A deal is a deal

Перелистав сотни, как мне казалось, страниц потрепанного «дневника», я совсем перестала различать реальность и записи. Вникая в текст, написанный от руки, все больше, я осознавала, как много потеряла в памяти! Я могла бы спокойно писать песни круче, чем та блондинка с гитарой, которая вечно болтала по радиостанции, когда сектантские песни перестали звучать, а до захвата Фоллс-Энда, как говорили местные, часто пела в баре по вечерам. Конечно, музыкант из меня такой себе, зато современником для учебников истории была бы замечательным: на этих пожелтевших листах целая легенда о том, как жилось людям до и после коллапса. И если привычка записывать важные события появилась у меня с самого детства, то сейчас я больше перечитывала записи, чем делала новые. Не было смысла — Капитан Безопасности обязательно расскажет мне всю хронологию, начнет, конечно же, с ее появления в Округе. Каждый раз я слышала от нее что-то как: «Нет, Эрншо, тебе обязательно стоит пользоваться диктофоном! Прямо как Микки и Лу, когда нужно кого-то запугать: оставляешь запись на ровном месте, и пусть люди гадают, ты хочешь убить их или делаешь напоминание!» Однако последним текстом, что оказался в дневнике, стал очень печальный отрывок.

***

Сегодня мой рабочий костюм впервые за долгие годы сменился на чёрный. В Новом Эдеме люди сжигали умерших, предавая «священному пламени», как выражался Илий. Я помню, как Колетт таскала вместе со мной тела умерших Верных, а потом поджигала. Она точно делала это ради скрытых припасов, но мне всегда казалось, что это было и ради меня. Не снимая маски, которую носила только тогда, когда выбиралась из процветания, я смотрела на розовое пламя, осознавая, как сильно всё-таки была привязана к этим людям. Многие пошли в секту даже не по своей воле, как и она! У них не было выбора, и что тогда, что сейчас, приходится жертвовать чем-то ради того, чтобы выжить. Даже самим собой. Падальщики людей не сжигали. Хоронили. Правда, других могил около «Процветания» я не увидела, но пусть эта будет символичным способом напомнить людям в будущем, кто́ за них сражался, кто́ отдавал все свое время за то, чтобы эти люди могли спокойно видеть сны. Колетт схватила лопату первой, будто чувствовала долг перед Рашем. Какого это — остаться единственным выжившим? Я знала это лучше любого другого человека. Чужой округ, чужой дом, чужие люди. А ты не меняешься, лишь стрижёшь волосы коротко, красишь стены желтой краской, рисуешь цветы, но уже не белые. Розовые. А потом видишь настоящие, уже за пределами города. Тогда, стоя у могилы, я мысленно пообещала себе сводить Иоанна в одно из любимых мест, которые посещала, будучи при Новом Эдеме. А еще скажу Тиму, что очень горжусь им. Вдруг следующий вечер — мой последний? А я столько не успею сказать… Что чувствовал Раш, когда просил Капитана уйти? Как было тяжело жить, осознавая, что это его последний вечер? Он точно понимал, что близнецы не оставят его в живых после похищения с разведки, особенно зная то, что Томас сделал для всех жителей. Округ Хоуп был вереницей тусклых фонарей, которые гасли один за другим. Какие-то перегорели сами, каких-то сместили с линии, а кто-то загорался заново, еще ярче, чем возможно. И это место само решало, каким из фонарей ты станешь: потухнешь сразу же или получишь шанс. Иоанн, казалось, загорелся вновь. Я видела пятна желтой краски, той самой, которой дети рисовали цветы и солнце на ступеньках к лазарету, прямо на его одежде. На удивление, общий язык с жителями найти не составило труда, хоть многие до сих пор припоминали его грехи, перешептываясь. Впрочем, Сида младшего это совершенно не волновало, ему бы курить по вечерам на балконе, читать Библию со «Словом Иосифа» да перекидываться словами с Тимом, то и дело рассказывая юноше о своей молодости. Кажется, мой сын полюбил самолеты. А может просто принял факт того, что Иоанн из его жизни точно не уйдет, а в мою впился сильнее, чем когти страшного чудища из сказок в плоть жертвы. Мы будто ходили по кругу, а я поймала себя на мысли, что была бы не против его компании, которую тот любезно предложил мне до визита потрёпанной Летты. Моя голова должна была быть забита более важными вещами: сколько еще придется рисовать для «Стручкопедии», что я могла забыть нанести на карту… Позже. Я нужна им, а не «Стручкопедии», хотя бы сегодня. Эва Эрншо уходит в заслуженный отпуск. Долго стоять у только что выкопанной могилы многие не стали — было тяжело. Кармина ушла первой, после нее Ким, таким образом место потихоньку пустело. Не пустело только количество свечей и цветов на захоронении. Люди шли сюда точно с добрыми намерениями, хотели почтить память важного для округа человека, потому эта ночь никого не оставила в стороне, наоборот — сплотила.

