Эксперимент

Джастин

К тому моменту, как мы доели пасту и допили вино, я решил отложить чизкейк на потом. Мы были в той ленивой, сонной стадии дня, когда после плотного обеда не хочется делать ничего, и направились в кровать. Не то чтобы мы собирались спать. Но видимо, мы оба были куда более уставшими, чем думали, или, может, нас просто разморило из-за вина. Потому что, хотя всё началось с поцелуев, в итоге мы просто прижались друг к другу и уснули. Брайан такой смешной, когда просыпается. Весь такой: — Если кому-нибудь расскажешь… — и что-то там бормочет про «педиков без члена». Я начинаю смеяться, и тогда он серьёзно злится. Шлёпает в ванную со всклокоченными волосами, и я слышу, как он там гремит, а потом включается душ. Даю ему пару минут и иду за ним. Мне это кажется забавным, но я знаю, что он очень уязвим в отношении всего, что, по его мнению, может подорвать его самооценку — возраст, я, наличие «бойфренда», если я именно им и являюсь. И всего, что с этим связано. Итак, я захожу в ванную, он уже в кабинке, однако, когда я присоединяюсь к нему, вода вовсе не такая горячая, какую бы он сделал для самого себя. Значит, он ждал меня. Он стоит спиной ко мне, так что я наливаю в ладошку немного геля для душа, которым он пользуется вместо мыла, и начинаю втирать его ему в плечи и опускаться ниже по бокам. Он глубоко выдыхает и расслабляется под моими руками, опуская голову вперёд, позволяя напряжению покинуть плечи и шею. Обожаю его шею. Это одна из самых красивых зон его тела, одна из тех, что делают его идеальной моделью для художника — длинная, элегантная. Я провожу рукой по затылку к основанию волос, а затем медленно спускаюсь вниз, лаская каждый позвонок, вплоть до копчика. При этом он тихо шипит, а затем резко выдыхает. Я продолжаю движение, скользя пальцами в межъягодичную складку, мимо дырочки дальше вниз. Он чуть прогибается и раздвигает ноги, когда моя рука пробирается между его бёдер, пока я не обхватываю его яйца ладонью. Мягко сжимаю и слегка массирую. Он издаёт тихий, удовлетворённый стон, будто именно этого и ждал, и я невольно улыбаюсь. Целую лопатки, пока моя рука продолжает мягко перекатывать яички ещё несколько секунд, а потом отпускаю, чтобы он мог повернуться ко мне, и я, наконец, получил то, чего действительно хочу. Когда же он это делает, то берёт обе мои руки, и прижимает их к своей груди, просто удерживая их там на мгновение. Затем скользят ладонями вверх по моим рукам, запускает в волосы, и мы начинаем целоваться. Мир сужается до него и меня, до звука льющейся воды и вкуса наших губ. Мы словно за пределами времени и пространства, и это единственное, что существует, что реально. Потом его член касается моего, и внезапно, всё обостряется, наполняется жаждой и потребностью, желанием, которое необходимо удовлетворить сию секунду. Мы довели трах в душе до совершенства. Если бы за это давали олимпийские медали, мы точно были бы золотыми призёрами, имеющими разные сценарии на каждый день недели. Сегодня мы исполняем номер три. Я хватаю