Подчиняя огонь

      То, что шестой этап Гран-при будет в Японии, Люцерис понимает не сразу. А когда эта мысль доходит до него, то панический страх прошибает мозг. Он убегает из кабинета Алисенты, стоит ему только увидеть билет на самолёт. Руки дрожат, Люк видит это невооружённым глазом в туалетной комнате, куда его принесят ноги. Холодная вода помогает прийти в себя, но беспокойные ночи до соревнований ему обеспечены. Ему нравится эта страна. Ему нравится культура, история, искусство, спорт. Многие японские фигуристы — Юдзуру Ханю, Дайсукэ Такахаси, Шома Уно, Каори Сакамото, даже парники Рику Миура и Рюити Кихара — его кумиры. Но его не отпускает мысль о том, что ситуация почти трёхлетней давности может повториться.              Но в тот же момент он думает — навряд ли. Мир не крутится вокруг него. Те, кто тогда желали ему поскорее закончить карьеру и в целом своё существование, скорее всего даже не вспомнят его. А если и вспомнят, то упрекнуть его сейчас не в чем. Его программы нейтральны, с журналистами он обходителен, как и со своими соперниками по льду. Эта мысль успокаивает его, а хвалебные комментарии под постом с отрывками его программ в социальных сетях ISU даже заставляют улыбнуться. Может в этот раз всё обойдётся.              — Всё будет хорошо, — обещает ему мама, обнимая перед тем, как ему, Эймонду и Хелейне уехать в аэропорт. Её тёплые объятья приятно согревают. — Ты справишься. Ты у меня сильный мальчик.              — Спасибо, — улыбается смущённо Люцерис, но с удовольствием получает поцелуй в щёку.              — Ну всё-всё, нам пора, — Хелейна мягко берёт его за руку, пытаясь утянуть за собой. Эймонд же спокойно ждёт возле такси, скрестив руки, надев очки и докуривая уже свою вторую сигарету. — Если такси подождёт, то самолёт ждать не будет.              И Рейнира отпускает его, продолжая стоять у порога их дома, пока машина не исчезает из виду.              Объятья матери и щебечущая с переднего сидения Хелейна успокаивают его. И ему даже кажется, что ничего страшного не случится. Он ведь готов. Его программы отточены почти до идеала к середине сезона, его баллы не хуже, чем у уже именитых фигуристов, от него много ждут и он готов дать им всё, что они хотят.              Да и гармония внутри рабочего коллектива помогает быть в тонусе. К собственному тихому счастью, отношения с Эймондом после того разговора у реки очевидно стали лучше. Теперь у них даже появляются темы для бесед и вне льда. Теперь фигурное катание — не единственное, что их объединяет. Конечно, всё начинается с банального: фильмы, книги, музыка. У Эймонда оказывается большая коллекция фэнтези, с которой Люк долгое время хотел познакомиться. Ему даже доверяют в руки коллекционные издания, и Люцерис обращается с этими экземплярами, как с настоящей драгоценностью. Эймонд же оказывается приятно удивлён большой коллекцией CD-дисков и пластинок. Однажды они болтали о творчестве Майкла Джексона почти всю ночь и в конце концов обнаружили себя обсуждающими то, как он повлиял на k-pop. Время было половина пятого, им двоим вставать через полтора часа.              Это был первый раз, когда Эймонд отменил утреннюю тренировку просто потому что захотел. Люцерис же никогда так сладко ещё не спал.              — Мне сегодня всю ночь снилось, что я слушал «Триллер», — делится с лёгким хохотом Деймон за общим ужином. — Приснится же такое…              Люцерис и Эймонд тогда только переглянулись, с трудом сдерживая улыбки и смех, чтобы не выдать себя с потрохами. Но кажется глазастые Джейс и Рейнира всё же что-то успели уловить. Но тактично промолчали.              Но это не значит, что их отношения стали совершенными, понимающими с одного только взгляда. Люцерис до сих пор не понимает в какой момент лучше Эймонда не трогать, чтобы не получить рычания в свой адрес. Эймонд же не понимает, как иногда подступиться к Люку с извинением, чувствует себя нелепо и поэтому злится ещё больше. Хелейна тогда им двоим сказала, что такое не решается само по себе и что рот им нужен не только для того, чтобы есть.              