***

Перевернув последнюю страницу, я обнаружила незамысловатые рисунки на ней: портрет Раша, начирканный явно на скорую руку, полупрофиль Колетт, цветы и кучка гильз внизу. Выглядело неплохо, даже хорошо дополняло все написанное, чему я была полностью рада. Не хотелось бы забыть такие важные вещи, проснувшись однажды утром. Со смерти Раша прошло около недели, время тут никто не считает. Жители налаживали радиостанцию, потому Акула Бошоу хвастался всем коллекцией диско, которую надолго припрятал в своей голове. Этот мужчина умеет докучать всем, но свое он отвоевал — диско и впрямь заиграло! Однако, для этого всего Колетт пришлось побегать по округу в поисках плееров с музыкой. Результатом были довольны все — вечная тишина всегда напоминала о жизни в бункерах, а незамысловатые песенки поднимали настроение. И если рейдеры обожали электронику, трип-хоп и резкую читку, особенно когда врубали пьяный реп на аванпостах так, что слышно было точно за три километра, по радио выживших транслировали легкие попсовые песни, очень часто с гитарными мотивами. Слушать такие — одно удовольствие! Расстегнув молнию своей куртки до груди, я закрыла блокнот, оставила его на столе с картами, зная, что такие вещи никто трогать не решится. Хватает своих скелетов в шкафах. К тому же, что на уме у сектантки-картографа? Темными вечерами сижу здесь в основном одна, так проще — никто не отвлекает от главного, некого стыдится. Ты, шёпот листов, скрип деревянных дощечек под ногами. Идеальное сочетание для работы. В последнее время мне казалось, что похолодало. Я не знала, какое сейчас время года, но надеялась, что мне необязательно это рассчитывать. По крайней мере, сильных морозов в Хоупе давно не было, тем более после ядерной зимы, пока природа все еще "приходит в себя". К моему удивлению, многие в Эдеме начали выращивать овощи и растения раньше, чем падальщики! А кто-то и вовсе пробовал на вкус «запретный плод», который Иосиф давал лишь достойным. Говорят, после него работоспособность человека увеличивается, но мне даже думать о том, что какое-то дерево из блажи будет влиять на мой организм, не хотелось. Потираю ладони друг о друга, смотрю на карты. Колетт пока точно не пойдет к Ирвину вновь, а значит раздумывать насчет действий не придется — все знали, чем кончится. Капитан либо убьет этих девчушек, либо спалит округ дотла, чтобы они свалили. Спокойно жить она им точно не даст, особенно из-за мести за Раша. Теплый красный свитер под курткой очень хорошо меня спасал, но все мы знали, кого больше не согреет ни одна вещь, но предпочли пока об этом не говорить. Я вообще не хотела говорить с кем-то сегодня, кроме голубоглазого сектанта, что, будто прочитав мои мысли, появился на пороге здания. — Кажется, тебе стоит стучать. Вдруг я занималась бы чем-нибудь непристойным, например? — Возмущаюсь я, конечно, шутя. Он мог входить тогда, когда захочет, в конце-концов это его дом. — Эва Эрншо никогда в жизни не станет заниматься чем-то неприличным посреди ночи, тем более в месте, где ее могут увидеть. Самое грязное за всю твою историю: освеживание животных. — Тот улыбается, хмыкнув, встав напротив меня. Мне, сидя на своеобразном стуле, который удалось найти на втором этаже, казалось, что теперь он намного выше меня. Наверное, так и должно быть в любовной сцене какого-нибудь подросткового романа? Злодей наклоняется к главной героине, потому что больше не может скрывать своих чувств, а она думает, что