Игра в отражения

Едва я опомнилась от первоначального испуга, как меня наполнило таким неописуемо пьянящим чувством чистой радости, что хотелось смеяться и плакать одновременно. Хотелось танцевать, прижимая глупую стекляшку к груди, пока дыхание не собьется и от усталости не заколет в боку. В тот вечер я то и дело возвращалась к разбитому зеркалу. Я вглядывалась в его изломанную поверхность до поздней ночи — до рези в глазах, до тех пор, пока не начали смыкаться веки. Чуть только за окном забрезжил рассвет, я вновь устремилась к нему — в очередной раз удостовериться, что мне ничего не привиделось. — Ты не сошла с ума, Рене, — повторяла себе я, подрагивающими пальцами поглаживая неправильный, перевернутый осколок. — Ты совершенно точно не сошла с ума. Нижний ящик комода был выдвинут почти до предела, и я стояла подле него на коленях, склонившись в благоговейном трепете. То, что должно было стать воплощением моего проклятья, обернулось невиданным даром: больше никаких мыслей о сумасшествии или летаргии, ведь фрагменты зеркал не выворачиваются наизнанку сами собой. Такое доказательство трудно оспорить — не то что мои прежние доводы. Как я могла убедиться, контр-Рене отлично знала историю Бонны: знала — и успешно использовала. Что мешало ей выведать всю остальную информацию, обладание которой я считала уникальным? И каково было бы тогда мне оказаться заложницей собственного воспаленного разума: злодейкой, утратившей память, уверенной в своей добродетели, влюбленной в заклятого врага… — Вот так фарс, — шепнула я своему отражению. — Сам Шекспир не написал бы лучше… Впрочем, я понимала: несмотря на краткий миг торжества, для меня все только начиналось. Пускай я нашла материальное подтверждение неправильности этого мира — мне по-прежнему предстояло многое выяснить. Мое понимание случившегося сводилось к мимолетному желанию, не вовремя промелькнувшему в голове. Как много подобных желаний посещает нас в течение жизни? Действительно ли простому зеркалу под силу заставить одно из них сбыться, как обещали суеверия Розетт, или оно лишь показатель произошедших перемен? А главное — был ли из этой западни выход? «Если весь мой мир разлетелся вслед за зеркалом на осколки, сумею ли я точно так же собрать его по кусочкам обратно? Или образовавшимся ранам уже не суждено зажить?» Отражение заметно погрустнело. Бросив на него последний взгляд, я осторожно накрыла зеркало платком и задвинула ящик. Конечно, у меня всегда оставался выбор смириться: раскрыть заговор, обезопасить себя от де Ла-Рени и продолжить жить привычной жизнью — насколько возможно. Быть может, так бы я и поступила — если бы не гнетущая неизвестность и страх, что все это способно повториться. Я отчаянно нуждалась в ответах, и, похоже, дать мне их мог только один человек. «Вы, мадемуазель, совершили невозможное…» «Помогите мне, а я помогу вам…» Но стоило поспешить: если мои сведения были верны, до казни Мари Боссе оставались считанные дни.

⊹──⊱✠⊰──⊹

У почти ритуальной пышности, присущей жизни в Версале, была и обратная сторона: необходимость безупречно следовать строгому этикету соседствовала с бесконечным состязанием в способности произвести впечатление на короля. И то и другое предполагало сотни экю, выброшенных на экстравагантные наряды, роскошные экипажи или подкуп особо приближенных к Его Величеству придворных. С самого первого дня я прекрасно осознавала уникальность своего положения. Отнюдь не всем гостям хватало пристойных комнат. Далеко не все обладали привилегией питаться едой с королевских кухонь. Мне не было нужды опускаться до мелких козней, торговли информацией и воровства — всего того, что, по замыслу Людовика, не оставляло аристократам ни сил, ни времени на политические интриги. «Означает ли это, что наш подозреваемый — человек подобного толка? Тот, у кого есть все… или почти все, — эта промелькнувшая мимоходом мысль вынудила меня остановиться прямо посреди коридора. — Если дело, конечно, не связано с обыкновенной ревностью…» Несколько минут я провела, делая вид, что разглядываю лепнину на стенах, а сама в это время перебирала в голове знакомые лица, сопоставляя потенциальные мотивы с возможностями. Так и не