Синичка

Я ненавижу собираться куда-то. Особенно, когда речь идёт о пребывании в каком-то месте длительный срок. Для того, чтобы я не умерла от нехватки вещей в Таиланде, мы с Арсением Сергеевичем съездили до моей квартиры. По дороге я смотрела погоду в той стране и сопоставляла с имеющейся. Градусная амплитуда была чересчур огромной. Туда и обратно мы должны были ехать в куртках и сапогах, а там находиться в шортах с футболками. Ещё и купальник прихватить, не зря же на море едем. В общем, вещей и дел было невпроворот, и мне оставалось лишь молиться, чтобы всё поместилось в мой чемодан. Выбрать было не сложно, труднее было упаковать всё. Я использовала все пакеты для сбора вещей, но и это мне не помогло. Чемодан не закрывался совсем, даже намёка на это не было! Замки находились настолько далеко друг от друга, что даже в теории я бы их не примагнитила друг к другу. — Арсений Сергеевич! — крикнула я в коридор, зовя преподавателя. Попов проходить отказался, но сейчас ему пришлось. — Помогите чемодан закрыть, пожалуйста! Из коридора послышалось шуршание куртки и звук расстегнувшегося замка. Арсений Сергеевич прошёл в гостиную, где я и упаковывалась. Стоило только увидеть моё разочарованное лицо, так он понял, что проблема была. И не просто замок заело. Попов присел рядом, открывая чемодан, и стал перекладывать вещи по-другому, более компактно. Я внимательно наблюдала за его действиями. Они были выверенными, будто он каждый день к переездам готовился. Пакеты один за другим образовывали ровную линию, одинаковую даже по высоте. Толстые кофты занимали столько же места, сколько футболки, и я только удивлялась. Да уж, Арсений Сергеевич точно был человеком многих талантов. Наблюдая за его руками, я приметила кольцо на безымянном пальце правой руки. Вернее, это была печатка с крестиком, и вещь показалась мне очень знакомой. Я нахмурила брови, пытаясь вспомнить, где я такое видела. — У вас что, с Соней парные кольца? — я округлила глаза, потому что осознание пришло неожиданно и было не самым обычным. — Чего, прости? — Попов с таким же непонимающим взглядом повернулся на меня, а в его глазах читался искренний шок. — Я такое же кольцо на Соне видела, — пояснила я, указав на его руку. — И, вроде, тоже на безымянном правой руки. — Да не дай бог, — преподаватель открестился, хмыкнув. — Купила, наверное, такое же. Или совпало. — Слишком нереальное совпадение для той, которая в начале года мне доказывала, что вы с ней состоите в некоторых отношениях. — Я надеюсь, что ты не поверила в этот бред сивой кобылы, — он устало потёр глаза, выдыхая. — Сивая кобыла — точнейшее описание, — рассмеялась я. — Так и буду её теперь называть. — Я не оскорблял никого. Это образное выражение, — Арсений Сергеевич строго посмотрел на меня. — Ты не поверила в это? — Я вас умоляю. Таким, как она, ни в чём нельзя верить, но она была убедительна. — Соня так каждому говорит, кто новый приходит из девочек. Я уже устал перед всеми оправдываться. Я их как взял с классным руководством, так ежегодно пытаюсь сепарироваться от неё. Однажды даже... — он неожиданно замолчал. — Нет, это уже лишнее. Я не должен никого настраивать против друг друга. Рассказывать личные случаи тоже. — Вы не сможете меня настроить ещё больше против, — усмехнулась я, поднимаясь с пола. — Она сама с этим отлично справилась. — У вас был конфликт? — Арсений Сергеевич наконец закрыл мой чемодан и поставил его на колёсики. — Забудьте, неважно, — отмахнулась я. — Спасибо за помощь! — Не за что, — улыбнулся Попов, начав катить чемодан в коридор. — Пойдём? — Слушайте! Вы не хотите выпить индийский кофе? — я резко вспомнила, что в недрах нашей кухни хранится вкуснейший и ароматнейший кофе, за который я готова душу продать. Это единственный такой напиток, который я могу много пить. — Сейчас? — Можем послезавтра в поезде, — съязвила я. — Сейчас, конечно! Пойдёмте, вам понравится! — Пошли, — ответил Арсений Сергеевич, попутно спрашивая расположение ванной комнаты. Я всегда знала, что кухня сближает, но с каждым разом только сильнее в этом убеждалась. Пока я заваривала кофе, я спросила у Попова, как ему наша квартира, потому что другой темы не нашла. Арсений Сергеевич, как и всегда, разложил мне всё по полочкам, сказав, где бы и что поменял. Я внимательно его слушала, пока разбиралась с кофемашиной и засыпала зёрна внутрь. У него определённо были творческие наклонности, простой математик не смог бы так оценивать подобное. Было в нём что-то нестандартное, что формулам не поддавалось. Я улыбалась собственным мыслям, пока Попова продолжал мне рассказывать о видах планировки. Оставалось только записать на будущее, чтобы не прибегать к помощи специалистов про проектировке. Хотя я была сама себе дизайнер, а потому была уверена, что трудностей возникнуть не должно было. — Но опять же, минимализм подходит ко всему, в то время как желание везде и побольше — только для малокомнатных квартир, иначе