Berofe I Disappear / Прежде чем я исчезну

Сердце

У него остановилось сердце. У него остановилось сердце. Унегоостановилосьсердцеунегоостановилосьсердце… — Пап, — тяжело дыша тихо произношу я, когда встаю со стула — скажи, что это неправда. Папа молчит, а к тому моменту, когда подходит ко мне, на моих глазах появляются первые слезы. — Поеду завтра, — тихо говорит он и обнимает меня. Он не говорит куда. Потому что это не то место, которое мы последние две недели имели ввиду, говоря, что едем к Финну. Потому что это то место, в котором не желает оказаться никто. Это не больница. Это морг. Я обнимаю папу настолько крепко, насколько вообще могу. Я опять оказалась маленькой девочкой, боящейся темноты и монстров под кроватью. Вот только теперь темнота это то, в чем мне придется жить, а монстры - это ведьмы, и я одна из них. Я убираю одну руку с папиной спины, чтобы вытереть мокрые от слез щеки, но не отпускаю его. Как будто если это произойдет, мы окончательно перестанем быть связаны. Папа тоже плачет, я понимаю это по всхлипам, которые слышу в перерыве между своими. Больше всего на свете я хочу отмотать время назад - когда я только зашла домой, мы весело поговорили, где ничего не предвещало беды. Наконец мы с папой отпускаем друг друга, и я принимаюсь растирать слезы по лицу двумя руками, хотя это не имеет абсолютно никакого смысла. — Пойду посмотрю, что делать, — тихо говорит папа и уходит. Я тут же закрываю дверь в свою комнату, и слезы накатывают на меня с новой силой. Какого черта все это происходит в моей семье?! Почему именно мы?! Ноги перестают держать меня, и я скатываюсь на пол по двери, стараясь рыдать как можно тише. Я хочу верить, что это просто идиотская шутка, или в больнице что-то перепутали. Я знаю, что так должно быть. Ни за что не смогу поверить в то, что я больше никогда не услышу голос Финна, больше никогда не потреплю его по волосам, никогда не буду делать с ним его домашку. Так и будет, я знаю это. После смерти мамы я думала точно также, надеялась на ошибку, отказывалась верить, что это все и правда происходит. Момент, когда все заканчивается окончательно - видеть безжизненное тело в гробу. Не могу, не могу, не могу. Не могу представить все это с Финном. Вот он, живой, злится, что проиграл в уно, обнимает меня на прощание перед моим уходом. Я видела его сегодня, живым, задорным, готовым ехать домой. Как так вышло, что человека, с которым ты смеялась несколько часов назад, больше нет и никогда не будет? Не в силах подняться с пола я доползаю до письменного стола и стягиваю с него телефон. Звонок. Длинные гудки. Отбой. Звонок. Длинные губки. Отбой. Так повторяется еще с десяток раз, но никто так и не берет трубку. Неужели это правда? Может это все сон. Слишком реальный сон. Через пару минут я начну быстро вдыхать и выдыхать воздух и проснусь от ночного кошмара. Проверю телефон, где висит непрочитанное сообщение от Финна: “Реши за меня тест по литературе, пж”. Нет, ничего этого не происходит. Я все так же сижу на полу, обнимая себя, вся футболка мокрая от слез, которые стекли по щекам. Нос не дышит, а глаза еле открываются от того, что опухли. Но я не одна. На первом этаже сидит мой папа, папа Финна. Когда у тебя умирает брат - это больно, но когда умирает твой сын, которому было всего тринадцать… Я хочу, очень хочу подойти к нему, обнять, сказать, что все будет хорошо даже если это неправда. Хочу, чтобы он знал, что он не один, что у него еще есть старший ребенок. Но я не могу пересилить себя, потому что сколько бы раз все вокруг повторяли мне, что моей вины в произошедшем нет - этого мало. Вернее, все эти слова, может, и помогали тогда, когда были сказаны, но сейчас от них нет абсолютно никакого толку. Раньше все было иначе, и я могла простить себе то, что Финн попал в больницу. С трудом, но могла. Как сказать о том, что произошло остальным? Папиной родне в Теннесси, стае. Я не хочу представлять то, как я с безостановочными слезами звоню Вильяму, папиному дяде, и говорю, что Финна больше нет. Я опять вру, но только на этот раз говорю, что он заболел, конечно, не рассказывая ничего про ведьм. Когда умерла мама, все списали на грабителей, которые проникли в дом. Кончено, никакой магии, ничего сверхъестественного - все должно быть предельно просто, чтобы полицейским было легче вести свои отчеты, чтобы врачам не нужно было проводить вскрытие, чтобы никто не знал, кто я такая. Чтобы никто не знал, что это я виновата в этих смертях. Когда слезы останавливаются, я