презерватив и раскатываю по его члену, в то время как он берёт смазку и начинает раскрывать меня. Затем он поднимает меня. Я упираюсь плечами в скользкие плитки и крепко обвиваю его бёдра ногами. Это моя любимая поза для секса в душе, и он это знает. Но она требует уйму энергии, поэтому мы нечасто её применяем. Не знаю, хочет ли он что-то доказать после дневного сна или просто проснулся отдохнувшим и полным сил, но так или иначе, я не жалуюсь. Чувствую его член у своего отверстия, а затем он начинает проникать в меня. Его плечи напрягаются от усилий не насадить меня слишком быстро, пока я не буду готов. Однако сегодня это занимает совсем немного времени. Первоначальное жжение уступает место острому, пульсирующему удовольствию, когда по пути головка его члена касается моей простаты и вот он уже полностью внутри, лобком касаясь моей задницы. Теперь я могу взять на себя основную нагрузку, двигаясь вверх и вниз, медленно, так медленно, и это чертовски приятно. Цепляюсь за стены, за верх душевой перегородки, пытаясь снять часть нагрузки, но он об этом не беспокоится. Делает фрикции тазом, и я не могу поверить, насколько сильны его бёдра и икры. Он кажется худым, но на самом деле, при всей своей стройности, он весь состоит из мышц. Я двигаюсь вверх и вниз, меняя угол, чтобы каждый раз он попадал в нужное место, и при этом сильно сжимаюсь при подъёме, чтобы доставить ему столько же удовольствия, сколько получаю сам. Встречаюсь с ним взглядом, и он ухмыляется мне дикой, почти хищной ухмылкой удовольствия, похоти и желания, и это сводит меня с ума. Мой таз уже плохо слушается от усталости, но я продолжаю насаживаться на его член всё быстрее и сильнее. Собственный член пульсирует, и я на грани, так близок. Он кончает первым. Чувствую, как его член пульсирует внутри меня. И по какой-то причине это становится для меня триггером, и моя сперма присоединяется к воде, стекающей с его груди на мой живот. Каким-то образом он находит в себе силы снять меня с члена, и вот мы опираемся друг на друга, переводя дыхание несколько мгновений. Не знаю, как он, но мои ноги как будто превратились в желе, и я едва могу стоять, однако он не даёт упасть. Пока я снимаю с него презерватив и выбрасываю в мусорное ведро за пределами душа, он поглаживает меня — мягко, ласкающе по рукам, груди, спине и бёдрам. Затем я оказываюсь в его объятиях, а он — в моих, и мы снова с жадностью целуемся, пока он не начинает тихо смеяться, хватает шампунь и начинает мыть мне волосы. Прислоняюсь головой к его груди и позволяю ему заботиться обо мне, в то же время мои губы и язык лениво ласкают всё, что, оказывается, в пределах досягаемости. До тех пор, пока струйка шампуня не попадает мне в рот, я не начинаю плеваться, откидывая голову назад. Он немного отстраняется, и мы просто стоим, глядя друг на друга. Слова становятся излишними. Мы оба всё понимаем. Понимаем, что чувствуем, что имеем, и что в этот раз мы идём в одном направлении. Вместе. Мы так решили. В конце концов, это единственное, что имеет значение.

