Five Nights at Freddy's: Hope

Самое страшное в жизни, самое глупое в жизни Что может с тобою случиться — это человек Самое доброе в жизни, самое счастливое в жизни Что может с тобою случиться — это человек ©WineSmoke — Человек

* * *

16 октября 1994. . . Сан-Диего МАЙКЛ

— Спасибо за приятный вечер, Майки, — Порш целует меня в щеку и поднимается с кровати. Я задерживаю на ней взгляд. — Ты не останешься на ночь? — интересуюсь я у неё. Прошу, пусть ответ устроит меня… Я так хочу, чтобы она осталась. — Что ты, нет, глупышка, — она тихо смеётся, прикрывая рот ладонью. — Не могу позволить себе уснуть в кровати парня, которого я знаю только неделю. Я киваю, словно принимаю её ответ и причину её отказа в моем предложении остаться у меня дома всего лишь на одну ночь. Я очень надеюсь, что она не видит грусти на моём лице. Это не то, что я ожидал от нее. Порш была очень милой девушкой и я подумал, что как любая милая девушка, она не будет против провести время с красивым парнем. — Увидимся завтра у нашего места у фонтана, — говорит Порш, натягивая свою сумку через плечо. Она поворачивается на туфлях и выходит из моей комнаты. Совсем скоро я слышу, как открывается и закрывается входная дверь. Я вздыхаю. После такого я уже не хочу приходить к фонтану, чтобы провести время, являясь моделью для Порш, которая была начинающей художницей-портретисткой. Я надеялся, что она останется… Весь этот месяц я не могу добиться внимания девушки, что захотела бы составить мне компанию ночью в моей квартире. Почему они не хотят остаться на одну ночку? Неужели я их чем-то отталкиваю? Вот только я не понимаю чем. Во время секса они кричат так много приятных слов, что я начинаю верить в то, что я со своим никакущим опытом в сексе, могу быть их единственным замечательным партнёром в постели, а другие будут лишь меркнуть на моём фоне. Я убираю слишком натянутую улыбку с лица и переворачиваюсь на живот, чтобы уткнуться носом в подушку. С каждым днём необходимость в другом человеке рядом со мною становится всё сильнее. Порой я даже ловлю себя на мысли переехать в другой город, в надежде что там я могу найти человека, в котором так нуждаюсь. Хотя кого я обманываю? Все эти люди не заменят того человека, который мне нужен. Я переворачиваюсь обратно на спину и, немного подумав, поднимаюсь с кровати, чтобы поднять с тумбочки телефон. Усаживаясь на кровать по-турецки, я набираю номер. Может, хоть на один день стоит забить на желание убежать от прошлого и поговорить с ним, пока кто-то из нас так и не уснёт с телефоном в руке? Да, звучит идеально. Один вечер полный телефонных разговоров не может сделать ситуацию хуже. Однако я слышу лишь гудки. Я невольно начинаю считать каждый из них и не обращаю внимание на то, что я начинаю кусать кожу пальцев свободной руки. Первая попытка позвонить и поговорить оказалась неудачной. Что это значило для нас, для меня? Была ли ситуация в прошлом месяце слишком ужасна и теперь я точно потерял свой шанс? Кажется, это первый раз за последние годы, когда я не хочу сдаваться сразу. Вот только и вторая, и третья, и четвертая, и наконец-то пятая попытка позвонить так и доказывают мне, что нет смысла в моем нежелании сдаться. Сдаться — единственное, что я могу сделать сейчас. Ну, конечно… На что я вообще надеялся? Бросил человека и думаю, что он до последнего будет ждать меня как Хатико? Смешная шутка, Майкл Афтон, очень смешная. Смешная шутка… Я обратно ложусь на кровать и вздыхаю. Хорошая работа, Джереми, ты сделал то, что я хотел… И плевать, что на деле это никогда не было моим желанием — я просто уверял себя в том, что, съехав, я сделаю лучше. А вот кому — это уже другой вопрос.

