Эксперимент

Джастин

Когда мы возвращаемся домой, автоответчик оказывается забит сообщениями. Серьёзно, похоже, они заняли всю плёнку. Большинство — от Майкла. Для Брайана, полагаю. Хотя не уверен, потому что, едва услышав его голос, Брайан тут же удаляет каждое сообщение. Ближе к концу есть пара других. Одно от Линдси, с просьбой перезвонить — наверное, по поводу воскресенья, хотя конкретно она не уточняет. Одно от Дебби, для Брайана. Начинается оно с: «Мудак! Какого хуя опять происходит?» — его он тоже удаляет, не дослушав до конца. Мы хихикали и дурачились в лифте по дороге наверх, но всё это слегка испортило настроение. Чувствую себя виноватым. Ведь это я настоял на том, чтобы разобраться, почему лампочка на автоответчике слишком быстро мигает. Предположил, что может быть, что-то случилось с Гасом. А нет, это оказался другой, куда более капризный ребёнок с очередным кризисом. Не сложно догадаться, что это связано с деньгами и, возможно, вмешательством Мел. Или что Брайан прекрасно знает, в чём весь сыр-бор. Ничего не говорю. А какой в этом смысл? После двадцатого нажатия кнопки удаления Брайан глубоко вздыхает и проводит руками по лицу. Отключает домашний телефон, а потом мобильный и бросает его на стол. Затем достаёт из холодильника бутылку воды, делает несколько глотков и поднимается по лестнице, чтобы присоединиться ко мне в спальне. Протягивает мне бутылку, и я тоже делаю пару глотков. Наконец он заговаривает: — Обсудим это за ужином. Или после. А сейчас… может просто трахнемся? Бросаю на него взгляд: он выглядит почти отчаявшимся. Достаточно, чтобы сказать: «На хуй ужин, пошли в Вуди». Или в какой-нибудь другой бар с кучей незнакомцев. Что, как ни странно, наталкивает меня на идею. — Прямолинейно, ничего не скажешь. Ты часто цепляешь парней такими фразами? Брайан смотрит на меня с выражением «что за хуйня?». — Обычно парни, прежде чем меня трахнуть, хотя бы угощают выпивкой. Откидываю голову, слегка выпячиваю таз, тем самым привлекая внимание к своей «выпуклости». Тут до него, наконец, доходит. И он обжигает меня своим фирменным взглядом, закусив щёку изнутри. Тем, что всегда заводит меня. — Правда? Пожимаю плечами. — А то. Он подходит ближе и касается моей груди кончиками пальцев, затем медленно ведёт их вниз. — Может, ты даже на бесплатный напиток не тянешь, — шепчет он, легонько проводя пальцами по ширинке. — Пока никто не жаловался, — отвечаю, проводя языком сначала по верхней губе, затем по нижней, но не пытаясь дотронуться до него. Сегодня он — охотник, а я — добыча. Усиливая напор, он поглаживает большим пальцем бугорок моего члена. Начинаю чаще дышать, позволяю рту слегка приоткрыться и ещё пару раз облизываю губы. Мой взгляд скользит вниз по его телу, и становится очевидно, что он тоже возбуждён. Не прекращая ритмичных движений, он сбрасывает с себя пиджак, а затем резко срывает мой. Затаиваю дыхание и хрипло шепчу: — Попридержите коней, мистер. Жескач мне не по вкусу. Его глаза расширяются, а затем загораются похотью и азартом. — Не повезло, малыш. Тебе стоило подумать об этом раньше. — О, нет, пожалуйста, — бормочу, притворяясь, что сопротивляюсь, когда Брайан толкает меня на кровать. Вклинив колено между моих ног, он пальцами вжикает молнию на моих брюках. — Слишком поздно. Не хер было дразнить меня весь вечер. Теперь ты получишь то, на что так нарывался. Затем медленно стягивает с меня брюки, а я притворно пытаюсь оттолкнуть его. Но он только сильнее прижимает меня к кровати, шире разводя ноги — Да вы поглядите на это, — ухмыляется он, разглядывая моё обнажённое тело под собой, словно экспонат. К этому моменту я сильно возбуждён, а он почти полностью одет. Блядь! Брайан задирает мне ноги к ушам и наклоняется, чтобы жадно лизнуть мою дырочку. Корчусь. — Нет-нет! Мистер, прошу! Не надо туда лезть! Хорошенько облизнув меня, он спрашивает: — Ну, так куда же, блядь, тогда? — Минета… будет вполне