наконец решаюсь спуститься вниз, чтобы набрать холодной воды в стакан. По лестнице шагаю как можно тише, словно преступница, которой не должно быть в этом доме, чтобы папа не заметил меня. Мне стыдно перед ним, перед Финном, перед собой. Папа сидит все там же, где сидел, когда я пришла домой пару часов назад - с ноутбуком за кухонным столом. Вот только теперь на вкладках открыты не схемы здания, а контакты похоронного бюро. Я собираю все оставшиеся силы воедино и хрипло спрашиваю тихим голосом: — Тебе нужна какая-то помощь? Папа устало потирает виски, а потом смотрит на меня такими же опухшими глазами, как и мои. — Поедешь завтра со мной в больницу? Меньше всего на свете мне хочется ехать туда. Но пересилив себя я тихо отвечаю “да”, потому что знаю, как папе тяжело. Подумать только - четыре года назад у него была стабильная работа, за которую неплохо платили, в небольшом городке, любящая жена и два счастливых ребенка. А сейчас есть только работа в разных частях страны, вынужденные переезды и дочь, боящаяся саму себя. Когда я уже почти на лестнице, папа говорит: — Спасибо. Это то, что окончательно добивает меня, и в свою комнату я возвращаюсь опять в слезах. “Спасибо”. Все это происходит из-за меня, а папа говорит мне “спасибо”. Сколько я думала о том, что мы отдалились после переезда в Бейкон-Хиллс, сколько я не рассказывала ему? Расстилая кровать, я тихо плачу, стоя в душе я тихо плачу, укрываясь одеялом я тихо плачу, постоянно прокручивая в голове фразу “у него остановилось сердце”. Закрывая глаза, ей на смену приходит другая фраза - “только, ради Бога, заберите меня послезавтра” и мой ответ “конечно заберем, куда ж ты денешься”. Финн, прости меня. Мы не сможем. Следующие три дня проходят мимо меня. Папа обзвонил всех родственников, каждый из которых в свою очередь предложил помощь. Приехала тетя Селена, папина младшая сестра. Когда мы жили в Меривиле, мы часто виделись на семейных праздниках. Сейчас нет ни бабушки с дедушкой, ни мамы, ни Финна. Все вокруг стало настолько неуютным, что хочется расцарапать кожу. Айзеку я сказала сама - на следующий день после того, как мы с ним ездили в больницу к Финну и играли в уно. Написала короткое смс - “Финна больше нет”, а вечером плакала рассказывая, что произошло за сутки. Папа был с Селеной, а я с Айзеком, будто мы просто соседи, живущие в одном доме. Что было на похоронах? Я не помню, не знаю. Я видела все происходящее через пелену слез, держа папу за руку, словно мне опять четыре года. На прощание мы подошли вдвоем, самые последние. После похорон Селена сказала, что Финн был не похож на себя, но мне показалось иначе. Не хватало только румянца на щеках и розового оттенка на губах. Может, через пару лет я не вспомню, какого цвета был гроб и в какая одежда на нем была, но я никогда не забуду его закрытые глаза и уложенные волосы. Они обычно были растрепаны, потому что по утрам он вставал в школу настолько поздно, что не успевал расчесаться. После похорон наступает опустошение и своего рода облегчение - мы сделали все, что могли. Больше не нужно ездить в морг, не нужно собирать документы, не нужно оплачивать счета - все закончилось. Больше не нужно готовить на троих, не нужно помогать делать домашние задания, не нужно слушать музыку из соседней комнаты. Конец. Завтра понедельник. Завтра нужно в школу. Завтра папе на работу. «Завтра» будет выглядеть как обычно. А сегодня я сворачиваюсь калачиком на кровати, готовясь ко сну, окруженная мыслями, что, если бы не было меня, не было бы всех этих проблем. Я больше, чем уверена, что папа уже присматривает нам новое место жительства, но мне хочется навсегда остаться тут - дом еще пахнет Финном. Но “завтра” не выглядит как всегда. Я не поставила будильник с вечера, поэтому благополучно просыпаю не только сборы в школу, но и автобус, просыпаясь в середине первого урока. Четвертый день подряд я просыпаюсь, не открывая глаза, будто чем дольше не буду видеть ничего, тем дольше смогу ничего не чувствовать. Встать с кровати сил нет, даже несмотря на то, что мои уважительные пропуски школы закончены. Какой вообще смысл в школе, если я не поступлю в колледж? Ни в этом году, ни в следующем, ни когда-либо еще. Я страдаю сама, заставляя людей вокруг себя страдать тоже. Если бы я никогда не рождалась, мои родители так и жили бы в Меривиле, у них бы был прекрасный сын. Все бы уже забыли про Сестер Луны, а Финн может даже никогда бы про них не знал. “Я сегодня дома, плохо себя чувствую.” Отправляю папе, и вновь