В тесноте, да не в обиде

~ Фэн Синь ~ Уверенно шагаю по дороге домой со спортивной сумкой через плечо. Настроение прекрасное. Солнце только-только встаёт, но на улицах пока ни души. Обожаю: только в такое время можно увидеть этот шумный и суетящийся город в спокойствии. По ошибке его можно даже принять за провинцию. В казино работаю в ночную смену, сутки через трое, поэтому привык уже вести ночной образ жизни. Днём на улицах толпы туристов и работяг, ночью же они разбредаются по ночным клубам и казино — вот тут уже делай, что хочешь, ходи, куда хочешь. Большинство общественных организаций работают круглосуточно — раздолье для такого, как я. Я вообще общительный человек, людей не избегаю, но от вечных скандалов дома хочется хоть иногда отдыхать. Поднимаюсь в квартиру. Ожидаю услышать привычные крики, но, на удивление, тишина. Бросаю сумку с одеждой в прихожей, несу пакет с продуктами на общую кухню. Думал, все спят ещё, но нет: Се Лянь заваривает чай какими-то очень странными движениями, Цинсюань, оперевшись о костыль, кивает ему и знаками пытается что-то показать, а за столом развалился и дрыхнет кудрявый студент (всё время забываю имя). — У вас ритуалы какие-то? — спрашиваю и ставлю пакет из магазина на стол. Бутылка молока звякает, от чего кудрявый дëргается. Смотрит на меня тупо секунд десять, протирает глаза. — Сосед выгнал, что ли? — смеюсь. Но тот в ответ только хмурится, резко встаёт и уходит. — Мы просто не хотели будить Цюань Ичжэня, — виновато смеётся Се Лянь. — А нечего спать где попало. — Пожимаю плечами. Раскладываю яйца, заглядываю в холодильник. — Огурцы есть? — Я вчера приносил, — кивает Се Лянь, помогает мне с поисками. — Что готовить будешь? — Цзяньбин Спроси там, кто завтракать будет. — Ты на всех готовишь, Синь-гэ? — улыбаясь, спрашивает Цинсюань, усаживается на стул. Видно, что больная нога доставляет ему неудобства. — Почему нет? Мне не сложно. — А вот Цин-гэ закатывает глаза и обижается, когда его просишь помочь в готовке. — Почему ты про него вспомнил? — настораживаюсь. — Мне показалось, вы с ним довольно близки... — Чушь, — пожимаю плечами. Конечно ему не нравится убираться и готовить для других, он это воспринимает как личное оскорбление. Будто просьба сделать чай равна сравнению с кухаркой. Самодовольный индюк. Когда-то мы с Му Цином знали друг про друга всё. Он, конечно, всегда был закрытым, но всё равно я хоть немного мог понять, что у него на уме. Сейчас же он полностью закрылся не только от меня, вообще от всех (даже от Се Ляня, который сейчас вроде как пытается примириться со всеми). И с чего Цинсюань решил, что мы близки? С того, что орём друг на друга громче всех? — Я позвал завтракать, но они, похоже, не настроены, — Се Лянь неуверенно смеётся. — Тебе помочь? — Не утруждайся, — стараюсь как можно вежливее намекнуть ему, чтобы даже не думал приближаться к плитке. Он явно расстроен, но лучше пусть óн немного погрустит, чем все наши желудки. — Синь-гэ, а ты чего так рано встал? — снова спрашивает Цинсюань. Тон у него всегда весëлый, заинтересованный, он любит поговорить. Да и я не против, если он себя нормально ведёт. Кидаю на него быстрый взгляд: в штанах, без макияжа, да и тембр голоса вполне низкий — сегодня женщину не изображает, уже неплохо. — Я и не ложился, в спортзале был. — Ночью? — говорит со мной, но время от времени поглядывает на дверь туалета. — Народу нет, да и с моим режимом так даже удобнее. Туалет занял кто? — доходит до меня. — Ци Жун уже час сидит, — отмахивается Цинсюань. Вот это самообладание. Я бы уже дверь выломал и надавал оккупанту по