придя ни к какому выводу, я продолжила свой путь. Любопытно, что даже в условиях немыслимых правил и постоянного соперничества жизнь — настоящая, полнокровная — всегда находила лазейку. И тогда сплетни разносились не из корысти, а исключительно из удовольствия. Союзы заключались не по расчету, а во имя любви и страсти. А изысканные платья становились не повинностью, а истинной одой красоте. Но только не после возвращения де Ла-Рени в Версаль: день спустя события суда продолжали господствовать в сердцах и умах придворных, черпая силы в тревожных слухах и взаимном недоверии. Обитатели дворца попрятались по своим комнатам, а из-за закрытых дверей, вопреки обыкновению, не раздавалось ни смеха, ни приглушенных стонов любовников, ни сдержанных шепотков. Даже слуги будто сговорились и, последовав примеру аристократов, куда-то исчезли. Мне не у кого было просить помощи, поэтому Александра я нашла лишь через час изнурительных поисков. Погода, словно в насмешку, стояла необычайно ясная, и на фоне озаренного солнцем окна нельзя было разобрать ничего, кроме темного силуэта. Высокий, осанистый, с благородным профилем — я сразу узнала его, и это чувство узнавания наполнило меня щемящим душу теплом. — …приготовленное на воде рагу, а на закуску — два супа: из каплуна и куропатки, — привычно сцепив руки за спиной, он давал указания одному из лакеев. — Мясо замените рыбой. Плавным движением головы он дал понять, что мое приближение не осталось незамеченным. — Добрый день, мадемуазель, — как только слуга ушел, Александр с легким поклоном поприветствовал меня. — Полагаю, вы по поводу ремонта? — Ремонта? — на мгновение я опешила, но тут же спохватилась, стоило мне заметить его многозначительный взгляд. — Ах, да, конечно... Можно и так сказать. Похоже, дымоход в моей спальне пропускает дождевую воду, и паркет возле камина начал гнить... Вы можете что-то с этим сделать? — Я загляну посмотреть, если позволите. Не дожидаясь ответа, Александр решительно зашагал вперед. Он двигался быстро, и я еле поспевала следом, путаясь в тяжелом подоле и поминутно спотыкаясь о собственные туфли. До моих покоев мы так и не добрались: в какой-то момент я засмотрелась себе под ноги, а подняв глаза, обнаружила, что Александра нигде нет. От неожиданности я встала как вкопанная: резко, рывком — так, будто налетела на невидимую стену. «Куда он пропал?» Мой взгляд заметался по коридору, пока не упал на зашторенную плотной занавеской арку в паре шагов от меня. Со стороны могло показаться, что это очередное окно, но через мгновение нежно-розовая, цвета Авроры, ткань чуть заметно колыхнулась. Не скрывая довольной усмешки, я направилась прямиком туда. — Вы как раз вовремя, — не без ехидства произнес он, когда я присоединилась к нему в скрытом алькове. Я лишь укоризненно глянула на него в ответ. Внутри было тесно. Штора буквально ниспадала мне на бедра, и пришлось притянуть юбки поближе к ногам, чтобы снаружи ничто не выдавало моего присутствия. В неловкой попытке сделать это поизящней моя рука нечаянно коснулась его бедра. Александр едва ощутимо вздрогнул, и я вздрогнула вслед за ним, чувствуя, как начинают гореть мои щеки. — …мы часто работаем вместе и делимся тайной информацией… Это создает иллюзию близости, — с этими словами он виновато хмурит брови. — Не обманывайтесь, Александр, — нарочито легкомысленно отвечаю я, и мне кажется, что в его неподвижном взгляде проскальзывает разочарование. Если бы он только знал, насколько правдивы оказались тогда его опасения… За той лишь разницей, что никакая это была не иллюзия. Ни один из тысячи гостей Версаля не подозревал о подлинной сущности нашей работы. Никто другой не испытывал сопряженных с ней рисков, душевных терзаний и почти неизбежного чувства глухого одиночества. Так уж распорядилась судьба: у меня и не могло быть никого ближе. Моя голова закружилась от наплыва эмоций, и я кое-как заставила свой голос звучать спокойно и ровно: — К чему был весь этот спектакль, если в итоге мы разговариваем в коридоре? — Близ кухонь слишком много лишних ушей, — он вдруг лукаво сощурил глаза. — Тем более, теперь у меня есть благовидный предлог наведаться к вам в покои. Одна двусмысленная