После этого их взаимоотношения стали спокойнее, без резких всплесков общения и неожиданной агрессии. Они стали более аккуратными по отношению друг к другу, стараясь больше наблюдать, что-то для себя отмечать. Так Люк узнал о том, что Эймонд пьёт исключительно чёрный кофе без молока и ещё каких-либо добавок. А вот от Эймонда не скользнуло то, что его племянник не переносит грибы.              Теперь с утра Люк делает на одну кружку кофе больше, не забывая про дядю. А тот в ответ всегда интересуется есть ли в блюде грибы, если что-то берёт для Люцериса в кафе спортивного комплекса или заказывает на дом. Как говорится, мелочь, а приятно.              Вот и настроение Люка не ускользает от внимания Эймонда. Он видит, как тот несколько дней до вылета открыто нервничает. Это конечно не паническая атака или истерия, но подрагивающие пальцы, бегающий взгляд и почти всегда закушенная губа выдают его с потрохами. Поэтому Эймонд старается ограничить его от социальных сетей и съедающих внутренности мыслей. Устраивает с ним читательский марафон Гарри Поттера — ведь на дворе уже глубокий ноябрь. Ограничивает время в телефоне, переступая через себя, сам приходит просто говорить или послушать музыку. И, конечно же, увеличивает нагрузку, но в этот раз в адекватных количествах, и то только после обсуждения этого с Люцерисом.              И стараний Эймонда хватает, чтобы успокоить Люка. Сейчас тот чувствует себя готовым к тому, что его ждёт на шестом этапе Гран-при. Ему нужны хорошие баллы и тогда место в финале его обеспеченно.              — Наша посадка через двадцать минут, — сверяясь со временем на часах и электронным табло, говорит Хелейна. — Я отойду за чаем. Вам что-нибудь взять?              — Мне ничего, — быстро отвечает Люк, отвлекаясь на переписку с Джейсом. Тот тоже паникует из-за своего выезда на ближайший матч. А ещё потому что Криган позвал его на свидание. Точнее просто погулять, но Джекейрис уже представляет, чем это всё закончится.              — А мне просто кофе, — просит Эймонд и кивает Хелейне в ответ.              Ожидание в аэропорту не затягивается, все спешат на свои рейсы и это ускоряет время. Пять, десять минут и вот-вот скоро начнётся их посадка. Полёт будет долгим, почти семь часов в небе. Но зато потом сразу в отель и отдыхать. Впереди несколько дней спортивного праздника и Люцерис ждёт с предвкушением момента, когда сможет выйти на лёд и…              От мыслей его отвлекает громкий незнакомый голос. Он оборачивается на него, замечая то ли друзей, то ли семью спешащую на самолёт до Парижа. Они почти что бегут по залу ожидания и Люк испуганно отступает в сторону, чтобы позволить им пройти. Но мужчина, просящий всех поторопиться, может специально, а может случайно грубо сталкивается с жавшимся Люцерисом, отталкивая его своими сумками в сторону.              Люк еле удерживается на ногах, по инерции двигаясь назад, чтобы не упасть и в конечном итоге больно ударяясь о стенку. Затылок прошибает резкая боль, которая как ток скользит по позвоночнику, касаясь лопаток, копчика, даже коленок. И в конечном итоге доходит и до больного плеча, заставляя Люка болезненно заскулить, сжаться почти пополам. В ушах шум и звон, он не сразу слышит голос около себя. Но зато прикосновение рук приводит его в чувство.              — Люцерис, — аккуратно зовёт его Эймонд, смотря уцелевшим глазом чуть испуганно, ожидая, наверное, любой реакции. Он видел, что случилось, но не успел вовремя. Неприятная ситуация, которая почему-то обжигает лёгкие недовольством и злостью. — Люк, ты в порядке?              — Да… Наверное, да.              — Что болит? Покажи.              — Нет, ничего, — Люк отнекивается, выкручивается из чужой хватки, поправляясь. — Головой немного ударился, а так всё… всё нормально.              — Если что, то у Хелейны было обезболивающее и…              Перебивает его женский голос, объявляющий посадку на рейс до Осаки, не позволяющий больше медлить. Люк обещает, что возьмёт у Хел лекарство, пока они идут по трапу после проверки документов. Но он благополучно забывает про это, стоит им только пристегнуться. Люцерис надеется, что спокойная обстановка и недолгий сон помогут справиться с тянущей болью. Только как раз из-за боли никак поспать не получается. И он просто рассматривает облака в иллюминаторе, ожидая, когда самолёт приземлится в Японии, чтобы у него было время нормально отдохнуть.              И после тяжёлого полёта, долгой дороги до отеля и заселения у него получается унять боль горячей ванной и мазью, которую он положил в свои вещи по совету матери. Как только плечо проходит, его тут же тянет с сон. Он даже не замечает, как проваливается в темноту, оставляя беспокойные мысли.              Но именно они будят Люцериса по утру вместе с будильником. Смена часовых поясов даётся ему тяжело, ведь по итогу он поспал всего несколько часов. К счастью у них есть целый день, чтобы хотя бы немного адаптироваться к местному времени и сильной влажности. Мама всегда говорила, что лучший способ привыкнуть к новому времени — это тренировки. Изнурительные и мучающие больные мышцы, такие, чтобы вечером после коньков болели ноги. Это разгружает голову, помогает отточить элементы. Конечно, у них нет возможности занять лёд на весь день, ведь помимо них ещё одиннадцать фигуристов-одиночников. Но у них получается заполучить уголочек в тренировочном зале после своих двух часов на льду. Люк тратит время на силовые, потом на растяжку и повторение программы без коньков. В конечном итоге он сам просит закончить тренировку. Боль в плече возвращается.              — Давай я сделаю тебе массаж, — предлагает Хелейна, зайдя к нему вечером в номер. Люк почему-то никак не попросит у неё обезболивающее.              Люцерис молча соглашается, а потом давит в себе болезненные стоны. Руки у Хелейны мягкие, она давит правильно, зная куда. Но больному плечу нужен профессионал, а не бывший спортсмен. Поэтому он всё же уходит от прикосновений, наврав про то, что время позднее и всем нужно спать. Время же на часах показывает половину девятого.              Всю ночь он ворочается, несколько раз встаёт, чтобы намазать больное плечо и по итогу с утра чувствует себя ещё хуже. Находит в аптечке таблетки от боли, но это не специальное лекарство, лишь облегчающая ноющее чувство, но не блокирующее источник. И чем больше он ходит так, тем отчётливее понимает, что программа сегодня не удастся. Блокаду нужно было ставить как минимум вчера вечером, чтобы сегодня тесты не показали ничего лишнего.              — С тобой всё точно в порядке? — уточняет Хелейна, которая сопровождает его на тренировку в зал. Эймонд пошёл проверять состояние льда и готовность арены. — Ты какой-то бледный.              — Не переношу влажность, — врёт Люк и с шипением начинает растяжку. Ему больно даже просто поднять руку.              Хелейна делает вид, что верит ему.              На короткую программу ему выпал седьмой номер, что даёт ему возможность открыть вторую группу участников. Открывать и закрывать — все ответственность. И Люк чувствует тяжесть этой участи у себя на плечах, когда переодевается в костюм, чтобы выйти на раскатку. Во всю уже идут программы и он даже отвлекается от макияжа, чтобы понаблюдать за Шомой Уно. Всегда приятно увидеть гения на льду.              