, но вместо этого я всё так же медленно проваливалась в тягучие размышления, тщетно пытаясь вытащить себя из хаоса мыслей, оставленных прошлыми днями.              Голова была тяжёлой, а взгляд рассеянно блуждал по комнате, не задерживаясь ни на чём конкретном. Я чувствовала себя уставшей, но не от физической нагрузки, а от постоянного напряжения, от непрекращающейся вереницы событий, которые перевернули мой привычный мир с ног на голову. Ощущение, что я больше не управляю собственной жизнью, а просто плыву по течению, начинало давить.              За окном сияло солнце – яркое, щедрое, раскинувшее свои лучи по всему городу, казалось, хотело растопить любую грусть. Оно заливало улицы золотым светом, играло бликами на машинах, отражалось в окнах соседних домов. В обычный день я бы, возможно, улыбнулась, почувствовав лёгкость летнего дня, но сейчас этот ослепительный свет казался издёвкой. Он был полной противоположностью моему состоянию – беспорядку в голове, усталости, тяжести на душе.              Неожиданный звук шагов выдернул меня из раздумий. Я вздрогнула, пальцы сильнее сжали тёплую чашку, но через секунду шумно выдохнула, позволяя напряжению раствориться.              Шаги были лёгкие, но уверенные, с чётким ритмом, и в них звучала привычная расслабленность. Чуть протяжные, с едва уловимым покачиванием – будто человек двигался не спеша, но при этом всё равно легко, без малейших усилий. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, кто это. Это был Данте.              Только у него была эта фирменная, слегка ленивая походка, в которой сквозила полная уверенность в себе. Я облегчённо выдохнула. Значит, в данный момент день обещает пройти без ядовитых комментариев и привычных лекций о «посредственности» или «бесполезности», которые Вергилий, похоже, считал своим долгом читать мне регулярно.       Каждое утро Вергилий забирал мой перстень, ни слова не говоря о том, зачем он ему нужен. Он просто протягивал руку – без просьбы, без объяснений, без малейшего намёка на то, что я имею хоть какое-то право отказать. Он исчезал в своей комнате, погружаясь в исследования, о которых я могла только догадываться. Каждый раз, когда он возвращал перстень обратно, оно выглядело таким же, как прежде, но всякий раз, надевая его, я ловила себя на странном ощущении, будто с кольцом теперь что-то не так.              Что именно он делал с перстнем, оставалось загадкой, но я никогда не задавала вопросов. Когда же мне всё-таки удавалось преодолеть страх, и я предпринимала попытки разговорить его, результат был одинаково плачевным. Вергилий просто переводил на меня взгляд – холодный, колючий, ледяной, будто одно лишь моё существование вызывало у него раздражение. В эти моменты мне хотелось вырвать себе язык, чтобы никогда больше не говорить, и выцарапать глаза, чтобы никогда больше не видеть эту убийственную смесь презрения и ярости.       Весь мой запал на то, чтобы прыгать с головой в омут чувств к этому подонку испарился, но не до конца. Я списывала это на то, что Вергилий был действительно хорош собой и крайне умён – это ведь не могло не привлекать.              Я сидела за столом, пытаясь сосредоточиться на чём-то другом, хоть на чём-то, что не касалось бы этого мерзавца, но мои мысли вновь и вновь возвращались к одной навязчивой мысли: что с этим парнем не так?              Стоило Вергилию появиться в поле зрения, и мне сразу хотелось кого-нибудь ударить. Желательно его. Желательно сильно. Он действовал мне на нервы настолько, что казалось, я ощущаю его присутствие на физическом уровне – как царапанье ногтем по стеклу, как занозу, которая глубоко засела в кожу и мешает нормально двигаться.              Бешеная злость накатывала волнами. Я крепче сжала ложку, которую держала в руках, представляя, как с той же лёгкостью сжимаю рукоять одного из пистолетов Данте. Как прижимаю палец к спусковому крючку и короткими нажатиями с садистским наслаждением вгоняю несколько пуль в тушку старшего из сыновей Спарды. Ах, мечты, мечты...              Да, я учусь спасать людей. Да, в теории я должна думать о гуманности. Но давайте будем реалистами: существование Вергилия не имело к понятию человеколюбия никакого отношения. Он ведь и вовсе не был человеком, да и вообще даже не напоминал живое существо чем-то, кроме способности шевелиться и разговаривать. Чаще всего Вергилий больше походил на достижение робототехники, нежели человека – холодного, запрограммированного, идеально отлаженного. В такие моменты я всерьёз задумывалась, есть ли у него хоть что-то, что делает его по-настоящему живым. Так что, если вдруг однажды я не выдержу и всё-таки отправлю его на тот свет – совесть моя останется кристально чиста.              Гостевая комната, в которой теперь жили братья, изменилась. Внешне всё осталось по-прежнему: та же мебель, тот же мягкий свет настольной лампы, та же лёгкая небрежность в расположении вещей. Но на уровне ощущений это место больше не было тем самым нейтральным пространством для друзей, которым я его помнила. Теперь же здесь поселилось нечто. Неуловимое, тяжёлое, давящее.       Я могла бы сказать, что причина именно в Вергилии. В конце концов, он и вёл себя так, будто сам был воплощением этой тяжести – невыразимой, пугающе молчаливой, чуждой всему человеческому. Даже его безмолвие не было обычным. Оно давило. Заполняло собой пространство так, что в комнате становилось нечем дышать. Где бы он ни находился, казалось, что воздух вокруг него становился гуще, плотнее. Он мог даже ничего не говорить – достаточно было просто его присутствия, чтобы я чувствовала напряжение каждой клеткой кожи.       Я не знала, осознаёт ли он это сам. Но если осознаёт – то явно наслаждается этим.       Я смахнула пальцами каплю кофе с уголка губ и вытерла руку о штанины. На секунду задержавшись, потянулась за чашкой и сделала медленный глоток, делая вид, что только сейчас заметила появление Данте.       Шаги становились всё громче и, наконец, в дверном проёме появился Данте – лохматый, со взъерошенными волосами, не до конца проснувшимися, но уже озорно поблёскивающие лукавым интересом глазами и, конечно же, с той самой ухмылкой, которую, казалось, не могло заставить исчезнуть даже приближение конца света.       