достаточно. Я никому не позволяю трахать себя. — Сегодня позволишь. Затем, пососав сморщенный вход, просовывает язык внутрь. И это вырывает из меня стон. — Вот, видишь, тебе уже это нравится. А ещё больше понравится, когда я растяну тебя свои большим членом. — Не надо, прошу, — постанываю. Не уверен, изображаю ли я ещё неохотную шлюху или умоляю просто приступить к делу. Он тянется за смазкой, и в следующее мгновение ощущаю, его палец внутри. Брайан тут же понимает, что я уже готов к большему, и вводит ещё один. Пальцы задевают то самое местечко, отчего я непроизвольно выгибаюсь, чуть не лишаясь их. — О, Боже, мистер, — еле волочу языком, — Прошу… нет… — Уже слишком поздно для этого малыш, я собираюсь выебать тебя так сильно, что ты неделю сидеть не сможешь. Амплитуда движения пальцем учащается, как и мои стоны. — И ты хочешь этого, не так ли, малыш? — Ах! Нет! Они проезжаются по чувствительной точке, и я стону уже во весь голос, извиваясь, желая большего. — О, да, хочешь. Буквально жаждешь этого. Ещё немного, и я начну умолять. — Не-ет… — Мне остановиться? — Не-ет, пожалуйста. О, Боже! Не останавливайся! — Тогда скажи это. С некоторыми усилиями он, наконец, надевает презерватив. Слава Богу, уже скоро, скоро… — Скажи, что хочешь, чтобы я тебя трахнул, — шепчет он, склоняясь надо мной и жадно облизывая мои губы. В то время как его пальцы продолжают творить свою магию в моей заднице. — О-ух! А-ах! — Скажи это, малыш. Скажи, что хочешь мой большой член в своей дырочке. К двум пальцам присоединяется третий, и я вновь громко, извиваюсь, желая большего. — О, да. Да, прошу. Пожалуйста, мистер, трахните меня. — Умоляй. Попроси меня жёстко трахнуть тебя. — Боже. Да-да-да! Трахни меня. Засунь свой большой член мне в задницу и жёстко трахни меня. Ну же! С хриплым смешком он, наконец-то проникает в меня, может чуть грубее, чем нужно, но мне сейчас не до нежности. Это было страстно, безудержно, как нам обоим иногда нравится. Кончаю ему на рубашку, уверен, Брайан будет жаловаться на это счёт. Однако когда он приходит к финишу, то просто обрушивается рядом на живот и молчит. Переворачиваюсь набок, лицом к нему, и нежно глажу его по шее. Он издаёт что-то вроде рычащего урчания, а я поднимаюсь и усаживаюсь верхом на его бёдра, чтобы как следует размять ему спину. Учитывая, что он просто позволяет мне делать что вздумается, понимаю, насколько же он устал и напряжён. В какой-то момент он избавляется от рубашки, но, кроме этого, почти не шевелится, пока я пытаюсь снять с него усталость и напряжение. Через некоторое время руки начинает уставать, но я игнорировать это. В конце концов он заявляет сонным голосом: — Если за выпивку полагается минет, то за ужин, наверное, полагается трах до утра, верно? — Ужин? — спрашиваю. Он начинает переворачиваться, и я слезаю с него, становясь на колени подле. — Ну да, ужин, — отвечает он, глядя на меня так, будто не верит, что я мог забыть. — Простите, мистер, но как вы знаете… я не хожу на свидания. Я просто… Не успеваю договорить, потому что с возгласом: «Ах, ты, маленький пиздёныш!» он набрасывается на меня, и мы катаемся по кровати, смеясь, пока смех не сменяется поцелуями, которые продолжаются довольно долго. Похоже, он не хочет заходить дальше прямо сейчас, а я и не против. Я вполне доволен отложить всё на потом, уже после возвращения из ресторана. Наконец, он поднимается с кровати. — Пошевеливайся! — командует. Мы направляемся в душ. Тщательно и с удовольствием намываем друг друга, и нам хватает этих прикосновений, ласк. Вытираем друг друга полотенцами и одеваемся, не чувствуя необходимости в чём-то большем. Спускаясь по лестнице, он вдруг обхватывает меня рукой за талию. Поднимаю на него взгляд, а он улыбается и касается своим лбом моего. — Было горячо, — вот и всё, что он говорит. Затем легонько целует меня и слегка толкает бедром. И так до самой машины он держит меня, крепко обнимая за талию.