фраза — и я еще крепче вцепилась пальцами в подол своего платья, пытаясь справиться с волнением. — О чем вы говорили с тем слугой? Во дворце намечается какой-то прием? — Как раз наоборот: я внес некоторые изменения в королевское меню. Сегодня к дневной трапезе Людовику будут подавать сугубо диетические блюда. После этих слов Александр испытующе посмотрел на меня. Увидев мое недоумение, он со вздохом пояснил: — Исключительный аппетит короля — это уже своего рода символ. Отражение его высоких амбиций и величия французской монархии, если угодно. Своим привычкам он изменяет разве что в пост. Так что к ужину во дворце будет только и разговоров, что о внезапном недуге Его Величества. Начиная догадываться, к чему он клонит, я просияла радостной улыбкой и осторожно предположила: — При этом Людовик совершенно здоров, не так ли? Буду ли я права, если допущу, что все это часть ловушки? — дождавшись утвердительного кивка, я продолжила. — Но почему именно болезнь? — Все, что ест и пьет наш король — и даже вода для омовения, — проверяется дегустаторами. Вернее, почти все: за исключением Святого Причастия и… — Лекарств! — громким шепотом выдохнула я, невольно восторгаясь его задумке. — Но разве их не доставляют непосредственно из Парижа? — Нет, это было бы весьма рискованно. Придворные аптекари работают здесь, в Версале. — В таком случае лучшего момента для покушения и представить себе нельзя. Его губы едва дрогнули в подобии улыбки, но я знала, что он крайне доволен собой. План в самом деле был великолепен: несложный в исполнении и безопасный для самого короля. — В южной стороне сада, недалеко от оранжереи, есть небольшая постройка, — Александр еще сильнее понизил голос — настолько, что я с трудом разбирала сказанное, — так называемый аптекарский павильон. Мы с вами будем подстерегать отравительницу там. — А если никто не появится? — Это будет означать, что, возможно, вы правы, и Людовик не является целью. — Или что де Ла-Рени спугнул заговорщиков своими речами. И где он только услышал о готовящемся покушении? — удрученно вздохнула я, вспоминая вчерашние заявления Габриэля. — Между прочим, вы ведь тоже мне так ничего и не рассказали... — Мадемуазель де Ноай… — в его голос неожиданно закрались стальные нотки, и я спешно замотала головой из стороны в сторону, призывая его остановиться. — Но вы хотя бы уверены, что не ослышались? Чем больше я узнаю о происходящем при дворе, тем больше мне кажется, что эти женщины скорее отравят друг друга, чем кого-то еще. — К чему вы клоните? — нахмурился он. — Быть может, нам не следует вычеркивать мужчин из числа подозреваемых? Александр ответил не сразу. Несколько секунд он задумчиво смотрел на меня, прежде чем заключить: — Не думаю, что я ослышался, но... Такой вариант действительно исключать не стоит, — этими словами он словно поставил в нашей беседе точку, потому что уже в следующий миг осторожно раздвинул пальцами занавески и окинул коридор беглым взглядом. — Я вынужден вас покинуть, Рене. Врачи прибудут завтра к полудню. Будьте готовы. Он уже шагнул за пределы алькова, когда я вдруг в отчаянном жесте ухватила его за рукав и потянула обратно. — Постойте! Есть кое-что еще… — завладев вниманием Александра, я поспешила отдернуть ладонь. — Я хочу попросить вас об услуге. Мне нужно попасть в Бастилию, чтобы увидеться с мадам Боссе. — Абсолютно исключено. — Но… Он резко перебил меня: — Я полагал, что ваша цель — избежать Бастилии, а не приблизить свое возвращение туда, — после этой краткой вспышки его тон смягчился. — Зачем вам понадобилась Мари Боссе? Разве вы не участвовали в ее допросе? — С тех пор многое изменилось. Александр тихо выдохнул и на мгновение прикрыл глаза. Когда его взгляд вновь встретился с моим, в нем смешались раздражение и усталость. — Вы имеете в виду свой инцидент? Лучше бы соврали, что это ради расследования… — Как угодно, месье, пусть будет ради расследования, — разочарованная его реакцией, буркнула я и демонстративно скрестила руки на груди. С плохо скрываемым нетерпением он едва ли не прошипел: — Рене, прошу… Сделайте одолжение себе и мне: не ввязывайтесь в это. Со дня на день состоится казнь: благородная дама или нет — сейчас не время для тайных визитов к одной из осужденных «ведьм». Умом я понимала, что его доводы не лишены здравого смысла. И вместе с тем мне претила сама мысль покорно сдаться судьбе, пока у меня еще оставались силы и возможность бороться. «Даже если вы мне не поможете, я найду другой способ», — упрямо подумала я. — Почему они не смягчат ей приговор? Она ведь назвала имя — и не одно! Следуя принципам де Ла-Рени, разве этого не достаточно, чтобы проявить милосердие? Заменить казнь тюремным заключением или отправить на галеры? — Потому что она — простолюдинка, — холодно отчеканил Александр, — вина которой к тому же доказана. Вы забываете, что от ее ядов погибли люди. «Вот только она ли обрекла их на гибель? Разве всему виной была предприимчивая — пускай и бесчестная — женщина, а не алчность, зависть и ненависть ее высокородных клиентов?» Я невольно задумалась, можно ли считать убийцей контр-Рене, настоявшую на казни двух человек. Лу де Роган был предателем, но преступление Франсуазы-Атенаис заключалось лишь в том, что она не выдала своего незадачливого любовника сразу, а понадеялась использовать его для собственного возвышения. «Кто тогда убийца? Король, отдавший приказ? Палач, занесший меч? Или все-таки амбициозная герцогиня, ловко устранившая соперницу? — я заметила, что Александр внимательно смотрит на меня, словно ожидая моих дальнейших действий. — Сумела бы контр-Рене так же хладнокровно расправиться и с ним? Что если бы я очнулась в мире, где это уже произошло?» От одной этой мысли все нутро сковало холодом. Казалось, стоит мне выдохнуть — и изо рта пойдет ледяной пар. — Я могла бы поручиться за нее… — неуверенно прошептала я. — И очутиться на соседнем костре? Оставьте уже этот вздор, вы ведь умная женщина. Не веря своим ушам, я пораженно уставилась на него. Даже мои тревоги на время отступили. — Неужели вы признали, что я — умная женщина? Еще недавно я была, если не ошибаюсь, «обыкновенной дворцовой интриганкой»! — О, вы безусловно умная, — он вдруг стал неожиданно задумчивым и серьезным, — а еще весьма хитрая, хоть и… безрассудная. — Вы хотели сказать «храбрая»? Хитрая и храбрая, — я уже вовсю улыбалась, ненароком припоминая совсем другой наш разговор — из того прошлого, которое больше не существовало. — И великолепная! Он лишь отмахнулся от меня утомленным жестом, но на короткое мгновение мне почудилось, будто его скулы тронул легкий румянец. Не успела я убедиться, что глаза меня не обманывают, как Александр уже развернулся к выходу из алькова. — Не советую вам лишний раз испытывать свою удачу, мадемуазель, — не видя его лица, можно было только догадываться, что он подразумевал под этим — свое терпение или мое шаткое положение при дворе. — Я должен идти. Не забудьте: завтра в полдень. Так и не обернувшись, он тихо, словно тень, выскользнул наружу. Прежде чем последовать его примеру, я решила выждать хотя бы пару минут и устало облокотилась на стену, прислушиваясь к звукам по ту сторону занавески. Но стоило мне остаться одной, как жуткие образы моей предполагаемой жизни вернулись с новой силой. На залитом кровью эшафоте кричала и билась в агонии Франсуаза-Атенаис. Сверкнуло лезвие. Один удар меча — и голова маркизы с глухим стуком полетела на дощатый пол. Я уже приготовилась встретить ее исполненный предсмертной мукой взгляд, но этого не случилось: в следующий миг одно видение сменилось другим, являя мне казнь Мари Боссе и… мою собственную. В воздухе заплясали темные круги, и тесное пространство начало сжиматься вокруг, вонзаясь в грудь и сдавливая горло. Откуда-то повеяло нестерпимым ужасом смерти: даже шторы теперь пахли пылью и тленом, а жемчужная нить на моей шее стремительно превращалась в петлю. Я выскочила в коридор, даже не удостоверившись, что он пуст. Ноги несли меня вперед до тех пор, пока этот страшный морок наконец не развеялся. Пока отчаяние не схлынуло, и его место не заняла упрямая решимость. В конце концов, что могло быть хуже неведения? К счастью, в моих руках оставалась по крайней мере еще одна «ниточка», которая вела к Тринетт Ла Вуазен, к парижскому Двору чудес — а значит и к мадам Боссе. Самое время было навестить королевского художника.