* * *

Брайан

Джастин выключает воду, берёт меня за руку и выводит из душа, а я иду за ним, словно… я хотел сказать, как щенок или овца, или что-то ещё такое же жалкое. Но это не кажется жалким. Это вроде… иногда веду я, и он следует, а иногда нормально позволить вести ему. Как и следовать за ним. Особенно когда он ведёт меня к мягкому, пушистому полотенцу, которым оборачивает меня. Тщательно вытирает каждую складку и впадину, а затем это уступает место тёплому, влажному рту, который касается некоторых из этих участков так, как это, возможно, должно быть запрещено законом — блядь! в некоторых штатах это уже запрещено — и доводит меня до оргазма снова гораздо быстрее, чем это разумно. Хочу ответить тем же, но он качает головой и говорит, что у нас нет времени. Я пытаюсь убедить его, что для минета время всегда найдётся, но он начинает ворчать, что не хочет заставлять сенатора ждать. Только тогда я понимаю, как долго мы дремали, и с неохотой соглашаюсь, что нам нужно поторопиться, если мы хотим успеть добраться до ресторана вовремя. Grand Concourse — не то место, куда бы я пошёл по собственной инициативе (и, кстати, оно больше подходит для поздних завтраков, чем для ужина), но сойдёт. По крайней мере, еда будет добротной, и её будет достаточно, чтобы наполнить бездонную пропасть по имени Джастин — с его худыми ногами, руками и задницей. (Уверен, что его тело использует этот пухлый зад, чтобы накапливать лишнюю еду и продержаться до завтрака!) Расстраивает, когда приходишь с ним в новый ресторан и обнаруживать, что это одно из тех мест, где тебе приносят крохотный кусочек мяса на листе шпината в центре огромной тарелки. Его лицо тут же становится грустным, и он поглощает всё, надеясь, что если он съест всё подчистую, ему принесут добавку. То же самое случается с десертом, и в итоге по дороге домой приходится заезжать в Макдональдс. Именно это произошло, когда его мама повела нас праздновать его день рождения несколько недель назад. Там были Молли, Дафна, Джен, Джастин и я, и, в конце концов, мы оказались в Маке. Признаюсь, даже я съел пару картофелин фри. Конечно, Джастин насильно накормил меня ей, но, в целом, она оказалась вполне съедобной. Если даже я был готов съесть ещё, то он, должно быть, умирал с голоду. По крайней мере, об этом сегодня можно не беспокоиться. Я водил туда некоторых более консервативных клиентов пару раз, и порции там достаточно большие, чтобы удовлетворить даже Джастина. В любом случае, когда мы оба собрались, уже не оставалось выбора, кроме как вызвать такси до ресторана. Джастин ворчал и пыхтел по этому поводу: ну а что было делать? Впрочем, после всего сегодняшнего я чувствую, что, возможно, с деньгами всё наладится, и говорю ему прекратить волноваться. Он смотрит на меня секунду, затем глубоко вздыхает и улыбается. — Ты прав. Давай просто хорошо проведём вечер, расслабимся и получим удовольствие. Поднимаю бровь. С сенатором? Но он только ухмыляется. — Потом можем сходить в «Вавилон», — обещает он. Так и случилось, потому что она дала мне много пищи для размышлений, а думать об этом мне совсем не хотелось. Поэтому мы направляемся в «Вавилон», выпиваем пару коктейлей, и кто-то предлагает мне дозу, и на мгновение я думаю: «К чёрту эксперимент». Но потом вижу на танцполе невероятно горячего парня, к которому все пытаются подкатить, и понимаю: какого хуя, у меня уже есть самый горячий парень из всех. Зачем мне соглашаться на что-то второсортное? Так что я направляюсь к Джастину, заявляю свои права точно так же, как сделал той ночью миллион лет назад, и он поворачивается ко мне, одаривая той самой улыбкой, после которой я сгораю от нетерпения вернуться домой. Мы направляемся в заднюю комнату, и я трахаю его у стены — быстро и жёстко, среди всех этих стонов и вздохов других лузеров, тех, кто не трахнет его, не заберёт домой, тех, кто завтра не проснётся рядом с ним, готовый всё повторить. Лузеры, те, кого он не любит. Так что, когда мы заканчиваем вместо того, чтобы сразу снять презерватив, притягиваю его к себе, обнимаю и целую — долго и глубоко, чтобы он понял… всё, что нужно понять.