слишком ляписто будет, — рассуждал Арсений Сергеевич, пока я ставила на стол кружку и сахар. — Спасибо. — Пробуйте, сахар по вкусу добавляйте, — сказала я, садясь на стул напротив него. — Но этот вид в меру горький, я без всего пью. Попов кивнул мне и сделал первый глоток. Я внимательно следила за его лицом, пытаясь ухватиться хоть за одну эмоцию, чтобы понять, пришёлся ли ему по вкусу заграничный кофе. Пар от напитка поднимался чуть ли не до самого потолка, изображая причудливые узоры. — Ну как вам? — не выдержала я молчания и бесконечного подбора эмоций. — Говорите, как есть, я не обижусь. — Я пытаюсь понять, какими словами всё описать. Ограничусь интересным вкусом, — наконец ответил Арсений Сергеевич, делая ещё пару глотков. — Терпкий, но какую-то сладкий привкус имеется. — Вкусно? — Вкусно, — мягко улыбнулся мужчина, и я ему в ответ. Вдоволь напробовавшись экзотики, мы покинули квартиру. Перед выходом я ещё раз проверила все вещи на предмет наличия в чемодане, и со спокойной душой вышла. По дороге в квартиру Попова мы попали в пробку, создавшуюся из-за аварии и сильного снегопада впридачу. По-новому для меня открылась и игра в «Города», которую я никогда не понимала. Для меня казалось чем-то нереально скучным просто сидеть и перебрасываться познаниями в географии, но, видимо, всё дело было в моих собеседниках. Зачастую я играла с теми, кто, кроме Москвы и нашего города, не знал ничего. С Арсением Сергеевичем мои знания пополнялись со скоростью света — он называл такие города, наличие которых я даже проверяла в интернете, но все они оказывались реальными. — Ялуторовск... Это где вообще? — Тюменская область, — ответил Попов, слегка продвигаясь по дороге вперёд. — Твоя очередь. — Нет в России столько городов на «К»! Мы уже все назвали, — заявила я, скрещивая руки на груди. — Кизилюрт, — сказал Арсений Сергеевич, посмотрев на меня. — Дагестан. — Откуда вы столько маленьких городов знаете? Какие-то кисломолочные дагестанцы. — Учился просто неплохо по географии, — усмехнулся он, возвращая своё внимание к дороге. — Поскорее бы уже туда, где нет снега. Сейчас ещё наверняка парковочное место замело, — вздохнул мужчина, постукивая пальцами по кожаной обивке руля. — Ты не устала? Есть, пить не хочешь? — Да мы же стоим-то всего, — я посмотрела на время и удивилась, — полтора часа... — И я тебе о том же, — сказал Попов, сверяясь с собственным наручными часами. — Всё хорошо? — Абсолютно. Меня греет, поит и кормит мысль о скором отдыхе, — я мечтательно улыбнулась, глядя в окно на суровую зиму. — Целых две недели без снега и курток! — Только не думай, что вы там сильно отдыхать будете. На вас будет готовка для себя, чтобы самостоятельными становились. — Да чего там эта готовка... Вы же видели, я профессионал в этом деле!

***

Я думала, что мы опоздаем на вокзал. Пробки с утра были просто дикими, я таких в городе никогда не видела. Дорога с ночи и вчерашнего вечера была неочищенная, а потому все вставали в сугробах. Машина Арсения Сергеевича, благо, не была зависима от погодных условий настолько, и ехали мы по сугробам, не встревая. Утро было ранним, небо ещё темным, дорога освещалась фонарями, расставленными вдоль. Мои глаза то и дело закрывались, и я впадала в лёгкую дрёму, но только моя голова падала, я вновь просыпалась. Хотелось уже сесть в поезд и доспать положенные часы. Встав на парковке, мы вытащили наши вещи, и к нам подошёл Сергей Борисович. Арсений Сергеевич отдал ему ключи от машины с наказом поставить нормально на парковке. — Да когда я косячил, Арсений Сергеевич? — усмехнулся информатик. — Всё будет в лучшем виде. — Знаю я тебя, — хмыкнул Попов. — Постарайся не поцарапать ничего. — Какой ты душный, — закатил глаза Матвиенко. — Кристина, ты как его терпишь вообще? — С трудом, Сергей Борисович, — рассмеялась я. — Давайте, коалиция, распадайтесь. Нам ещё надо найти всех, пошли, — обратился ко мне мужчина и, попрощавшись с другом, взял наши вещи в руки. Я несла на себе лишь небольшой рюкзак, но всё равно Попов шагал быстрее, я почти бежала за ним. Так вот зачем ему такие длинные ноги. Я то и дело спотыкалась о льдинки, пытаясь удержать тервяшееся равновесие. Не стоило раскатывать ботинки, знаю, но теперь-то что делать? Ступеньки не оказались такими снисходительными, как асфальт, и я всё же поскользнулась, падая в сугробы на лестнице. Я вскрикнула, и разлеглась на снегу. — Слава богу, что мы едем не на горнолыжный курорт, — я не видела, но была уверена, что Арсений Сергеевич закатил глаза. — Держись. Он протянул мне руку, и только я вложила в неё свою ладонь, он поднял меня на ноги рывком, как будто я весила пару граммов. Я несколько опешила, пока Попов очищал меня от снега. Его движения буквально никак не ощущались, они были лёгкими. — Спасибо, — кивнула я. — Пошли, — он снова взял чемоданы в руки и поднялся по лестнице. В здании вокзала было душно и пахло какими-то машинными маслами. Мы прошли