Оперевшись плечом о дверной косяк, он небрежно скрестил руки на груди. Все его движения были расслабленными, даже ленивыми, но в них чувствовалась точность – та самая хищная грация, которая постоянно напоминала, что за всем этим скрывался профессиональный убийца демонов.       – Эй, малышка Ви, – протянул он, растягивая слова так, будто смаковал их вкус. – Куда-то собираешься?       Его взгляд скользнул по мне – не откровенно, но достаточно внимательно, чтобы я почувствовала себя просканированной с головы до ног. Я поставила чашку на блюдце, слегка отодвигая его от себя, и устало потёрла переносицу, будто это могло помочь справиться с нарастающим раздражением.       – Да, надо бы новый телефон купить, – проговорила я, следя за тем, как тонкие струйки пара медленно таяли в воздухе.              – А со старым что случилось? – его тон был легкомысленным, но взгляд выдавал любопытство. Он сложил руки на груди и лениво прислонился к стене, но в этой расслабленной позе всё равно сквозила хищная внимательность. Я недовольно закатила глаза и сделала глубокий вдох, собирая всю силу воли, чтобы не закатить истерику на ровном месте.              – Твой старший брат, – процедила я сквозь зубы, чувствуя, как внутри медленно разгорается уже привычный огонь раздражения. Образ Вергилия всплыл в голове слишком отчётливо – бесстрастное лицо, холодные, как лёд, глаза, сжимающая мой телефон рука... Я снова услышала в памяти этот мерзкий звук – сухой, безжизненный хруст, с которым пластик рассыпался в пыль. Я сжала кулаки, силясь подавить нарастающий гнев.              Данте не стал углубляться в детали. Он просто потёр затылок, слегка склонив голову набок, и изогнул бровь в задумчивости. Данте не выглядел удивлённым – скорее, слегка раздражённым, но по-своему позабавленным ситуацией, ведь он знал ответ на свой собственный вопрос ещё до того, как задал его.              – Что ж... – протянул он и слегка качнул головой, усмехнувшись. – Со скверным характером Вергилия я вряд ли что-то сделаю, – Данте помассировал подбородок словно действительно размышлял о том, как исправить отвратительное поведение своего заносчивого старшего брата. Он задумчиво поджал губы, а потом кивнул, как человек, нашедший выход из положения. – Но могу прогуляться с тобой, заодно, может, подниму тебе настроение.              Я моргнула, удивлённо посмотрев на него. Данте редко говорил что-то всерьёз. Даже если за его словами скрывалось что-то важное, он предпочитал подавать это в шутливой манере, будто бы не желая, чтобы кто-то задумался о нём слишком глубоко. А тут – его внимательность была настолько неожиданной, что мне даже стало не по себе.              Данте смотрел на меня пристально, но не давил. Его взгляд медленно прошёлся по мне, цепляясь за мелочи — за тени под глазами, за немного усталую осанку, за то, как я сжимала пальцы в кулак, будто пытаясь сдержать злость.              – Ты выглядишь... – он сделал небольшую паузу, подбирая слова. Но вместо язвительного комментария, который я ожидала, последовало довольно спокойное: – Ну, так себе. Вымотанная вся.              Он не пожалел меня, не предложил утешительных слов. Впрочем, это и был его стиль – не говорить лишнего, не давить, не лезть в чужие проблемы, если его об этом не просили. И в то же время – находиться рядом именно в тот момент, когда это нужно. Я чуть нахмурилась, но почувствовала, как уголки губ дрогнули в слабой улыбке.              – Последние дни выдались довольно... – я запнулась, подбирая слово и стараясь не выдать некоторой растерянности от его внимательности. – Напряжёнными. – я произнесла это слово медленно, словно примеряя его на вкус. Да, оно подходило – последние дни моё внутреннее состояние больше всего напоминало туго натянутую струну, готовую лопнуть в любой момент. – Да и не нужно, – я махнула рукой, слабо улыбаясь, будто бы отмахиваясь не только от его предложения, но и от всей усталости последних дней, – Ты же только проснулся.              Данте коротко усмехнулся, и в его взгляде промелькнуло что-то лукавое. Он скользнул глазами по комнате, оценивающе, но без осуждения. Будто проверяя, всё ли на месте. А затем его лицо вновь приняло привычно беззаботное выражение.              – Я мигом, – он подмигнул мне, ухмылка на его лице приобрела знакомый лукавый оттенок. Он сделал пару небрежных шагов назад, разминая плечи, а затем, картинно потянувшись, добавил: – Нагуляю аппетит и съем весь холодильник, – в его голосе было столько энтузиазма, что я невольно рассмеялась. Даже сейчас, когда мои нервы были натянуты до предела, он умудрился сбить меня с этого напряжённого ритма, будто бы просто переключил канал на старом телевизоре.              Данте исчез так же быстро, как и появился — лёгкой, почти ленивая походкой, с той самой излишней расслабленностью, которая была ему свойственна. Он никогда не делал резких движений без надобности, всегда двигаясь так, будто живёт в своём собственном ритме, отличном от всего окружающего мира. В походке не было суеты, в жестах — никакого напряжения, даже взгляд был таким, будто он уже давно обо всём подумал и решил, что особо напрягаться не стоит.              Я проводила его взглядом, тихо выдохнула и допила остывающий кофе. Затем поднялась со стула и направилась к раковине, чтобы оставить чашку. И тут до меня донеслись шаги.              Я вздрогнула, но затем шумно выдохнула, осознавая, чьи они. Они были совсем не похожи на те, что раздавались несколькими минутами ранее. Эти шаги нельзя было спутать ни с чьими другими. Слишком выверенные, слишком аккуратные, абсолютно точные. Они не были быстрыми, как у Данте, не были лёгкими или беспечными. Нет, в них было что-то другое. Холодный, расчётливый ритм. Шаги человека, который полностью контролирует каждый свой звук, каждое движение. Который не просто идёт, а заранее продумывает, как он идёт.              Я резко прикрыла глаза, сделала глубокий вдох, считая до трёх, и так же медленно выдохнула, пытаясь согнать накатившее раздражение. Но всё во мне бунтовало от одной лишь мысли о том, что мне снова придётся с ним взаимодействовать, пусть и всего несколько мгновений.              