Игра в отражения

Сквозь узкую щель в стенной панели просматривалась большая часть королевской спальни. Роскошная кровать под пологом из алой с золотом ткани утопала в мягком сиянии десятков свечей. Тут и там жались к стенам изящные резные банкетки и пестрели троноподобные кресла. В отделанном изысканными изразцами камине медленно угасал огонь. Охрана предусмотрительно отсутствовала — следствие переполоха, вызванного внезапным побегом нескольких лошадей. Задвижки на денниках оказались открыты отнюдь не случайно: все для того, чтобы не оставить ни единой помехи между отравительницей и беззащитным монархом. Людовик спал. Его грудь мерно вздымалась и опускалась, а лицо выражало безмятежное спокойствие: и не подумаешь, что несколькими часами ранее он страшно негодовал из-за необходимости вновь изображать смертельно больного. И все же я не обманывалась: это снисходительное согласие имело свою цену. Король устал ждать, и на сей раз он рассчитывал на результат. Однако, вопреки здравому смыслу, более всего волновало меня не это. Оторвавшись от наблюдения, я метнула быстрый взгляд вправо — туда, где все это время, напряженно прильнув к другому «глазку», стоял Александр. Неподвижный силуэт был едва различим во мраке коридора, но я давно научилась чувствовать знакомое присутствие даже в кромешной темноте. Ночь выдалась душной и влажной. В секретном проходе было попросту нечем дышать, но меня поколачивало словно от холода: в сгустившихся вокруг тенях тяжело ворочались непрошенные воспоминания. Посреди одного из таких коридоров мы впервые поцеловались. Все это осталось там, в другой жизни, но среди этих мрачных, глухих стен призрак того поцелуя снова пылал на моих губах. Прежде чем я стиснула зубы и заставила себя отвернуться, один свистящий вздох все-таки успел вырваться из моей груди. Не прошло и минуты, как над ухом прошелестело насмешливое: — Я и сам в состоянии за всем проследить. Вы можете идти, если хотите. — И уступить вам лавры победителя? — хмыкнула я, изо всех сил стараясь говорить спокойно и уверенно. — К тому же я обещала королю, что буду рядом. — Разумеется. Нельзя допустить, чтобы Его Величество заподозрил вас в неверности. «Он что, в самом деле ревнует меня к королю?» — это была совершенно чуждая мне мысль, но я все больше склонялась к тому, чтобы с ней согласиться. Когда мы с Людовиком обсуждали детали моего плана, присутствовавший при разговоре Александр уже казался мне неоправданно взвинченным… Куда делось принятое накануне решение не пересекать грань дозволенного — приходилось только догадываться. — Что вы имеете в виду? — тихо спросила я, облизав вмиг пересохшие губы. — Ваши обязанности королевской шпионки, конечно же. А вы? «Опять эти игры!» Внутри вспыхнуло знакомое раздражение, но тут же сменилось совсем иным чувством. Александр развернулся ко мне вполоборота, едва задевая плечом, но этого было достаточно, чтобы исходившее от него тепло волнами принялось расходиться по всему моему телу. Его запах, его близость напрочь лишали способности думать. — Я не… — с трудом начала я, но внезапное прикосновение губ к шее заставило меня замолчать. Не поцелуй, а именно легкое касание к чувствительной точке чуть ниже уха. Почти невесомое — такое, что впору списать на случайность или самообман... Такое, что по позвоночнику прокатилась дрожь, и делать вид, будто ничего не происходит, стало решительно невозможно. Продолжая краем глаза следить за обстановкой в комнате, я плавно качнула бедром, и это движение словно передалось Александру, заставляя его сделать шаг и еще плотнее прижаться ко мне. — Я буду повторять, пока вы мне не поверите: между мной и королем… Александр медленно покачал головой. Его волосы защекотали мою шею, а прерывистое дыхание скользнуло вверх, задержавшись на щеке. Он вот-вот собирался что-то сказать, но в тишине вдруг отчетливо послышался скрип паркетной доски, и мы буквально отскочили друг от друга, припадая каждый к своему смотровому отверстию. На пороге спальни стояла женщина. Она была одета как служанка, но низко надвинутый чепец и опущенная голова не позволяли рассмотреть ее лицо. Удостоверившись, что в покоях больше никого нет, а их хозяин крепко спит, загадочная гостья прикрыла за собой дверь и осторожно двинулась вглубь комнаты. Походя поправила брошенную на чайном столике книгу. Стряхнула с обивки кресла незримую пыль. Присев у потухшего камина, пошевелила кочергой угли и подбросила в очаг несколько дров. Я пристально наблюдала за ней, ощущая, как одна дрожь волнения сменила другую, а тело напряглось, готовое в любой момент устремиться в погоню. В столь поздний час в королевских покоях слуг быть не должно, и все же забота, с которой незнакомка хлопотала вокруг Людовика, никак не вязалась с образом возможной убийцы. Наконец она остановилась у трехлапой консоли, где дожидалась завтрака бутылка вина и призывно оранжевели в хрустальной вазе спелые персики. Сжав в руке один из плодов, женщина встревоженно заозиралась. Теперь я узнала ее. На наших глазах Луиза де Лавальер достала из-под передника продолговатый, блестящий металлом предмет и вонзила железное острие прямо в верхушку персика — туда, где обычно находится коротенький черенок. Еще мгновение — и мы с Александром, не сговариваясь, сорвались с места.