через металлоискатель и, снова взяв вещи в руки, направились к месту сбора. Несколько людей уже стояло там, но мы были одними из первых, кто приехал. В числе уже прибывших были Антон Андреевич и Алана Владимировна. Арсений Сергеевич поздоровался с ними, и мы стали дожидаться остальных. Я всё это время провела в телефоне, пока на горизонте не появились Ваня с Ксюшей. Я сразу подскочила к друзьям, обнимая их. — Наконец-то мы собрались! — улыбалась Севастьянова. — Нас ждут две недели чистого кайфа. Все согласились с ней. Народ постепенно прибавлялся, и к нужному времени подоспели все. Посадка должна была начаться через десять минут, и по колонкам передали номер пути, с которого отправлялся поезд. Взяв вещи в руки, мы, насколько это было можно, дружно пошли к составу. На улице снова разразилась непогода: дул сильный ветер, который сшибал нас и чемоданы с ног. Я держалась за Ваню, чтобы никуда не улететь и не упасть. Подойдя к поезду, нас ещё раз пересчитали, и, пока Антон Андреевич раздавал билеты для входа в поезд, Арсений Сергеевич напоминал технику безопасности. — Не выходим на остановках, которые длятся меньше семи минут! — громко говорил Попов, пытаясь перекричать порывы завывающего ветра. — Без сопровождения педагога выходить строго запрещено! В город уходить так же под присмотром! — Если потеряетесь, то весь отпуск пойдёт насмарку, и вы создадите большой геморрой родителям, — Алана Владимировна-таки вставила свои пять копеек. Конечно, куда мы без её комментариев? — Да, поэтому правилами пренебрегать нельзя! В вагоне сильно не шумите, помимо вас, там будут другие пассажиры. Да и одноклассникам вашим, которые будут спать, не будет приятно, если вы будете мешать. Насчёт пересадок мы вас будем предупреждать, пожалуйста, не зевайте. — Вещи сильно не разбрасывайте, чтобы успевали собирать, — добавила литераторша и посмотрела на Арсения Сергеевича, ожидая одобрения. Я стояла рядом с друзьями и могла не скрывать своего раздражения, спокойно закатывая глаза. У Вани, мне казалось, они уже прокрутились на 360 градусов и вернулись в изначальное положение. Он, находясь за спинами одноклассников, передразнивал Алану Владимировну, заставляя меня сдерживать смех, что так и рвался наружу. Я стояла, поджимая губы и то и дело опуская глаза в пол, дабы не выдать своё слишком счастливое выражение лица. Пять минут нотаций и предупреждений закончились быстро, и мы начали садиться в поезд. Мне казалось, что проводница сошла с ума, проверяя наши билеты. Все были шумными и невнимательными, многие искали паспорт в недрах рюкзаков по несколько минут, потому что не удосужились достать его заранее. С нашей тройкой таких проблем не было, а потому мы быстро зашли в поезд почти что самыми первыми. Раньше нас вошли Арсений Сергеевич и Женя, чтобы помочь поднять сумки, и Алана Владимировна для уюта или того, чтобы именно Попов взял её вещи. Антон Андреевич остался помогать снизу. При помощи Шастуна я подала свои вещи, которые перехватил Лавров и отдал их Клименко. Мне было непривычно называть литераторшу по фамилии, но постепенно Ваня приучал к этому, аргументируя тем, что «всех зовём и её будем». Мне не оставалось ничего, кроме как согласиться. — Проходи в любое свободное купе, — сказала мне Алана Владимировна, когда я зашла в вагон. — Хорошо, — я всё же ответила ей и пробубнила тихое «спасибо» Жене, а он улыбнулся мне в ответ. Пройдя пару отделений, я выбрала то самое, где были красивые шторки на окне, новые матрасы — всё было хорошего качества, как для нас. Ксюша зашла за мной, а потому я ей просигнализировала, куда идти. — Я на верхней буду, не против? — спросила Севастьянова, закатывая чемодан под нижнюю полку. — Ни разу, — улыбнулась я, садясь к окну за стол. — Больше нижние люблю. — Мы идеально дополняем друг друга, — рассмеялась девушка, присаживаясь рядом. — Не то слово. С Абрамовым вечно дерёмся за низ, — поделилась я, расстёгивая куртку. — Тепло тут. Спустя долгие сорок минут все уселись, и поезд тронулся с места. Нашими с Ксю соседками стали две одноклассницы-подружки, которые не расставались ни на секунду. Мы с ними не общались, и им до нас дела не было, никто никому не мешал. Девочки занимались своими делами, играя в игру на телефоне, а мы с Ксюшей раскладывали вещи. Только я застелила всё и хотела лечь спать, как прошла проверка от проводницы и Арсения Сергеевича на наличие детей и билетов. Я сидела, завёрнутая в одеяло, и ждала, когда все лишние люди покинут наше купе. — Всё в порядке у вас, девочки? Не жарко? — напоследок уточнила проводница и после нашего положительного ответа ушла в другое купе. Попов, не сказав ни слова, ушёл вслед за ней. Я наконец-то приняла горизонтальное положение и, засунув наушники в уши, закрыла глаза. Свои законные часы сна я всегда использую по максимуму, даже если у меня будут только пять минут. Сон пришёл быстро, а потому через две песни я уже погрузилась в мир своих фантазий.