* * *

Брайан

По идее мне должно быть до смерти страшно, что он так читает меня, но почему-то этого не происходит. Он может видеть меня насквозь даже в тот момент, когда я уже готов оттолкнуть его и сбежать куда-нибудь, где меня никто не знает. Где всем плевать на всё, кроме моего лица и тела. Где никого не интересует ничего, кроме того, что у меня в штанах. И считывая всё по моим глазам и выражению лица, он не обижается, не спорит, а просто замечает за всем этим, как сильно я… нуждаюсь в нём. И находит способ дать мне это. Это лучшее, что когда-либо случалось в моей жизни. Когда мы садимся в машину (и слава богу за неё, вообще за любую, чтобы только не ругаться насчёт автобусов или такси!), мне снова нужно дотронуться до него. Беру его за руку и поглаживаю по костяшкам. Вдруг вспоминаю, как эти сильные руки разминали напряжённые мышцы моей спины, и тянусь за другой рукой. Пока массирую её, он внимательно смотрит на меня. — Всё нормально? Ты не переусердствовал? — Брайан! — немного возмущённо выпаливает он. — Всё хорошо. Честно. Продолжаю массировать руку ещё минуту. Он слегка вздыхает, но затем улыбается. — Это приятно, — признаётся. Улыбаюсь в ответ, целую его и продолжаю массировать руку. Затем ещё один поцелуй. Потом перепадает и его ладони. Завожу машину. Видишь? Иногда я могу дать ему то, что ему нужно.

* * *

Джастин

Ненавижу, когда кто-то замечает что-то не так с моей рукой. Однако на этот раз это почему-то приятно. Будто… будто так и должно быть, когда состоишь в отношениях. И это настолько опасная мысль, что я пытаюсь тут же избавиться от неё. Но мысль настолько притягательна, что вытеснить её не так-то просто. И всё, что происходит дальше, только осложняет это. По какой-то причине Брайан настоял на том, чтобы мы взяли с собой тёплые пальто и перчатки. Одно из преимуществ того, что машина снова с нами, — это то, что больше не нужно таскать всё на себе. Видимо, он всё предусмотрел заранее. Ведь у ресторана вполне может не быть возможности припарковаться. Мы едем по Либерти, пересекаем мост и поднимаемся на гору Вашингтон. Брайан выбрал небольшой ресторан под названием «Изабелла», с потрясающим видом на слияние трёх рек и Золотой Треугольник. Это больше похоже на семейное, гетеро-ориентированное место, чем я ожидал, но еда просто великолепна. Острая, разнообразная и в изобилии. За ужином мы болтаем, в основном о работе. Он рассказывает, как обстоят дела с его клиентами, а я делюсь предложением Вэнса. Брайан выглядит почти так же воодушевлённо, как и я. — Охренеть, Джастин! Это лучшая новость за весь день. Значит, с закусочной теперь покончено? Пожимаю плечами. Отчасти потому, что ненавижу разочаровывать Дебби, но ещё и потому, что мне, в общем-то, нравится там работать. Хотя понимаю, что это не самое лучшее использование моего времени, поэтому отвечаю: — Ну, может, я буду иногда брать обеденные смены по субботам, но… а так, думаю, да. Хотя… Запинаюсь. Брайан поднимает бровь, дожидаясь продолжения. Приходится продолжить: — Ты же не против, да? Я имею в виду, это не будет странно… ну, если я займусь разработкой дизайна… ну, знаешь… Не могу подобрать слов, чтобы объяснить ему, что знаю, насколько много для него значат партнёрство и обновлённое название компании. И что я бы прекрасно