⊹──⊱✠⊰──⊹

— Инъектор Паскаля, — повертев загадочный предмет в руках, объявил Александр. — Где вы его только взяли? Луиза молчала. Она стояла у стены, сжавшись словно мокрый воробей и уперев взгляд в сцепленные в почти молитвенном жесте ладони. Мы все еще находились в спальне короля, но теперь прямо за дверью дежурили гвардейцы, призванные предотвратить возможный побег. Мне эти меры предосторожности представлялись избыточными: не похоже было, что герцогиня де Лавальер осмелится бежать. Всем своим видом она выражала покорность и полное смирение с тем, что бы ни было уготовано ей судьбой. Устройство, при помощи которого она пыталась напитать ядом фрукты, состояло из цилиндра с узкой длинной трубкой на одном конце и подвижной деталью на другом. Деталь ходила вверх и вниз и позволяла выдавить содержащуюся внутри жидкость через отверстие в трубке. — Для чего он нужен? — полюбопытствовала я, подвигаясь поближе к Александру и делая вид, что с интересом разглядываю орудие преступления в его руках. Когда мой маневр заставил его тело напрячься струной, я удовлетворенно хмыкнула про себя: «Вы первый начали эту игру». — Предполагалось, что врачи будут использовать его для введения препаратов и переливания крови, — с видимой неохотой пояснил он и поспешил отстраниться, чтобы убрать прибор на каминную полку, — однако дальше экспериментов дело не пошло. — Вот как… Не скрывая своего удивления, я уставилась на Луизу: «Откуда такая осведомленность о редких медицинских инструментах у дамы, которая сама не раз признавала, что недостаточно образованна и умна?» — Итак, вы решили отомстить мне, — заговорил наконец Людовик. — После всего, что я сделал для вас... Герцогиня вопросительно вскинула голову. Непролитые слезы в ее глазах соседствовали с недоумением. — Отомстить? Нет, мой король! — воскликнула она. — Я знаю, что моему поступку нет оправдания ни перед земным судом, ни перед небесами… Но видеть вас с другой было слишком невыносимо! Луиза вдруг посмотрела прямо на меня — пожалуй, впервые с момента своего разоблачения. Я тяжело сглотнула, тайно надеясь, что она все же говорила не обо мне. Прошлое контр-Рене до сих пор оставалось для меня по большей части загадкой, и от мысли, что это ее интрижка с Людовиком толкнула набожную герцогиню на преступление, стало тошно. Рядом со мной Александр чуть слышно прочистил горло, но я старательно избегала смотреть на него, страшась обнаружить в его взгляде презрение. — Я женат, Луиза. — Я не имела в виду Марию Терезию! Я давно покаялась перед ней. Но то, как вы теперь смотрите на ту женщину… Вы слышали, как ее называют? Мадам Сейчас! Все присутствующие незамедлительно поняли, о ком шла речь, но только я, казалось, выдохнула с облегчением. — Что за вздор? — В голосе Людовика зазвенели гневные ноты. — Мадам Скаррон — няня моих детей, и существо столь благочестивое, что и помыслить не может о связи с женатым человеком. Виноватое лицо герцогини внезапно преобразилось, словно в затянутом серыми облаками небе сверкнула молния. Я же невольно подумала о королеве: о том, какой ожесточенной и несчастной она показалась мне тогда на мессе в Париже. Честная и совестливая Луиза снизошла до покаяния, но остальные принимали измены короля как должное. «Двор презирает испанскую королеву», — голосом Марии Терезии услужливо подсказала память. — Так значит вы все-таки предлагали ей это, моя любовь? — прошептала Луиза, сокрушенно заламывая руки. Ее вопрос так и остался без ответа. Людовик отвернулся от бывшей фаворитки с таким видом, будто разом потерял к ее словам всякий интерес. Обращаясь к Александру, он приказал: — Позовите стражу. Пусть ее отправят в Бастилию... но без лишней