***

Проспала я до самого вечера. В поезде была такая спокойная атмосфера, которая убаюкала меня слишком сильно. Я проснулась от того, что Ксюша толкала меня в бок, вымаливая пойти с ней в коридор и поболтать. У дневного сна есть дурацкая особенность, из-за которой тебе не лучше становится, а хуже. Голова будто налилась свинцом, а ресницы скрепили клеем. Щека вся была в красных линиях от рельефа подушки, телефон был нагрет, как сковородка, а наушники и вовсе валялись на полу. Я еле оторвала голову от подушки, садясь на полку. — Ксю, не грузи, — я прервала её. — Я слышу только «пинцет, баклажан, Брежнев, калитка». Дай мне в себя прийти. Залипнув в одну точку, я собирала в памяти свой сумасшедший сон, где верблюды скакали по Антарктике через мою квартиру и утверждали вопросы мироздания. Севастьянова терпеливо ждала, но я видела, что ей всё же хотелось, чтобы я побыстрее проснулась. — Пошли в коридор? Мне так скучно! Я хочу поболтать! А тут уши лишние, — она указала на наших одноклассниц, но тем, походу, и дела до нас не было. Они обе сидели в наушниках в телефонах. — Пошли, — кивнула я и, протерев глаза, взяла с собой мобильный, кинув его в карман кофты. В коридоре было пусто, что играло на руку. Все закрылись в своих купе и либо спали, либо так же, как и мы, разговаривали. Возможно, конечно, чем похуже занимались, но не нам их судить. Я сразу облокотилась о перила, прикреплённые к стенке под окном, за котором мелькали чудесные пейзажи. Мы ехали вдоль заснеженного леса. — У тебя как каникулы-то прошли? Не умерла там со скуки с Поповым? — Да нормально было, — ответила я и зевнула. — Дома он добрее, чем в школе. Он, кстати, готовит очень вкусно! А ещё, представь, я начала понимать физику! — я повернулась к Ксюше, улыбаясь и ожидая удивления. — Арсений Сергеевич, мне кажется, всё знает и объясняет лучше всех в нашей школе. — Ты и физика? — Севастьянова, читая мои ожидания, выпучила глаза и подняла брови, посмотрев на меня. — Неужели тебе настолько всё разжевали и в голову вложили? — Представь, — хмыкнула я, переводя взгляд за окно. — Теперь могу подрабатывать твоим репетитором за морковный торт. — Как только вернёмся, проведёшь первое занятие. Мы рассмеялись, продолжая обсуждать наши каникулы. Ксюша рассказывала об отдыхе с сестрой, который прошёл более, чем удачно, пока я внимательно её слушала, поглядывая то на время, то на пейзаж. Иногда мимо нас проплывали фигуры одноклассников, стремившихся перегнать друг друга и занять туалет первыми, набрать воды в кружку или заварить быстрое питание. Зловонный запах химозных специй разносился по всему коридору, заставляя меня морщиться. Терпеть не могла, когда в поездах смешивались все ароматы в один. Получалась гремучая смесь, которая вызывала лишь желание пообниматься с белым другом. Периодически я приоткрывала верхнее окошко в коридоре, чтобы вдохнуть свежего и чистого воздуха, дабы завтрак из меня не вышел. Около часа мы с Ксюшей провели в коридоре и уже собрались идти обратно в купе, чтобы заняться своими делами, как вдруг нас перехватили девочки, зовя в преподавательское купе играть с Антоном Андреевичем в карты. — У низ одно место свободно нижнее! Пойдёмте! Крис, ты же ни разу ещё никуда не ездила с нами, я гарантирую, что будет весело, — уговаривала нас одноклассница. — С Шастуном особенно! Вздохнув, мы переглянулись с Севастьяновой и, кивнув друг другу, отправились за девочками. Поздоровавшись со всеми, мы сначала сели на края полок, но потом нас великодушно пропустили в середину. Меня почти что зажали с двух сторон, но один из одноклассников, сидевший по левую сторону, вышел, а я продвинулась к окну. По правую сторону от меня сидел Попов, что-то увлечённо читая. Я попыталась заглянуть в текст, но не увидела ничего и не стала пытаться дальше. — Играем в «Дурака», — объявил Антон Андреевич, выкладывая на стол колоду из 52 карт. — Опять детей в азартные игры завлекаешь? — Арсений Сергеевич осуждающе взглянул на него, и я начала глазами искать Алану Владимировну, у которой должно было быть такое же лицо, но её в купе не было. Наверное, сидела где-то с другими девочками. — Они без меня и похлеще в игры играют, тут хотя бы без денег будут, — ответил ему Шастун, начав размешивать колоду. — Подкидной и переводной сразу, поняли? В «Дураке» я не обладала особым мастерством, ибо играть в детстве мне было не с кем. С Ванькой мы носились по улице, с тётей Ирой играли в настольные игры, а с родителями и отчимом только в покер, но очень редко, зачастую, такие вечера проходили без меня. Я надеялась только на то, что смогу удачно сшулерить и выйти одной из первых, чтобы моя ложь не затягивалась. Но когда в мои руки попали заветные шесть карт, хотелось поотрывать руки Антону Андреевичу. Я тихо вздохнула, чтобы никто не услышал моего разочарования. Мы сыграли почти с десяток партий за вечер, во всех из которых мне удавалось чудесным образом выиграть. Из-за возможности подкидывать я избавлялась от карт одна за другой, что