* * *

17 октября 1994. . . Харрикейн ДЖЕРЕМИ

— Эм, мистер Фитцджеральд, всё хорошо? — я отрываю взгляд от тарелки, когда слышу вопрос Фритца. Сегодня дети впервые захотели составить мне компанию во время завтрака, хотя они и не могут есть и просто смотрят как ем я… Если можно назвать этим словом то, что я делаю, больше сидя перед тарелкой и думая о слишком далёком. — Да, — вру я. В плане, почему я не могу сказать, что всё хорошо? Если сравнить любой день до всей этой заварушки с призраками детей и сегодняшний, то этот день не так уж и плох. Я всего лишь продолжаю думать о той фотографии, что выпала из альбома. Даже хороший сон не помог мне вспомнить её историю. Я даже невольно начинаю думать, что мой мозг сам пытается блокировать это воспоминание от меня — и тут дело не сколько в лоботомии, сколько в моем потаенном желании не вспоминать это. — Я же сказал, что тебе не стоило видеть ту фотографию, — говорит Джереми. Я качаю головою и смеюсь. — Дело не в том, что на фотографии. — Но ты выглядишь слишком задумчиво, — подмечает Габриэль. — Просто дело в том, когда именно была сделана эта фотография, — я вздыхаю и слегка отодвигаю стул, чтобы совсем немного вытянуть ноги вперёд. Я наклоняюсь назад и прижимаюсь спиной к кухонному шкафчику. — Я не помню, когда она была сделана. Дети тут же смотрят друг на друга. Я примерно понимаю, о чем они все сейчас думают. Вчера я уже упоминал, что не могу вспомнить как нужно играть на гитаре, хотя я и умел это когда-то делать. Уверен, они достаточно умные, чтобы построить цепочку, указывающую на то, что у меня есть некоторые проблемы с памятью, а, зная их желание узнать некоторые детали моей жизни (что мне, кстати, чертовски не нравится), я не буду удивлен, если они зададут вопрос об этом. — Эй, дома кто-то есть? У меня не получается скрыть удивление, когда я слышу голос Фрэнка в коридоре. — Я что, забыл дверь на ключ закрыть? — шепотом спрашиваю я у детей. Они пожимают плечами. Я не удивлен. Надо всё-таки как-то тренировать мою память, а то боюсь пройдет ещё немного времени и буду похуже любого старика в этом плане. Я встаю из-за стола и выхожу в коридор. В голове крутится вопрос, почему Фрэнк пришел к нам, ещё и в такое время. — Привет, Фитцджеральд, — Фрэнк поднимает руку и машет ею, а потом касается ближайшей стенки локтем. — Дверь была не заперта и я решил, что стоит зайти. — То есть хочешь сказать, что сначала в этом здании ты появился не для того, чтобы зайти ко мне? — я поднимаю одну бровь. Фрэнк смеётся, кажется, оценив эту глупую шутку. — Ладно, раскусил, вообще-то, да, я к тебе хотел зайти, — Фрэнк перестаёт смеяться. Краем глаза я вижу, что дети выглядывают из кухни. — Эй, привет, мелкотня! — Привет, Мистер Мы-Вас-Вообще-То-Не-Ждали, — Джереми закатывает глаза. — Люблю этого мальчишку, — смеётся Фрэнк. — Хорошо, что это не взаимно. Теперь смеюсь уже я. Фрэнк умеет выстраивать с людьми интересную взаимосвязь, которая чаще всего искрит взаимной неприязнью. Между нами немного иная взаимосвязь — Фрэнк чаще всего меня раздражает, а я Фрэнку нравлюсь как личность, хотя и мою более чувствительную сторону он терпеть не может из-за того, что я «веду себя не как мужик» в моменты, когда она становится лидирующей. — Поговорим у меня в комнате? — предлагаю я Фрэнку. Он соглашается и мы уходим. Внутри я радуюсь, что благодаря Фрэнку избежал возможные вопросы про мою память. Фрэнк заходит в мою комнату первым, но я ничего не говорю об этом. Как только вы впускаете его за порог, Фрэнк начинает чувствовать себя там как дома и ничего вы с этим не поделаете — он до последнего будет делать так, как считает нужным и срать он хотел на ваши запреты. — Вижу, ты наконец-то убрался в комнате. — Ага, — я киваю. — Дети и правда хорошая мотивация для этого, — мы садимся на кровать, которая, пожалуй, единственное в моей комнате, что сейчас не убрано. — Так, что такого случилось, что ты решил ко мне зайти? — Цель всё та же, Фитцджеральд. Ты говорил с ними об аниматрониках и что стоит с ними делать? Мой ответ не отличается от тех ответов, что я давал всё это время: — Нет. — И сколько ты будешь мяться, прежде чем заведёшь разговор об этом? — Не знаю, — я пожимаю плечами. — Для меня всё ещё остаётся актуальна проблема с прошлым, — признаюсь я и опускаю взгляд, уже представляя как разозлится из-за этого признания Фрэнк. — Серьезно? — я не удивлен. Фрэнк говорит это даже спокойнее, чем я ожидал. — Что ты такого находишь