огласки. — Разумеется, Monsieur le Roi. — И избавьтесь от отравленных фруктов. Я, продолжавшая все это время наблюдать за Луизой, заметила, как та внезапно содрогнулась, а ее широко раскрытые глаза наполнились ужасом. — Что? Отравленных? — Герцогиня как будто только теперь поняла, в чем именно ее обвиняли. — Но в устройстве был не яд! Моя любовь, послушайте… Остаток фразы так и повис в воздухе. Когда гвардейцы взяли ее под локти и потянули к двери, Луиза де Лавальер не сопротивлялась. Не спорила. Не кричала. Единственное, что она сделала, прежде чем переступить порог королевской спальни в последний раз, — повернулась ко мне и прошептала одними губами: — Это не яд. «Не яд? — Признаться, Луиза действительно была той, кого я подозревала меньше всего: в конце концов, совсем недавно она сама едва не стала жертвой отравителей. — Но если в инъекторе не яд…» — Мадемуазель де Ноай? Пытаясь осознать слова герцогини, я и не заметила, как осталась с королем один на один. Заложив руки за спину и гордо расправив плечи, он неспешно прохаживался по комнате. — Я не ошибся в вас, Рене. — От одного лишь звука моего имени, сказанного этим масляным тоном, сделалось не по себе. — Сегодня вы сослужили Франции огромную службу, и Франция этого не забудет. Скажите мне… Чего вы хотите в качестве благодарности? Он вдруг остановился напротив меня и оценивающе скользнул глазами по моей фигуре, не оставляя ни капли сомнения в природе этой так называемой благодарности. Первым же моим порывом было с достоинством отказаться и поскорее очутиться как можно дальше от его пристального, липкого взгляда. Но разум взял верх над страхом: признательность короля — редкая удача. К тому же в моей голове как раз возникла идея… — Служить вам — уже награда, мой король. Но если позволите, у меня будет для вас небольшое наставление. Людовик заметно удивился, но кивком призвал меня продолжать. — Невозможно запретить солнцу сиять, но свет всегда порождает тьму. Не все оказываются достойны внимания короля, а иные в своей ревности и вовсе опасны… В том числе для юного дофина и его матери. — К чему вы клоните? — он слегка нахмурился. — Имя Ее Высочества неспроста прозвучало сегодня. Луиза — преступница, однако она с пониманием относилась к тому, что Ваше Величество женаты. Но все ли будут столь благоразумны? Не нужно было знать Марию Терезию близко, чтобы понимать: лишиться сомнительного удовольствия лицезреть победы любвеобильного супруга — для нее благо. И если Людовик догадывался, что именно этого я хотела добиться, он принял предложенную причину с редким достоинством. — И что вы предлагаете? — Быть может, пришла пора позволить госпоже королеве переехать в отдельный дворец? Я знаю, что это частая практика. В ответ он недовольно поджал губы и перевел задумчивый взгляд на камин. — Мы едва продвинулись в военной кампании, а любое строительство — это расходы. Но я подумаю над вашими словами, мадемуазель. — Большего мне и не нужно, Ваше Величество. Когда обрадованная тем, что этот разговор наконец окончен, я направлялась к двери, мне на глаза снова попался инъектор. Он будто бы подмигивал мне с каминной полки, ловя металлическим боком неровные блики свечей. — Есть еще кое-что, мой король, — тихо произнесла я. — Могу ли я забрать с собой инструмент, который использовала отравительница? Людовик еще не успел дать ответ, а моя рука уже потянулась к устройству. Тогда же я впервые заметила исходивший от него резкий, насыщенный аромат — совсем не похожий на то, как пахло злополучное пирожное. Запах больше напоминал парфюмерную композицию: это не имело никакого смысла, но отчего-то казалось чрезвычайно важным. К счастью, я, похоже, знала, к кому обратиться.