позволило мне выходить из игры почти что самой первой, потому что карты из оставшейся колоды расходились быстро, а игроков было много. Во время одной из последних партий меня снова начало клонить в сон — за окном уже была непроглядная темнота, по всему поездку включили тёплое приглушённое освещение создававшее уютную и домашнюю атмосферу, от которой хотелось свернуться клубочком, укрывшись одеялом. Сама того не замечая, я наклонила голову вбок, тем самым ложась на плечо Арсения Сергеевича, и снова уснула, будто целого дня было мало. Когда я проснулась, я, естественно, уже не помнила, что происходило до. Первое, что я поняла, — я была не в своём купе, но лежала укрытая одеялом на подушке. Приподнявшись на полке, я увидела, что в купе было пусто, но вещи, лежавшие на столе, дали мне понять, что находилась я в преподавательском купе. Я быстро скинула одеяло, всунула ноги в обувь и открыла дверь, чтобы выйти, как чуть не столкнулась с Антоном Андреевичем. Он, с полотенцем на шее, входил в купе. — Доброе утро спящим игрокам, — улыбнулся Шастун, и я впустила его внутрь. — Как спалось? — Замечательно, — ответила я, выглядывая в коридор. — Меня кто так убаюкал и уложил? — Убаюкалась ты, боюсь, что сама, а уложил тебя Арсений Сергеевич, — ответил историк. — Опять он, да Господи... — протянула я, закатывая глаза. — А где он сейчас? — Не знаю, может, где-нибудь у мальчиков сидит, — подал плечами Шастун, и я, поблагодарив его, быстро ретировалась, уходя на своё место. По пути я решила, что мне нужно умыться. Холодная вода чуть освежила, помогая привести мысли в порядок и собраться, взбодрившись. Стало лучше. — Приветствую вечно спящих, — на этот раз смеялась уже Ксюша, когда я почти влетела в наше купе. — Выспалась? — Ага, на год вперёд! — ответила я и села на полку, выдыхая. — Меня Попов уложил, укрыл и ушёл, вот скажи — это нормально вообще?! — А ты хотела, чтобы он с тобой лёг или что? — не понимала Севастьянова моего негодования. — Упаси Бог, Ксю! — воскликнула я. — Меня нужно было разбудить, а не вот это вот всё! Как я сама вообще не проснулась?! А ты почему не разбудила? — Ты так мило на его плече уснула, даже жалко было, — призналась одноклассница. — Да и Арсений Сергеевич старался не двигаться, пока все не разошлись. Ему, бедному, несладко пришлось, спина вся наверняка затекла, возраст-то не тот уже. — Да ему всего-то 26, — махнула я рукой. — Тоже мне, возраст. — Выглядит он старше, — Ксюша слегка удивилась, видимо, никто не знал, сколько точно ему лет. — Кстати, а он куда ушёл? — Да я откуда знаю? Передо мной никто не отчитывался. Наверное, у мальчиков или... — Или с Аланой Владимировной... — дошло до нас с Севастьяновой одновременно. — Фу! — поморщились мы так же единовременно. Я помотала головой, пытаясь выкинуть ненужные и неправильные мысли из головы. Прочь! Меня такое волновать не должно, они взрослые, сами разберутся! Внезапно я вспомнила о том, как Клименко приходила к Попову в гости, возможно, надеясь на что-то, и поделилась с Ксюшей. Она внимательно послушала всю мою тираду, наполненную эмоциями сверху донизу. — Да уж, не подумала бы, что они так сдружатся... — ответила Севастьянова, качая головой. — Да она прилипла, как пиявка, не оторвать, — продолжала я. — Ладно, пойду расслаблюсь чуть-чуть. — Давай, а я пока фильм досмотрю. Заранее спокойной ночи, если вдруг усну, — с этими словами она забралась на свою верхнюю полку Я снова воткнула наушники в уши, включая излюбленный плейлист. Многие эти песни я переслушивала который год подряд, но ни одна не успела мне надоесть. Каждая веяла чем-то особым, возвращала в прошлое, позволяя почувствовать пережитое в момент первого прослушивания. Избитый, но проверенный временем плейлист. За окном мелькали такие же заснеженные деревья, что были в черте города, правда, сейчас их разглядеть было труднее. Небо, во-первых, затянуло облаками и тучами, а во-вторых, стало уже темно. Свет в поезде включили ещё в пять вечера, когда солнце окончательно скрылось за деревьями. Зимний день в нашем городе был коротким, и я это не любила. Мне всегда хотелось, чтобы ночью было светло, чтобы я могла разглядывать город и природу без использования фонарика. Это было ещё одной причиной, по которой мне хотелось поскорее уехать в город белых ночей. Свой город я любила, но хотелось больше свободы, больше возможностей. Какие-то мероприятия или концерты были редкостью у нас, приходилось довольствоваться совсем малым. Абсолютно не то, что хотелось подростку. Да я бы на все секции разом ходила, если бы можно было и имелось столько. И пока я размышляла о незакрытых гештальтах, поезд резко затормозил. Я чуть было с полки не свалилась, но вовремя удержалась за стол. Вынув один наушник, я посмотрела, спала ли Ксюша. Конечно, уже без задних ног! Я выключила её телефон, заботливо убрав его в полку, и укрыла подругу одеялом. Наших соседок по-прежнему не было в купе. Я, закрыв Севастьянову, решила посмотреть, сколько будет длиться