шее. — Эй, ты, демон вони и раздражения, освободил быстро! — с силой стучусь в дверь, и она открывается практически сразу. — Уже даже в толчок ломятся, извращенцы! — гадëныш выходит, сыпя бранью, и в дверь аккуратно протискивается Цинсюань. — Ци Жун, новый оттенок линз тебе очень идёт! — с милой улыбкой говорит Се Лянь. — Ой, да завались! В гробу я твоё мнение видал! — светит средним пальцем у Се Ляня перед носом и ретируется в гостиную. Се Лянь разочарованно вздыхает, но, кажется, его это особо не задело. — Приходи завтракать, как закончишь с утренними делами! — даже слишком радостно кричит ему вслед. — Почему позволяешь так с собой разговаривать? — возвращаюсь к готовке. Чтобы совсем не считал себя бесполезным, доверяю ему хотя бы нарезку овощей. С этим он ведь справится?.. — Чем бы дитя не тешилось, — Се Лянь снова смеётся. Никогда не смогу понять, почему он ко всем так добр. — Он же твой брат, должен относится к тебе с почтением! Может, я ему объясню, что к чему? — показательно разминаю кулаки, и Се Лянь тут же пугается. — Что ты! Не нужно! У него в запасе, кажется, тысяча аргументов, почему следует оставить его брата в покое, но их прерывает ворчание вошедшей Сюань Цзы. — Зачем вы трогаете этого угашенного? Опять будет весь день орать. Голова и так трещит. Вид у неё не самый бодрый: мешки под глазами, голос хриплый. В своих облегающих кожаных штанах и свободной майке — на работу так ходила или спала в этом? — стараюсь не смотреть на неё лишний раз, не люблю женщин, тем более в откровенных одеждах. Мало что могу о ней сказать как о человеке, разве что — тоже часто в ночную смену работает, вроде официантка, или типо того. Она не особо разговорчивая, какая-то вечно обиженная на жизнь, да и я не стремлюсь с ней пересекаться. Хорошо, что в этой квартире всего две женщины. Ладно, две с половиной. — Цзы-мэй, всё в порядке? — беспокоится Се Лянь. В этом весь он: каждого обогреть и утешить. Та берёт из холодильника какой-то йогурт, усаживается за общий крохотный стол — тут всего на четырёх человек, а нас в квартире двенадцать, — опять что-то ворчит себе под нос. — Достало всё. Я не должна быть здесь. Моё место под камерами, а не под голодными взглядами. Мужчины, от вас одни проблемы. Се Лянь явно думает, как подбодрить её, но отчего-то молчит. Я не собираюсь вмешиваться. Свою бы жизнь наладить, а уж потом другим советы раздавать. Тем более женщинам. С женщинами ни за что больше связываться не буду. Из туалета, опираясь на костыль, прихрамывает Ши Цинсюань, падает на соседний от Сюань Цзы стул. — Ты лицом в палетку упал что ли? — удивляется девушка. От любопытства на пару секунд оставляю сковороду, чтобы посмотреть, — у того действительно все глаза вымазаны чëрной краской. У моей бывшей такое бывало, когда тушь из-за слëз размазывалась. — Руки трясутся, чтоб их, — смеётся Ши Цинсюань. — У меня сегодня собеседование, хотел хотя бы стрелки нарисовать, чтобы солиднее выглядеть. — Но ты был на собеседовании два дня назад, — уточняет Се Лянь. — Не взяли, — снова смеётся. Такой радостный. Я бы подумал, что ему всё равно, если бы на собственной шкуре не испытал, как сложно в этом городе найти работу. — Инвалидов без особой охоты берут. Из соседней комнаты слишится крик самого недовольного соседа. — Медузы? Да какого хуя?! Ты отжал у меня такой чудесный комод, чтобы поставить на него аквариум с медузами?! Нам что мало жильцов в квартире?! Жарю тесто, игнорирую это. Уже не удивляюсь ни чьим выдумкам. Ночь, проведëнная в спокойствии, подарила заряд пофигизма, на какое-то время его точно хватит. — Куда ты валишь? Я