⊹──⊱✠⊰──⊹

Той ночью я засыпала в полной уверенности, что за историей Луизы скрывалось куда больше, чем могло показаться. И когда, дробясь в частых оконных переплетах, в мою спальню заглянули первые лучи рассвета, мне уже не терпелось поговорить со своей фрейлиной. Однако та не появилась в моих покоях ни к утреннему туалету, ни к завтраку. Тогда-то Розетт и огорошила меня новостью: пока королю нездоровилось, Версаль посетил месье Понс де Понс, и накануне вечером они с Бонной спешно покинули дворец. В версальскую деревню я отправлялась, не особенно рассчитывая на успех: даже реши Понсы переночевать в одной из гостиниц, вряд ли они задержались бы там до полудня. Но на счастье, ночью шел сильный дождь, дорогу по направлению в Бур-Шара́нт подмыло, и к моему прибытию отец с дочерью еще только готовились выдвигаться в путь. — Если вы по поводу денег, то я все оплачу, когда будут готовы лошади! — яростно выпалил показавшийся на пороге комнаты мужчина. Педантично зачесанные назад волосы с проседью и тяжелые надбровные дуги, подчеркивающие колючий взгляд карих глаз… Я сразу его узнала, хоть и видела до этого самое большее дважды. Недолго думая, месье де Понс попытался захлопнуть дверь прямо перед моим лицом, так что пришлось бесцеремонно протискиваться мимо него в тесный, скромно обставленный номер. Но даже вынужденный уступить моему напору, он не прекращал сыпать проклятьями и угрозами, чем только сильнее походил на огромного склочного пса. — Куда вы увозите мою фрейлину, месье? — Я увожу свою дочь. А куда — не ваша забота, мадам. — Мадемуазель, — холодно поправила я, и он буквально выплюнул мне в ответ: — Тем более! Это была самая серая комната из всех, где мне приходилось бывать: безликая мебель, мышиного цвета занавески на мутных от грязи окнах… Даже кружащаяся в воздухе пыль скорее напоминала пепел. Бонна, все это время молча наблюдавшая за нашей перепалкой, наконец подала голос, и я поразилась тому, как бесцветно — под стать этой комнате — он звучал: — Вы должны извинить нас за столь внезапный отъезд, мадемуазель, но неотложные дела… — Ох, перестаньте! — перебила я, стремительно теряя терпение. — Будете утверждать, что вы здесь по своей воле? В ответ она только пару раз открыла и закрыла рот, словно собиралась что-то сказать, но так ничего и не решилась. Учитывая ее недоверие к контр-Рене, едва ли справедливо было бы упрекать ее за это. Но зная Бонну — по-настоящему зная ее — я ни капли не сомневалась в том, как мне следовало поступить. Я повернулась к Понсу. Его плечи, облаченные в сюртук цвета сырого желтка, подрагивали от плохо сдерживаемого гнева. — Бонна никуда не поедет. Никто не освобождал ее от службы при дворе: ни я, ни тем более король. — К черту это! Король болен и ничего не сможет мне сделать! На моих губах сама собой нарисовалась довольная усмешка. Этот неприятный, но, судя по всему, бесхитростный человек самолично вкладывал в мои руки оружие, способное обратиться против него. — Его Величеству уже существенно лучше. Но вы так уверенно говорите о его нездоровье, месье, что я вот-вот решу, будто вы имеете к произошедшему самое непосредственное отношение. Не отправиться ли мне с этими подозрениями прямиком к главе парижской полиции? — Это угроза, мадемуазель? — Простое проявление бдительности. Он вдруг затих, поверженно опуская плечи, и в комнате тут же воцарилось напряженное молчание. Пока взгляд похожей на испуганного олененка Бонны метался между нами, я думала о том, как еще недавно сама была в ужасе от одного лишь упоминания де Ла-Рени. — Вы разбрасываетесь словами о полиции, — неожиданно спокойно заговорил Понс, — но под силу ли вам защитить свою