парень мечты ее ненавидит. Но я не жила в любовных романах. — Что думаешь на э́тот счет, милая Эва? — Спрашивал Иоанн, не называя того, чего не хотелось бы. Мы понимали друг друга без лишних слов. — Милой я была в 25 лет, но никак не в 40 с лишним, Сид. Найди себе молоденькую девочку и оставь меня в покое. Дай старушке Эрншо дожить хотя бы до пятидесяти, а потом можешь изготовить хоть тысячу гробов. Я даже разрешу тебе поцеловать меня на прощание, если будешь хорошим мальчиком. — Я скрещиваю руки на груди, откинувшись на спинку стула, предварительно закинув ногу на ногу. — Я не думаю об этом. Никто не думает о том, что делать дальше, все пытаются смириться. Будем действовать так, как решили до смерти Раша. Мы ничего не теряем, а Колетт точно сможет. Ей самой это нужно. Мужчина обходит стол с картами, чтобы встать около меня. Романтично: он, я и нарисованные мной карты. Кажется, в таких местах из подростковых романах у героев случается первый раз. Мы же думали о том, как выжить. — Нет, Помощник, я не о его смерти. Выкинь желание помочь всем из головы, ты страдаешь этим с самого появления в Округе! Что ты думаешь о «Процветании»? Что будет дальше? Не могу знать, чего хотят рейдеры, но если они думают, что задели людей убийством Томаса — они правы. Но задеть не значит сломить. Округ Хоуп — государство разбитых сердец, сколько людей потеряли семью, сколько матерей хоронили умерших от голода детей, а сколько стариков сейчас даже не помнят, когда в последний раз им удавалось поспать? — Тот опустил голову, глядя мне прямо в глаза. — Недальновидным и закрытым в своем маленьком мире близнецам это точно не понять. Что там говорила та красноволосая рейдерша, когда приходит к диско-няне? При их отце был порядок? Может и так, но тогда я точно не буду хорошим мальчиком, Помощник, раз оправдываю его так, как когда-то пытался оправдать себя. Диско-няней Иоанн величал Акулу еще с их первой встречи. Карл Виктор Бошоу рассказывал мне это, когда просил подержать Блэйда несколько минут, пока тот что-то смешивает в лаборатории. Малыш у Джины замечательный, профиль — вылитая мама. Но, кажется, в будущем у него еще появится характер Драбменов, раз в младенчестве он уже взрывал рейдеров, нажимая на кнопочки! Видимо, Блэйд спасет нас от второй ядерной войны. Чем? Он ее не начнет… За работой я почти не замечала музыку, что играла на радиостанции. В здании слышно ее было отлично, потому она идеально придавала этому месту не менее комфортную обстановку. Кажется, это бабблгам поп, опять же, как выражался Акула — сладкое дерьмо для смазливых засранцев. Впрочем, мне нравилось. Успокаивало. Эта песня играла по радио периодически, потому текст сам всплывал в голове. — Слышишь? Красивая. — Мысли вслух. Песня про девушку с именем Свит Пи была одной из моих любимых, которые крутили по радио. Простенько, но приятно. — Не знал, что ты романтичная натура, Помощник… — Пробормотал Иоанн, усмехнувшись, пока я тихо напевала мелодию, встав со стула. — Что же еще я о тебе не знаю? — Ты точно не слышал о том, что если меньше знаешь, то крепче спишь. Я пару раз кружусь, продолжив напевать незамысловатую песню. — «Я ходил на танцы как раз вчера вечером. И увидел девушку, она была вне поля зрения. Я спросил у своего друга, кто же она. Он ответил, что ее друзья зовут ее Свит Пи.»