Promising

      Некоторое время спустя, когда мы уже порядком заскучали, Шпионка всё же спускается на кухню. Она робко приоткрывает дверь, и Одетт тут же встаёт, приветственно улыбаясь:       — О, а вот и ты!       Мытая и с мокрой головой — девчонка кажется куда более мелкой и уязвимой, чем раньше. Одетт приготовила для неё платье — уменьшила одно из своих — бирюзовое, с белыми вставками.       — А это, случайно, не то, что я ей наколдовал? — бурчит Ротбарт, но слышу его только я.       Шпионка же, так и застыла в дверях, вытаращив глаза на стол. Как я и думала, она в жизни не видела столько еды.       — Проходи давай, — я тоже встаю с места. — Без тебя не начинали.       К поясу платья девочка привязала ножны, и теперь крепко держится за рукоять кинжала, словно получая от него уверенности.       Она похожа на зверька, готовая вот-вот дать дёру при первом признаке опасности. Глаза её внимательно оглядывают кухню.       — Это Ротбарт и Феликс, — Одетт представляет волшебников. — Они мои советники.       — Чрезвычайно рад, — жеманно произносит маг, вздрагивая подбородок.       Колдун же ограничился кивком.       — Садись, — я отодвигаю стул.       Помедлив несколько мгновений, девчонка всё же решает занять его.       — Отлично, — Одетт снова садится и накладывает картошки в свою тарелку. — Как тебе лохань?       — Нормально, — Шпионка неловко пожимает плечами. — Я там это… пол немного залила…       — Ничего страшного! Будешь пирог?       — Бери что хочешь, — отвечаю я на вопросительный взгляд девчонки.       — И что же, просто так?       — Не просто, — Ротбарт накручивает на палец ус. — Ты же всё-таки работаешь на нас. Так что, считай, часть твоего гонорара.       Закусив губу и немного подумав, Шпионка всё же тянется за пирогом. Естественно, существование приборов она проигнорировала. Но никто из нас не придаёт этому значения.       Девчонка жадно ест, набивая щёки. Одетт кашляет в кулак и поворачивается к Ротбарту:       — У нас, кстати, почти всё готово к завтрашнему дню.       Я понимаю, что она специально хочет создать оживлённую беседу, чтобы Шпионке не было так стеснительно обедать, поэтому присоединяюсь:       — Сейчас холодает и ветер поднимается: может статься, что будет дождь.       — Ничего, они всё равно придут, — Ротбарт вновь поворачивается к Шпионке. — Как тебе наш замок?       Она замирает, словно пойманная с поличным, а потом, сделав титанический глоток, произносит:       — Большой.       — Это верно, — колдун смеётся. — Слишком большой для нас четверых, правда?       — Ну… возможно…       — Мы скоро это исправим. Видишь ли, уже через пару дней тут будет самая настоящая армия…       Одетт слегка выпрямляется, и я разделяю её тревогу: что-то Ротбарт слишком самонадеян. К тому же разве не должны мы действовать скрытно? Что-то это совсем на него не похоже…       — Ого, — глаза Шпионки округляются. — А зачем?       — Затем, что мой трон узурпировали, — вступает в разговор Одетт. — Надеюсь, ты помнишь, что когда-то я правила твоим королевством?       — Ну… все вокруг говорили, что вы это… ну вы понимаете… — девочка вытирает руки о скатерть, волнуясь, а затем неуклюже добавляет. — Ваша Светлость.       — Все вокруг очень быстро решили, что я умерла, да. Но я жива.       — Представь себе, — Ротбарт поглаживает бороду. — Министры сговорились и устроили покушение на принцессу у её отца-короля.       Ну как же, министры… хотя байка-то хорошая. Именно такого объяснения мы и должны держаться.       — Но почему их тогда не казнили? — большие детские глаза полны изумления.       — Они всех обманули, — вопреки обыкновению, Ротбарт не высмеивает наивность вопроса. — А мы хотим восстановить справедливость.       — Это правильно! — Шпионка смотрит на персики. — А можно…       — Конечно, — Одетт пододвигает блюдо с фруктами ближе к девочке.       — Вкусно? — интересуется колдун.       — Ага, — девчонка вновь говорит с набитым ртом.       — Это хорошо. Так вот, видишь ли, нам понадобится твоя помощь.       