ещё не закончил! На кухне появляется Мин И — как обычно легкой, незаметной походкой. Если бы не орущий ему вслед Ци Жун, даже не обратил бы на него внимание. — Мин-Сюн, доброе утро! — улыбается ему Цинсюань. Тот не реагирует. Ставлю в центр стола готовые блинчики. Се Лянь и Ши Цинсюань тут же начинают их уплетать, рассыпаясь в благодарностях за завтрак. Мин И хмыкает и уходит, даже не взглянув на тарелку. Да и пожалуйста, нам больше достанется. Сюань Цзы тоже не притрагивается, только буравит взглядом свой йогурт. — Блюдо простого охранника недостойно девы Сюань? — усмехаюсь. — Тут жир сплошной, а у меня диета. В принципе дело говорит. Но я занимаюсь много, всё лишнее быстро сгорает. Да и ем такое не часто. В дверном проёме снова вырастает вечно недовольный Ци Жун. Раскрывает рот, хочет на кого-то наброситься, но перевес в количестве на нашей стороне. — Да пëс с вами, придурки! — хлопает входной дверью, и в квартире аж дышать легче становится — будто душащую горло руку убрали. — Он не всегда был таким, — виновато произносит Се Лянь, будто поступки этого недоразвитого зависят от него. — Может, всё же хочешь наставить его на путь истинный? — делаю небольшой замах кулаком. Физическая сила — лучший аргумент, уговорит кого угодно. Се Лянь только пугается и отрицательно машет головой. — Ну если ума нет, то действительно остаётся только махать кулаками. — Я как-то упустил момент, когда в дверном проёме появился Му Цин. Не нравится мне это, попахивает скандалом. — Он взрослый самостоятельный мужчина, — продолжает Му Цин про Ци Жуна. — Сам зарабатывает себе на жизнь и сам несёт ответственность за свои поступки. Если однажды в переулке ему проломят бошку за его длинный язык, это будет только его вина. Он сделал свой выбор, отказался от твоей помощи. Ты должен прекратить носиться с ним, словно с маленьким ребёнком. — Цин-гэ! — возмущается Цинсюань. — Не говори такие ужасные вещи! Братья должны заботиться друг о друге в любых обстоятельствах! — И где же твой брат? Почему не заботится о тебе? Циньсюань замолкает, а у всех остальных резко пропадает желание как-то продолжать разговор. Вот так всегда: появляется Му Цин — у всех пропадает настроение. — Тебе обязательно быть такой бессердечной скотиной? — обращаюсь к нему. — А тебе обязательно быть в каждой бочке затычкой? — А может, мне тебя заткнуть? — начинаю уже конкретно злиться. — Ещё одно слово, и я вас обоих заткну! — Сюань Цзы резко поднимается и ударяет по столу так, что даже чашки с чаем трясутся. Затем уходит к себе, злобно поглядывая на всех присутствующих. Се Лянь виновато качает головой и бубнит что-то себе под нос, Цинсюань вытирает пролитый чай. Му Цин только закатывает глаза и уходит из кухни. С каждым днём мне кажется, что он всё сильнее обижается на мир. *** Вечером — вернее, ночью — заступаю на рабочую смену. Казино у нас большое: отдельное здание, много персонала, бар, даже шоу какое-то устраивают в 10 вечера (я на него, правда, никогда не попадаю). В общем, прилично всё, даже дресс-код есть, так что всяких отбросов тут не водится. Посетители вполне адекватные, обычно на словах понимают, что к чему, но сегодня пришла какая-то буйная компания: за вечер выиграли кучу бабла, но за полночь с увеличением выпитого алкоголя удача начала их покидать — в итоге проиграли в 10 раз больше, чем выиграли. Наши ребята уже сами стали над ними издеваться и ставить делать, сколько в итоге они сольют. Я только на смену заступил, как эти придурки стали разносить зал и требовать назад свои деньги! Вся охрана сбежалась их унимать, даже те, кто на входе стоял. Я, на