Разговоры под метель

Жди меня, и я вернусь Только очень жди…

      Зима возвращается сверлящим холодом, обжигая снегом в темную июльскую ночь. Причуды природы как нельзя лучше отражают состояние. Рита сползает вниз по гладкой стене ангара, пытаясь не взвыть в голос. Зажимая рот ладонью, женщина давится глухими, разрывающими изнутри всхлипами. В ушах до сих пор севший ветрено-надломанный голос Бизона.       — Багира, мы… Мы потеряли Батю.       Июль бьет по лицу февральской метелью, заставляя обхватить себя руками. Нет сил сделать вдох, боль горьким комом обжигает горло, сверлом вонзаясь в сердце. Ногти безуспешно царапают металлическую обшивку стен. Хлопья пятнами расплываются перед глазами.       — Рита?!       У Пригова обжигающе-горячие руки. Он неловко гладит ее по спине, пытаясь хоть немного привести в чувство. Снега пятнами на испачканной пылью одежде. Тихий, едва слышный шепот белых губ. «Держись, держись, Степановна». У нее не хватает сил, просто больше неоткуда черпать. Мир тонет в красных разводах. Едкая горечь валокордина — навеки выученный привкус потерь. Шумов старательно отводит глаза заставляя себя не видеть обнаженную душу Багиры. Группа выходит к точке эвакуации, на единицу меньше. Сказать, что задание выполнено — невозможно. Кофе черным пятном разливается по стеклянной столешнице. Женщина безуспешно пытается удержаться на ногах, прижимая руку к груди.       — Больно…       Кто-то невидимый стирает с ее лица все краски, оставляя лишь болезненную серо-желтую бледность, а еще прозрачную черноту некогда синих глаз. Мир в грязных разводах ночного снега, лужами под ногами, рассветный туман слишком сер, почти осязаем. Пригов курит, сидя на мокрых ступеньках базы. Уже плевать, что скажут сотрудники. Тяжелым гранитом на плечи давит страх очередной потери. У вернувшегося Бизона вдруг резко изменившиеся черты лица, он кажется на года старше. Словно там, за туманом, он оставил и себя тоже.       — Где Багира?       — Врачи делают все возможное. Прогнозов не дают.       — Что с ней?       — Я не знаю.       Когда спустя две недели адмирал собственной персоной заваливается к ней в палату, грозясь лечь на соседнюю койку, у Риты не хватает сил даже на улыбку. Они оба давятся воздухом пропитанным солью и хлором, не находя слов.       — Я ждала.       — Я вернулся.