в своем прошлом, что ты всё возвращаешься и возвращаешься к нему? — Вчера я показал детям фотоальбом, который я заполнял фотографиями вместе с Филиппом, — начинаю объяснять я. — Когда я закрыл альбом, из него вылетела фотография и… — я встаю с кровати и подхожу к шкафу. Открывая дверцу, я сразу нахожу найденную вчера фотографию, потому что не хотел, чтобы она затерялась, пока я не узнаю её историю. Я сажусь обратно на кровать и протягиваю Фрэнку фотографию. Он не забирает её из моих рук, просто смотрит. — Что такого особенного в этой фотографии, кроме того, что рядом с тобою я вижу Майкла? — Я не помню её. — В смысле? — не понимающе спрашивает Фрэнк. — В прямом, Фрэнк! — слабо взрываюсь я из-за того, что он не может выстроить настолько лёгкую цепочку. — Я не помню эту фотографию… Не помню, когда она была сделана и почему мы вообще захотели это сделать. — Думаешь, это что-то важное? — Не уверен, — я вздыхаю и развожу руками в сторону. — Но я всё равно не могу выкинуть из головы то, что я ни черта не помню эту фотографию. — Ты не помнишь многих вещей, — напоминает Фрэнк, пальцем показывая на свой висок. — Лобо… — Я не уверен, что дело именно в последствиях лоботомии, — объясняю я. — Я начинаю придерживаться мысли, что мой мозг специально удерживает воспоминания о ней от меня, потому что когда-то я решил для себя, что не хочу это вспоминать. — Ну, так если ты когда-то решил, что не хочешь это вспоминать, зачем тебе вспоминать что-то о ней сейчас? Ты же не просто так пришел к такому решению. — А вдруг тогда случилось что-то важное? — не унимаюсь я. — Фитцджеральд, что такого важного в обыкновенной фотографии? Это же тупость какая-то ломать мозги над историей какого-то там снимка. Я ничего не отвечаю на это, но говорю то, о чем я тоже начал думать несколько минут назад: — Я хочу позвонить Майку и спросить у него об этой фотографии… — Исключено! — громко восклицает Фрэнк. — У тебя был такой прогресс и сейчас ты собираешься его просрать из-за какой-то фотографии! — Фрэнк… — Фитцджеральд, ты дырявая башка, ты это знаешь? — Не пытайся меня оскорбить. — Поверь, я и не пытаюсь, — Фрэнк качает головою и прижимает одну ладонь к груди. — Говорю от чистого сердца и даже перефразирую, чтобы не заострять внимание на твоей особенности. Ты — идиот и при этом редкостный идиот. — Спасибо, Фрэнк, — я закатываю глаза. — Фитцджеральд, я серьёзно. Как ты собираешься жить настоящим и смотреть в будущее, если ты постоянно находишь всякие крупинки, которые, как ты считаешь, являются частью чего-то большего и важного? Если бы эта фотография не выпала из альбома, то ты никогда бы о ней не вспомнил. Я всё жду, когда ты бросишь свое прошлое в огонь, соберёшь пепел от него и выбросишь его в окно. — Фрэнк, ты просто не понимаешь… — Ты прав, — он кивает и скрещивает руки на груди. — Но и понять я не хочу. Сколько раз тебе говорить, что твоя чувствительная сторона — это самое противное, что природа в тебя заложила? Ты слишком сильно отдаешься своим чувствам и преследуешь всё, что вызывает их в большом количестве. Ты выблюешь все свои внутренности, но обязательно закинешь себя в то, что вызывает кучу чувств и эмоций — и чем больше ты будешь такое переживать, тем лучше… Непонятно только для кого, но точно не для тебя. — Я знал, что тебе не стоит рассказывать обо всем этом, — я вздыхаю и касаюсь ладонью лба. — Отлично, у меня из-за тебя начинается мигрень. — Ладно, давай не будет обсуждать это дальше. Бесполезно, — все же сдается Фрэнк. Я киваю, но сразу понимаю, что зря я вообще головой двинул… Головная боль становится сильнее. — У тебя вообще есть что-то от головной боли? — интересуется Фрэнк. Мне стыдно, но приходится сказать правду. Да, у меня был целый месяц, чтобы все-таки купить себе таблетки от головной боли, но я так этого и не сделал. — Ну и ну, Фитцджеральд. Повезло, что у тебя жены нет — она бы тебя давно убила за то, что у тебя ни черта нет. — Да наоборот не повезло… Жена бы хоть эти таблетки вообще купила, — шучу я. — Гребаная головная боль… Лучше бы вообще без мозгов оставили. — Не думаю, что без мозгов ты бы мог что-то сделать. — Да я и сейчас не всегда руковожусь ими в принятии решений, — продолжаю шутить я, хотя понимаю, насколько это глупо в данной ситуации. Сейчас вообще не до шуток. — Прекращай шутить, — Фрэнк понимает это тоже. — Лучше полежи, поспи. Скажу детям, чтобы они тебя не беспокоили сегодня. Мне приходится согласиться с решением Фрэнка.