* * *

Джастин

Интересно, как иногда всё кажется таким знакомым, но при этом таким другим. Брайан всё ещё спал, когда я проснулся с крутящимися мыслями в голове о событиях вчерашнего дня, и понял, что уже не смогу заснуть. Тихонько выбрался из постели, как делал это уже миллион раз, достал альбом и начал его рисовать. Как я делал это бесчисленное количество раз. Но это было раньше. Раньше я был либо «твинк, который не уйдёт», как называл меня Майкл (или «взятый под крыло трюк», или «твой маленький сталкер»: всё, чтобы унизить меня и заставить чувствовать себя неважным, нежеланным, не частью жизни Брайана). Либо я был жалким маленьким педиком, в которого превратился после избиения. Я не мог даже рисовать, не говоря уже о том, чтобы быть достаточно сильным, чтобы по-настоящему быть частью жизни Брайана. И всё же мне приходилось притворяться, что я в порядке; что справляюсь любой ценой. Он был единственным, что у меня осталось. Моя семья распалась, отец ненавидел меня, сестра винила, и даже искусство мне было недоступно. Ну, за исключением тех работ (распечаток), получившихся благодаря подаренному Брайаном компьютеру, и на которые он в итоге «нассал». Брайан был единственным, что у меня оставалось. Так что я держался за него так отчаянно, позволяя себе становиться всё более жалким, пока не появился Итан и весь этот спектакль под название: «Я в порядке», «Всё хорошо» и «Я способен построить настоящие отношения с Брайаном», не развалился. Всё рухнуло — и это было лучшее, что могло произойти. На этот раз всё совсем иначе. Теперь мне не нужно бороться за место в жизни Брайана. Я уже в ней. У меня есть своё место внутри крепости Кинни, и мне больше не нужно штурмовать стены. Более того, он сам хочет, чтобы я там был. И мы оба знаем, что именно там моё место. Так что этим утром, когда я сидел и рисовал его, это было так же, как раньше, но в то же время совсем иначе. Так же как он остался прежним, но в то же время совсем другим. Тот же Брайан. «Вавилон». Выпивка. Наркотики. Задняя комната. Но на этот раз он взял в заднюю комнату меня. Меня он прижал к стене. И меня же он потом обнимал, целовал и целовал, пока наши губы не распухли и не покраснели, пока я совсем не забыл, где мы находимся. Думаю, он тоже, потому что, когда мы, наконец, оторвались друг от друга, отчаянно нуждаясь в воздухе, он огляделся с каким-то ошарашенным видом. Он был не единственным. Люди выпучили глаза на нас. В задней комнате «Вавилона», где никто не обращает внимания ни на что, что не имеет прямого отношения к текущему траху, люди перестали заниматься своим делом, буквально остановились, чтобы поглазеть на нас. Ну, точнее, на Брайана. Я знаю, что они видели: Брайан, блядь, Кинни целует кого-то так, словно это имеет значение. Словно этот кто-то больше единоразового траха. Словно я имею значение. Потому что это так. Теперь я это точно знаю. Знаю, что именно это он мне и говорил. Подумал, что он может немного испугаться, но он просто рассмеялся. По-настоящему рассмеялся. Потом снова притянул меня к себе и поцеловал, прежде чем избавиться от презерватива и застегнуть штаны. Я оделся, и мы уехали, взяв такси до дома. Я даже не стал возражать. Ехать было недалеко. А нам нужно было домой. По возвращении мы, конечно, снова трахнулись, но так и не поговорили. Не обсудили сказанное сенатором. Надеюсь, сегодня удастся это сделать, потому что нужно многое обмозговать. Сенатор хочет, чтобы он работал на неё — либо присоединился к её избирательной комиссии, либо взял её в качестве клиента. Она сказала, что сочетание его таланта и честности делает его идеальным человеком для организации её следующих выборов. Он попытался высказать ей своё мнение о политиках в целом, но она сразу его прервала, сказав, что если в её политике или работе будет что-то, что ему не понравится или что ему будет неудобно продвигать, она готова это обсудить. Если они не смогут прийти к соглашению, он сможет отказаться, без обид, проблем с контрактом и прочего. После всего, что произошло, и учитывая возможности, которые откроются перед ним, если он сможет заполучить хотя бы одного приличного клиента — у него есть о чём подумать. У меня есть свои мысли на этот счёт, но решение за ним, и я буду рядом, что бы он ни выбрал. И буду бороться с любым, кто попытается меня остановить. Включая Брайана.