фрейлину, если они придут за ней? С ее бунтарством и любовью ко всяким травкам — она слишком удобная мишень. Щеки Бонны тут же вспыхнули краской стыда. Но какой бы вздор ее отец ни подразумевал под насмешливым «свою фрейлину» и как бы пренебрежительно не отзывался об ее увлечении, я была вынуждена с удивлением признать, что он о ней по-своему… заботился. — Безопасность вашей дочери — моя ответственность, месье де Понс. Если ей будет что-либо угрожать, я первая отошлю ее со двора. После этого он еще с минуту продолжал испепеляюще взирать на меня, а потом резко отвернулся к окну и, вцепившись рукой в занавеску, сердито бросил: — Убирайтесь с глаз долой. Его поведение было все так же возмутительно. Но, рассудив, что и это угрюмое непротивление уже представляло собой победу, я сдержала слова возмущения и как можно более ласково произнесла: — Идемте, Бонна. Поищем, кто здесь мог бы помочь донести ваш багаж до экипажа. Вскоре карета везла нас обратно во дворец, слегка дребезжа и покачиваясь на кочках. Ехать было всего ничего — дольше лошадей запрягать, — поэтому я решила не терять времени и сразу перейти к делу. Однако Бонна опередила меня, заговорив первой: — Вам известно о моем увлечении парфюмерией, — это прозвучало как утверждение, а не вопрос. — Последнее время я вела себя неосмотрительно. После мессы в Париже меня заметили собирающей травы в саду одного из городских аптекарей. Поползли слухи… — Вас обвинили в колдовстве? — Нет, но мой отец полагает, что и слухов достаточно. Зачем молодой аристократке травы? Быть может, она колдунья? Или носит под сердцем нежеланного ребенка? — Подрагивающими от волнения пальцами она попыталась разгладить особо упрямую складку на юбке, но быстро оставила эту затею и подняла на меня глаза. — Король заболел, вы куда-то пропали… Вот он и воспользовался моментом. — Мне так жаль, что меня не оказалось поблизости, чтобы вас защитить. — Я смело встретила ее недоверчивый взгляд. — Знайте: до тех пор, пока двор для вас предпочтительнее отчего дома, у вас есть место в моей свите. Но Бонна… Я не буду против, если уже этой осенью вы решитесь уехать. — Это приятно слышать, но я прекрасно понимаю, что доброта редко приходит просто так. Вы же зачем-то искали меня сегодня? Вздохнув, я извлекла из потайного кармана завернутый в тряпицу инъектор. Вопреки моим опасениям, запах еще не успел выветриться. — Скажите, на что похож этот аромат? — Я вложила инструмент в неуверенно протянутую руку. — Только будьте осторожны, внутри могут быть остатки яда. — Яда? — Бонна принюхалась и выразительно сморщила нос. — Я в этом очень сомневаюсь. Разве что кому-то в голову пришло отравить духи. — Боюсь, это невозможно: содержимое устройства намеревались добавить в пищу. Бонна нахмурилась и задумчиво закусила губу. — Но здесь отчетливо ощущается мускус и какие-то масла — мускатный орех или корица… Есть, конечно, еще один вариант. Это немного смелое предположение, но если судить по ингредиентам, то я бы сказала… афродизиак? — Любовное средство? — удивленно переспросила я. — Говорят, мускус циветы как раз подходит для этих целей. Внезапно все встало на свои места: «Стало быть, бедная Луиза всего лишь надеялась приворожить своего ветреного возлюбленного. Только вот кто надоумил ее использовать инъектор?» — Благодарю, Бонна. Вы мне очень помогли, — без тени лукавства призналась я, забирая у нее устройство. — Знаете, я искренне считаю, что вам следует продолжать ваши эксперименты. — Вы говорите о… — в потухших глазах зажегся искренний восторг. — О вашей маленькой лаборатории в аптекарском павильоне. И если у кого-то возникнут вопросы — отправляйте их прямиком ко мне.