свою голову, зачем-то полез первым, в итоге, не очень приятно признавать, меня одним из первых вырубили! Там такие быки здоровые, я бы вообще таким пить не позволял! Последнее, что помню — бутылка виски летит в голову. Да, я даже успел определить, чтó за виски — это три моих зарплаты! Открываю глаза уже в больнице. В голове туман, какой-то отдалëнный шум в ушах, тошнит — в целом ощущение, как будто я в болоте неделю пролежал. Свет больно бьёт по глазам — щурюсь, закрываюсь рукой. Кто-то подходит к окну и, судя по звуку, переворачивает жалюзи. Света всё ещё много, но уже терпимо. Внутренние часы отказываются подсказывать, сколько сейчас времени. Видимо, вчера мне весь циферблат отметелили. — Хватит из себя жертву строить. Разлепляй уже глаза, спящая красавица. Голос слишком знакомый, мозг отказывается воспринимать его. Изумлëнно гляжу на человека перед собой — и правда Му Цин! Взгляд холодный, как и всегда, отстранённый, но как будто сейчас в нём есть что-то ещё... не могу подобрать слово, голова совсем ватная. — У тебя сотрясение. Как самочувствие? Желания послать меня нет? — Как будто мозг в мясорубке перемололи, а в остальном сносно. Желание послать тебя появилось сразу, как пришёл в себя, — усмехаюсь. — Значит, уже идëшь на поправку, — на его лице на мгновение мелькает какое-то подобие улыбки. А может, у меня просто галлюцинации. — Ты что тут делаешь? — пытаюсь приподняться, но от этого голова начинает кружиться сильнее. Ещё и руку в гипсе замечаю. Класс. Точно недели на три вышел из строя. — Ты весь удар на себя взял, поэтому другие наши отделались в основном синяками. Начальник восхитился твоей, как он выразился, смелостью — но я бы просто слабоумием назвал, — и премию тебе выписал. Он очень переживал за твоё состояние и слëзно умолял кого-то поехать с тобой. Пялюсь на него тупо. Звучит всё это слишком хорошо. Но больше удивляюсь не столько с внезапной симпатии начальника, который премии даёт примерно никогда и заставляет весь штат выходить на работу в государственные праздники, столько с того, что у Му Цина тогда по времени только закончилась смена, а он вместо того, чтобы поехать домой спать, вызвался быть моей сиделкой? — Я за врачом. — Поднимается, но далеко не уходит. — Тебе, может, перекусить привезти? — добивает этим меня окончательно. Еда в больницах не самая роскошная, но и я не привередливый. С чего такая забота? Ему начальник тоже премию пообещал, если он меня скорее на ноги поставит? — Ты точно настоящий, или я брежу? Он закатывает глаза, хватает с полки какое-то полотенце, сворачивает в комок и кидает в меня. — Убедился? Я пытаюсь приподняться, чтобы ответить ему тем же, но движения усиливают головокружение, я морщусь против воли. — Сейчас врач будет. Не смей вставать, иначе я попрошу тебе вколоть что-нибудь парализующее, — серьёзно заявляет и скрывается за дверью. Я никогда не понимал, что в голове у этого человека. Всё скрывает, отмалчивается, крутого из себя строит. Но даже когда мы вместе работали телохранителями Се Ляня, когда так же жили бок о бок и от уровня нашего доверия друг другу зависела жизнь Се Ляня, когда мы должны были быть друг другу опорой и поддержкой — даже тогда я не удостаивался от него ничего хотя бы отдалëнно напоминающего заботу. А это... Вряд ли конечно это забота. Наверняка у него есть какие-то личные мотивы, может, совесть проснулась (а она у него вообще есть?). В любом случае, вредить он мне точно не станет, пока я в больнице. Так что буду считать себя особенным, раз он ненадолго обратил на меня внимание. Жизнь в этой квартире удивляет меня всё больше.