Я сильнее сжала руку в кулак, ощущая гладкую, холодную поверхность кольца, которое он каждый день забирал себе, и стиснула зубы. Нет, сегодня всё должно пройти быстро.              Резко развернувшись, я уже протягивала кольцо, не удосуживаясь даже посмотреть на Вергилия, просто чтобы избавиться от его присутствия побыстрее, но взгляд сам собой скользнул по его лицу.              И, разумеется, он был безупречен. Каждое его движение – без лишней суеты, чёткое, но плавное, отточенное, как у человека, привыкшего к абсолютному контролю всего внутри и вокруг себя. Манера держаться – холодная, сдержанная, с той самой отстранённостью, которая делала его присутствие в комнате почти удушающим. Он стоял передо мной, как мраморная статуя, и в этой статичности было что-то пугающее, потому что, несмотря на внешнюю неподвижность, я видела, что он живой. Живой – но не человек.              Вергилий остановился передо мной ровно на том расстоянии, где моё личное пространство уже было нарушено, но его присутствие ещё нельзя было счесть за проявление агрессии. Ни шагом ближе, ни шагом дальше – точный расчёт, сознательная демонстрация полного контроля. Вергилий не нападал, не угрожал, но всё его существо говорило о том, что он смог бы сделать это в любой момент, если бы захотел. В этом и была его сила. Не в жестах, не в словах, не в искусстве владения катаной и призрачными клинками, а в самом факте существования.              Холодный взгляд, ленивый, скучающий, снисходительный, медленно скользнул по мне. Но Вергилий будто бы и не смотрел на меня – просто анализировал объект перед собой, как будто я была не человеком, а мелкой назойливой букашкой, которая мешает, но не настолько сильно, чтобы убить её прямо сейчас.              Плавное, расслабленное движение, нарочито небрежное, но точное – Вергилий протянул раскрытую ладонь, чтобы забрать кольцо. Я видела, что он не просит, а требует, не сомневаясь, что перстень сразу же окажется в его руке.              – Надеюсь, ты не пыталась его использовать для какой-нибудь глупости? – заносчивость в словах Вергилия была почти осязаема. В словах не было угрозы, но это и не был просто вопрос – старший из сыновей Спарды словно опять проверял, как ещё я могу сострить. Я сжала пальцы, чувствуя, как от злости в груди загорается что-то тяжёлое, горячее, острое.       Я вложила кольцо в его ладонь, сделав это чуть резче, чем следовало бы, но Вергилий, разумеется, даже не дрогнул. Казалось, будто это не он забирал перстень, а я возвращала украшение законному владельцу. Я сжала пальцы в замок, чтобы случайно не пустить их в ход, и пытаясь удержать кипящее внутри раздражение.       – Да, Вергилий, конечно, – я позволила голосу прозвучать подчёркнуто-пренебрежительно, словно сама пыталась быть выше этой язвительности, выше его напыщенности, выше всего, что Вергилий вообще мог мне сказать. – Я как раз на досуге собиралась устроить кровавый ритуал призыва и подарить свою душу первому, кто предложит за неё хорошую цену.       Я ожидала увидеть, как его лицо исказится гримасой раздражения, как Вергилий хотя бы едва заметно дёрнет уголком рта, выдавая, что мои слова его взбесили, но мои слова просто растаяли в воздухе, не оставив и следа. Вергилий просто принял кольцо, закрыл ладонь, медленно сжав пальцы, а затем лениво наклонил голову чуть в сторону, позволяя теням мягко скользнуть по лицу. Выражение его лица стало ещё более отстранённым, равнодушным, чуждым, и только после этого старший из братьев удостоил меня взглядом.       – Сомневаюсь, что за тебя предложили бы что-то стоящее, – Вергилий не усмехнулся, не изменился в лице, даже голос его не приобрёл того ядовитого оттенка, который я привыкла слышать. И именно это меня разозлило больше всего. Для него я была настолько незначительна, что даже оскорбление в мой адрес не заслуживало эмоций. Он даже не пытался меня задеть – просто сказал то, что думал.              Вергилий отвернулся, собираясь уйти, и я почувствовала, как последний рубеж терпения, отделявший меня от попытки применить насилие, не треснул, не пал, а рассыпался в пыль. Это было не первое унижение с его стороны, но оно стало последней каплей. До этого момента мне удавалось сдерживаться. Я пропускала его язвительные замечания мимо ушей, закрывала глаза на его надменность и даже пыталась убедить себя, что он этого не делает специально. Но сейчас злость захлестнула меня так быстро, что в глазах потемнело, а мысли исчезли, уступая место чистому, бездумному порыву.              Мои пальцы сами метнулись к ближайшему сколько-нибудь тяжёлому предмету – деревянной разделочной доске. Я даже не подумала о последствиях, не просчитала риск, не задумалась, что собираюсь сделать. Просто размахнулась и со всей силы метнула её прямо в голову старшего из братьев Спарды, вложив в этот бросок всю ярость и ненависть, копившуюся с первого дня появления братьев в этом доме, с первой фразы, которую он произнёс в мою сторону, с первого его презрительного взгляда. На убийство я, конечно, не рассчитывала, этот мерзавец явно был живучей таракана, но если я сумею хотя бы немного его покалечить, то день определённо можно будет считать удавшимся.       Доска, прокручиваясь в воздухе, полетела точно в его затылок. Однако, стоило ей оказаться на расстоянии удара, Вергилий просто вытянул руку назад и легко, почти играючи, поймал её пальцами, словно ловил осенний лист, медленно падающий с дерева. Он не обернулся, не вздрогнул.       Я замерла. Сердце оглушительно колотилось, и внутри всё похолодело от запоздалого осознания, что я только что сделала. Вся злость испарилась в мгновение ока, оставив после себя только ужас. Казалось, всё вокруг застыло, ожидая, что произойдёт дальше.       Вергилий остановился, без всякой спешки разглядывая доску, будто бы случайно оказавшуюся у него в руках. Затем он задумчиво провёл пальцем по краю доски и медленно повернул голову ко мне, позволяя увидеть его безупречный профиль. В его взгляде не было ни раздражения, ни гнева, ни угрозы – только скука.              – Как примитивно, – произнёс Вергилий, не меняясь в лице. Мой пульс тем временем бился в висках, дыхание сбилось, но я заставила себя не отводить взгляд. – А ты терпеливее, чем я думал, – задумчиво добавил он, словно делая неожиданный даже для самого себя вывод. Вергилий разжал пальцы, позволяя доске упасть на столешницу. Доска глухо стукнулась об искусственный камень, но этот звук показался мне ужасающе громким.       