остановка, а заодно сфотографировать расписание. Остановка должна была длиться полчаса, что значило мой возможный выход, но никого из учителей я в коридоре не наблюдала. Курить хотелось, возможности не было. Я вздохнула, разочаровавшись в этом мире, и уже собралась идти обратно в купе, как из одного выплыли Антон Андреевич и Арсений Сергеевич. Мне казалось, что у меня даже глаза заблестели. Я сразу же подбежала к ним. — А вы выходите? Скажите, что да, — взмолилась я. — Я выхожу, — ответил Шастун, надевая худи. — Можно с вами выйти, пожалуйста? Я не могу уже тут находиться! — пришлось приврать, но кто я такая, чтобы признаваться в том, чего до совершеннолетия делать нельзя? Мне моя жизнь дороже. — Арсений Сергеевич? — я обратилась к Попову, строя умоляющий взгляд и надеясь на снисходительность. Мы же сдружились. — Выйдите, — выдохнул преподаватель, и я, подпрыгнув на месте, понеслась за курткой. К тому времени, как я оделась, Антон Андреевич уже вышел на улицу, а Арсений Сергеевич остался в коридоре. Когда я проходила мимо, он остановил меня. — Я понимаю, что словами не помогу, но не кури, пожалуйста, — попросил он с нажимом, нахмурив брови. — Гробишь себя только. — Чего? Вы откуда... — я видела по глазам, что он знал, и только стиснула пачку сигарет в кармане. — А как вы вообще... — Я заметил, когда мы вальс ставили, — ответил мне Попов, а я разочарованно выдохнула. Ладно, что хоть Коле не сказал, но странно, что не стал перевоспитывать. Надеялся, что я сама образумлюсь? Я вздохнула и посмотрела на Арсения Сергеевича, он выглядел не расстроенно, но какие-то не самые позитивные нотки присутствовали во взгляде на меня. Я опустила глаза в пол, потом снова посмотрела на Попова, ожидая лекции. — Я не буду тебя перевоспитывать, не бойся. Доносить тоже никому не буду, но на глаза мне не попадайся с таким, договорились? — сказал преподаватель. — Да, хорошо... — тихо ответила я, почти не шевеля губами. — Спасибо, вы мне почти жизнь спасаете. Если бы рассказали отчиму, то он бы... — я вскинула руку и опустила её, — прибил бы... Наверное. — Сам в твоём возрасте был. На новогодних я ничего не стал говорить, чтобы хуже не сделать. Каждый сам со стрессом борется, но старайся найти альтернативу. Курение действительно убивает, но медленно, — напоследок сказал Арсений Сергеевич, прежде чем уйти в своё купе, оставив меня одну в еле освещаемом коридоре. Я, задумавшись над всей ситуацией, спустилась вниз, на перрон, и встала рядом с Антоном Андреевичем. Он, как я его уже привыкла видеть, курил, но электронную сигарету. От Шастуна исходил химозный запах винограда, смешанный с ароматом каких-то других ягод. Я повернулась на поезд, чтобы посмотреть, не глядели ли чьи-то любопытные глаза в окно. Никого. — Антон Андреевич, — из моего рта вышло облачко пара, погода была холодной. — Можно покурить? Вы же в классе разрешаете. — Можно-можно, — усмехнулся он, вставая чуть передо мной и закрывая обзор. — Сильно только не выдавай себя. — Да я профессионал, вы чего? — улыбнулась я, зажав в зубах одну сигарету и поднеся к кончику зажигалку. Табак и бумага быстро подхватили огонёк, и от меня снова вверх ушло облако, но на этот раз дыма. — Вы не замёрзли? — я кивнула на его кофту, под которой была только футболка фиолетового оттенка. — Я уже иммунитет к холоду выработал, — ответил Антон Андреевич, выпуская в небо облако виноградного дыма. — А ты застегнись, холодно. — Нормально, не самая мёрзнущая, — отмахнулась я, делая первую затяжку. — Слушайте, я спросить хотела... А вы не знаете, что у Арсения Сергеевича с Аланой Владимировной? Шастун удивлённо посмотрел на меня, следом скорчив подозрительную мину. Я пожала плечами, мол, что удивительного, если я жила у него дома. Антон Андреевич сделал ещё несколько затяжек, посмотрел в телефон, повернулся по сторонам, прежде чем ответить на заданный ему вопрос. Он ещё поёжился, будто бы замёрз, хотя буквально несколько минут назад заявлял, что привык к морозам. Историк сильно не хотел, чтобы я знала хотя бы что-то об этих двоих. Исходя из поведения преподавателя, я сделала вывод, что нечто имелось, но что? — Не ученическое это дело, — наконец сказал Антон Андреевич, но подобный ответ меня, очевидно, не устроил. — Без вас бы не догадалась, — ответила я, хмуря брови и сводя их к переносице. Забытая мною сигарета медленно тлела в руках, сбрасывая сгоревший пепел на снег. Холодный свет луны пробивался сквозь облака, роняя лучи на сугробы. Я глядела на Антона Андреевича, пытаясь хоть что-то выловить с его лица, заметить хоть какое-то микровыражение, которое помогло бы мне понять, что между этими двумя. Мне было правда интересно, но меньше всего хотелось услышать, что между ними что-то было, хоть меня это и не касалось. Арсений Сергеевич не был настолько плохим, чтобы ему досталось это нечто. От Клименко веяло чем-то неприятным, её персона вызывала отторжение и никак не импонировала. Слишком правильная, слишком хорошая для того, чтобы быть правдой. В