понял, если бы он хотел… сохранить это только для себя, не разделяя достижение со мной. Но понимаю, насколько нелепо звучат мои попытки выразить это. Лучше просто помолчать. Само по себе странно думать, что разработка дизайна каким-то образом делает меня причастным ко всему. Это либо бред, либо отчаяние. А я думал, что уже давно перестал цепляться за такие мелочи, чтобы влиться в его жизнь. Какое-то время он глядит на меня, наклонив голову и постукивая пальцем по губам. Затем спрашивает: — Ты действительно хочешь это услышать? Не очень. Не хочу слышать, что он собирается сказать. Но дело не в том, чего я хочу. Дело в том, что нам нужно. А нам нужно быть честными друг с другом, особенно когда это сложно сказать или услышать. Мы уже слишком долго ходили вокруг да около. Больше нельзя себе подобного позволять. Киваю: — Да. Брайан тоже слегка кивает, как будто понимает, откуда у меня такие мысли, и я заставляю себя не отводить взгляд. Наконец он говорит: — Ты спрашиваешь меня, предпочёл бы я, чтобы логотип для моей компании… Делает короткую паузу, и мы оба невольно улыбаемся, потому что осознаём, насколько охуительно круто это звучит. Затем проводит языком по губам, будто смакуя эти слова, и продолжает: — … разрабатывала сторонняя фирма, которая не знает обо мне ровным счётом ничего: ни о моей работе, ни о том, как я хочу себя преподнести? Или эти придурки из художественного отдела, которые не могут сварганить макет даже после того, как я разжевал им всё по слогам? Или, может быть, человек, который понимает меня? Понимает стиль, который я хочу задать, знает, как именно я хочу себя представить… — он снова делает паузу, и мы переглядываемся, понимая двойное значение слов, — …и к тому же обладает невероятным талантом? Когда он договаривает, у меня начинает бешено стучать сердце. Не думаю, что он когда-либо говорил мне что-то важнее и ценнее, и я вынужден сделать глоток вина, чтобы справиться с комом в горле. Он закусывает щёку изнутри и смотрит на меня, как будто даже не собирается объяснять очевидное. Затем улыбается: — Джастин, когда это я не хотел лучшего? Наши глаза снова встречаются, и я чувствую, как начинаю краснеть. Это вызывает у него ещё более широкую улыбку. От одного только его взгляда, наполненного пониманием и желанием, мне становится жарко. Затем он отводит глаза и начинает крутить в руках десертную вилку. — Конечно, есть и обратная сторона, — признаёт он. — Если ты разработаешь стиль компании, то каждая чёртова хрень, что мы будем выпускать, будет носить твой отпечаток. И каждый раз, глядя на неё, я буду думать о тебе. Он снова поднимает на меня взгляд, теперь уже серьёзный. Я пытливо вглядываюсь в его глаза. И, наконец, замечаю искру улыбки. А затем эта самая улыбка расцветает на его губах: «Вот засранец». — Ты правда считал, что я буду против? Пожимаю плечами, пытаясь скрыть волнение. Это так много для меня значит, что я не уверен, смогу ли сохранить невозмутимое выражение лица и не дать ему понять… И тут он протягивает руку и касается моей. Ничего больше не говорит, просто сплетает свои пальцы с моими, и вдруг всё становится хорошо. Даже больше, чем хорошо. Просто охуительно. Улыбаюсь ему, позволяю увидеть, действительно увидеть, насколько сильно осчастливили меня его слова.