Вергилий сделал несколько шагов, двигаясь к выходу из кухни, а я всё ещё не могла пошевелиться. Вдруг он остановился прямо перед дверным проёмом. Я напряглась – что-то внутри говорило, что Вергилий не был бы самим собой, если бы ушёл просто так, и, конечно же, я оказалась права. Он, не оборачиваясь, добавил:       – Впрочем, ты ненамного превзошла мои ожидания.       Вергилий удалился, оставив после себя почти осязаемый след раздражения, который не рассеивался даже после его ухода, и моё желание разбить что-нибудь тяжёлое. Я сжала кулаки так сильно, что ногти вонзились в ладони, оставляя болезненные полумесяцы на коже. Раздражение, накопленное за последние дни, пульсировало где-то в груди, требуя нового выхода, но единственное, что я могла сделать, – с силой выдохнуть, пытаясь хоть немного сбить накал эмоций. И, конечно же, это ни капли не помогло.       Так происходило ежедневно. Каждое утро я просыпалась с надеждой, что вот сегодня, возможно, обойдётся без новой дозы презрения и проверок на прочность моих нервов со стороны старшего из братьев, но нет – Вергилий появлялся точно по расписанию, чтобы напомнить мне, насколько, по его мнению, я жалкое и беспомощное создание. Я ненавидела Вергилия до скрежета зубов, до пульсирующих вен на висках. Его голос, звучащий так, будто каждый раз, когда он разговаривает со мной, он испытывает агонию. Его вечное чувство превосходства, которое пронизывало каждое слово и движение. Его бесконечное недовольство всем, что я делаю, говорю, как дышу, как существую в принципе. Он не повышал голос – никогда. В этом было что-то особенное. Он разил словами, как отточенным клинком, и это было гораздо хуже любого удара. И дело было даже не столько в том, что и как он говорил, а в этом невыносимом леденящем душу взгляде, который мог сказать больше, чем целая лекция о моих недостатках.       С одной стороны, я могла бы просто выгнать его к чертям, и проблема решилась бы сама собой. Но, с другой... Учитывая, как сильно он меня бесил, идея утащить один из пистолетов Данте и вогнать несколько пуль в старшего Спарду выглядела куда более заманчивой. Я всерьёз начала продумывать, как это можно провернуть, мысленно перебирая варианты – где Данте хранит своё оружие, когда спит, насколько быстро Вергилий среагирует, если его атаковать неожиданно...       В моём воображении уже начали складываться детали плана, как вдруг лёгкий ветерок качнул мои волосы, и я услышала тихий скрип стула. В комнате кто-то появился. Я резко обернулась и наткнулась взглядом на Данте, который, словно материализовавшись из воздуха, безмятежно развалился за столом. Он, уже полностью одетый, но всё ещё немного сонный, жевал яблоко с той фирменной ленцой, которая могла свести с ума кого угодно.       Данте лениво зевнул, небрежно потянувшись, словно ему только что пришлось прослушать особенно скучную лекцию, а затем лениво качнул головой. В глазах сверкнул знакомый озорной огонёк, выдающий в нём того самого чертовски обаятельного хулигана, который умудрялся доводить людей до белого каления и одновременно очаровывать их.              – Уж не надеялась ли ты, что сможешь ему вмазать? – протянул он, откусив ещё кусок яблока и лениво жуя, будто комментировал не мой гнев, а прогноз погоды.              – Нет, – я чувствовала, что снова закипаю, хотя Данте, который, в отличие от брата, очень бережно относился и ко мне, и к моему состоянию, этого совсем не заслуживал. – Я надеялась, что смогу его убить.       Данте резко перестал жевать. Его лёгкость мгновенно испарилась, будто он на секунду засомневался – шучу я или нет. Он положил надкусанное яблоко на стол, чуть наклонил голову, изучающе оглядывая меня.              – Ви, а ты горячая штучка, – его губы растянулись в медленной ухмылке, но в голосе теперь звучало что-то большее, чем просто веселье. Это была смесь интереса и лёгкого восхищения, как будто я только что сделала ход в шахматной партии, который он не ожидал, но оценил. – Скоро точно станешь моим новым кумиром.       В тот же миг я метнула в него самый злобный из своих взглядов, надеясь, что он хоть немного посерьёзнеет, но Данте, казалось, получал от этого процесса искреннее удовольствие.       – Ладно-ладно, я понял, – усмехнулся он, театрально подняв руки вверх, словно сдаваясь. – Не буду мешать твоим кровожадным фантазиям.              – Поделись со мной своим хорошим настроением, иначе я за себя не ручаюсь, – пробормотала я, прикрывая глаза и массируя виски.              – О, именно этим я и занимаюсь, – Данте широко ухмыльнулся, но прежде, чем я успела что-то сказать, он схватил меня за руку и потянул к выходу из дома. – Кому-то надо как следует отдохнуть.              Я устало вздохнула, не сопротивляясь. Сила Данте была совсем не в его оружии, а в том, как он легко менял атмосферу вокруг себя. Он буквально врывался ураганом, и даже если ты не был готов, тебе оставалось только идти за ним – потому что он точно знал, что делает. И, возможно, именно это мне сейчас и было нужно.              Стоило нам выйти из дома, как густой тёплый воздух, пропитанный запахами горячего асфальта, листвы и лёгкой пыли, окутал меня. День был в самом разгаре, солнце висело высоко в небе, но дышать было легко. Лёгкий ветерок приятно коснулся кожи, и я невольно глубоко вдохнула, ощущая, как напряжение, скопившееся в теле после утреннего раздражения, чуть ослабло. Может, Данте и был иногда несносным, но сейчас его настойчивость действительно пошла мне на пользу – стоило оказаться под открытым небом, как голова немного прояснилась, а тяжесть мыслей уже не казалась такой давящей.              Конечно же, он не умолкал ни на секунду. С Данте было невозможно погрузиться в тишину или просто спокойно идти – даже когда он не говорил, его манера двигаться, расслабленная, будто у человека, которого вообще ничего в этом мире не заботит, всё равно создавали вокруг него живую, громкую атмосферу. Сейчас он с обычной лёгкостью рассказывал какую-то очередную историю из своего прошлого – что-то про демонов, какую-то разборку, в которой всё как обычно пошло не по плану, и где он каким-то чудом выкрутился из ситуации, нелепой настолько, что она граничила с выдумкой.       