⊹──⊱✠⊰──⊹

Остаток дня прошел бесполезно: король собирал очередной военный совет, Александр неизменно сопровождал его, и рассказать о своем открытии мне было некому. Вынужденная коротать время за прогулками в компании малознакомых дам, я попросту маялась ожиданием, а заодно — и вернувшейся тревогой, ведь невиновность герцогини де Лавальер означала, что наш общий недоброжелатель оставался на свободе. Впрочем, все это уравновешивалось радостью от внезапного примирения с Бонной. Она была моей второй победой после Розетт. Да и что бы ни происходило между мной и Александром — мы определенно больше не считались врагами. Поэтому, вернувшись вечером в свои покои, окрыленная успехом, я тут же направилась к комоду. Внутренне я всегда понимала, что могу ошибаться. Что идея вернуть себе прежнюю жизнь, искупив грехи контр-Рене, — лишь смелая догадка, порожденная моим нежеланием принять иную действительность. Но стоило мне увидеть перевернутый осколок — и от досады в глазах предательски защипало. «И откуда такая уверенность, будто что-то должно было поменяться?» — укорила я себя. Вдруг со стороны двери послышался характерный скрежет. Кто-то несколько раз провел по дверной раме ногтем и затих в ожидании ответа. Мгновенно позабыв обо всех своих печалях, я заметалась вдоль комода, дернула верхний ящик и буквально зашвырнула зеркало внутрь: еще чуть-чуть и осколки осыпались бы острыми иглами мне на ноги. Как назло, ящик заклинило, а незваный гость оказался нетерпелив. Сзади скрипнула дверь. — Мадемуазель де Ноай? Услышав голос Александра, я с плохо скрываемым облегчением выдохнула — и тут же судорожно всхлипнула от неожиданности, когда он очутился позади и, бережно обхватив мои руки, отвел их стороны. Рывок к себе, потом вниз — и ящик поддался, с легким щелчком вставая на место. То, как Александру при этом пришлось на долю секунды прижаться ко мне всем телом, было подобно огненной искре. На мгновение показалось, что даже свечи в комнате полыхнули ярче, озаряя стены и потолок жутковатым пурпурным светом. — На что вы смотрели? — спросил он, как только этот внезапный контакт прервался. — Мое зеркало… Я думала, что оно изменилось. Но осколки по-прежнему не собираются воедино. Он либо не замечал моего смятения, либо делал вид, что не замечает: — Почему оно должно было измениться? Я все еще стояла к нему спиной. Александр тоже не двигался — словно каждый из нас замер в тревожном недоумении. — У меня есть причины верить, что если исправить ошибки моего двойника, то эти странные чары… — Я осеклась. — Даже мне кажется, что это звучит как безумие. — Не безумнее, чем то, что вы рассказывали мне прежде. Только вот даже безумцы знают, что не все ошибки можно исправить. — Да, безусловно. — Мои мысли невольно обратились к Франсуазе-Атенаис и герцогу де Рогану. — Мертвых не вернешь. Но я могу помочь живым. — Как вы «помогли» мадам Боссе? В этих словах не было ни насмешки, ни угрозы, но от одного лишь осознания, что он осведомлен о моем поступке, по спине пробежал холодок. — Не представляю, о чем вы, — небрежно отмахнулась я и услышала в ответ тихий смешок. — Речь скорее о моих попытках наладить отношения при дворе. Например, позволить Бонне заниматься парфюмерией. Или закончить нашу с вами вражду. В комнате повисла оглушительная тишина — какая бывает, только когда ненароком затронешь что-то болезненно важное. А затем я почувствовала легкое прикосновение чуть выше лопаток: столь знакомым мне движением Александр поправлял кайму моего платья. Прохладные пальцы нырнули под кружевной кант: мучительно медленно выворачивая наружу смятый край, он все равно что выворачивал наизнанку мое сердце. — Признаться, я потому и пришел, — наконец произнес Александр. — Я дал вам слово, а потом опять едва не переступил черту. Отравительница могла ускользнуть. Похоже, единственное верное решение — это полностью прекратить наше сотрудничество. Его прикосновения — такие эфемерные, оставляющие после себя смутное эхо ощущений… Я не сразу поняла, что они прекратились, и лишь еле уловимое движение за спиной заставило меня оглянуться. — Постойте! А как же расследование? Мой оклик застал его в шаге от двери. Когда он обернулся, больше всего я боялась увидеть отстраненный и пустой взгляд, но на этот раз Александр, казалось, даже не пытался скрыть, что происходящее его нисколько не радовало. — Расследование окончено. Отравительница дожидается суда в Бастилии. — Думаю, нужно допросить ее снова. — Ее