* * *

Брайан

Ёбанный телефон будит меня. Кто там, блядь…? Майки. Ну, конечно. Вчера я его сбросил, когда Джастин вернулся домой, потому что мне нужно было с ним поговорить. Так что теперь Майки решил наказать меня, позвонив с утра пораньше. Ну, может, не совсем с утра, сейчас десять. Но это всё равно раннее утро, если учесть, что мы были в «Вавилоне» до часу ночи. Конечно, Майки не тусовался в «Вавилоне», он был дома с мужем и ребёнком. Позволяю ему просветить меня обо всей последней херне, связанной с Хантером, пока лежу, пытаясь проснуться. Он болтает о том, что ему нужно ещё несколько дней придержать машину, потому что офис адвоката находится на горе Вашингтон. Ёбаный в рот! Возьми такси. Сядь на автобус. Поезжай на чёртовом фуникулёре. Я уже собирался махнуть рукой. Пара дней ничего не решит в общем раскладе. Но потом он говорит своим ехидным тоном, который он всегда использует, когда речь заходит о том, о ком ему вообще не следует говорить: — Или, может, Джастин не может прожить без машины? И вот тут я срываюсь. Напрочь. Чего я никогда раньше не делал с Майки. Ну, если только однажды. И сегодня снова. По той же причине. Майки просто не может держать рот на замке, когда дело касается Джастина. Я подумал о Джастине, который молча ездит на блядском автобусе на свою паршивую работу в закусочной и обратно. И к Дафне. И таскает пакеты из супермаркета, чтобы сэкономить на доставке. Использует руку, которая до сих пор не восстановилась достаточно для этого. И слышу, как Майки в очередной раз выбрасывает свою ехидную фразочку, пытаясь выставить Джастина избалованной принцессой, и я просто взрываюсь. Среди прочего, я говорю ему, что он эгоистичный ублюдок, который понятия не имеет, что такое дружба и верность. Что он больше переживает о том, как будет выглядеть, если ему с Хантером придётся ездить к адвокату на автобусе, чем о том, что я могу потерять грёбаный лофт, если не выплачу часть долга. Что весь ёбаный мир не вертится вокруг него, и если ему нужна машина, пусть зайдёт на eBay, продаст часть своих чёртовых коллекционных фигурок и купит себе свою. И что я не хочу слышать, как он упоминает имя Джастина, пока не научится говорить с уважением, потому что Джастин стоит десятка таких, как он. Затем вешаю трубку. Видимо, Джастин услышал мой ор, потому что, когда я поднимаю глаза, он стоит в дверях ванной и выглядит ошеломлённым. Его глаза, как блюдца — ну, маленькие блюдца. И они потемнели до того глубокого синего, который появляется, когда он испуган. Должно быть, я выгляжу не лучше, потому что через мгновение он подходит, садится рядышком и обнимает меня. И тогда я замечаю, что меня трясёт. Блядь! Что я наделал? Бедный Майки. Он, наверное, не понимает, откуда это всё взялось. Я и сам не понимаю, кроме того, что я больше не могу это терпеть. Больше не могу быть посередине. Джастин никогда не ставит меня в это положение. Никогда не ставил. Но Майки… он так сильно хочет, чтобы Джастин исчез. До сих пор. У него есть Бен, да даже Хантер, но он всё равно не хочет, чтобы у меня был кто-то. И я просто… мне нужно… мне нужно… Чувствую руку Джастина у себя в волосах, но вдруг не могу больше там сидеть. Встаю и отхожу. Боже. Отхожу. Я не хочу уходить. Оборачиваюсь, смотрю на него и вижу, как он беспокоится. Это снова тот взгляд. Встревоженный взгляд. Взгляд, который говорит: «Мне не насрать». Чувствую, как по лицу расплывается улыбка. — Потри мне спинку, — говорю я. Он смотрит на меня и улыбается, я улыбаюсь в ответ, и вдруг мир снова оживает, и всё становится на свои места. — Не спрашивай, — добавляю я, когда мы заходим в душ. — Я и не собирался, — произносит он. Вздыхаю и начинаю его целовать. Он, похоже, не против отпустить ситуацию, так что это должно быть чистая вредность, заставляет меня притормозить и выпалить: — Он всё ещё ревнует к тебе. Джастин кивает, как-то грустно. — Знаю. Затем он отворачивается, чтобы взять шампунь. — Джастин, ему придётся с этим смириться. — Я разворачиваю его, чтобы он посмотрел на меня. — Я не собираюсь ничего менять в ближайшее время. Он старается не улыбаться. Старается не показать, как ему приятно это слышать. И это печально. Очень печально. И, конечно, это моя грёбаная вина. Блядь! Поэтому я улыбаюсь за нас обоих, кратко касаюсь уголка губ языком и спрашиваю: — А ты? Его внимание сфокусировано на моём языке, и когда он снова смотрит мне в глаза, его взгляд уже начинает мутнеть, как это обычно бывает: — А? — отзывается он. Шлёпаю по заднице, чтобы отвлечь его внимание от члена, который, как я чувствую своим бедром, утолщается. — Ты собираешься что-то менять в ближайшее время? Он смотрит мне в глаза, и, видимо, ему нравится то, что он там находит. Потому что он улыбается — настоящей Солнечной улыбкой — и мягко говорит: — Ничего, Брай. Что ещё я мог сделать после этого, как не опуститься на колени и выразить свою признательность? Закончив, отправляю его за газетой. Сенатор много чего сказала вчера вечером, и нам с Джастином ещё предстоит это обсудить. Однако последняя её фраза была самой странной. Она сказала, чтобы мы следили за газетами в ближайшие дни. Так как там может появиться что-то, что нас заинтересует.