таких людях зачастую было куда больше плохого, нежели хорошего. — Правда. Я ничего не буду говорить, тебе незачем это знать, — поставил точку в моём вопросе Антон Андреевич. Я вздохнула, а историк, достав телефон, позвонил кому-то, вероятнее всего той блондинке, которая была его девушкой, потому что разговор начался с «привет, солнышко». Кажется, Ира? Оказывается, что она даже работает у нас в школе организатором разных мероприятий, но, видимо, редко или из дома, потому что в учебном заведении я её ни разу не видела. Я решила не портить идиллию и отошла подальше, выкидывая уже протухшую сигарету. Тьфу ты, спустила просто так! Правильно Попов говорил не курить сегодня. Кстати, о нём. Я заглядывала в подсвеченные окна, которых было от силы три. Время близилось к ночи, основной свет был выключен, оставались лишь те лампы, что были вмонтированы над головами на полках. В первом купе жили Женя с Ваней, Лёшей и Серёжей, которые увидели меня в окне и начали активно махать. Я улыбнулась парням, но вместо того, чтобы «поприветствовать», показала средний палец и рассмеялась. Абрамов сделал вид, что обиделся, пока Щербаков с Орловым отвечали мне тем же жестом, а Лавров смеялся. Я улыбалась, глядя исключительно на Женю. И всё же черты лица у него были притягательными. Но моё счастье созерцания длилось ровно до того момента, пока я не посмотрела на окно соседнего купе. Там сидели Арсений Сергеевич с Аланой Владимировной и разговаривали. У обоих руки были на столе. Они держались друг за друга, что ли? Клименко глядела Попову буквально в рот, и наоборот. Эти двое не отрывали глаз друг от друга, аж тошно было. Я жалела, что выкинула сигарету. Для полноты картины не хватало только нервно прикурить. Моё настроение сразу упало ниже плинтуса, и я не понимала, почему на меня так влияет их пара. Мне должно быть без разницы, но когда они светились каждые две минуты, как я могла не обращать внимания? Моментально становилось не радостно за любовь, а противно. И проблема была больше в Алане Владимировне и том, что Попов не пресекал её действия, хотя от остальных шарахался, как от огня. Неужели она была такой особенной? Мне всегда было интересно, каково это быть кем-то особенным для человека, самым важным? Как это, когда тебе рассказывают всё в первую очередь, думают о тебе, вспоминают, зовут раньше всех, хотят проводить время вдвоём. Любят, в конце-концов. Но не так, как родители или друзья. По-другому. На душе словно кошки скребли, стало так тоскливо, даже плакать захотелось. Я сжала челюсти, чтобы не выпустить ни одной слезинки. Холодно было. Я зашла в вагон, чувствуя, как мои руки наконец отогреваются. Пройдя в своё купе, я убрала куртку, стараясь делать это как можно тише, потому что остальные трое соседок спали. Я ушла в туалет, чтобы окончательно отогреть руки и умыться. Ехать нам нужно было ещё долго, моим единственным развлечением и спасением был сон. Абсолютно всегда. Лучше больше, чем меньше, да?

***

Остальные несколько дней до первой пересадки прошли в таком же ритме. Мы отдыхали, играли в карты, Ксюша заставляла меня смотреть с ней фильмы, и мне даже начинало нравиться. По вечерам мы собирались и играли в карты со всеми либо оставались у Абрамова с парнями, обсуждая всё на свете. Женя, конечно, подозрительно часто куда-то уходил, но меня это не особо волновало. Зато с преподавателями дела обстояли хуже. Чтобы занять наше время, Алана Владимировна и Арсений Сергеевич решили проводить уроки. Математику Попов объяснял всем, в то время как литературу Клименко проводила только для сдающих предмет. Мы собирались нашей скромной компанией в купе и, обсудив произведение, писали сочинения. Я успевала только поглощать информацию. Признаюсь, никогда я не читала такого количества текста за несколько дней. «Война и мир» мне, конечно, так и не поддавалась, зато остальное шло как по маслу. Список прочитанного пополнялся с каждым днём, и я не то, чтобы была этому рада. Я поехала отдыхать, а не учиться! В итоге я решила, что всегда буду спать, когда они решат прийти, и моя тактика работала безупречно. Меня никто не будил, а я просто лежала с закрытыми глазами, но рано или поздно засыпала. Потом Ваня с Ксюшей пересказывали мне занятие, жалуясь, пока я смеялась над друзьями, говоря, что нужно делать вид, что ты очень занят — например, спишь. — Я не могу проводить двадцать часов в сутки с закрытыми глазами, — отвечал мне Ваня в очередной вечер, пока мы стояли в коридоре и пили чай. — Надо учиться, Абрамов, потом возможности такое не будет. Выспись сейчас! — я стучала кулачком ему по голове. — На том свете отосплюсь... — буркнул парень, залпом осушая стакан. — Пойду вымою. — Давай, я у себя буду, — отсалютовала я посудой и почти зашла в купе, как мой взгляд зацепился за мило беседовавших в друг конце коридора... Соню и Женю? Мне было удивительно, что они общались, потому что при мне никакого взаимодействия или даже намёка не было. У меня аж дыхание прекратилось, а где-то в груди будто