Теперь выпрямляюсь уже я — надеюсь, он не придумал ничего опасного.       Видимо, мои подозрения отразились на лице, поскольку Ротбарт переводит на меня насмешливый взгляд:       — Слухи, — объявляет он, пожалуй, даже слишком торжественно. — Тебе нужно рассказать про принцессу и армию. Везде, где только можешь. Скажи, что забрела сюда случайно, что гуляла по лесу и наткнулась на замок.       — А ещё лучше, — приходит ко мне внезапное вдохновение, — скажи, что принцесса Одетт спасла тебя от чудовища.       — Это от того самого-то? — девчонка смеётся. — А что, можно!       — Хорошая идея, — колдун щёлкает пальцами. — Немного героизма нам не повредит. После этого слушай внимательно. Что будут говорить люди, и как они будут на это реагировать. Поняла? Только ври убедительно!       — Да легко! Я это… знаете, как хорошо вру? Меня иногда даже стражники сами отпускают! Чес слово!       Феликс шумно выдыхает через нос. Я, пожалуй, даже немного забывшая про его существование, поворачиваюсь к нему. На лице мага играет скептическая полуулыбка.       Кажется, в полезности Шпионки он сомневается. Ну и ладно! Ещё удивится…       Уже к самому концу обеда, когда Ротбарт и Одетт придумали для Шпионки добротные и правдоподобные слухи, колдун интересуется:       — Кстати, ты говорила Крысе, что король усилил охрану?       — Ага, — живо откликается уже освоившаяся девчонка. — Говорят, что это… от магиков, короче. Вроде как, колдовства боится.       — А ты не знаешь подробностей?       — Не, подробности и солдаты-то не знают, а я у них слушала.       — Понятно. А сможешь послушать во дворце?       — Я — нет, — девчонка задумчиво чешет шею. — Меня-то это… даже к воротам близко не подпускают. Но Мэри может…       — Кто это?       — Подружка моя. Она это… на кухне работает, ну там, моет, приносит чего, иногда даже еду достаёт. Ну там, ей говорят выбросить всякое… а она это… нам приносит. Она хорошая.       Кулак Одетт слегка сжимается — готова поспорить, она никогда не думала, что объедки с её стола могут кого-то радовать.       — О, это очень полезно, — Ротбарт подаётся вперёд. — Попроси у Мэри слушать, что говорят во дворце, а мы увеличим тебе жалование? Как тебе мысль? Скажем в два раза…       — Врёшь!       — Не-а, честное колдунское, — она заговорщически подмигивает ей, и девчонка смеётся.       Что же, похоже, у нас зарождается шпионская сеть.       — Вот что я думаю, — подаёт голос Одетт. — Ты не хочешь взять часть еды домой?       — Серьёзно?! — девчонка даже подпрыгивает на месте. — Я правда могу… спасибо!       Похоже, на крысиной улице сегодня у нас ожидается пир.       — А ещё, — Одетт встаёт из-за стола, — если ты поела и не против, я бы хотела показать тебе несколько своих платьев. Возможно, мы что-то сможем подготовить для тебя.       — А моя старая…       — Мы её постираем, как и договорились. Феликс, поможешь?       — Конечно! Раз уж у нас сегодня такой день.       — Вот и отлично. Пойдём?       — Ага!       Девочка тоже встаёт из-за стола, лучась словно в праздничный день. Глядя на неё, принцесса не сдерживает улыбки и поднимает глаза на меня:       — А ты?       — Чуть позже, — киваю на тарелку. — Только доем. Но вы идите без меня. Не надо ждать.       — Уверена?       — Точно.       — Пожалуй, я составлю компанию Крысе, — Ротбарт потягивается. — Если кому-то интересно.       Стоило всем выйти, я стираю искусственную улыбку с губ:       — Что ты задумал? — тихо интересуюсь я без предисловий.       Колдун улыбается хитро, вдруг напомнив мне лиса, готового залезть в курятник:       — С чего ты взяла, что я что-то задумал?       — Ты выдаёшь нас с потрохами!       — Если ты не заметила, узурпатор и так всё знает. Так что к чему притворяться?       — Но откуда он это знает…       — Ты мне скажи, это ты покидала замок недавно.       До меня не сразу доходит смысл его слов. Но когда понимаю, куда он клонит, щёки опаляет яростью:       — Ты считаешь, что я способна…       Колдун закатывает глаза:       — Ничего я не считаю, иначе мы бы не разговаривали с тобой. Я ещё не уверен. Пока что.       — Да я бы никогда… я бы ни в жизнь…       — Ой, не зарекайся, Крыса. В жизни, знаешь ли, меняется многое. Как там говорится в старой поговорке? При лунном свете клятвы не вечны?..       — Ну знаешь, — даже голос мой звенит от гнева.       Что-то слишком часто в последнее время мне попадается эта фраза. Не к добру это всё. Совсем не к добру.       Вспоминаю наш разговор с Тайпаном. То, как он пытался вызнать про Одетт… что, если как раз я натолкнула совет и узурпатора на наши планы? Что, если из-за меня нас ждут неприятности?       Под испытующим взглядом Ротбарта мне неуютно. Встаю из-за стола, кривя губы:       — Пойду посмотрю, как там дела.       — Конечно.       Как же бесит меня его мнимое спокойствие!..       Я вновь и вновь прокручиваю разговор с Тайпаном все последующие часы, пока Шпионка и Одетт разбирают гардероб принцессы и собирают девчонке сумку на вечер. Кажется, они неплохо поладили друг с другом. По крайней мере, девчонка совсем освоилась рядом с ней и почти не робеет.       Феликс почистил её одежду. Под слоями грязи она оказалась поношенной и перештопанной. Одетт предлагает было оставить платье, явно не понимая, как отнесутся к этому на крысиной улице.       — Кажется, у меня ещё осталась старая одежда, — подаю голос я впервые с того момента, как поднялась к ним с кухни. — Рубашка да штаны…       Одетт поджимает губы, но я ей подмигиваю:       — Зато дразнить не будут.       — Ну точно, — вздыхает принцесса. — Дерек тоже дразнил меня за платья в детстве… что-то я забыла, что дети цепляются друг к другу по любому поводу.       — Вот-вот.       Одежду всё же пришлось уменьшить — с детских лет у меня ничего не осталось. Но Шпионка, кажется, рада и этому. Она вообще весь день так и лучится.       Ещё бы! Помыта, накормлена. На ней чистая одежда, в ножнах у неё кинжал, за плечами мешок с продуктами.       А в довершение ко всему Одетт уговорила Ротбарта переместить Шпионку домой при помощи волшебного порошка. Девочка, конечно, сначала отнеслась с недоверием, однако после небольшой демонстрации так и загорелась желанием попробовать самостоятельно.       — Ты только не забудь сделать всё, о чём мы тебя попросили, — сварливо отзывается Ротбарт, но я вижу, что он это вполушутку.       Мы все собрались в холле, и колдун стоит поодаль от нас, скрестив руки на груди.       Я так и не понимаю, как относиться к этим его подозрениям. С одной стороны, стоит мне вспомнить его едкие намёки, я начинаю злиться. А с другой… это же ради безопасности Одетт — наверное, лишнее беспокойство действительно не повредит.       Надеюсь.       — Встретимся через четырнадцать дней, — говорю я Шпионке, когда она уже готова бросить порошок под ноги. — Давай у того же дуба.       — Но я буду очень рада, — улыбается Одетт, — если ты снова заглянешь к нам.       — Да! Я бы хотела… и это… спасибо вам за всё!       — Давай, — хмыкаю я в ответ. — И аккуратнее там, не нарвись на старших!       — Хорошо! Ладно, всем пока! И это… спасибо ещё раз… Ваша Светлость!       Девчонка бросает порошок и исчезает в фиолетовой дымке.       — Надеюсь, она нормально добралась, — Одетт беспокойно закусила губу.       — Да я так сто раз перемещалась, и всё было хорошо, — я делаю шаг к принцессе и чуть понижаю голос. — Ваша Светлость.       Одетт реагирует тяжёлым вздохом и бросает быстрый взгляд на Феликса.       Ну да, никакого флирта в присутствии посторонних.       Обида слегка жжёт, хоть я и обещала себе не обращать на это внимание. Не удерживаюсь от того, чтобы закатить глаза, но всё же меняю тему:       — Холл выглядит просто потрясающе. А где ещё вы убрали?       — В гостиной, тронном зале, в библиотеке, — Феликс поправляет причёску. — А ещё в столовой. Буду рад наконец-то перестать есть на кухне — мне кажется, у меня не остался ни один костюм, который бы не пропах…       — И чем это, интересно? — хмыкает Ротбарт. — На этой кухне несколько десятилетий никто не готовил.       — Но атмосферой пропитался каждый камень.       — Я устала, — объявляет Одетт, кладя руку на перила. — Пожалуй, пойду помоюсь и спать… завтра трудный день.       Она поднимается по ступенькам, а я смотрю ей вслед, чувствуя внезапное странное волнение. С момента моего ухода в самоволку мы были вежливы друг с другом, но не близки.       И отчего-то именно сейчас я явственно почувствовала всю твёрдость стены между нами.       Вот Одетт скрывается в коридоре второго этажа…       — Встретимся завтра, — бросаю я чародеям и, не оборачиваясь, спешу за принцессой.       Коридор, как и холл, также кажется куда более обжитым, чем ранее. На стенах подсвечники. Огонь свечей, пусть не справляясь с мраком полностью, всё же делает мир вокруг уютнее. Мои шаги заглушает ковровая дорожка.       Одетт уже у двери в банную комнату. Тянется к ручке.       Её фигура кажется такой хрупкой, а сама она такой уязвимой…       — Привет, — произношу я тихо, подходя ближе.       Девушка вздрагивает и поднимает на меня лицо:       — А, это ты.       — Да. Решила составить компанию. Ты не против?       Теперь я совсем близко к ней. Одетт полностью поворачивается ко мне. Раздумывая над вопросом, она как-то привычно дотрагивается до моего плеча, едва касаясь, проводит ими вниз до ладони.       Уже это заставляет дыхание сбиваться. Одно её присутствие здесь, в безлюдном коридоре отзывается во мне желанием.       — Я не против, — отзывается наконец принцесса. — Но только помыться. Я очень устала.       — Конечно, я понимаю…       Я сама открываю дверь. Чую тёплую влажность и мокрое дерево. Глаза мои, впрочем, не могут ничего разглядеть в темноте комнаты. Нужно взять свечу, чтобы… Раньше, чем я успеваю что-то сделать, Одетт заходит внутрь. Щёлкает пальцами.       — Ого! — не удерживаюсь я.       Повинуясь волшебной команде, свечи на люстре над потолком зажигаются разом. Освещают большую лохань, табуретки, вёдра, скамью с полотенцами. А ещё столик с зеркалом, на котором маленькой армией выстроились флакончики со всякими отдушками.       Эту комнату принцесса всегда хранила в чистоте, но до неё здесь тоже был форменный бардак.       Да и отдушек никаких не было: и я, и Ротбарт мылись мылом.       — Ты только закрывай дверь, чтобы тепло не ушло, — просит принцесса, проходя к лохани.       — Конечно.       Одетт делает медленные движения кистью: словно гладя невидимую кошку, постепенно вызывая воду.       — Ты делаешь большие успехи, — я подхожу вплотную, и она слегка облокачивается на меня.       — Наверное. Знаешь, я теперь даже животных умею заколдовывать — превращать их в других животных. Вот только… это отнимает очень много сил.       — И должно. Ты творишь настоящее колдовство.       — Но Феликс и Ротбарт делают это так легко…       — У них были годы на тренировки. Я, конечно, не эксперт, но думаю, это как с мечом: сначала ты почти ничего не можешь, но чем больше практикуешься…       — Наверное… или как с чтением. Знаешь, я в детстве читала просто ужасно.       — Да-да! И я о том же.       — А Шпионка, — лохань почти наполнена, и Одетт поворачивается ко мне, — Шпионка даже читать не умеет.       — Ну, не то чтобы кто-то рвался её обучать.       — Я хочу её обучить, — глаза Одетт сверкнули решимостью. — Её, и всех детей в этом ужасном месте. Как только мы отвоюем королевство: мои первые приказы будут направлены на улучшение дел на крысиной улице. Я не допущу больше, чтобы дети копошились в грязи! Чтобы искали себе пропитание среди мусора! Я не… что ты улыбаешься?       — Просто думаю, — как же сильно я люблю её в такие моменты! — Я думаю, что ты будешь лучшей королевой…       Я не успеваю договорить, потому что Одетт целует меня. Совсем как в день моей самоволки. Целует опаляюще. Завлекая, обещая…       Прижимается ко мне, обнимая за шею.       Я слегка приоткрываю глаза и вижу, что позади неё, из лохани поднимается пар. К шороху одежды и треску свечей примешивается еле слышное бульканье…       — Чёрт! — Одетт отрывается от моих губ и поворачивается к воде. — Я переборщила!       — А по мне, всё как надо…       — Ну конечно! Что-то я сомневаюсь, что ты будешь купаться в кипятке.       — Ну… — я заглядываю в лохань. — Пожалуй, сегодня свариться я не хочу.       — Сейчас остужу. — Одетт вновь вытягивает руку над лоханью.       Я дотрагиваюсь до её плеча, но она слегка отстраняется:       — Не надо. Пожалуйста.       Как будто бы всё это время во мне была натянута струна. Как будто бы сейчас струна обрывается:       — Хорошо, — голос словно чужой. — Как скажешь, но я просто… я не понимаю! То целуешь, то отталкиваешь. Ты и я… если ты не хочешь быть со мной, если тебе это в тягость, я хочу услышать это. Просто скажи. Лучше так, чем…       — Я хочу! — Одетт оборачивается, и я вижу, что глаза её красны. — Но я не могу быть такой… такой, как ты хочешь, такой, как ты заслуживаешь! Я и не знаю, как правильно! Не знаю как надо!       Она запускает руку в волосы, отводит взгляд. Дышит тяжело. А потом вновь смотрит на меня:       — Раньше всегда знала. Я знала, кто я. Кто мой отец. Кто мои друзья. Кто союзники. За кого нужно выйти — кого нужно любить. Каждый жест, каждое слово — всё было предрешено, едва я родилась. У меня даже сомнения не было никогда… а сейчас этого нет. Понимаешь? Ничего нет!       Кажется, в ней копилось это долго. Очень долго. По её раскрасневшимся щекам уже давно текут слёзы:       — И я… я была такой дурой! Я верила всем. Я же не знала… я ничего не знала! А сейчас… я ненавижу всех. Всех! Иногда так сильно, что задыхаюсь! Ненавижу, понимаешь?!       Мне кажется, ещё чуть-чуть, и она что-то разобьёт. Зеркало… склянки с отдушками…но опасный момент проходит в мгновение. Она опускается — падает на колени, упирается лбом в ладони:       — И себя я ненавижу. Я сгораю. Я замерзаю. А ты рядом. И ты не сделала ничего, чтобы… наоборот, ты такая… ты хорошая, ты… настоящая, а я нет…       Слова тонут в её рыданиях. Мне и само́й хочется реветь. Опускаюсь перед ней на колени, кладу ладони на плечи:       — Ты тоже настоящая. И ненависть… ну, я тоже, бывает ненавижу.       — Иногда мне кажется, что я только из неё и состою.       — Это неправда. Я ведь вижу. Знаешь, я ведь всегда вижу так много в твоих глазах… Ну, например, ещё там есть сарказм.       Кажется, Одетт фыркает, и я считаю это за добрый знак:       — Раздражение. Ух, как его много, когда Ротбарт рядом. Не могу тебя винить.       Сомнений нет — я слышу приглушённый смешок. Рискую аккуратно отнять руки её руки от лица. Она позволяет мне это сделать, и я продолжаю:       — Горделивость, справедливость, упрямство, терпение — ты гораздо больше, чем ненависть, Одетт. Да, сейчас её много. Но это сейчас.       Взгляд заплаканных глаз трогает сердце нежностью:       — Но что, если я просто не умею любить?       — Умеешь. Но дай себе время и не дави на себя.       — Вот видишь: ты опять это делаешь. Ты рядом, и ты заглушаешь что-то плохое. И если бы мы были одни всегда… если бы не было никого другого. Если бы… я ведь понимаю, ты заслуживаешь взаимности. Полной. Не только наедине, но и всегда. Но мне так нельзя. Даже если… даже когда всё закончится. Я не знаю, кто я, но знаю, какой меня должны видеть. Свадьбы нам определённо не сыграть.       — Ну… в этом плане мы давно определились с ролями.       Да, и как не горько, я лишь та, кто прихожу по ночам. Давно пора с этим смириться.       — Но ты этого не хочешь…              — Но я на это согласна.       — Это не значит, что тебе не больно.       — Ты берёшь на себя ответственность, — я легко провожу пальцами по тыльной стороне её ладони, — за королевство. Я беру на себя ответственность за свои чувства по этому поводу.       — А что насчёт остального? Я так боюсь тебя потерять, что делаю всё, чтобы это случилось.       — Ты не потеряешь. Обе…       — Стой, — тонкие пальцы ложатся на мои губы. — Не так. Обещай, что если решишь уйти, то ты сама придёшь и скажешь мне об этом. Не исчезнешь, ничего не объяснив.       — Но…       — Обещай.       — Хорошо. Клянусь.       Губы Одетт трогает печальная полуулыбка. Принцесса слегка кивает. А затем…       Мы скрепляем клятву поцелуем.