* * *

Джастин

Я не слышал большую часть того, что Брайан говорил Майклу. Только, как он кричал. Я остался в ванной, пока он не прекратил, чтобы дать ему немного пространства. Когда же вышел, он выглядел таким ошеломлённым. Как будто только что кого-то убил и не мог поверить, что сделал это. Это худшее в любом споре с Майклом — чуть погодя его это просто убивает. Я сел рядом и обнял его, и Брайан начал сильно трястись. На мгновение мне показалось, что он плачет. А потом внезапно он вскочил и отошёл, отгородился от меня, и это было больно. Буквально физически кольнуло в груди. Потому что это навеяло столько плохих воспоминаний. Все те моменты, когда случалось что-то плохое, что-то его расстраивало, и, вместо того чтобы поделиться этим со мной или, мать вашу, даже позволить мне это увидеть, он убегал. Обычно к Майки. Или в баню, или в заднюю комнату, или… Я пытался сказать себе, что это не имеет значения. Что, даже если он снова так поступит, всё уже по-другому. Что на этот раз я не восприму это на свой счёт. Что я смогу… Но потом он затормозил. Обернулся и улыбнулся мне, и внезапно вся боль исчезла. На смену ей тепло разилось внутри. Потому что на этот раз он не убежал и не закрылся. Он как-то сдержался, ради меня. И, чёрт побери, это было приятно. То, что он сказал позже, в душе, перед тем как подарить мне совершенно умопомрачительный минет — было ближе всего к признанию, которого я когда-либо ожидал от Брайана Кинни. Но каким-то образом именно тот момент, когда он мог бы уйти, но не сделал этого, стал для меня более важным, тем, который я хочу запомнить. Думаю, я наконец-то научился понимать, что главное — это действия, особенно когда речь идёт о Брайане. Слова — лишь дополнительные опции. В общем, после того как он потряс мой мир, я оставил его заканчивать мыться и пошёл готовить кофе, а заодно вниз за едой и газетой. Мы оба хотели узнать, что имела в виду сенатор. Конечно, с учётом всех покупок — бубликов и маффинов для Брайана (надеюсь, он съест два, а если нет, я всегда могу заморозить один), молока для его кофе, немного сока гуавы и газеты — я не успел толком посмотреть новости до возвращения в лофт. Мы раскладываем газету на полу — отсутствие мебели хоть как-то на руку, места достаточно — но не можем найти ничего, соответствующие тому, о чём говорила сенатор. Оставляю Брайана просматривать раздел с вакансиями и включаю маленький портативный телевизор, который раньше стоял у меня в комнате дома. Мама откопала его где-то на чердаке или в кладовке. Казалось бы, она давно должна была избавиться от него, но она такая же, как Дебби, любит всё складировать. В общем, я просто переключаю каналы в поисках чего-то интересного, когда вдруг слышу, упоминание имени Стоквелла. Переключаюсь на тот канал, и вот он — выходит из полицейского участка и спешит к машине, уворачиваясь от камер и репортёров. А на нижней части экрана бегущая строка с текстом… Твою мать! Брайан!