* * *

Брайан

Догадываюсь, то он пытается понять, насколько глубоко я готов пустить его в свою жизнь. Потому что знает, что мои «границы» где-то далеко за пределами стратосферы, и не желает их переступать. Наверное, когда я спросил, хочет ли он на самом деле услышать то, что я собираюсь сказать, я надеялся, что он даст мне шанс уклониться. Переведёт всё в шутку или что-то в этом роде. Стоило знать лучше. Ведь он смелый маленький пиздёныш. Гораздо смелее меня. Он поднимает голову, будто готовится услышать, что я не хочу, чтобы он так глубоко забирался в мою жизнь. Глупый пиздёныш! Однако я не могу позволить ему думать так, чувствовать это снова, не сейчас. Поэтому нарушаю все свои правила и решаюсь сказать ему, что чувствую. Ну, конечно, не в лесбийской манере. Не говорю ему, что сама идея о том, что его логотип будет украшать визитки, письма и каждую презентацию компании, почти заставляет меня кончать в штаны. Не уточняю, что это вызывает у меня такую гордость, что становится страшно: вдруг я начну сообщать каждому, кому вручу визитку: «Это мой бойфренд разработал». Блядь! Хотя, кажется, я достаточно ясно дал ему это понять, потому что он вдруг улыбается мне так… так… Ебать! Как в тот вечер почти два года назад. Долгое время я думал, что он никогда больше так не улыбнётся. И даже, что он больше вообще никогда не улыбнётся мне. А теперь он сидит напротив, улыбается той самой улыбкой, и я с трудом представляю как справиться со всеми нахлынувшими эмоциями. С теми воспоминаниями, которые, как мне казалось, я давно похоронил. Теми, что я предпочёл бы стереть из памяти. Я говорю не о Хоббсе, бите и крови. А о лучшей части. О том, как он тогда выглядел. О том, как это было — держать его в руках, танцевать с ним, целовать на глазах у всех. О том, как он смотрел на меня той ночью. Потому что я потерял это. Всё это было проёбано. И я не мог это вернуть. Даже если бы захотел, не было никого, с кем я мог поделиться этими воспоминаниями. Разве что с Дафной, когда дело касалось танца. Но она друг Джастина, а не мой. Я едва её знаю. И не мог позволить ей увидеть, что мне стоило — помнить. И никто другой не был там в те минуты на парковке; мы были одни в целом мире, только он и я. «Лучший вечер в моей жизни», — сказал он тогда. И я хотел ответить: «И в моей тоже». Конечно, я этого не сделал. Ещё чего, чтобы Брайан Кинни оказался настолько сентиментальным. Или настолько смелым. Поэтому просто отпустил: «Хоть и до нелепости романтичный». Но уверен, он понял, что скрывалось за этим. Он заглянул прямо в те уголки моей души, которые никто, даже Майки, никогда не заглядывал и не сбежал в ужасе от того, что там обнаружил. На мгновение я даже слегка перетрухнул его целовать. Замер, будто ждал разрешения или чего-то в этом духе. А потом… не знаю, как будто он одним взглядом придал мне смелости приблизиться и прикоснуться к его губам своими. Затем, как полный идиот, я позволил ему уйти, и… Сердце сжимается, и он замечает, что что-то не так. Выглядит почти испуганным и выпаливает: — Брайан! Я лишь крепче сжимаю его руку, и он накрывает мою другой рукой. Держусь за них, словно от этого зависит моя жизнь. На мгновение кажется, будто я тону. Но потом поднимаю на него взгляд. И слышу себя как будто со стороны: — Ты не улыбался мне так с самого вечера выпускного. Блядь! Зачем я это сказал? Ему и так хватает проблем. Особенно учитывая, что единственное, что он помнит из того вечера, — это биту, летящую в голову. Однако, на удивление, он вновь улыбается и проводит большими пальцами по моим костяшкам. — Жаль, что я не могу вспомнить, — говорит он. — Уверен, мы были потрясающими. Он и вполовину не желает этого так сильно, как я. Однако это никогда не случится, поэтому я выдавливаю из себя улыбку и отвечаю: — О, можешь не сомневаться, Солнышко! Тот ещё раз сжимает мои пальцы, затем отпускает и поднимает бокал. — Ну, — начинает он, — за то, чтобы мы продолжали оставаться такими же потрясающими. А если натуралам это не нравится… Делает паузу, глядя на меня с улыбкой. Мы поднимаем бокалы и хором произносим: — Пошли они на хуй!

