Даст

      Я тупо сидела на белой больничной койке, укрытая белым больничным одеялом и смотрела на белые хлопья снега, кружащиеся за окном.       Безбожно хотелось курить.       Кроме этой мысли в голове больше ничего не проскакивало, то ли сливаясь в белый шум, то ли вообще не появляясь. Мыслей не было.       Белый цвет чертовски раздражал. — Ты очнулась, — дверь палаты открылась, вошёл какой-то смутно знакомый мне человек. — Готова ответить на мои вопросы или тебе дать ещё время?       Я какие-то несколько секунд тупо пялилась на него, после чего вздохнула и отвернулась обратно к окну, пробормотав ругательство. — Задавайте.       Вроде бы это был детектив или ещё кто-то из полиции. Не то, чтобы это было сильно важно. Мужчина придвинул к койке стул и сел на него, открывая блокнот. — Что ж… Расскажи мне, что ты видела, как оказалась там, что сама делала. Можешь не торопиться. — «Вернулась от одноклассника домой, он позвал меня вместе в Новый год в храм сходить, зашла к своему соседу, Мидории, Джунпей с ним должен был всю ночь находиться. Изуку сказал, что Джунпей ушёл домой. Я волновалась, что с ним может что-то случиться… Как бы, чуйка сработала или что-то такое. Понимаете, у него изначально не самая благополучная семья, я предлагала обратиться в органы опеки, но он почему-то сказал, что это не поможет…» — я тихо вздохнула, продолжая наблюдать за снегом, пока механический голос из динамика телефона заканчивал фразу. — «В результате, когда я прибежала к квартире Ёшино, дверь была приоткрыта, оттуда доносились крики и ругань. Я испугалась, зашла туда и увидела, что отец Джунпея замахивается розочкой на мать. Сам Джунпей сидел в дальнем углу и у него по лицу текла кровь. Думаю, папаша его ударил бутылкой, та разбилась, вот и осталось горлышко в руке…»       В голове всё ещё было слишком пусто. Мне хотелось лечь, накрыться одеялом с головой, чтобы остался виден только нос, потому что я не выношу спёртого воздуха, и сделать вид, что меня не существует. Хотелось провалиться в забытье, туда, где мне не придётся думать, переживать, чувствовать, нести за кого-то ответственность. Как бы было проще жить, если бы я просто стала злодеем. Никаких особых моральных норм, никаких сильных привязанностей и ответственности, только если ты не состоишь в какой-то крутой организации типа «Восьми заветов смерти». Красота. — «Меня не особо волновали его родители, так что момента, когда тот урод сдох я не видела, я смотрела на Джунпея. Потом всё затихло, я увидела мёртвое тело, мать Джунпея с ножом в руке, Джунпей подлетел ко мне и разрыдался. Я набрала сообщение Сато-сану и потом приехала полиция. Когда я передала Джунпея медикам, то вернулась к квартире и, чтобы не мешаться внутри, села возле входа. Ну а потом оказалась здесь. Конец.»       Как только механический голос закончил мой рассказ, палата стала настолько тихой, что я отчётливо слышала звон крови в ушах. Залезть под одеяло с головой с каждой секундой хотелось всё больше. — Yoshino-kun wa genkidesu ka? — Его осмотрели, обработали раны, дали успокоительное и оставили отдыхать в соседней палате, — ответил следователь. — Вроде бы даже уснул.       В оконном отражении я видела как мужчина по-доброму усмехнулся. Вечер, за окном темно. Я сама попросила заходившую медсестру не задёргивать шторы. — Sōdeareba yoidesu ne.       Снова повисло молчание. Мне казалось, прошла целая вечность, прежде чем следователь снова заговорил: — Как себя чувствуешь? — Как человек, который, блять, облажался. По крупному облажался, — я наконец отвела взгляд с окна, уставившись на лежащие на одеяле руки. Мне казалось, что на них всё ещё есть кровь, хотя это было не так — они были почти неотличимы от ткани по цвету. Удивительно светлая кожа.       Я подняла их, зарываясь пальцами в волосы. Повязки на глазу не было, следователь, сидящий с его стороны, мог бы во всю наблюдать его, но меня это не волновало. Я прочесала ногтями дорожки по самой коже. Под ней что-то отвратительно чесалось, хотелось самостоятельно снять с себя скальп. — Почему… Йошимаса-сан, ну почему… Какого хрена я ничего не делала. Какого хрена я не попыталась узнать чуть больше о том, почему органы опеки игнорируют его ситуацию. Я, чёрт возьми, постоянно твержу себе, что вот в этот раз беру на себя ответственность. Какая блять ответственность, если я не могу помочь тому, за кем собралась приглядывать? На кой хер вообще я потащилась отмечать с одноклассником, если… Если… — я с силой впилась ногтями в кожу, зажмурилась, пока по моим щекам и носу стекали холодные капли. — «Ответственность»… Блять, да я даже за себя решать не хочу, не то, что за других…       Повисла тишина. Но тишиной она была только для следователя. Моя голова разрывалась от количества того дерьма, которое я осознавала. В ушах писала кровь, она же бешеными порциями циркулировала по телу. Я сняла монокль и наушники, подтягивая колени к себе и утыкаясь в них. Холодная ткань одеяла немного успокоила моё пылающее от гнева и жалости к себе лицо. Послышался голос Йошимасы, но слов я не понимала. Поняв это, он приподнял один из наушников, вложив в мою ладонь. Я на автомате вставила его в ухо. — Зачастую мы не властны над тем, что должно произойти и оно происходит, — он поднялся со стула, отодвигая его туда, где тот был до прихода следователя. — То, что должно произойти, происходит, и даже причуды не властны над этим. Отдыхай, через два часа к тебе зайдёт врач, ещё офицер Сато спрашивал о твоём самочувствии. Думаю, вам стоит поговорить, когда тебе станет лучше. — Да, — я не подняла головы, всё так же прижимаясь лицом к успевшему промокнуть и нагреться одеялу.       Дверь захлопнулась. Вновь наступила тишина, полная белого шума. — Какой блять смысл взваливать на себя ответственность и нести её, если в конечном итоге ты всё равно облажаешься? — прошептала я.       Белые хлопья снега за окном мне не ответили.