Краем глаза Люцерис замечает, как Эймонд тоже отвлекается от дел, чтобы взглянуть на программу. Он напряжён и с лёгким движением светлых бровей в такт музыке наблюдает за прыжками и вращениями. Они с ним были товарищами, но и соперниками. И так уж получилось, что им двоим долго не покорялись высшие места из-за того, что всегда кто-то был сильнее их. Ханю, Чэн, Фернандес. И в какой-то момент у Эймонда получилось оторваться — первые места чемпионатов мира и Европы два года принадлежали именно ему. Но по понятным причинам им пришлось остановить своё соперничество. Однако сейчас Эймонду приятно видеть и знать, что Шома стал только сильнее. Сегодня он выходит на лёд в качестве действующего чемпиона мира.              — Соревноваться с ним — честь, — говорит Люцерис, отвлекая Эймонда от экрана. — Его прыжки… Почти идеальны.              — Почти? — удивляется Эймонд, дёргая бровью.              — Твой аксель не сравнится ни с чьем-то другим.              Такие простые слова, но Эймонд чувствует тепло в груди от них. Не будет врать. Это приятно.              Однако это чувство рассеивается, когда и он замечает бледность и медлительность Люка на раскатке. Тот почти не прыгает, предпочитая лишь наматывать круги. А когда всё же делает попытку прыгнуть флип, то заваливает ось из-за больного плеча, падая. Эймонд тут же подзывает его к себе, давая бутылку с водой.              — Ты так и не принял блокаторы, — хмурясь, говорит он. Даже не спрашивает. Утверждает. Потому что знает, что это так.              — Я думал, что в этом нет ничего серьёзного, — понуро отвечает Люк и зажмуривается, когда дядя недовольно шипит, ругаясь на него.              — Ладно, сегодня прыжки делай без поднятых рук. Попытаемся сохранить хотя бы ось. А вращения… Не знаю.              — Я постараюсь, обещаю.              И Люк правда старается, когда приходит время выйти для исполнения программы. Всё вроде бы идёт хорошо, он прыгает один прыжок, потом второй, но уже не так устойчиво. Но когда время доходит по обычной либелы и заклона, Люк начинает сыпаться, словно он не профессиональный фигурист, а любитель. Срывается тройной аксель, а за ним и ещё один флип, который вообще-то считается его коронным. Он больше не думает про своего Принца. Он думает о том, что ему поставят недокруты, снимут баллы за касания льда рукой и не засчитают баллы за артистизм. Потому что это не программа, где он показывает весь надрыв души и боль героя, а где видна лишь его собственная, физическая боль.              В ушах звенит и Люцерис с трудом удерживает финальную позу, чтобы не лишиться баллов и за это. Аплодисменты на арене подбадривающие, нежели восхищённые. И он катится до бортика с опущенной головой. Ему стыдно смотреть Эймонду в глаза. Ведь он просил его обезболить старую травму, чтобы не получилось так, как получилось сегодня. И он ждёт жёсткого, холодного голоса, неприятных колких фраз, ведь в памяти ещё свеж образ того Эймонда, который его недолюбливал.              Но нынешний Эймонд молча помогает ему одеть олимпийку, помогает добраться до дивана, где им нужно дождаться оценок. И прикосновения его не жёсткие. Скорее поглаживающие. Успокаивающие. Люк чувствует, как к глотке подкатывают слёзы.              Сдержать их получается, хоть и баллы неприятные. Семьдесят шесть целых и четыре десятых. Когда в лучшие времена за такую программу он получает за сто спокойно и без проблем. Его место седьмое. Пока что.              — Извини меня, — тихо шепчет Люцерис, когда камера напротив них отключается, а на лёд приглашают следующего спортсмена. — Я… я сглупил. И мне стыдно.              — Ничего страшного, — спокойно, но с вымученным вздохом говорит Эймонд, поднимаясь первым на ноги. И протягивает Люку руку. — Пойдём. Умоем тебя и поедем в отель.              — А дождаться окончания?              — Не сегодня. Если что, я сам заплачу штраф. Тебе нужно отдохнуть. Обсудим ошибки завтра на тренировке.              