Я невольно хмыкнула, осознавая, что и сама не заметила, как начала улыбаться. Весь его стиль повествования – чуть приукрашенный, с живыми жестами – каким -то неведомым образом преобразовывал приключениях Данте так, что даже самая кошмарная ситуация начинала казаться не такой уж страшной, больше походя на анекдот.              – ...И вот, этот урод с крыльями, знаешь, такой пафосный, решил, что сумеет напугать меня, – Данте взмахнул руками, как будто изображая размашистые крылья своего противника. Он явно нарочно прибавил немного театральности, чтобы сделать своего противника ещё более нелепым и окончательно превратить его в карикатуру в моих глазах, и это у него прекрасно получилось.              – И что же ты сделал? – я невольно улыбнулась, предвкушая очередную абсурдную выходку младшего из сыновей Спарды, которая наверняка уничтожила с корнями всю самоуверенность противника.              – Сбил его вывеской стриптиз-клуба, разумеется, – невозмутимо сообщил он, пожав плечами, будто единственное разумное решение в подобной ситуации, и довольно заулыбался, сложив руки в замок за головой. – Хотя он ещё секунды три пытался осознать, что вообще произошло, прежде чем рухнуть – классика жанра.              – Подожди, – я нахмурилась, пытаясь вообразить себе всю картину целиком. – Ты хочешь сказать, что сбил здоровенного крылатого демона вывеской стриптиз-клуба?              – Ну, он сам виноват, – улыбка Данте стала ещё шире. Он весело хмыкнул и наклонился ко мне чуть ближе, понизив голос до заговорщического шёпота. – Да и вообще, я подумал, что это довольно символично: ангелоподобный демон, поверженный самым низменным искушением людей. Красота! Один из лучших моментов в моей жизни.              – Ты же понимаешь, что все твои рассказы звучат так, будто ты не с демонами сражаешься, а снимаешься в каком-то ситкоме? – я покачала головой, глядя на Данте с лёгкой, недоверчивой усмешкой.              – Какой смысл жить, если не делать это с кайфом? – Данте широко развёл руками, будто объяснял мне прописные истины. Я лишь фыркнула, слов у меня просто не нашлось. Данте – это всё-таки Данте, легкомысленный, самоуверенный. Живой.              Данте продолжал говорить, легко перескакивая с одного абсурдного случая на другой, как будто вся его жизнь состояла из цепочки нелепых, но в то же время странно захватывающих событий. Он жестикулировал, то раскидывая руки, то делая широкие движения, сопровождая рассказ гримасами, которые подчёркивали его слова. В его голосе звучало не просто веселье – это была врождённая лёгкость и неравнодушие, с которыми он относился ко всему вокруг.       Но чем больше я слушала, тем сильнее погружалась в собственные мысли. Данте ведь пережил не меньше, чем Вергилий. Они оба видели одно и то же: разрушенный дом, кровь на стенах, пламя, пожирающее остатки их прошлого. Их судьбы были слишком похожи, слишком параллельны, и всё же — почему они стали такими разными?              Я украдкой взглянула на него, внимательно всматриваясь в лицо, которое было так привычно, но в то же время скрывало в себе куда больше, чем могло показаться на первый взгляд. Данте улыбался – широко, беззаботно, с той дерзкой уверенностью, которая была его неизменной маской. Но что-то в его глазах выдавалось из этой картины. Между лукавыми искрами, между искренним весельем мелькало нечто глубокое, спрятанное за внешней беспечностью.              Возможно, это и была его броня, столь же прочная, как и у Вергилия, только выстроенная иначе. В то время как старший брат закрылся за холодной стеной дисциплины, силы и презрения ко всему вокруг, Данте выбрал иной путь – смех, дерзость, полное отрицание тяжести прошлого. Он не позволял боли взять над собой верх. Или же просто мастерски прятал её.              Я вдруг почувствовала, что мне не хватает слов, чтобы точно описать, что я сейчас вижу. И, возможно, мне даже не нужно было этого делать. Потому что Данте, каким бы лёгким и открытым он ни казался, всё равно оставался загадкой – не менее сложной, чем его брат.              Я даже не сразу поняла, что сказала это вслух. Слова вырвались сами собой, прежде чем я успела их осмыслить.              – Спасибо, Данте.              Он тут же замолчал, будто не до конца понял, что услышал. Его взгляд скользнул по моему лицу, и я заметила, как в глубине его глаз на мгновение мелькнуло искреннее любопытство. Обычно Данте отмахивался от подобных вещей, превращал их в шутку, но сейчас он не улыбнулся и не вставил комичное замечание, как обычно это делал.              – За что? – его голос прозвучал мягко, без привычной насмешки. Он слегка приподнял бровь, но не перешёл в привычную дразнящую манеру, будто почувствовал, что этот момент не терпит его обычного легкомыслия.              Я замялась, ощущая, как мои пальцы нервно сжались в кулак. Отвести взгляд было бы самым простым вариантом, но я заставила себя продолжить.              – Ты умеешь поднять настроение, – призналась я, слегка улыбнувшись.              – Всё ради прекрасной дамы, – Данте шутливо, с наигранной галантностью поклонился, будто театральный актёр, завершивший блестящий спектакль. Впрочем, отчасти так и было.              Я невольно рассмеялась. Лёгкость, с которой он мог перевести любую ситуацию в шутку, в этот момент оказалась именно тем, что мне было нужно. Смех прозвучал неожиданно искренне, и на несколько секунд я даже совсем позабыла обо всех своих тревогах.              – Не переживай слишком сильно, – сказал Данте уже более серьёзно, наклоняясь ко мне чуть ближе и легко, по-дружески толкая плечом. Просто знак того, что он рядом. – Всё точно наладится, просто нужно время.              Моя улыбка дрогнула и постепенно угасла, едва Данте договорил. Расслабляющее тепло, которое только начало разливаться внутри, угасло, будто на него вылили ведро ледяной воды. Я невольно опустила взгляд, позволяя мыслям снова утянуть меня в пучину, из которой я только что выбралась. К плохим и очень плохим воспоминаниям. К тем, что отравляли каждый прожитый день. К резким фразам и взгляду, который можно было бы назвать пронзительным, если бы в нём вообще читалось хоть что-то живое. К тяжёлому, подавляющему присутствию, которое ощущалось в каждом движении, каждом молчаливом мгновении, каждом мгновенном скользящем взгляде.       