защемило. Я старалась делать вид, будто пытаюсь открыть дверь, а сама подглядывала за происходившим. Закончив говорить, Лавров обнял Жданову, но не так. По-особенному. Так, как обнимают глубоко любимого человека, а не просто знакомую или подругу. Именно в тот момент слёзы непроизвольно выступили на глазах, пока внутри что-то рушилось, опадая осколками вниз. В животе будто бы скрутило, а сердце разгонялось, будто на трассе Формулы-1. Я не хотела плакать, но сдерживаться оказалось сложнее. В горле уже встал поперёк колкий ком, который мог выйти только тогда, когда я распла́чусь. Я держалась изо всех сил. Чтобы не выдать разочарованное лицо, я отошла к бойлеру с водой и поставила кружку на подоконник. Не хватало разбить ещё. Вдох. Выдох. Губы дрожали, как и руки, пока мысли спутанно, как рой пчёл вертелись в голове. Да быть не может... Мне показалось, надо просто спросить. Набрав в грудь побольше воздуха, я повернулась. Из коридора уже исчезла Соня, но Женя остался. Он стоял, глядя в телефон. Я подошла к нему нетвёрдой походкой, и парень повернулся ко мне. — Слушай, я тут спросить хотела... У меня догадки были, но решила, что лучше будет напрямую, — я пошла издалека, потому что сил не хватало. Сердце снова забилось бешеном ритме. — У тебя есть девушка? Все Ладоги стали мокрыми, пока я ждала ответа. Казалось, что проходили долгие часы и дни, а на самом деле — жалкая пара секунд, за которые Лавров удивлённо на меня посмотрел, но ответил. — Да, есть, — кивнул парень, проходясь ладонью по коротким волосам. — Это Соня? — я решила не томить с вопросами и просьбами, чтобы он сказал мне, кто она. У меня был конкретный человек. Женя несколько секунд постоял, раздумывая. Во мне бился ураган, хотелось крикнуть «да скажи ты уже!», чтобы я избавилась от напряжения. Ненавижу ожидание и неизвестность. — Да, это Соня, — утвердительно ответил Лавров, а у меня земля будто из-под ног ушла. Я схватилась за перила, чтобы точно не упасть, хотя падать было некуда. Я была на дне. — Только не говори никому, хорошо? Мы не хотим афишировать. — Без проблем, — ответила я и ушла в купе. Ксюши там не было, от этого стало ещё хуже. Я тупо смотрела в одну точку, не имея возможности плакать. Я прокручивала каждую сказанную собой фразу, пыталась понять, где же я могла увидеть какие-либо намёки на то, что могла ему понравиться. Но не знала же я, что у него была и есть девушка. Он не говорил... Во мне бушевали сразу два урагана, один из которых твердил, что виновата только я, а второй пытался успокоить, перебить, говоря, что все совершают ошибки. Я же не Кэл Лайтман, чтобы по лицу всё читать. Я дура. Самая настоящая дура, которая надумала себе того, чего не было в помине. Да и как я могла вообще понравиться за такой короткий срок? Я же только продемонстрировала тупые шутки и незнание школьной программы. Но Женя же общался, значит, нашёл что-то? Было так сложно и спутанно... Возможно, Лавров просто был вежливым и не мог мне отказать, но хотел? Бред... Тогда бы он хотя бы намекнул, я уверена. Женя был не из тех, кто стал бы терпеть неудобства. Может, я ему удобна была? Я помогала, где могла, всегда причём. Мной просто пользовались? Осознания один за другим прошибали голову и сердце, как пуля висок. Окончательно и бесповоротно. Я уже не могла держаться, поэтому взяла с собой телефон и пошла в туалетную комнату. По пути, вытирая слёзы и глядя в пол, чтобы никто не видел меня, я столкнулась с кем-то. Только этого не хватало! Я быстро обошла человека, буркнув короткое извинение, но меня остановили, взяв за плечо. — Что-то случилось? — голос Арсения Сергеевича, который был беспокойным и строгим одновременно, только подливал масла в огонь. — Случилось, — я шмыгнула носом. — Пустите, пожалуйста. — Рассказывай давай, — он завёл меня в тамбур, где было немного прохладно. Я вытерла слёзы с щёк и посмотрела на него. Слова вертелись на языке, но произнести их я не могла. Вопросы то и дело лезли в голову, ничего не состыковывалось, я просто терялась в бесконечном потоке своих собственных мыслей. Мои руки мелко тряслись, я удивлялась, как телефон ещё не выпал. Арсений Сергеевич выжидал, пока я соберусь с мыслями, но вместо этого я лишь обняла себя руками и заплакала, упираясь головой в стену. Это было не просто какое-то рыдание, а уже истерика. Я не могла понять, почему всё свалилось на меня в один месяц. Я понимаю, карма и так далее, но я столько плохого за жизнь не могла сделать! Или могла? — Женя и Соня? — лишь спросил Попов. — А вы откуда... — он знал? Все знали, кроме меня? Неужели, я была единственной, кто верил в иное? Идиотка... — Видел их однажды, тебе не говорил, потому что знал, что случится это, — выдохнул преподаватель. — Я думал, чтобы дотянуть до твоей встречи с родителями, ты бы с мамой всё обсудила. Было бы проще. — Я такая дура... Вы не представляете, — продолжала заливаться слезами я, уже не сдерживаясь. — Не вини себя ни в коем случае. Всё бывает в первый раз, в первый раз больней.