* * *

13 марта 1986

Харрикейн

МАЙКЛ

Я пытаюсь игнорировать выпавший фотоальбом из шкафа. Джереми стоит с нужной рубашкой в руке и смотрит то на меня, то на альбом. Даже не знаю, что говорить. Джереми, кажется, тоже не знает. Наконец Джереми опускается на корточки и поднимает фотоальбом с пола. Он тут же засовывает его как можно дальше в шкаф, пряча его в стопках одежды. Вся эта ситуация выглядит как-то глупо, но в ней всё равно чувствуется напряжение. — Это был твой фотоальбом? — спрашиваю я. Ну и глупый же вопрос. Чей еще он может быть, раз находился в этой квартире. Джереми не упоминал, что до меня кто-то жил вместе с ним на этой квартире. — Ага, — Джереми неловко смеется. — Я пополнял его фотографиями вместе с моим другом... Бывшим правда, — я замечаю, что на его лице пропадает привычная для Джереми улыбка. Не удивлен. Всегда грустно говорить о бывших друзьях. Я сам бы не смог улыбаться, если бы мне пришлось говорить о Чарли или Карлтоне. — Тебе нравилось фотографировать? — продолжаю задавать вопросы я. Когда я был ребенком, отец говорил, что вопросы в общении с новым человеком - это всегда очень важно. — Ага, — Джереми кивает. — Не назвал бы это своим хобби или чем-то вроде того, но мне нравилось делать фотографии для этого альбома. В нём много значимых для меня фотографий. — Покажешь? — стараюсь я поддержать диалог. Обычно мне трудно это дается, но с Джереми я пытаюсь перепрыгнуть через себя и свои внутренние барьеры. Брови Джереми на момент опускаются... Неужели я сказал что-то не то? Из-за этого я начинаю чувствовать стыд. — Мне не хотелось бы делиться этим фотоальбомом с кем-то, ты уж извини, — говорит Джереми, возвращая своему лицу улыбку, но выглядит он скорее виновато. — Не самые приятные воспоминания. — Извини... — я отвожу взгляд. — Эй, все в порядке... Не хочешь сфотографироваться? — предлагает Джереми. Я возвращаю взгляд на него. — У меня есть фотоаппарат, который я нашел в вещах моего отца. Именно им я и фотографировал всё это время. Уже не помню, когда я в последний раз фотографировался... При выпуске из школы я отказался присутствовать на совместной фотографии, потому что считал себя выбивающимся из толпы счастливых учеников - мне было не до счастья. Наверно, последний раз я фотографировался, когда Норман и Элизабет еще были живы. Хотя, нет. Последняя фотография со мною была снята после смерти Нормана. Отец не хотел, чтобы дома были фотографии, напоминающее о том, что Норман когда-то вообще был членом нашей семьи - так он пытался справиться с горечью из-за его смерти, я был тогда в этом уверен, сейчас - не очень. — Я не против, — с улыбкой говорю я. Может, когда-то у меня и Джереми появится такой же фотоальбом, как у Джереми и его бывшего друга. Наверно, было бы неплохо... Кто знает, через что мы с ним пройдет в будущем.