* * *

Джастин

После этого мы почти не разговаривали. Просто доели десерт и выпили кофе. Ну, я доел десерт, а Брайан пил кофе. И это было нормально. Мне нужно было время, чтобы обдумать его слова. Не о выпускном. Как правило, он о нём не упоминает. Над этой темой я поразмыслю позже, дома. Это слишком важно, чтобы оценивать наспех. Воспоминания Брайана о том вечере — всё, что у меня есть, и, вероятно, всё, что когда-либо будет. Они причиняют ему столько боли, что он никогда о них не говорит. Поэтому, когда он дарит мне эти редкие проблески, я запечатлею их в памяти. И бережно храню, боясь, что они исчезнут, как испарина на стекле. Но я о другом. Если есть что-то, что сообщает мне, что мы теперь находимся в совершенно ином уровне, чем раньше, когда я потерял рассудок, или смелость, или всё сразу, и погрузился в болото лжи, называемое отношениями с Итаном, так это не то, что Брайан стал говорить вещи, которые никогда бы не сказал раньше. И не то, что я теперь могу говорить то, что раньше не мог. Дело даже не в том, что он старается не меньше меня, чтобы всё сработало. И даже не в том, что он больше не убегает или не отшучивается всякий раз, когда нас воспринимают как пару. Настоящее доказательство того, что всё изменилось, — это тот взгляд, который появляется у него, когда он говорит или делает то, на что не решился бы раньше. Это взгляд человека, который ждёт, что небо вот-вот рухнет. А когда этого не происходит, то выглядит так, словно думает: «Блядь! Это нормально. Со мной всё нормально». Сначала он выглядит слегка удивлённым, а затем выражение лица меняется на… счастливое. Блядь, он, кажется, счастлив. Будто он действительно начинает верить, что всё налаживается. Что он может позволить себе впустить кого-то в свою жизнь, не опасаясь, что этим воспользуются или что это принесёт ему боль. Что он может позволить кому-то, мне, быть рядом настолько близко, чтобы его любить. Каждый раз, когда я вижу этот взгляд, то влюбляюсь в него ещё больше. И чёрт побери, я никому не позволю разрушить то, что есть между нами. Если кто-то попробует, пусть остерегается. Ибо ничто и никто не значит для меня так много, как необходимость защищать Брайана, защищать наши отношения. Когда мы выходим из ресторана, Брайан надевает пальто и перчатки, а затем помогает мне с моим. Ничего не говорю — может быть, он хочет проехаться с открытым верхом. Однако он не идёт к машине, а направляется вдоль Грэндвью по направлению к фуникулёру. Иду рядом, а он берёт меня за руку. Даже сквозь перчатку чувствую тепло его ладони. Хотелось бы просто наслаждаться этим моментом, но я знаю: сейчас он готовится поведать о том, что гложело его всю неделю. И почему-то кажется, что это едва ли что-то хорошие. Идём вдоль дороги с видом на реку, наслаждаясь панорамой. Кажется, на PNC Park играют «Пираты» — тот берег освещён, как карнавал, а ниже нас речной ресторанчик плывёт в сиянии света по тёмной воде. Холодно, небо затянуто облаками, но отсюда, с отражением огней города в реке, даже Питтсбург кажется почти романтичным. Придвигаюсь ближе к Брайану, и он обнимает меня за плечи. Затем доходим до одной из лавочек, расставленных для туристов, чтобы полюбоваться видом. Он садится и тянет меня за собой. Сидим молча несколько минут. Его рука лежит на моих плечах, моя — на его бедре. Затем он проводит другой рукой по лицу и тяжело вздыхает: — В понедельник вечером, когда ты работал, я встретился с Майклом. Стараюсь не напрягаться, просто быть рядом с ним так, как ему нужно. Вот только если бы я точно знал, как именно. — Он позвонил мне сразу, как они вернулись. Я был с сенатором, — в его голосе смешиваются растерянность, раздражение и усталость. Одного только этого тона достаточно, чтобы захотеть врезать Майклу. — В общем, он всё повторял, что должен поговорить со мной, так что… я встретился с ним в «Вуди». Делает паузу, тяжело выдыхает и резко выпускает воздух, будто стараясь вытолкнуть из себя напряжение. — Он завёлся насчёт Бостона, Бена и того, что он не знает, что ему делать. Я… я пытался объяснить ему, что это его жизнь. Что он сам… должен принимать решения. Брайан снова замолкает, и я прижимаюсь к его боку ещё плотнее. Чувствую, как его лицо касается моих волос. — Он… он сказал, что останется, если я… если я попрошу его. На последних словах его голос срывается, и меня охватывает холодное, чистое бешенство. Я серьёзно хочу расквасить Майки его вечно жалкую физиономию. Так расквасить, чтобы она просто превратилась в