⊹──⊱✠⊰──⊹

Отвлекать живописца во время работы было не лучшей затеей: это не сулило ничего, кроме недовольного ворчания и жалоб на изменившийся свет или упущенное вдохновение. Как нарочно, Шарль де Лафосс как раз оказался занят портретированием, и мне пришлось провести остаток дня в томительном ожидании. Оставалось лишь надеяться, что оно будет вознаграждено. Я отправилась в мастерскую вечером. Просторная студия встретила меня смесью запахов льняного масла и скипидара. Закатный полумрак создавал ощущение таинственности, танцуя последними лучами солнца на картинах в позолоченных рамах и рождая на стенах замысловатые тени. По первому впечатлению, хозяин помещения отсутствовал, причем оставил он его в крайнем беспорядке. Все поверхности, куда хватало взгляда, были заставлены емкостями с краской, завалены кистями и неизвестными мне инструментами. На одном из столов громоздились холсты с угольными эскизами. Когда я протянула руку к одному из них, чтобы рассмотреть поближе, причудливое нагромождение рухнуло и несколько холстов повалились на пол. Художник сей же миг выскочил на шум из-за неприметной двери, которую я поначалу даже не заметила и где, судя по всему, располагалась еще одна комната. — Это же моя покровительница! — вполне миролюбиво воскликнул он, бросаясь поднимать с пола свои работы и все так же небрежно складируя их на стол. — Чем я обязан визиту прекрасной мадмуазель? Благодушие обычно щепетильного художника приятно меня удивило: казалось бы, моя неуклюжесть должна была его рассердить. Посчитав это за знак удачи, я решила сразу перейти к сути. — Вы так много трудитесь, — сказала я, доставая из потайного кармана заранее припасенный мешочек с монетами, — что мне захотелось отблагодарить вас. А заодно задать вам несколько вопросов. Он с некоторой опаской взял из моих рук мешочек, развязал тонкий кожаный шнурок и заглянул внутрь. При виде его содержимого лицо Шарля тут же расцвело обворожительной улыбкой. Обычно слегка надменное и капризное, оно удивительным образом преобразилось. — Благодарю, мадемуазель. Может сложиться неверное мнение, что мое присутствие при дворе делает из меня личного живописца Его Величества. Как вы могли догадаться, это не так. Я — не Лебрен, и пока моя репутация недостаточно прочна, я вынужден перебиваться заказами на изготовление портретов и роспись поместий, — на последней фразе он недовольно поджал губы. Как обладательница изысканного портрета, написанного его рукой, я не видела в этом занятии ничего унизительного, но на внезапную искренность все же ответила сочувственным взглядом. — Не Лебрен, но, говорят, самый талантливый из его учеников. Тем не менее о вас известно преступно мало. Почти никто не видел ваших ранних работ, — мой голос упал почти до шепота. — Неужели за всем этим скрывается скандальное прошлое? — Скорее, незавидное происхождение, — Шарль посерьезнел и, следуя моему примеру, заговорил тише. — Моя семья занималась ювелирным делом. Отец вел дела с некоторыми… не очень достойными обитателями Двора чудес. Стоит ли говорить, что такая связь повредила бы моим амбициям? Увы, в отличие от тех же Италии или Испании, во Франции отношение властей к художнику напрямую определяет его судьбу. Я прекрасно понимала, на что он намекал. Ювелиры в подобных кварталах Парижа порой не гнушались браться за переплавку краденного. Мне и самой приходилось пользоваться их услугам, когда не удавалось продать очередной «улов» скупщикам. «А что если де Лафосс знает обо мне чуть больше, чем я полагала? — невольно пронеслась в моей голове тревожная мысль. — Не поэтому ли так рьяно бросился защищать меня перед Великим Конде?» Стараясь ничем не выдать своего волнения, я невозмутимо протянула: — Я так и думала, что это там вы познакомились с Тринетт. — Все именно так, мадемуазель, — без лишних слов согласился он. — Почему вы рассказали мне об этом? — Чтобы выразить свою благожелательность. И заручиться доверием. — А ваша помощь с Бастилией? — Все по той же причине, — он вновь улыбнулся мне. — О герцогине Марли ходит множество слухов, но разве может покровительница искусства быть плохим человеком? «Смогу ли я рассчитывать на его поддержку, когда он поймет, что его покровительница уже отнюдь не так влиятельна? — я невесело усмехнулась собственным мыслям. — Почему бы не проверить это прямо сейчас?» — Стало быть, вы позаботились обо мне в надежде, что я позабочусь о вас... Жаль вас расстраивать, но с недавних пор мое положение при дворе оставляет желать лучшего. — И оно все еще лучше моего, особенно в свете деятельности, которую развернул Габриэль де Ла-Рени. На смену его легкомысленному мальчишескому очарованию пришла мрачная сосредоточенность. И в этот момент все, что я выяснила сегодня о нем, наконец сошлось воедино: Двор чудес, знакомство с мадам Ла Вуазен, доступ к редким пигментам… От понимания того, что мой протеже мог оказаться одним из тех, кто поставлял Тринетт ингредиенты для ядов, по моей коже пробежал неприятный холодок. — Если позволите… Как вы узнали о порошке, который обнаружили в моей одежде прачки? Мой вопрос Шарля совсем не смутил. Его лицо, как ни странно, снова приобрело расслабленное выражение. — У