¹ Легкая музыка явно поднимала настроение. Я слишком устала за последние несколько бессонных ночей для того, чтобы находить объяснение своим действиям, кажется, мне всего лишь не хватало отдохнуть и потанцевать. Сиду младшему мое поведение казалось глупым и забавным, но осуждения не последовало. Лишь протянутая, на мое удивление, рука и доброжелательная хитрая улыбка. Раньше он улыбался так только в случае, если задумал что-то интересное, но никогда не скажет это сразу. — Мисс Эрншо, я не хочу целовать вас на прощание, как бы вы не уговаривали купить вам гроб. Попробуем жить настоящим, хотя бы сейчас? — Но не быть как близнецы? — Ты такая же догадливая, как и семнадцать лет назад, Помощник. — Оставь свои прозвища при себе, Сид. Я давно не ношу значок. Позволь мне наконец забыть о том, кто я такая, хотя бы на пару минут. Я принимаю приглашение Иоанна, положив руки ему на плечи. Подумать только, спустя столько лет, столько ненависти и обид я танцую рядом с ним, совершенно не чувствуя чего-то ужасного. Возможно, жизнь в Процветании на меня хорошо влияет, возможно, в глубине души я и вправду надеюсь, что он понял, что натворил. Жизнь никого не оставила без страданий. Я могу либо отпустить их, либо спрятать в своем сердце так глубоко, что их не получится вытравить. Жить с ними больнее, но страшно выдернуть. — «Я подошел и пригласил ее на танец. Думал, может, между нами что-то есть. Но каждый парень в округе Хоуп думал так же, как я. И пришлось встать в очередь, чтобы потанцевать с Эвой Эрншо» Изменение Иоаном имени в песне на мое, конечно, заставило посмеяться, зная, в какой обстановке мы находимся. Но тогда мне казалось, что жизни налаживается. Вслед за темнотой наконец наступит рассвет. Так, покружившись в последний раз, я, уставшая, но радостная, наконец поймала взгляд Иоанна на себе. Конечный аккорд прозвучал, мелодия стихла и сменилась на совершенно иную музыку — веселую, живую, и я даже вижу в ней связь с предыдущей. Если в песне про Свит пелось о влюблённости, то здесь о любви. Правда, в условиях коллапса такое замечалось редко… «Некоторые девушки любят бегать. Любят брать в руки все, что видят. Но моя девушка веселее вокруг. И ты знаешь, она предпочла бы быть со мной. Некоторые парни любят бегать. Они не думают о том, что делают. Но этот парень хочет остепениться. И ты знаешь, он предпочел бы быть с тобой.»² — Уважаемая Эва Эрншо, надеюсь, вы довольны сегодняшним вечером? Не поймите меня неправильно, но возможность проснуться посреди ночи от шипения нечто в маске, да еще и со стрелой в сердце, меня пугает. — Я бы прикончила тебя еще семнадцать лет назад, но ты был слишком умен. Или это я дала тебе возможность убежать. — Улыбаюсь, но сама понимаю, что семнадцать лет назад не смогла бы его убить. А сейчас? Кажется, я застревала все сильнее… — Надо было утопить тебя, милая Эва, но я упустил этот момент. Моя вина. Значит, я не так уж и умен, раз спас Помощника Шерифа, который готов убить меня даже сейчас. — Тогда это твой прощальный подарок, Сид. Хоть раз в жизни ты заткнёшься не по своей воле. Воспользовавшись моментом, что все еще держу свои руки вокруг его шеи, я притягиваю Иоанна к себе. Мы никогда не позволяли себе более близких контактов, особенно до коллапса: трогали друг-друга в редких случаях, спали по разным комнатам, даже держаться за руки было чем-то непозволительным. И сейчас, целуя человека, по чьей вине умерли десятки людей, я чувствовала себя самым грешным существом на свете. Иоанн считал, что очистился. Что Господь спас его от душевных мук. Он ошибался. Главным его грехом была Эва Эрншо.