фарш. Блядь! Сука! Что за дерьмо! Теперь понятно, почему Брайан всю неделю был таким напряжённым. Этот маленький засранец, который называет себя его лучшим другом, в очередной раз пытается возложить на Брайана ответственность за своё счастье. Если он уедет в Бостон, и у него там ничего не сложится, это будет вина Брайана за то, что не уговорил его остаться. А если останется, то Брайан будет виноват в том, что он потерял Бена. Тот частенько прибегает к подобным приёмам. Как будто это Брайан виноват, что у него не склеилось с доком. Будто Майкл не тянул бедного Дэвида за нос из-за того, что не мог быть с Брайаном и решил довольствоваться тем, что есть. Да ещё, возможно, пытался вызвать у Брайана ревность. О, нет! Конечно же, ничего такого. Ведь милый, добрый Майки никогда бы не стал бы так поступать. Или как будто он не бросит Бена в мгновение ока, если ему вдруг покажется, что у него есть шанс с Брайаном… Ебать! Брайан! Глубоко вздыхаю, пытаясь понять, что делать и что сказать. Стараюсь верить, что Брайан не попросил Майкла остаться. Вряд ли он бы это сделал. Брайан никогда бы так не поступил. Да и потом, если бы он попросил, Майкл обязательно тыкнул бы мне этим в лицо ещё вчера. Просто не смог бы удержаться, чтобы не похвастаться, хотя бы чуть-чуть. Пока пытаюсь разобраться в своих мыслях (не уверен, что Брайану сейчас нужно слышать, что я думаю о его «лучшем друге»), Брайан тяжело вздыхает и откидывается на спинку скамейки. — Джастин, я не знал, что делать. Почему… почему он так поступает со мной? Почему он не может… — его голос срывается. — Почему просто не может отпустить меня? Он смотрит на меня с недоумением и болью в глазах. — Если он действительно меня любит… Фраза обрывается, и теперь я совсем не понимаю, что говорить. Если соглашусь с ним и скажу, тот, кто действительно любит, желает только счастья любимому, это будет означать, что все те годы, вся та любовь Майки, на которую Брайан опирался, когда у него больше ничего не было, окажется лишь фантазией, иллюзией. Не могу так поступить с ним. — Просто… некоторые люди не умеют любить, Брайан. Он горько усмехается: — Как я, да? Касаюсь его лица, заставляя посмотреть на меня. — Нет, не как ты, — серьёзно ведаю я. — Ты, может, и не мастер выражать свои чувства словами, но… Мой голос срывается, и я обнимаю его обеими руками, прижимая к себе. Хочу объяснить ему, что он умеет любить, искренне любить, лучше, чем кто-либо из тех, кого я знаю, но язык не поворачивается. Хотя это правда. Он упрямый, высокомерный мудак, но, ради тех, кого действительно любит, он готов на всё. Ради Гаса, Линдси, Дебби, меня… и Майкла. Он был готов вырвать собственное сердце, чтобы у Майкла появился шанс с доктором Дэвидом. А что он получает взамен? Обнимаю его ещё крепче. Брайан издаёт неловкий смешок, затем обнимает меня в ответ, прячет лицо у меня на плече. Я держу его крепко, ощущая, как его дыхание становится прерывистым. — Джастин, я не смог этого сделать. Знаю, он действительно хотел, чтобы я попросил его остаться, но… — Боже, он вот-вот разрыдается, и я ослабляю хватку одной рукой, чтобы погладить его по затылку. — Ты поступил правильно, Брайан. Решение должен принимать Майкла. Если он не хочет быть с Беном настолько, чтобы уехать из Питтсбурга, тогда ему придётся смириться с этим и разобраться самому. Несколько мгновений он остаётся в таком положении, уткнувшись лицом в мою шею, позволяя мне его обнимать. Затем отстраняется, выпрямляется и проводит руками по лицу, а потом по волосам. Потом снова обнимает меня за плечи и просто смотрит на город, утопающий в огоньках. Кладу голову ему на плечо, и он крепче прижимает меня к себе. — Это моя вина? — спрашивает он. — Дебби говорит… говорит, что я постоянно давал ему ложные надежды. Он тяжело вздыхает. — Полагаю, раньше я действительно так делал. Не знаю, специально или нет. Просто… я думал… думал, что никогда не появится кто-то, с кем бы я хотел быть. Так что, если и он не хотел бы никого, тогда это как бы не имело значения. Когда мы оба станем старыми и никому не нужными, ну… тогда, может быть… Долгое время я считал, что мы оба довольны тем, как всё складывается. Вздыхает и как-то странно усмехается: — А потом, однажды, под чёртовым уличным фонарём… Улыбаюсь, поднимаю голову и встречаюсь его пристальный взгляд. Света вокруг не так уж много, но вполне достаточно, чтобы заметить его улыбку, когда он наклоняется и касается своим лбом моего. — Откуда мне, блядь, было знать, что появишься ты?