Люцерис смотрит на него с удивлением. И с трудом давит в себе желание, чтобы упасть в благодарности на колени перед Эймондом. Сейчас сил разговаривать с журналистами и другими парнями, у него очевидно нет.              Когда они втроём добираются до отеля, соревнования уже заканчиваются. Люк кусает внутреннюю часть щеки, когда открывает итоговую таблицу. Он девятый. А значит завтра он начнёт в первой разминке. Давно его так не штормило. Он просчитывает баллы, понимая, что никакое место в произвольной программе, кроме как первое, не даст ему путёвку в финал. А она ему очень нужна. Ведь после зимнего перерыва их ждёт внутренний чемпионат, а за ним два чемпионата мира, на которые он ещё спокойно попадает. Ему нужно показать всем, что его первые победы — это не случайность. А для этого нужно выступить в финале Гран-при.              Уже в номере после быстрого душа, он с лёгкой тоской принимает слова поддержки от матери и Джейса. И если маму приходит выслушать, не увиливая, то в случае с братом он быстро переводит разговор на их недосвидание с Криганом. Куда приятнее слушать смущённые и восхищённые вопли Джейса, чем грустные речи по поводу его программы.              На эти разговоры у него уходит целых два часа и когда он сбрасывает звонок, на город уже опускается вечер. Он уже сам собирается за тем, чтобы сходить к Хелейне за уколом, но его опережают. Эймонд оказывается за дверью его номера, держащий в руках баночку с лекарством и упаковку со шприцем.              — Ты стоял всё это время здесь? — удивляется Люцерис, пропуская дядю в номер.              — Я что, по-твоему, настолько ненормальный? — фыркает Эймонд, готовя лекарство. — Я звонил тебе несколько раз, но ты был недоступен. Потом я решил сам сходит к Хел за лекарством, чтобы принести тебе. Только подошёл, а тут ты.              Люк всё равно улыбается и без каких-либо лишних возражений снимает с себя футболку с вымученным вздохом, и садится на край кровати, позволяя Эймонду сделать укол. Он неприятный, а Эймонд очевидно не врач. Но это лучше, если бы он сам себе его делал.              Они так и сидят в тишине номера: Люцерис на кровати, ожидая, когда блокада подействует, а Эймонд в кресле, рассматривая улицу, которую видно из окна. Оно закрыто, но всё равно слышен шум, который призывно зовёт за собой. Сейчас, когда уже стемнело, на улице комфортнее всего: не жарко и не холодно, не влажно и не сухо. Что-то подталкивает Эймонда к очередному не характерному для него поступку, но отчего-то хочется его совершить.              В последнее время он и так отступает от своих вызубренных принципов: позволяет себе эмоции, общается с Люцерисом, нарушает режим и спортивной регламент, отменяет тренировки. Почему бы не совершить ещё одну шалость?              — Не хочешь прогуляться? — интересуется он тихо, когда Люк, уже очевидно похорошевший, одевается, разминая плечо. То немного ноет, но не болит так сильно.              — Прогуляться? — удивляется Люцерис. В ответ на его вопрос только кивают. И поэтому улыбка расползается по лицу. — Ну, не знаю. У меня такой строгий тренер. Он не отпустит меня.              — А мы сбежим и ему не скажем, — Эймонд поднимается и, подойдя к шкафу, достаёт кофту, швыряя её в сторону племянника. — Собирайся, пока я не передумал.              Люк хохочет, но и правда быстро одевается, прихватывая с собой сумку с вещами. Через десять минут они уже выходят из отеля, отказываются от навигаторов и просто идут по улочке вниз.              Их отель находится не в центре, скорее ближе к окраине, вдалеке от Дотомбори или Синсайбаси, однако даже здесь многолюдно. Но туристов и приезжих будто бы меньше, что делает прогулку более колоритной, уединённой. Они оба понимают, что если выйти прогуляться перед сном — это лёгкое отклонение от привычного ритма жизни, то полноценный ужин в ресторанчике уже будет лишним. Ведь завтрашние соревнования никто не отменял, а им в их положении только несварения желудка не хватало. Поэтому они с горем пополам покупают в большом магазинчике лишь воду и дынные булочки, чтобы хотя бы так попробовать поездку на вкус.              