***

Я умирала и возрождалась каждую ночь, когда мне снился он. Я пропускала через себя каждую секунду той сцены, каждый удар Лу был сильнее предыдущего, хотелось кричать, просить, чтобы его отпустили, но не получалось. Я была измученной, убитой горем девушкой, которая не могла ничего сделать. Даже с собой. Дни проносились медленно. Многие из них я и не помнила, последнее, что засело в голову — могила с десятками свечей, на которой теперь стоит опознавательный знак. Я никогда не хотела вновь оставаться одной. Кто знает, какого это? Эва знает. Остаться одной из всей своей команды было самым большим ударом для меня: сначала ушел Барнс, потом Раш. Я скучала по ним, по нашим дням в поезде. По детям, играющим в вагонах, по стуку колес, по планам Томаса. Он всегда хотел сделать мир лучше. И у него получалось. Вместо пепла появлялись поселения, в одном из которых мы встретились. Это было в день местного праздника, кажется, в честь окончания стройки чего-то… Рашу понадобился человек, умеющий отлично стрелять. О своем темном прошлом я никогда никому не говорила, да и боюсь, что это плохая идея. Сказала лишь то, что смогу провести его туда, куда он захочет. Страх был перед дикими животными, которые то и дело бросались на каждого, потому боезапас пополнять пришлось. Однако, шкуры можно обменять на более важные вещи, значит и я в плюсе. Мы сработались. Томас позвал меня с собой, а меня ничего не держало в этом месте. Уходить было легко: никто не будет скучать по мне, никто и не вспомнит. Но что-то в тот момент подсказало, что теперь я не одна. Возможно, у меня наконец появилась семья. Так оно и было. В поезде творился свой мини-городок, в котором каждый день что-то происходило. Агрономы искали плодородную почву, строители рассуждали о поиске материалов, а кто-то просто жил. Тут даже были собаки! Мне нравились эти маленькие ребята с глазами-бусинками, которых можно гладить целыми днями. Особенно любила я коллег, которые держались друг за друга так крепко, насколько это возможно. Сейчас мне уже за тридцать, подумаешь. Сбежала из приюта как только получила документы, работала ради оплаты учёбы, в конце концов, должность капитана безопасности досталась мне не за красивые глазки, про которые Барнс часто шутил. — Будь аккуратнее, Раш, знаю этот лисий взгляд. Придумала что-то и уже готовишь план по уничтожению вселенной? — Сказал однажды Барнс, делая акцент на мои глаза. — Ты будешь моей первой жертвой, Гарретт. — Подмигиваю, понимая, что шутка есть шутка. А у нас такие были частым случаем. Теперь ничего не осталось. Команды в поезде нет, а Томаса, самого светлого человека в Процветании, забрала смерть. И я даже не знаю, к кому пойти теперь: у Эрншо своих проблем полно, чего только взять с одного Сида. Иногда их взаимоотношения были мне непонятны думаю, только они знали друг-друга так, чтобы все это разрешить. Остальные просто кинут пару слов сожаления вслед, да и говорить с ними не хочется. Они не поймут меня. И я должна была пересилить себя, знала, кому сейчас точно хуже остальных. Лодочный сарай ночью освещался парочкой ламп, а гармония места просто неописуема. Каждый знал о том, кто тут живет, но никогда не заглядывал внутрь, наверное, пока не появилась я. Любитель разрушать комфортные обстановки — Колетт Клейтон. Стучусь в дверь пару раз, но получаю тишину в ответ, потому сама открываю, поняв, что никто ее не запирал. Замечаю Тима, сидящего на своеобразной кровати в углу хижины. — Эй, Тим, как ты? — Чуть ли не шепотом спрашиваю юношу. Обычно мой тон был немного ярче, возможно грубее, а сейчас то ли голос изменился после стольких слез, то ли обстановка другая. — Это я должен спрашивать твое состояние. Больше всех пострадал явно не я. — Конечно, как скажешь. Но я могу войти? Он кивнул мне, после чего закрываю за собой дверь, прохожу, сажусь рядом. — Надо же. Одна поездка длинною в жизнь. Потом мы оба молчим. Я смотрю куда-то в