***

      Через несколько дней состоялся суд, я присутствовала на нём в качестве свидетеля.       За день до этого мать Джунпея просила встречи со мной и ей, как признавшей себя виновной и сотрудничающей со следствием, позволили это. Моя догадка, сформировавшаяся за время нахождения в больнице, оказалась верной: Ёшино Юка оказалась из тех женщин, которые поняв, что не смогут изменить отвратительное поведение мужа, просто садятся рядом и тоже начинают пить. От безысходности. По сути, в её понимании, папашу Джунпея действительно убила не я, а она, пусть и моими руками. Я не собиралась её переубеждать, если ей было легче думать, что виновата она, то пусть так и будет.       В суде Юка повторила своё признание в убийстве, нас с сидящим на расстоянии от меня Джунпеем кратко опросили, женщине выдали пятнадцать лет колонии строгого режима, Джунпея определили в детский дом.       С того самого дня, первого января, мы с Джунпеем не сказали друг другу ни единого слова. Даже почти не смотрели друг на друга. Мне почему-то до жжения в затылке было стыдно, насчёт него — не знаю.       В моей квартире снова стало темно, холодно, пыльно.       Пыли не было лишь на маленькой белой рыбке. Она просто не оседала на неё.       Белое пятнышко в палитре всех оттенков серого. От этого меня подташнивало.