Эймонду поначалу кажется, что эта прогулка — глупая затея. Они слегка неловко мнутся, обсуждая лишь недавний прокат, всё же уже сейчас затрагивая тему ошибок. Но, видя, что Люк с трудом находит слова для беседы на эту тему, Эймонд лишь переводит разговор в другое русло. На время он так и вовсе прекращается. Они идут молча, рассматривая домики вокруг себя. И это не давит на них. Эймонд словно возвращается в недавнюю прогулку, когда узнал тайну о хейте в сторону Люка. Сейчас ему так же спокойно. Удивительные вещи творятся с его душой. И он неосознанно делится этим с Люцерисом, когда они садятся перекусить на лавочке в маленьком парке.              — Знаешь, мне потребовалось несколько лет терапии, чтобы хотя бы попытаться отпустить ситуацию с травмой, — признаётся он, наблюдая за жующим Люком. — Когда матушка сказала о вашем приезде, я думал, что снова сорвусь. Меня раздражала даже одна мысль о том, что мы будем жить под одной крышей.              — Ну, спасибо, — фыркает Люцерис, с трудом пережёвывая булочку. Эймонд только усмехается. — Я тоже не питал особой любви к этой новости.              — А теперь я спокойно сижу рядом с тобой. Удивительно.              — Убить меня не хочется?              — Ну… Совсем немного.              Люк смеётся и слегка брызгает водой на Эймонда. Раньше он о таком тоже бы не подумал. Не подумал, что у них может быть что-то общее. Что шутки про Эйгона будут такими смешными. Или что они будут обсуждать свою семью вдвоём. Или пойдут вместе по магазинчикам, пока те открыты и купят для питомцев друг друга новые очаровательные ошейники. Эймонд уверил его, что Вхагар будет в восторге от розового ошейника с помпончиком.              И они оба даже не подозревали, что по итогу окажутся в будке для мгновенных фотографий, чтобы забрать ещё один кусочек этой поездки. Коленки у Эймонда оказываются костлявыми и Люк откровенно жалуется, двигаясь на них, смазывая кадры. Но замирает, когда длинные пальцы Эймонда обхватывают его талию, прижимая спиной к груди.              — Прекрати ёрзать, — практически шипит, сжимая ладонью бок. — Ты уже мне всё отдавил.              — Было бы что давить, — хмыкает Люцерис и ловко разворачивается в объятьях, чуть съезжая в сторону, устраиваясь так, чтобы быть к Эймону не затылком, а в профиль. Неожиданно его лицо оказывается совсем близко.              На мгновение Люцерис забывает о том, где они находятся и что вообще делают. Он смотрит на Эймонда, ждёт, что его скинут с колен, оскорбят или ещё что-то в этом духе. Но ничего из этого не происходит и поэтому он несмело тянет ладонь к повязке на лице. Аккуратно снимает её, впервые видя итог той драки так близко.              Рана оказалась глубокой и Люк понимает это ярко и отчётливо только сейчас, когда касается чуть выпуклого шрама пальцами. И его пробирает дрожь при виде протеза в виде камня. Дурацкая идея и ему хочется врезать по лбу тому, кто это придумал.              — Нравится? — хрипло спрашивает Эймонд, продолжая крепко держать Люка под рёбрами и за коленки, чтобы тот не свалился.              — Прости меня, — шепчет он в ответ искренне и со всей болью.              А после тянется выше, касаясь губами шрама на прикрытом веке. Еле уловимо, но их пробирает дрожь от этого прикосновения. Последний снимок на коллаже успевает запечатлеть именно этот момент.              Возвращаются в отель они тоже молча, но в это тишине есть что-то неописуемо приятное. Люцерису хочется верить, что именно эта прогулка спасает его от боли. Потому что впервые с момента приезда в Японию он спит крепко и сладко.              