меня в очередной раз закончился синий краситель, поэтому в тот вечер я искал вас. Ваша служанка поначалу была не очень-то разговорчива, но в ответ на обещание помочь — сдалась. Из ее рассказа я сразу все понял, ведь Олимпия уже была у меня: хотела сравнить свой образец с моими пигментами. Несмотря на то, что в данном случае все сложилось к лучшему, я сделал себе мысленную пометку поговорить с Розетт о секретности. — Раз вы были уверены в том, что это лишь безобидный пигмент, какой был смысл вставать на мою защиту? Эксперты де Ла-Рени рано или поздно пришли бы к тем же выводам. — Безобидный пигмент, который вы получили от одной из арестованных Габриэлем ведьм. Как часть состязания за должность ее помощницы, — он насмешливо покачал головой. — Вам нужно было другое алиби. — В таком случае... Спасибо. Приятно, что я в вас не ошиблась. Похоже, он был неподдельно заинтересован в том, чтобы наше сотрудничество продолжалось… и, помимо всего прочего, весьма неглуп. — Не стоит благодарности, мадемуазель. Разве что… — синие глаза зажглись хитрым блеском, — Вдруг вы решитесь однажды мне позировать? Конечно, мне последнее время советуют уделить внимание религиозным сюжетам — больше шансов заручиться поддержкой «правильных» людей… Но и тогда я мог бы подобрать вам интригующий образ. Быть может, Мария Магдалина? — Я так не думаю, — из моей груди невольно вырвался смущенный смех. — Но раз уж мы выяснили, что мое покровительство имеет для вас некоторую ценность, у меня будет к вам еще одна просьба. — Сочту за честь, — провозгласил Шарль, сопровождая свои слова шутливым поклоном. — Что вы знаете о Мари Боссе? — Довольно неординарная женщина, — задумчиво протянул он, потирая подбородок. — Теперь о ней говорят как об отравительнице, но когда-то она прославилась предсказаниями судьбы по ладони. У нее есть к тому способности, и весьма незаурядные.. — Я слышала, что со дня на день ее казнят… — Увы, похоже, что это правда. — Тогда вы — моя последняя надежда. Мне необходимо увидеться с ней. Во взгляде художника я не заметила испуга, но выглядел он искренне озадаченным. — Боюсь, что с этим я не могу вам помочь. — Неужели у вас нет никаких полезных знакомств? Ее детям наверняка дадут повидаться с ней перед казнью — я могла бы сопровождать кого-то из них… — Ее дети — оба сына и дочь — арестованы, — он глубоко вздохнул. — Мадемуазель, как ни прискорбно, тут я ничего не смогу сделать. Тем более я уже сказал вам, что было бы неразумно афишировать мои связи с Двором чудес. — Полагаю, бесполезно даже спрашивать вас о том, кто из придворных может иметь схожие связи? — В эти темные времена? — Шарль вымученно рассмеялся и беспокойным жестом заправил за ухо прядь черных курчавых волос. — Кто угодно! Многие люди очень ведомы. Его ответ не просто не обнадеживал, а даже наоборот — подтверждал мою самую неутешительную догадку: мы с Александром искали иголку в стоге сена. — Другое дело, что, как и во всем остальном, тут есть личности ведомые… а есть ведущие, — добавил он туманно. По выражению его лица и скрещенным на груди рукам я поняла, что расспрашивать де Лафосса дальше — бессмысленно. — Что ж, благодарю за беседу, месье, — сдержанно произнесла я и уже собиралась развернуться, чтобы уйти, как вдруг художник остановил меня, придержав за локоть. — Постойте! Я сейчас вернусь, — выпалил он и почти бегом метнулся в соседнюю комнату. Он возвратился уже через минуту, держа в руках нечто, завернутое в белый платок. — Если у вас все же получится, передайте ей это. Мари Боссе — гордая женщина. Такая не захочет умереть на костре. Подобный подарок поможет заслужить ее расположение. Он вложил сверток мне в ладонь. Отогнув края платка, я обнаружила внутри небольшой стеклянный пузырек с красновато-оранжевым порошком. — Что это? — Реальгар. Красный мышьяк. В живописи он в наши дни используется редко, его больше любят кожевенники… — Вы даете мне яд? — Не яд, мадемуазель, а художественный пигмент. Кто же виноват, если в больших количествах он ядовит? — живописец пожал плечами и невинно потупил взгляд. Я едва не расхохоталась от абсурдности происходящего. Шарль де Лафосс преспокойно предлагал мне принять из его рук потенциально смертельное вещество, когда даже безобидные белила уже чуть было не стоили мне свободы. И все-таки, по-прежнему не теряя надежды, что смогу добиться желаемого, я согласилась. В конце концов, именно об этом меня просила мадам Боссе. Прежде чем покинуть студию, я замерла на пороге, придерживая двери руками. Был еще один вопрос, который вертелся у меня на языке, не давая покоя. Наконец, я решилась спросить: — Кстати, вы ведь помните, кому я подарила свой портрет? — Портрет? — в голосе художника мне послышалось удивление. Я обернулась и посмотрела на него. Похоже, Шарль, не дожидаясь моего ухода, начал прибирать в мастерской: в руках он держал несколько кистей разных размеров. — Который вы написали для меня. — Разве вы не забрали его себе? Вы еще посмеялись над моим вопросом, сказав, что с тем же успехом могли бы бросить свой портрет на псарне. Не найдя, что ответить, я молча вышла из комнаты. Горечь от его слов еще долгие часы следовала за мной по пятам.