одну точку, скрестив пальцы рук в «замок», а Эрншо младший лишь сидит рядом, зная, что его компания нужна больше, чем лишние слова. Впрочем, тишина прирывается. — Как вы познакомились? Брось, по вам видно, что вы не просто коллеги. Даже не лучшие друзья. — Не просто коллеги, да? Ты прав. Мы как семья. — Делаю паузу, смотрю на него. — Мы встретились внезапно, уже после всех этих бомб и концов света, кажется, когда увидела новый поезд на старом вокзале. Весь город только и говорил про Томаса Раша, но лично с ним я не виделась, занималась своими делами, работала. Никогда не догадаешься, кем я была. — Ставлю на то, что ты прославилась самой злой девушкой в окру‌ге. А еще кусалась и гавкала на противных прохожих. Признаться, улыбнуло, даже посмеялась. Что-что, а у Тима Эрншо был талант разряжать обстановку простыми словами. — Было бы славно, но я упустила этот момент. Решала междоусобицы между людьми в остатках города: кто у кого украл бочку вина из погреба, кто кому изменил… — Качаю головой, отвернувшись и прижавшись к стене спиной. — бралась за мелкие дела, конечно же, как наёмник. А потом встретились с Рашем на каком-то городском празднике, который ни мне, ни ему интересен не был. Проболтали весь вечер и поняли, что искали. Теперь даже поговорить с ним я не смогу. — Знаешь, смерть — не конец. Раш многое сделал для Процветания, его детище продолжит жить в людях, которым он помог, которых вдохновил. Он будет жить в нас. А пока живешь ты, Процветанию не забыть его и не упасть перед близнецами. — Ты прав. И все же мне его так не хватает. Прихожу к столу с картами, а там так… Пусто? Скучаю по его деловой болтовне, постоянными распросами о каждом деле, даже самом неважном, но он хотел, чтобы все получилось. Самый целеустремлённый человек, которого погубила надежда на лучшее будущее для всех нас. Перед Тимом не стыдно так раскрываться, наоборот, лучше он, чем остальные. — Надо было его послушать. Не ходить на арену, быть с ним, не допустить пропажи. Я зря доверилась Ирвину именно тогда. Наконец вновь бросаю взгляд на своего собеседника. Кажется, он смотрит на меня с самым искренним сочувствием, хотя сам точно чувствует себя не лучше. — Совсем нет. Ты все сделала правильно. — Тим кивает, легко улыбнувшись. — Брось, Колетт, мы еще доберемся до них. А пока не будь слишком вредной, иначе, боюсь, кусаться начнешь. Иди сюда, ну же. — Серьезно? Тим Эрншо, тридцать два года, сравнивает людей с собаками… — Ты идеальный пример невоспитанной чихуахуа. Попрошу Акулу сделать тебе намордник на следующий день рождения. — Он пару раз хлопает себе по предплечью, мол, не стесняйся, и я устраиваюсь рядом, положив ему голову на плечо и закрыв глаза. Первая ночь после смерти Раша, которая, казалось, пройдет спокойно. — Старик скорее подключит к радиостанции ещё больше старых кассет с диско, чем начнет тебе потакать, малой. — Врешь. Ты бы не дала ему подключить диско. Мы оба смеемся. — Лучше расскажи что-нибудь. Мои истории ты слышала, хочу узнать твои. — Думаю, мое детство было намного легче, чем твое. Мне не приходилось убегать от сектантов по ночам, перевязывать раненых и таскать тела после обстрелов. Но семьи у меня тоже не было. Зато про приют историй слишком много, уйдет целая ночь. Готов? Заметь, это не я предложила. По итогу все мои рассказы он все равно слушал, что-то дополнял из своей памяти. За все время я ни разу не пожалела, что пришла именно сюда, наверное, именно такой обстановки не хватало нам обоим. — Преступление века — Колетт Клейтон ворует сигареты у охранника в приюте. Как тебя вообще земля носит? — Перестань, малыш, зато я не лишаю жизни бедных живностей с плавниками из реки. — Верно. Поэтому ты лишаешь жизни тварей в шлемах вне реки? — Именно. А теперь рот на замок и слушай дальше. Тсс! И тогда показалось, что жизнь продолжается. Близнецы еще поймут, за что они взялись, а над Процветанием взайдет рассвет. Новый рассвет.