К Вергилию. Противному. Сложному. Несносному. Тяжёлому в общении. Раздражающему до боли в зубах и трясущихся от адреналина рук.       Я нахмурилась, пытаясь отогнать его образ из мыслей, но он уже прочно засел в моей голове. К чёрту. Надо было переключиться. Я скрестила руки на груди и с лёгким прищуром посмотрела на Данте, решив вылить своё раздражение в хоть какую-то осмысленную форму.       – Напомни-ка, кстати, почему мы не заставили твоего брата устроиться на работу? – мой голос прозвучал нарочито невинно, но внутри жила крохотная надежда, что, может быть, хотя бы выход в социум немного снизит накал страстей между мной и Вергилием. Может быть, если он будет вынужден взаимодействовать хоть с кем-то, кроме нас, его внимание сместится, и мне удастся вздохнуть спокойно.       Данте фыркнул, сунул руки в карманы и лениво потянулся, закатив голову назад. Позвоночник хрустнул с глухим щелчком, и он довольно вздохнул, явно наслаждаясь этим моментом, прежде чем снова взглянуть на меня с тем самым выражением лица, которое я научилась безошибочно считывать: сейчас последует нечто саркастично-убедительное, от чего мне будет хотеться одновременно согласиться и заехать ему в челюсть.       – Ну, во-первых, не мы, а я, – он приподнял бровь и указал большим пальцем на себя, как будто нечто столь очевидное следовало обязательно подчеркнуть. – Это я не заставил его искать работу, потому что, знаешь ли, в мои планы не вписывается вытаскивать его из очередного дерьма, причиной которого он сам же и послужил, – Данте качнул головой, будто сам же невидимо соглашаясь со своей фразой. – А, во-вторых, он единственный из нас, кто в состоянии разобраться со всякими мистическими штуковинами, – он сделал паузу, чуть поморщившись, и пояснил: – Не поломав их, конечно.              – Ещё доводы? – голос мой прозвучал терпеливо, но внутри уже закипало раздражение. Экспертность в вопросах сверхъестественного – это, конечно, прекрасно, но эта причина звучала как оправдание. Мне хотелось услышать нечто более убедительное. Желательно, нечто, что объяснит, почему Вергилий всё ещё разгуливает по моему дому и продолжает портить мне жизнь своим присутствием.              Данте, разумеется, уловил моё настроение, и уголок его рта дёрнулся в хитрой ухмылке.              – Ну, давай на секунду представим, – его голос стал чуть тише, почти заговорщицким, но от этого только выразительнее. – Мой дражайший братец устраивается, допустим... – он сделал театральную паузу, задумчиво потирая подбородок пальцами, будто выуживая из воображения наилучший вариант, – В кафе, – я тут же насторожилась, чувствуя, куда он клонит. – Заходит какой-нибудь болтливый клиент, весь из себя громкий, самоуверенный, такой типичный парень, который не может заткнуться даже на минуту. И он делает, допустим, неосторожное замечание, – Данте театрально поднял брови и развёл руками, будто говоря: «Ты же знаешь, чем это закончится». – Любой нормальный человек либо проигнорировал бы, либо съязвил бы в ответ, на худой конец уволился. Но Вергилий вместо того, чтобы просто закатить глаза, а вечером пожаловаться нам, делает, например, просто... «вжух», – он резко выкинул руку вперёд, изображая молниеносный выпад меча, каким его брат обычно разрезал врагов.              Я приподняла бровь, глядя на него с лёгким скепсисом, но Данте был непоколебим – его самодовольная ухмылка и прищуренные, сияющие весельем глаза говорили о том, что он сам прекрасно наслаждается этой маленькой импровизированной сценкой.              – То есть ты считаешь, что он просто зарежет кого-то? – переспросила я, делая ударение на предпоследнем слове.              – Нет-нет, извини, я неправ, – протянул он с преувеличенным сожалением, качнув рукой, будто отгоняя всю нелепость представленной им ситуации. – Зарезать – это как-то оскорбительно простенько, грубо, совсем не в его стиле.              Я поморщилась и сжала губы в попытке представить, какую сцену Данте решит вообразить на этот раз. Младший из сыновей Спарды с совершенно серьёзным видом, многозначительно подняв палец вверх, будто бы преподавал мне жизненный урок, продолжил:       – Вергилий – натура утончённая. Он не стал бы пачкать руки – это ниже его достоинства. Скорее, он просто...       Данте сделал плавный, изящный жест рукой, будто небрежно открывал упаковку с чипсами, сопровождая это характерными звуками. Затем он медленно разжал пальцы и развеял остатки выдуманного посетителя несуществующего кафе по воздуху с тихим комичным свистом.       – И всё, – Данте картинно отряхнул руки, как будто только что завершил какую-то грязную работу. – Нет посетителя – нет проблемы.              Я расхохоталась, закрывая лицо рукой, пытаясь взять себя в руки, но смех вырывался сам, искренний и громкий. За последние дни, полные напряжения, злости, раздражения и бесконечных стычек с Вергилием, это было, пожалуй, первое чистое проявление радости.       – Ты ужасен! – выдохнула я, пытаясь прийти в себя.              – Я просто реалист, – невозмутимо поправил Данте, подмигнув. – Ну, так что? Ещё есть вопросы, почему я не заставил брата выйти в люди?              Я начала постепенно расслабляться, чувствуя, как напряжение, скопившееся за последние дни, понемногу рассеивается, словно утренний туман под лучами солнца. Разговор с Данте, его привычная лёгкость, его способность превратить даже самое абсурдное событие в шутку – всё это работало лучше любого успокоительного. Я позволила себе немного отпустить ситуацию, вдохнуть полной грудью тёплый воздух, смешанный с ароматами городских улиц, и почти поверила, что, может быть, хоть на мгновение, всё действительно в порядке.       Но стоило только мне задуматься об этом, как что-то резко изменилось. Сначала это было лишь ощущение – неясное, тревожное и неуловимое. Страх? Нет, не совсем. Это было что-то другое, больше походившее на мертвецки холодные пальцы, неприятно поглаживающие горло, не причиняя боли, но намекая, что могут. Данте продолжал говорить, с энтузиазмом пересказывая какую-то историю, но я уже не слышала его. Звуки вокруг будто приглушились, как если бы кто-то убавил громкость на телевизоре. Сердце пропустило удар.       