⊹──⊱✠⊰──⊹

Я не помнила, чтобы в тайных проходах когда-либо было настолько душно: словно весь зной летнего дня затянуло сквозняком в эти узкие коридоры. Возможно, причина была совсем не в этом, а в том, как сильно я спешила, почти бегом прорезая бесконечную темноту, да то и дело неуклюже натыкаясь на стены. Подошвы моих бархатных туфель шуршали по полу так, будто это большой невидимый зверь сопел где-то во мраке. В руках я сжимала подсвечник, и пламя единственной свечи металось, потрескивало, но каким-то чудом не гасло. Когда мой разговор с Шарлем не принес результата, я почти уверилась в безнадежности своих намерений. Оглядываясь назад, следовало признать: было почти очевидно, что художник не сумеет мне помочь. Да и сопряженные риски едва ли стоили попыток — красный мышьяк, теперь надежно спрятанный под матрасом моей кровати, прямо это подтверждал. Однако промучившись пару часов бессонницей, я поняла, что все еще не настроена сдаваться. Я была уже готова вернуться в Бастилию сама, под любым предлогом, как вдруг мне в голову пришла последняя отчаянная идея. Добравшись до нужного места, я приказала себе остановиться и хотя бы немного перевести дух: едва ли полусумасшедший вид пошел бы на пользу моей способности к убеждению. Придав своему лицу самое собранное выражение, на какое только была способна, я надавила на маленький выступ в стене: раздался характерный скрип, и дверь отворилась. Как я и предполагала, Александр не спал: сидя за письменным столом, он что-то торопливо выводил пером на одной из многочисленных бумаг, которые в беспорядке громоздились вокруг. Судя по его усталым, но лихорадочно блестящим глазам, я застала его в один из тех моментов, когда он изо всех сил боролся со сном, пытаясь вместить в уходящий день как можно больше дел. Он был так поглощен работой, что даже на звук открывшейся двери повернулся не сразу. Впрочем, не прошло и пары секунд, как он заметил мое присутствие и в тот же миг вскочил на ноги, едва не опрокинув стул. Перо упало на документ, плюхая прямо поверх ровных строк неопрятную черную кляксу. — Рене? Что вы здесь делаете? Я видела, как на его лице одна за другой меняются эмоции: испуг, удивление, смущение... Застигнутый врасплох, он силился как можно скорее подобрать подходящую маску и неминуемо терпел поражение. — У меня есть к вам дело, — как ни в чем не бывало ответила я, продолжая с интересом разглядывать его. Я наконец-то заметила, что на нем не было ни сюртука, ни весты. Его нижняя рубашка оказалась расстегнута на шее, а рукава закатаны до локтей, открывая взору жилистые, покрытые темными волосками руки. Проследив за моим взглядом, он неожиданно смутился: — Вам следовало постучать, мадемуазель. Я… — он сглотнул, и его горло судорожно дернулось, — я ведь не одет. — Не беда, — я указала на свою ночную сорочку. — Как видите, я тоже. Тусклое желтоватое сияние свечей искажало краски, но мне показалось, что после моих слов он еще больше стушевался и его скулы заметно порозовели. Решив не давать ему шанса опомниться, я преодолела разделявшее нас расстояние, бесстрашно схватила его за руку и прямо-таки силой потащила в сторону тайного хода. К моему изумлению, моя дерзость не встретила сопротивления, и только когда мы уже двигались по темному коридору, он с обреченным раздражением протянул: — Может быть, вы хоть объясните, что происходит? — Мы направляемся в мои покои. Мне нужно вам кое-что показать. — В такое время? А если бы я спал? — Вы редко ложитесь раньше первого часа, — уверенно парировала я. Александр озадаченно хмыкнул в ответ, но вопросов больше не задавал. Обратный путь до моей комнаты показался мне значительно длиннее, и, снедаемая нетерпением, я не сразу осознала всю незаурядность происходящего. Понимание обрушилось на меня в одночасье: его прохладная ладонь в моей, его тихая поступь у меня за спиной, его учащенное дыхание над моим ухом... По телу прошла горячая волна, и я едва не захлебнулась от нахлынувших ощущений. Момент был совершенно