***

Тим Эрншо был прав — просто так останавливаться нельзя. Либо дожимать, либо сдаться. Второго никто не мог допустить, потому вскоре наша «золотая пятерка» вновь собралась за одним столом: Ким Рай обещала сообщать по рации интересную и важную информацию, к тому же фактически являлась руководителем общины. Без нее никак. — Мы не знаем, что они хотят, Капитан. Убить близнецов будет самой последней целью, в первую очередь — безопасность жителей и Процветания, и Нового Эдема. Кимико всегда была рассудительна в опасных ситуациях. Эрншо старшая постоянно рассказывала о том, как они познакомились, как самолет Ника перешел ей в руки на время, особенно Эве нравилась история о рождении Кармины — ее все вспоминали со смехом, настолько было абсурдно происходящее в тот день. — Значит нам нужно подобраться ближе. Или найти того, кто близок к ним… — Размышляла я, посмотрев на Помощника, которая переглядывалась с Сидом, будто что-то придумав. Кажется, мы все подумали об одном человеке. Ирвин Смоллс всегда отличался от рейдеров особым шармом, который делал его то ли самым глупым человеком во всей их шайке, то ли очень хорошей связующей нитью. Других вариантов у нас нет, значит придется пользоваться своими «понтами» на арене, и если в тот раз я спасла его от отличных таких разборок с близнецами за то, что на арене давно никого нет, сейчас его черед мне помочь… — Нет, Шныра, Цех Патронов — один огромный комплекс. Я бы назвал его преисподней, но даже Сиды не придумывали чего-то такого… Извращенного? Люди стирают пальцы в кровь, пока делают патроны целыми днями, а по вечерам замерзают на улице или умирают от голода. Да, детка, я вижу твое лицо, мне самому не нравится, что я во всей этой шняге, но у тебя есть выбор? Придется прикрываться. Ирвин знал, что говорить, пока я рассматривала огромные стены здания из бинокля. О Тюрьме Округа Хоуп ходило множество легенд, но самые честные, казалось, я слышала только от одного человека. Нападения сектантов, кучи трупов и раненых, блажь, которая пропитала всю восточную часть Округа Хоуп. Тим Эрншо знал об этом лучше любого другого человека — сам вырос в этом месте, сбежав из дома. Впрочем, тем самым «домом» позже он стал называть тюрьму, будто совершенно специально хотел забыть свое прошлое. Когда-нибудь я обязательно об этом узнаю, только не сейчас. Сейчас я складывала все снаряжение в сумку Ирвина, застёгивала пуговицы на оранжевой рубашке для заключённых. Цех Патронов был настоящим рабовладельческим центром, где всем было плевать, насколько хороший ты человек, насколько хорошо работаешь. Лишнее движение — ты труп, и Смоллс ясно дал мне это понять, пока вез меня в своем грузовике. Ранее я нападала на конвои с такими же, освобождая пленников, а теперь сама сижу в нем. Кажется, это карма? Рейдеры дружелюбностью не отличались, тыкали в меня стволом своих пушек, провели на «пункт регистрации». Дав мне «сладкое» прозвище — вафелька, заставили пройти через решетчатую дверь прямо к станкам. Впрочем, работа на первый взгляд казалась легчайшей до момента, пока пальцы не стали кровоточить. В воздухе витал привычный запах железа и гнили. Никакой медицинской помощи заключённые не получали, прямо как настоящий скот, который служит для услады глаз, а как только мода пройдет — будет выброшен. Не знаю, куда девали трупы в Цехе, может, поступали как с собаками в закусочной? От мысли о том, что Тимбера могли съесть, меня затошнило. Пора прекращать все визуализировать, Колетт… Вдруг объявили перерыв. Ирвин велел искать любой способ, любое знакомство, которое должно помочь мне выбраться отсюда, а