Я остановилась и начала оглядываться. Улица была заполнена людьми. Повсюду движение, разговоры, шум. Кто-то шёл, сосредоточенно уткнувшись в телефон, кто-то смеялся, болтая с друзьями, парочки сидели на скамейках, сплетаясь руками и влюблённо глядя друг на друга. Всё как обычно. Но не для меня. Я чувствовала, что-то было не так. Как будто среди всех этих людей был кто-то, кто смотрел только на меня, и взгляд был отвратительно липким, но угрожающе внимательным.              – Всё хорошо? – голос Данте прозвучал заботливо и мягко, но настороженно. В нём резко не стало прежней беззаботности, только собранность и полная готовность к действиям.              Данте чуть склонил голову набок, прищурившись, явно изучая моё лицо и выискивая в нём ответ на свой вопрос, а я вздрогнула, словно только что вынырнула из мутной воды, и встретилась с ним глазами. Он смотрел внимательно, но не давил, не торопил с ответом.              – Да, – ответила я после короткой паузы. Голос прозвучал глухо, как будто чужой, не мой.              Это было откровенным враньём. Снова ничего не было хорошо, но совсем иначе. Я была уверена, что Данте заметил мою тревогу, но решил не заострять внимание, и я была ему очень благодарна, ведь и сама не была уверена в том, что сейчас чувствую.              Ощущение чужого взгляда не ослабевало – наоборот, с каждой секундой оно только усиливалось. Сначала лёгкий укол тревоги превратился в навязчивый дискомфорт, затем – в давящее чувство, что за мной наблюдают. Не просто случайно посмотрели, не задержали взгляд на миг дольше обычного, а выжидают, пристально следят, словно выслеживая добычу.              Я заставила себя сделать глубокий вдох, а затем медленный выдох, пытаясь убедить себя, что это просто нервы. Напряжение, недосып, потрясение от появления братьев – всё это могло легко превратиться в паранойю. Я слишком много думаю. Разумеется, никому я не нужна настолько, чтобы вот так следить за мной. Но чем больше я пыталась убедить себя, что это только в моей голове, тем сильнее мне не верилось.       Данте продолжал что-то рассказывать, жестикулируя и с улыбкой перекидываясь шутками, но я уже почти не слышала его. Лишь кивала в нужные моменты, изредка бросала на него взгляды, но слова пролетали мимо, не оставляя после себя ровным счётом ничего.       Я шла, сосредоточенно вглядываясь в лица прохожих, внимательно всматриваясь в окна домов, но всё было как обычно. Но ощущение не давало мне покоя. Кто-то смотрел. Я чувствовала это всей кожей, каждым нервом, каждой клеткой своего тела. И самое страшное – я не знала, кто именно.       Наконец, мы с Данте вошли в магазин техники. Дверь с лёгким звоном колокольчика закрылась за нами, и прохладный кондиционированный воздух мгновенно окутал кожу, резким контрастом сменяя жар улицы. Данте первым пересёк порог, его внимание мгновенно зацепилось за яркий стенд с игровыми приставками.       Я же прошла внутрь следом, но не могла отделаться от напряжения. Ощущение не оставляло меня ни на секунду – даже сейчас, в шумном магазине, среди людей и мигающих экранов, оно всё ещё преследовало меня. Я продолжала беспокойно озираться по сторонам, но ничего подозрительного не заметила.       И тут меня резко выдернули из мыслей.       – Добрый день, вам что-нибудь подсказать? – раздался ровный голос, и я вздрогнула, как будто меня застали врасплох на месте преступления.       Резкий прилив адреналина моментально сменился смущением. Я обернулась и увидела перед собой молодого парня-консультанта, который смотрел на меня с вежливой, но слегка озадаченной улыбкой. Чёрт, я настолько ушла в свои мысли, что даже не заметила его приближения.       Заставив себя расслабить плечи, я нервно поправила волосы и кивнула, стараясь выглядеть как можно более невозмутимо.       – Да… Подскажите, пожалуйста, какие у вас есть модели телефонов?       Пока консультант начал перечислять доступные варианты, я мельком оглянулась на Данте и увидела, что он с невозмутимым видом изучал какой-то каталог, но одним глазом всё равно следил за мной. Он, конечно, делал вид, что его совершенно не волнует происходящее, но я знала, что он всегда держит ситуацию под контролем. И это было чертовски приятно.       Я продолжала уговаривать себя, что паранойя — всего лишь следствие усталости. Разумеется, жизнь с братьями, сопряжённые с бессонными ночами, проведённые за учёбой могли свести с ума кого угодно.       Я провела рукой по волосам, пытаясь сбросить нарастающее беспокойство, и спокойно попросила консультанта показать несколько моделей телефонов. Недолго думая, выбрала симпатичный кнопочный Nokia, надеясь, что хотя бы он сумеет пережить следующий раз, когда Вергилий решит испортить мою технику, который наступит вне всяких сомнений.       Всё время, пока я оплачивала покупку, Данте не сводил с меня внимательного взгляда. Я чувствовала это затылком, кожей, каждым нервом. В отличие от Вергилия, который изучал людей так, будто решал сложное уравнение, Данте смотрел иначе. Во взгляде младшего из братьев не было ни холода, ни расчёта – только любопытство. Он чувствовал, что что-то не так, и пытался разобраться, что именно.              Я упрямо сосредоточилась на кассире, делая вид, что полностью погружена в оплату, но паранойя не покидала ни на секунду. Пальцы судорожно сжимали купюры, но я продолжала попытки заставить себя расслабиться. Дыши, Ви. Всё под контролем. Всё хорошо.              Когда мы наконец вышли из магазина, я уже собиралась бросить какую-то неубедительную отговорку, лишь бы отвязаться, но Данте опередил меня.              – Ви, – он сказал это негромко, но ровно, без лишних эмоций. И от этого стало только хуже. Я медлила, всё ещё обдумывая, как соврать так, чтобы даже он поверил. – Я не стану допытываться, что случилось, – он пожал плечами, словно только размышлял вслух, но я знала – Данте никогда не говорил просто так. – Скажешь, если захочешь. Но пока я рядом – тебе ничего не грозит, – он огляделся по сторонам. Всё его тело было в лёгком, едва заметном напряжении – как у зверя, который в любой момент готов вцепиться в глотку обидчику. Потом, небрежно ухмыльнувшись, Данте шире распахнул куртку, демонстрируя свои пистолеты, надёжно закреплённые в кобуре и очень удачно скрытые верхней одеждой. – Если понадобится помощь – просто попроси.              