неподходящий, и мне ничего не оставалось, кроме как резко разжать руку и ускорить шаг в надежде прогнать это чувственное наваждение. Буквально ввалившись в спальню, я немедленно двинулась к комоду. Заскрежетал несмазанными шарнирами ящик. Жалобно звякнуло стекло. Минэтт, недовольно мяукая, прошмыгнула мимо и юркнула под кровать. — Смотрите, — объявила я, отходя в сторону и жестом подзывая Александра к себе. Смерив меня любопытным взглядом, он неспешно подошел ближе и встал так, что наши предплечья почти соприкасались. В третий раз за день оказавшись в волнующей близости от него, я была готова поверить, что сам он не так уж и против этого, как могло показаться... Кое-как мне удалось овладеть собой и сосредоточиться на том, для чего я вообще привела его сюда. Прямо перед нами на комоде лежало зеркало, и его осколки — крупные и ровные, будто созданные искусственно, — насмешливо поблескивали из серебристой рамы. — Оно разбилось в тот миг, когда я потеряла сознание. И как ни старайся, этот фрагмент всегда ложится… наоборот, — внимательно наблюдая за его реакцией, пояснила я. — Теперь вы видите? С ним — равно как и с этим миром — что-то не так. Александр протянул руку к «перевертышу»: подцепил ногтем за острый край и вынул из рамы. При виде зеркальной «изнанки» его брови удивленно поползли вверх. — Как странно… — задумчиво пробормотал он, поднося осколок ближе к глазам. — Осматривая вашу комнату, я заметил на полу зеркало, но не придал этой находке значения. — Вы осматривали мою комнату? — Лучше я, чем ищейки де Ла-Рени, разве нет? — с этим признанием еще одной тайной между нами стало меньше: похоже, это из-за Александра моя спальня оставалась нетронутой, пока меня допрашивали в Бастилии. И, откровенно говоря, я не могла разобрать, что чувствую по этому поводу: благодарность или возмущение. Вернув осколок на место, он еще с минуту сосредоточенно рассматривал зеркало и свое отражение в нем, время от времени поворачивая голову то вправо, то влево. В ожидании его вердикта мое сердце колотилось как бешеное. — Вы не думали, что это может быть чья-то злая шутка? — наконец предположил он — впрочем, голос его звучал не слишком уверенно. — Попытка окончательно свести вас с ума? — Кому могло такое понадобиться? Его снисходительный взгляд красноречивее любых слов сообщил, что он думает о расположении ко мне остальных придворных. Я поверженно выдохнула, соглашаясь: — Допустим… Но не слишком ли это сложно? Как вообще можно было предугадать, что я задамся целью собрать злосчастное зеркало? Любой здравомыслящий человек немедленно избавился бы от осколков, — он нахмурился, словно мои доводы заставили его усомниться в собственной правоте, и я, вдохновленная этой переменой, поспешила продолжить. — К тому же я никому кроме вас не рассказывала о случившемся. Оттого мне и кажется невероятным, что об этом узнала… — Мадам Боссе, — перебил меня Александр, испытующе прищуриваясь. — Поэтому вы так жаждали увидеть ее. Она что-то вам сказала. — Она говорила о судьбе. О том, как мне удалось изменить свое прошлое, — от волнения мое дыхание сделалось частым и сбивчивым, и слова вырывались почти по слогам. — Разве это может быть простым совпадением? Мой вопрос так и повис в воздухе без ответа. Отрешенно уставившись куда-то перед собой, Александр замер, и только его пальцы небрежно выстукивали на крышке комода ничего не значащий ритм. Он вынырнул из размышлений минуту спустя, кивнул каким-то своим мыслям и обратился ко мне: — Хорошо, я помогу вам. Комендант крепости все равно должен мне… услугу. От радости у меня на глаза едва не навернулись слезы, и моим первым порывом было броситься ему на шею с объятьями. Однако я довольно быстро спохватилась, вспомнив, с кем имею дело. — Что же вы хотите взамен? Александр посмотрел на меня с искренним одобрением, и его губы медленно расплылись в хищной улыбке. — Когда вы вернетесь, — произнес он, — я задам вам один единственный вопрос. И буду рассчитывать, что услышу в ответ правду.