желательно — найти то, чем можно убивать. Моей целью был Френк, охранник, смотрящий на нас свысока, стоя на какой-то возвышенности. Я даже не разбиралась, сколько в общей сумме охранников бродило туда-сюда по стенам «крепости», одно было ясно, попадусь хотя бы один раз — я труп. — Эй, новенькая. Ты мне нужна. — Услышала я шепот мужчины, что сидел у костра в нескольких шагах от меня, потому усаживаюсь рядом. Двор был небольшим, но заключённых даже это радовало. Хотя бы не клетки. — У меня есть план, как отсюда сбежать. Эти парни утащили у меня затычку, когда обыскивали, да так вмазали за неё, что челюсть все еще сводит. Они унесли её в зону «для своих». Думаю вломиться туда как нибудь, когда охраны будет меньше. Что скажешь? — Не боишься, что пристрелят, если увидят? — Да лучше подохнуть так, чем мучаться тут всю жизнь. — Сплевывает мужчина, покачав головой. — Узнаешь что-то о том, когда они свалят, дай знать. Прости, парень, но твоя заточка мне нужнее. Я помню, что меня проводили мимо той самой зоны, а значит найти ее не составит труда. Дождалась, когда охранник со снайперской винтовкой наконец зайдет в одну из башен, после чего мигом пролетаю в очередную решетчатую дверь. Забираю парочку патронов, нахожу записки рейдеров для друг-друга, а потом и саму заточку. Миссия выполнена, осталось придумать, как попасть в здание. Когда заключённых выпускали, ворота открывал мужчина с ключём, который направился в восточную часть двора, куда-то в закрытый участок. Если его убить, ключ мой. Спокойно иду по двору, стараюсь не привлекать лишнего внимания, иногда останавливаюсь у костров, якобы погреть руки, заодно наблюдаю за движением охраны. Наконец дохожу до закрытой забором зоны, зацепляюсь за стоящий рядом ящик, встаю на него и перелезаю через решетку. Моя жертва все еще стоит около коробок с барахлом, что-то про себя тараторя, но вскоре замолкает. А ключ становится моим — мертвяку это барахло совершенно не нужно. С ключом добираюсь до двери здания, используя те же ящики, чтобы перелезать. Вставляю ключ, и заслон поднимается. Пришлось действовать тихо — убивать всех заточкой, закрывая рот рукой. Следить за движением рейдеров, кто куда смотрит, кто отвлечен, где находится следующая дверь. Вскоре у меня был полный арсенал оружия — чей-то автомат, пистолет, парочка метательных ножей и полные карманы патронов. А потом я оказалась за спиной Френка… Сбегать было проще всего. Рейдеры не видели меня, и в тот момент я чувствовала себя как Судья. Никто не знает о том, что ты здесь, что именно ты уносишь с собой чьи-то жизни. Кажется, за это я в рай точно не попаду, но мне явно не хватало белой маски с розовой облупившейся краской на ней. Ирвин ждал меня у ветхого дома с зеленой крышей. Что-то бормотал о том, что я молодец, что отлично справилась. А мне хотелось наконец вернуться в свою теплую куртку Капитана Безопасности, даже если теперь я им и не являюсь. — Знаешь, зачем тебе это все? — Болтает Ирвин, указав на сумку, которую тот попросил украсть у Френка. — Это твой новый костюмчик, Шныра! Ну что, готова стать самым лучшим гонщиком в дикой Долине Холланд? Я помню гонки на выживание, в которых участвовала Джина. На них практически невозможно выиграть, а если такое и получалось, то гонщик приглашался на победный ужин в близком кругу Близнецов. План Ирвина был ясен: убить всех ближних Микки и Лу, а после и их самих. В глазах не было ужаса или страха от мысли, что мне придется умереть на гоночной трассе. Все мысли были наполнены тем, как близнецы наконец получат свинец промеж глаз. Округ Хоуп будет свободен, и я докажу это вновь.