обязательно допросят, но что это меняет? Это были не те обстоятельства, при которых я намеревалась делиться с ним своими подозрениями, но другого момента могло и не быть. «Пусть это вынудит его остаться, передумать или хотя бы отсрочить исполнение своего решения…» — У меня есть основания полагать, что в инъекторе был не яд, а приворотное средство, — торопливо заговорила я. Он скептически выгнул одну бровь и ухмыльнулся. — Луиза чрезвычайно набожна. Любовное зелье в ее руках удивило бы меня еще больше, чем яд. — Вы же видели, в каком отчаянии она была! Не ваш ли Паскаль сказал, что у сердца есть доводы, которых разуму не понять? — Это не исключает того, что ваше сердце может попросту ошибаться. — Мое? Разве я говорила, что речь обо мне? — От всех смыслов, заключенных в его словах, закружилась голова, и мне потребовалось несколько длинных мгновений, чтобы взять себя в руки. — В этом деле слишком много нестыковок. Зачем Луизе травить себя? Где она достала инъектор? Если кому-то и под силу во всем разобраться, то только нам с вами. — В том-то и дело, мадемуазель: у вас есть какие-то ожидания. От нашего сотрудничества. От меня. Но ведь я совершенно не тот человек, каким вы меня себе представляете. — Вы заблуждаетесь. Вы все тот же Александр, которого я знала, — мой голос отныне не слушался меня и уже вовсю подрагивал от волнения. — Даже если принять вашу невероятную историю за правду… Я перебила его: — «Принять за правду»? Я думала, вы мне поверили! — Даже если принять вашу невероятную историю за правду, — не обращая внимание на мой упрек, повторил он, — наши пути давно разошлись. Два года, Рене. Сколько раз вы просили не путать вас с другой мадемуазель де Ноай? Так последуйте собственному совету, черт возьми! Вы знаете обо мне, но меня вы не знаете. То, что явно задумывалось как угроза, прозвучало близко к отчаянию. Я сделала осторожный шаг к нему, потом еще один — каждый раз замирая и вглядываясь в его лицо, прежде чем двигаться дальше. — И, несмотря на это, вы сказали, что не дали бы мне сгинуть в Бастилии. Вы согласились довериться мне. Работать со мной. С каждым шагом расстояние между нами таяло. Александр выглядел так, будто в любой момент был готов сорваться с места — и все-таки он не уходил. В конечном счете он позволил мне подойти так близко, что я была вынуждена запрокинуть голову, чтобы только не отвести взгляд. — Я лгал вам, — тихо произнес он. — Я понимаю, почему вы это делали. Мы стояли почти вплотную, и его запах, теплый и пряный, приятно щекотал ноздри. Мне хотелось втянуть его как можно глубже и держать в себе так долго, чтобы этот запах пропитал каждую частичку моего существа. — Там, в аптекарской кладовой, я слышала, как часто билось ваше сердце. Я чувствовала жар вашего тела, — продолжила я шепотом, и Александр едва заметно вздрогнул. — Вы не хуже меня знаете, что эти чувства никуда не денутся, пока вы не получите желаемое… Я сама не поняла, как перешла от обсуждения совместной работы к соблазнению. Подспудно мне не верилось, что эта провокация подействует. Но когда Александр заговорил, в его голосе была знакомая хрипотца: — И как это было для вас прежде? Когда он получил желаемое, его чувства угасли? — С чего вы взяли, что до этого вообще дошло? — Я просто предположил. — Нет, не угасли… — Но вы осознаете, что не можете ждать от меня того же? — неожиданно мягко спросил он. — Вы предлагаете мне себя, потому что убеждены: все повторится. Но просчитайся вы на мой счет — и в лучшем случае получите очередного безучастного любовника. Тогда-то я как будто увидела его по-настоящему. Оступившись один раз, он старался отстраниться, но с тех пор его влечение ко мне только усилилось. Но куда больше, чем чувства ко мне, Александра пугала неизбежная, на его взгляд, опасность ранить меня, подтвердив тем самым то, в чем он и без того был уверен: то, что он плохой человек. Перед моим внутренним взором Александр из воспоминаний говорит о своем отце, и я боюсь пошевелиться: в этом внезапном желании поделиться со мной сокровенным он — как дикий зверь, которого может спугнуть любое неловкое слово. «Хотя я надеюсь стать... Лучше. — Он шумно сглатывает. — Добрее». Было бы ложью сказать, что я безраздельно ему доверяла. Отчасти Александр был прав: два года — большой срок. Но все эти маленькие пустяки, которыми он продолжал меня удивлять, — мазь для моей скулы, сливки в чае, — подкрепляли мое желание рискнуть. И не ради призрачной надежды развеять свое