закрываю глаза. До ноябрьского полнолуния чуть больше недели. Насколько больно должно быть, чтобы все закончилось окончательно? Насколько зла должна быть я, чтобы закончить охоту на правнучку Дженнис? Что мне вообще делать? В животе урчит, и я наконец нахожу силы спуститься вниз. Есть хочется, но тошнит от одного вида еды, поэтому я насильно заставляю себя съесть пару ложек йогурта, чтобы не умереть от голода. Какая разница? Не умру я, умрет кто-то другой - папа, потому что больше никого у меня не осталось. Для ведьм это последний рычаг давления на меня. Мне без разницы, умру я или нет, я не хочу, чтобы мои силы достались этим тварям, из-за которых моя жизнь превратилась в ад. Хочу, чтобы они тоже страдали, чтобы боялись лишний раз выйти из дома, чтобы никогда не могли строить планы на жизнь, чтобы они просто бездумно существовали. Хочу, чтобы их каждый день был наполнен скорбью, горем утраты и безысходностью. Мне без разницы, что будет со мной, но я хочу, чтобы каждая из них сполна прожила ту жизнь, которую живу я последние четыре года. Но единственное, что я могу сделать - это скрываться от них, периодически даруя свою кровь Неметону. Это выход? В таком случае они не получают по заслугам, а я так и живу в страхе, чуточку успокоенным кровоподношением. Это не тот вариант, который мне нужен. Но они потеряют смысл своей вечной погони, если гоняться будет не за кем, пытаясь смириться как минимум с тем, что так и не смогли убить меня. Я не смогу убить их в это полнолуние, я слишком слаба. Я не хочу продолжать скрываться. Остается один вариант. Я прохожу в папину комнату, но замираю прямо перед входом, потому что взгляд останавливается на приоткрытой двери в комнату Финна. Вещи убраны на свои места, я была уверена, что, когда он вернется, выскажет мне все свои недовольства, что я убралась у него, наверняка переставив что-то со своих привычных мест. Лучше бы он накричал на меня за то, что я зря заходила в его комнату, чем вообще не слышать его голос. Никогда не услышать. Это именно та причина, по которой я открываю шкаф в папиной комнате и разгребаю руками вещи на верхней полке, в надежде нащупать твердый металл. Но ничего такого там не оказывается, поэтому я приступаю к перекапыванию вещей и на других полках, пока все же не нахожу нужную мне вещь. Почему не таблетки - вдруг я выживу; почему не петля – больно и страшно. Пистолет - это быстро и безболезненно. Где-то в моей комнате звучит телефонный звонок, и замолкает до того, как я успеваю ответить. Но я бы не ответила, даже если бы хотела. Кручу пистолет в руках, пока иду в свою комнату - неужели это моя жизнь? Под окном все также растет куст роз, напротив все тот же соседский дом, небо такое же хмурое, как в тот день, когда я решила, что все изменится и отправилась на поиски Неметона. Вот только человека больше нет. Я прикладываю все усилия, чтобы снять предохранитель и поднимаю пистолет на уровень головы. Рука ощущается ужасно тяжелой, хотя кольт весит всего около килограмма, а я вся дрожу. Я закрываю глаза, из которых по щекам стекают слезы. Мне сложно сказать, переставали ли я плакать за последние четыре дня хотя бы на пару часов. Один щелчок, и все закончится. Нужно просто нажать на курок. Всего-то. Никакого бегства, никакой охоты, никаких ведьм и никаких сверхъестественных проблем. У папы. Дэниэла Шелтона можно называть этим словом ровно до тех пор, пока у него есть я. Что будет, когда не станет и меня? Когда больше никто не возьмет его за руку, когда страшно, никто не назовет его “папа”. Пистолет из моей руки с грохотом падает на пол, на котором через пару секунд оказываюсь и я сама. Я - проблема, но я - смысл жизни. Кроме меня у папы больше никого нет, как и кроме него у меня. Я не могу так поступить. Когда есть хотя бы один человек, за которого ты можешь держаться. Я рыдаю на полу от безысходности еще какое-то время - я ничего не могу сделать ни с собой, ни со своей жизнью. В голове крутится лишь слово “слабачка”. — Сэмс, посмотри на меня. Мне стыдно за то, что Айзек видит меня в таком виде - растрепанная, вся в слезах и соплях валяюсь на полу, издавая всхлипы, являющиеся единственным признаком жизни, а рядом лежит заряженный пистолет. Я даже не поняла, в какой момент он появился здесь. Поэтому я не смотрю на него. Я не смогу ничего объяснить, ничего сказать. Слабачка. — Так, Сэм, иди сюда. Айзек перекладывает меня с пола на кровать, вытирает лицо одноразовой салфеткой и приносит мне стакан воды. Мое сердце продолжает биться.