И на прокат произвольных программ выходит готовым и собранным. Даже прыжки на разминке получаются идеальными. Хелейна делает замечанием о том, что ему в первой разминке не место и он должен закрывать этот Гран-при. Но Люк не жалуется. Он лишь собирается с мыслями, получает подбадривающий взгляд от Эймонда и выходит на лёд.              Если вчера его Принц умирал, еле держась на ногах, то Дракон сегодня летает над льдом. Его четверные прыжки идеальны и Эймонд за бортиком уверен, что они получат за них высшие баллы. Он впервые за все соревнования не волнуется за программу Люцериса, наблюдая за ней скорее как зритель, а не как вечно придирающийся тренер. И она действительно красива. Люк в ней красив. Образ Дракона ему идёт, он в нём живёт, пылает, сгорает и возрождается вновь. Именно сегодня он показывает всем тем, кто смотрит сейчас его выступление, что фигурное катание — это не только про прыжки, вращения, баллы и оси. В первую очередь это про искусство, образы и жизнь.              Люк живёт на льду только этой программой, будто после того, как музыка закончится, умрёт и он сам. Эймонд с трудом может вспомнить то, когда он сам так проживал историю на льду. Даже на собственном пике карьеры для него всё было иначе.              Когда музыка заканчивается, а публика срывается на овации, он тоже аплодирует, не имея сил перестать смотреть на счастливо улыбающегося Люцериса. Есть в этом что-то приятно завораживающее. И он не хочет прогонять от себя эти мысли.              — Ты молодец, — говорит тихо Эймонд, когда они сидят в ожидании баллов и просматривают на специальном экране повторы лучших моментов проката. Их так много, что можно было бы просто пустить запись программы.              — Спасибо, — запыхаясь говорит Люк и сам улыбается, когда жирной точкой в повторах становится довольный и хлопающий Эймонд Таргариент, тренер фигуриста. Это приятно.              Как они и ожидают, баллы оказываются лучшими. И пока что по сумме двух программ он даже лидирует. Люк радуется этому, пусть и понимает, что это временно. Нельзя остаться первым, когда после короткой у тебя одни из худших результатов. Однако ему и не нужно первое место по итогу двух дней. Ему нужно просто быть лучшим в произвольной программе, тогда финал ему обеспечен.              В этот раз им не уехать. Люк долгое время сидит на диванчиках лидеров, постепенно перемещаясь с первого места на второй, потом на третье, а после последнего проката так и вовсе вылетает из тройки призёров, становясь четвёртым по итогу шестого Гран-при, но оставаясь первым по баллам в произвольной программе. Даже великий Шома Уно не достаёт до его уровня. И это приятно тешит нутро. Как и новость о том, что он становится участником финала. Даже соперничество с Эйгоном не может его расстроить.              — Ты заслужил быть там! — радуется за него Хелейна, крепко обнимая, чуть покачивая из стороны в сторону, когда они собираются в коридоре после окончания соревнования.              — Спасибо, — Люк выдыхает чуть устало, потирая сонные глаза руками. После произвольных прокатов усталость всегда накатывает так быстро. — Я сам так рад этом.              — Ты, правда, умница, — соглашается Эймонд и снова протягивает Люцерису руку. Тот принимает этот жест и в следующий же момент оказывается в объятьях. Они такие же неожиданные, как и самые первые в тренировочном зале, но всё ещё приятные, какие-то успокаивающие, дающие надежду.              — Спасибо, — ещё раз говорит Люк, но в этот раз куда-то в шею, позволяя себе чуть больше, чем в прошлый раз. Губы касаются кожи, будто пробуют парфюм на вкус. Это оказывается приятно, а щёки краснеют мгновенно.              Наверное, впервые с начала сезона он чувствует себя комфортно и защищёно. И с таким ощущением внутри себя, Люцерису вдруг кажется, что готов не только чемпионаты выигрывать, но и горы сворачивать. Лишь бы Эймонд был рядом с ним.