* * *

Брайан

Смотрю на него с ёбаным ошеломлением. Ибо это действительно невероятно: каким-то образом, по какой-то причине этот потрясающий, невероятный мужчина вошёл в мою жизнь и, чёрт побери, отказался из неё уходить, как бы я его ни отталкивал. Даже когда он был со скрипачом, то всё равно оставался частью моей жизни. Он никогда полностью не уходил. Никогда не вычёркивал меня из своей жизни, как бы сильно этого ни хотел Йен. Блядь, он даже позволил мне оплатить его обучение. Я не был уверен, что тот это примет. Зная, какой он гордый пиздёныш, я думал, что он скорее бросит всё к чертям собачим, чем позволит мне выполнить наше соглашение. Но он не сделал этого. Это говорило громче любых слов о том, что он меня не ненавидел. Что, как бы плохо всё ни было, как бы я ни облажался, я не заставил его ненавидеть меня. Он вытащил мою задницу из той заварухи с Джоном. Потом согласился помочь с постером для карнавала, даже пришёл в лофт, чтобы обсудить варианты эскизов. Именно тогда я впервые почувствовал что-то вроде надежды. Не на то, что он вернётся ко мне. Конечно, нет. Но на то, что мы ещё можем быть кем-то друг для друга. То есть, я знал, что со скрипачом у него ничего не сложится. Думал, что мне придётся наблюдать, как он проходит через то же самое с кучей других парней. Кажется, к тому моменту я уже понял, что Джастин всегда будет стремиться к серьёзным отношениям. Что он, возможно, будет иногда развлекаться с трюками, но ему важно иметь кого-то более значимого, чем очередной мимолётный трах. Предполагал, что остаток грёбаной жизни буду наблюдать, как он строит «отношения» с кучей парней, ни один из которых не будет достаточно хорош для него. И почти смирился с этим. Я не был тем, кого он хотел, в ком нуждался. Всё, на что я мог надеяться, пока он перебирал своих мистеров «Тех самых», — это на то, что, возможно… мне перепадёт хоть что-то. Дружба, например. Не знаю. Просто хоть что-то. Чтобы не потерять его совсем. Чтобы он не исчез из моей жизни. Но потом… однажды я пришёл в грёбаный «Вангард», и он был там. Мой «сталкер» вернулся. И я до сих пор не понимаю, как удержался от того, чтобы затащить его в свой кабинет, запереть там и убедиться, что он больше никогда не уйдёт. Вместо этого я запаниковал и попытался его уволить, а когда он бросил мне вызов, я просто сыграл ему на руку. Что, думаю, было к лучшему. Потому что в итоге я оказался там, где и хотел быть. И теперь мы здесь. Сидим на ёбаной скамейке над рекой, любуемся огоньками, словно мы действительно…пара. Сидим тут, как грёбаная парочка натуралов, обнявшись, сплетя пальцы, изредка касаясь губами волос, шеи или горла друг друга. Полный комплект. И я только что излил ему душу, рассказал кучу всего, что, наверное, стоило бы держать при себе. Однако почему-то я чувствую… Облегчение. Да, это верное слово. И каким-то образом ощущаю себя сильнее. Ведь он не устроил драму, но и не заставил меня чувствовать себя жалким. Он просто сидит здесь, обнимает меня, даёт мне обнимать его и понимает. Понимает, как это больно. Когда Майкл сказал то, что сказал, было адски больно — осознать, что он так пытался мной манипулировать. А Джастин догадывается, что всю неделю я пытался справиться с этой болью, пытался понять, можно ли хоть что-то спасти из дружбы, которая длилась больше половины моей жизни. И каким-то образом его понимание делает мои чувства приемлемыми. Как будто я могу позволить себе быть уязвимым. Что это не делает меня жалким педиком только потому, что мой лучший друг сказал что-то, от чего мне захотелось, ёбаный на хуй, разрыдаться. Когда Майкл сказал, что бросит Бена, отпустит в Бостон одного, если я только попрошу его об этом, это… это было, словно удар под дых. Внутри образовалась болезненная пустота, смешанная с растерянностью, злостью и страхом. Кажется, это означает, что всё кончено: Майкл никогда не сможет просто быть моим другом. Только другом. А если он не способен смириться с этим, не может принять, что единственный человек, с которым я когда-либо буду состоять в отношениях, — это Джастин, тогда… тогда нам с Майки больше не по пути. Не хочу, чтобы всё заканчивалось. Долгое время считал, что мы с Майки будем друзьями до конца своих дней. Но помимо всего того дерьма, которое он творил с Джастином, теперь он перешёл все границы. После инцидента у Деб на прошлой неделе мы долго говорили, и он заверил меня, что сожалеет. Что больше никогда не выкинет ничего подобного, никогда не будет вставать между мной и Джастином, никогда не будет заставлять меня выбирать. Потом он уехал с Беном, а как только вернулся, сразу же выкинул хуйню: попытался выудить из меня просьбу остаться. Не просто потому, что сам он слишком труслив, чтобы принять решение, а потому, что, если я не попрошу, он сможет убедить себя, будто я боюсь открыть рот. А в извращённой логике Майкла это неизбежно будет значить только одно. А если я всё же попрошу его остаться… Боже! Можете себе представить, как он насладится, сообщая Джастину об этом. И ещё тот утренний бардак… Блядь! Надо рассказать Джастину о сегодняшнем инциденте. Он не дурак. Наверняка догадался, что что-то произошло. Поэтому я либо промолчу, как сделал бы тогда, до того как всё рухнуло и оставлю его один на один с этим, с тем, что означает моё нежелание впускать его в свою жизнь. Либо поговорю с ним. Уж лучше удаление коренного зуба, чем… — Я так и не рассказал тебе об утреннем инциденте с участием Мел.