Данте не просто успокаивал. Он обещал. Даже если бы он не распахнул куртку, не продемонстрировал пистолеты – я всё равно бы ему поверила. Он был из тех, кто не бросает слов на ветер. Улыбчивый, насмешливый, ленивый на первый взгляд – но только если смотреть на него поверхностно. В этом крылась его опасность. Под всеми этими лукавыми ухмылками, под дерзким огоньком в глазах скрывалась смертельная угроза. Он не был похож на тех, кто убивает просто ради крови, кто ищет причины для драки. В отличие от Вергилия, холодного и расчётливого, Данте никогда не нападал первым. И если старший из братьев в своих манерах и тоне голоса больше походил на змею, то Данте был настоящим львом, ведь стоило кому-то угрожать тем, кого он считал частью своего прайда – смех Данте мгновенно превращался в рычание, а беззаботность сменялась жаждой расправы.       Я благодарно улыбнулась, кивнула, стараясь выкинуть из головы ощущение, и быстро перевела разговор обратно в привычное русло. Лучше уж слушать болтовню Данте, чем зацикливаться на дурных предчувствиях, от которых сердце всё ещё неприятно сжималось.       Солнце уже клонилось к закату, и город утопал в мягком, тягучем медово-золотистом свете. Тени вытянулись, делая улицы немного загадочными и одновременно очень уютными, как бывает летом, когда дневной зной уходит, а воздух ещё держит тепло. Проезжающие машины оставляли на витринах дрожащие отблески, смешиваясь с вечерними огнями вывесок, а густой запах пыльного асфальта и нагретых за день каменных стен окутывал улицы невидимой дымкой.       Данте шёл рядом, лениво покачиваясь в расслабленной походке, закинув руки за голову. В его облике читалась абсолютная беззаботность – как у человека, которому некуда спешить и не о чем волноваться. Однако стоило взглянуть на него чуть-чуть повнимательнее – и становилось ясно: он не терял бдительность ни на секунду. Его взгляд скользил по прохожим, задерживаясь на тенях в переулках, на окнах домов, на каждой мелочи, которая могла показаться хоть немного подозрительной.       Но он не поднимал тревогу, даже не напрягался. Однако я точно знала: стоит ему заметить хоть намёк на опасность – и весь этот образ весёлого, обаятельного хулигана тотчас сгорит дотла, уступая дьявольской силе, скорости и точности.       По пути домой мы заглянули в салон связи – необходимо было купить новую сим-карту, ведь старая превратилась в воспоминание в тот момент, когда старый телефон оказался в сильных пальцах Вергилия.              Вернувшись домой, я молча направилась на кухню, чувствуя, как постепенно накатывает усталость, а паранойя отступает, будто бы пугаясь родных стен моей маленькой крепости. Я устроилась за столом, медленно распаковывая коробку с телефоном и ловя себя на том, что делаю это почти машинально. Небольшой, компактный, с привычными кнопками – аппарат выглядел сносно.              Я тяжело вздохнула, ощущая раздражение, которое поднималось где-то изнутри. Казалось бы – что такого? Телефон – всего лишь вещь, пусть и заменимая. Но сам факт того, как он сломался, и кто именно его сломал, сидел в голове, не давая покоя.              Сделав усилие, я заставила себя откинуть лишние мысли и сосредоточиться на более приземлённой задаче. Я взяла блокнот с записями номеров, пролистала несколько страниц и принялась вбивать контакты. Один за другим. Механически. Будто это могло вернуть ощущение стабильности.              Как только я закончила, раздался звонок. Громкий, раздражающий, он разорвал тишину комнаты, заставив меня вздрогнуть. Экран нового телефона мигнул, высвечивая имя Изи. Я замерла, мозг на секунду отключился, словно обрабатывая сам факт её звонка. В груди неприятно сжалось – то ли от неожиданности, то ли от того, что даже обычный разговор сейчас казался чем-то невыносимым.              Я сделала медленный вдох, заставляя себя нажать кнопку ответа.              – Ви! – голос подруги был резким, взволнованным, будто она только что пробежала марафон. – Что случилось? Я несколько дней не могу до тебя дозвониться!              Я моргнула, осознавая, что, возможно, действительно выпала из поля зрения своих друзей на слишком долгое время.              – Привет, – я постаралась говорить спокойно, но голос всё равно прозвучал чуть натянуто. Я откинулась на спинку стула, машинально проведя рукой по волосам, пытаясь собраться. – Просто старый телефон сломался. Сегодня, наконец, новый взяла.              Пауза.              Она не ответила сразу. На другом конце провода воцарилась тишина – напряжённая, ощутимая, давящая. Мне показалось, что Изабелла сомневается, стоит ли говорить то, что она хочет мне сказать.              – Слушай, Ви, ты прости меня, пожалуйста... – наконец произнесла она, и в её голосе зазвучало что-то тревожное. Я напряглась, хмурясь. – Я… – она шумно вздохнула, будто бы собираясь с духом. – Мне кажется, я потеряла твои конспекты...              Сердце пропустило удар. В следующий миг мир будто провалился в пустоту, и следующее, что я услышала – это оглушительный стук крови в ушах, такой сильный, что показалось, будто я оглохла. Потеряла?              Если Изабелла не передавала их Тео, то откуда, чёрт возьми, он их взял? Мысли взорвались, одна за другой цепляясь за попытки придумать внятное объяснение. Логика сломалась, будто не выдержав натиска ужаса.              Я сжала телефон крепче, но даже это не помогло – холод внутри расползался дальше, сковывая грудь. Страх захватывал разум, парализуя возможность рассуждать здраво. Как? Когда? Почему?              Впрочем, может ему их просто кто-то передал, и я просто придумываю себе всё? Может быть, и все эти взгляды на прогулке – тоже следствие присутствия братьев и активной учёбы? Я просто перетрудилась и переволновалась, и мозг перегрелся?              Вопросы нарастали лавиной, но ни на один из них не приходил однозначный ответ.              Изабелла. Их. Потеряла.