***

— Знаешь, Ити-чан, — он сделал ровно два шага по обломку стены здания, наблюдаемый двумя алыми глазами сидящего на другом обломке человека в чёрной форме. — Когда старик умрёт, его причуда перестанет действовать, а значит, всё, что она скрепляла, тут же сломается.       Он остановился, смотря на огромное поле бетонных осколков и стеклянной крошки. Когда-то это была Сибуя. Ему искренне нравилось очистившееся от камня небо.       Ити молчал. — Даже не спросишь, что я придумал на этот случай? — он не оборачивался, ему было достаточно смотреть на чистое, слепяще-голубое небо. — Я думал продлить Котэю жизнь, чтобы он, как минимум, прожил столько же, сколько и я. Я ведь не хочу сойти с ума, верно?       Он усмехнулся, Ити снова промолчал. — Всё очень просто…       Он вынул руку из кармана своего плаща. В его ладони был пистолет.       Ити не сделал ни малейшего движения, будто изначально или знал, что он сделает так, или ему совершенно безразлично, что он подносит дуло ко лбу…       Ити наклонил голову в сторону.       Ити фыркнул.       Ити недоверчиво откинул голову назад.       Ити сам прервал его жизнь…       Ити снова…       Ити…       Ит…       И…       Случилось то, чего он бесконечно сильно боялся. Реальность пошла трещинами и лопнула как раскалённое стекло духового шкафа, на которое упала холодная капля. Пространство замельтешило всеми цветами и оттенками, всеми яркостями и ощущениями.       С громким криком он сел на ледяной кушетке, схватившись ладонями за лицо, волосы, стараясь содрать с себя кожу, выцарапать глаза, вырвать волосы. Но этого ему не позволил сделать старик, жёстко схвативший запястья и силой отнявший их от лица. Он таращил не видящие ничего глаза, из которых обильно текли слёзы, изо рта всё ещё вырывались хриплые крики, но уже не такие громкие, как при самом пробуждении. Он дрожал всем телом, а ладони сильно вспотели. Старик уложил его обратно, пристегнув так и стремящиеся содрать лицо руки ремнями.       Котэй вздохнул, посмотрев на мечущегося парня, который не прекращая плакал и кричал, а на его лице красовались свежие кровавые отметины, старику не сразу удалось убрать руки племянника от его лица. Старик положил указательные и средние пальцы на виски парня, прикрыв глаза и сосредоточившись. С каждым годом ему всё сложнее давался контроль своей причуды, усмирение причуды племянника. Он так и не смог с ней полностью совладать. Котэй даже не хотел думать о том, что случится с Кэзухиро, когда он умрёт. Старик пробовал искать решения этой проблемы, но племянник не терпящим возражений тоном попросил его прекратить.       А теперь он бился в конвульсиях после очередного использования причуды. Очередной попытки научиться её контролировать.       Постепенно парень на кушетке успокоился. Его пальцы перестали царапать всё, до чего могли дотянуться, он перестал кричать, так и замерев с разинутым ртом и широко раскрытыми глазами, из которых по щекам текли последние слезинки. Старик ещё раз вздохнул и убрал руки, смотря на племянника. Его глаза, не реагирующие ни на что, с просто огромными по своим размерам, чернеющими зрачками, были похожи на глаза мертвеца. Вид трупа придавали и обескровленные, высохшие белые губы и проступившие на посеревшей коже сеточки вен. Котэй отошёл назад к табурету, на котором сидел ранее, теперь ему оставалось только ждать пробуждения Кэзухиро.       Он сделал глубокий рваный вдох только через четверть часа. Кэзухиро сел медленно, мышцы судорожно сокращались под кожей, реагируя на первые движения за долгое время, он подтянул к груди колени и уткнулся в них, обхватив ноги руками. Котэй отвязал его ещё в тот момент, когда закончил работу.       Старик поднялся со своего места, наливая их графина в стакан воду и протягивая её племяннику. Михаши не реагировал, продолжая сидеть на кушетке. — Если ты решил покончить с собой путём обезвоживания, я насильно залью в тебя эту воду, потому что раньше меня ты не помрёшь, — сварливо произнёс Котэй.       Парень всё же взял стакан и опрокинул его содержимое в себя, после чего резко выдохнул и, повернувшись к дяде, притянул его к себе, утыкаясь в плечо. Старик, не ожидавший этого, сначала оторопел, а потом похлопал племянника по спине.       Кэзухиро вздохнул, чувствуя, что не ощущает того, на что надеялся, когда обнимал этого человека. Особенно, после… — Я так устал, — Михаши отпустил старика, подтягивая к себе медицинский столик с одеждой, но не одеваясь и продолжая смотреть как будто сквозь всё, что находится перед ним. — Иногда я думаю, что лучше было бы умереть, но потом вспоминаю, что у меня не получится этого сделать и становится так тошно. Ты не можешь избавить меня от этих мыслей?       Старик покачал головой, даже если бы и мог, он не стал бы этого делать, ведь заморозка одной эмоции привела бы к неправильной работе остальных.       Когда Котэй, обработав царапины и узнав о причинах прервавшегося видения, ушёл, Михаши медленно сделал два глотка из повторно наполненного стакана и посмотрел на своё полупрозрачное отражение, больше напоминавшее тень.       Она изменила будущее. Так сильно его изменила одним поступком… Он почему-то не думал, что не сможет умереть так, как хотел бы, лишь потому, что она оказалась слишком сострадающей. Это даже немного раздражало.       Хиро перевёл взгляд за окно. По ту сторону решётки кружились хлопья снега. В это время они должны были казаться серыми, как пепел, но они были белыми. Белые хлопья снега.