проклятие: как бы банально это ни звучало, я так истосковалась, что теперь, в одном шаге от обладания им, я была просто не в силах отступить. — Вам нет нужды беспокоиться обо мне. Когда я верну все обратно, вы наверняка ни о чем и не вспомните. — Мне не нравится, как это звучит. Словно у меня нет выбора. — Он потянулся к моему лицу, чтобы убрать за ухо выбившуюся прядь, и его пальцы как будто случайно скользнули по моей щеке. — Так или иначе, это все усложнит… — Все уже и так в высшей степени сложно. Вы только что были готовы пожертвовать расследованием, лишь бы… Окончание фразы застряло у меня в горле, когда его ладонь вдруг легла мне на грудь, сжимая так сильно, что я не смогла сдержать стон. Безошибочно найдя под слоями ткани затвердевший сосок, Александр принялся медленно ласкать его большим пальцем. — Кто занимается вашим гардеробом? — прошептал он, наклоняясь к самому моему уху. — Это платье вас совершенно не украшает… — Вы что, хотите меня обидеть? — Возмущенная его замечанием, я попыталась вывернуться, но Александр уверенно прижал меня к себе за талию второй рукой. — Если вам так угодно знать, этим занимается моя служанка! — Я лишь хотел заметить, что она крайне скверно справляется со своей работой. Я бы даже предположил, что она делает это намеренно. — Чуть отстранившись, он накрыл ладонью вторую грудь. — Иначе зачем ей пытаться спрятать такую красоту? Он свел мои груди вместе, и я с тихим шипением втянула в себя воздух. Удовлетворенный моей реакцией, Александр самодовольно ухмыльнулся и продолжил круговыми движениями массировать по-прежнему скрытые под одеждой соски. — Вам нужно найти себе модистку. И у меня даже есть пара кандидатур. Вы ведь помните, что когда-то ваши платья заказывал я? К концу фразы в его тоне вдруг мелькнула неуверенность. Что ж, он мог бесконечно изображать из себя коварного змея-искусителя, но я догадывалась, какое сильное волнение скрывается за этой напускной бравадой. Лучшей стратегией было просто подыграть ему. — Конечно, помню. — Не знаю, замечали ли вы, но я всегда уделял линии декольте… особое внимание. Хорошее платье просто обязано подчеркивать ваши прелестные формы, — он все говорил и говорил, не прекращая своих ласк, и каждое слово, сказанное этим бархатным, тягучим голосом, невольно отзывалось во мне приятной истомой. — Каким же… невероятным удовольствием было потом наблюдать за вами. — За моими формами вместе с вами наблюдал весь Версаль. Вас это не смущало? — Отнюдь. Ведь я знал, что это моих рук дело, — он перешел на шепот, — и мог представить, что вы наряжаетесь для меня. Я ахнула от неожиданности, когда он вдруг переместил руки чуть выше, к вырезу платья, ухватился за край лифа и резко дернул вниз. Ткань протестующе затрещала, но поддалась, обнажая едва прикрытую корсетом грудь. В голове промелькнула мысль, что, возможно, я напрасно думала, что знаю его. Но до того, как я успела хоть что-то предпринять, его пальцы проскользнули в ложбинку между моих грудей и одну за другой вытащили их из плена корсета наружу. — Но будь моя воля, при мне вы бы ходили только в таком виде. — Мужчины совершают огромную ошибку, полагая, что женщина существует для их удовольствия. — Конечно же, это неправда. Тем более, когда речь о такой гордой женщине, как вы. Но зато я мог бы в любой момент сделать вот так… Александр наклонился вперед и, поймав мой сосок губами, жадно втянул внутрь. Несколько секунд он перекатывал его на языке, чередуя посасывания с неторопливыми дразнящими ласками, прежде чем с тихим влажным звуком отпустить мою грудь. — Или так… — он зажал напряженный сосок между большим и указательным пальцами и слегка потянул. Смесь боли и наслаждения заставила меня выгнуться дугой, прижимаясь к нему бедрами. — Так о чьем удовольствии мы сейчас говорим? — Да вы настоящий дьявол… — Я вас предупреждал. Александр все еще разговаривал со мной с заметным ехидством, но я видела, как тяжело вздымалась его грудь. Как он сам буквально подрагивал от желания. Все это время сверкающие сталью глаза продолжали скользить по моему лицу, зорко отслеживая каждую реакцию, и я не могла отделаться от чувства, что мне снова дают шанс передумать. Надеясь, что не выгляжу нелепо, я немного отстранилась, обхватила свою грудь ладонями и медленно очертила большими пальцами ареолы сосков. — Быть может, — начала я, и на этот раз мой нарочито лукавый тон был полным отражением его собственного, — пора перейти от предупреждений к действиям?