Five Nights at Freddy's: Hope

Голова болит, а так в норме Думал, праздник, а сейчас — вторник ©Градусы — Лох

— Эй, Фитцджеральд, смотри, что нашёл! Фрэнк возвращается как-то совсем неожиданно быстро. Я даже не знаю, как ему объяснить то, что произошло секундами ранее, но, кажется, он совершенно не обращает внимание на Сьюзи и Фритца у сцены. Вместо этого он трясет туда-сюда сумкой в его руке. Я подхожу к Фрэнку и, когда я делаю это, он раскрывает сумку прямо перед моим лицом, чтобы я смог рассмотреть её содержимое. — Плюшевые игрушки? — удивлённо спрашиваю я. — Ага, — Фрэнк кивает. — Немного потрёпанные, но выглядят уже получше, чем костюмы аниматроников в той комнатушке, согласись. — Да, пожалуй, ты прав, — приходится мне согласиться с ним. — Эй, что это у вас там? — спрашивает Джереми, подходя к нам. Я киваю Фрэнку, чтобы он опустился на колени и показал ему содержимое сумки. Джереми смотрит внутрь с явным скептицизмом на лице. Хотя он ребенок, подобный взгляд порой нельзя увидеть и у взрослых людей. Это интересно, конечно. В каких-то моментах Джереми явно ведёт себя старше своего настоящего возраста, хотя я только и могу догадываться, сколько ему было, когда его убили. — И зачем они нам? — спрашивает Джереми, пытаясь поддерживать свой серьезный вид, а сам достает из сумки плюшевого Бонни и начинает крутить его в руках, с едва заметным интересом во взгляде. — Используем, чтобы вытащить вас отсюда, — объясняет ему Фрэнк. — Вы же призраки, а значит можете вселяться во всякие штуки. Перенесем вас в этих игрушках к Фитцджеральду домой, а потом придумаем, что делать дальше. — Это хорошая идея! — присоединяется к нам Габриэль. — Правда, Джереми? — спрашивает он у друга с невинной улыбкой на лице. Джереми смотрит сначала на Габриэля, а потом на плюшевого Бонни в его руках. — Может быть, — Джереми пожимает плечами и бросает плюшевого Бонни обратно в сумку. — Пойду расскажу об этом Фритцу и Сьюзи. — Только не задирай Фритца! — кричит ему вслед Фрэнк. К нашему общему удивлению, Джереми останавливается и показываем Фрэнку средний палец, прежде чем он вновь идёт в сторону сцены. — Бедные родители этого ребенка, — качает он головою. — Может, с родителями он был не так груб, — предполагаю я, а потом бросаю взгляд на Габриэля. После того, как Джереми ответил совсем не так, как ему хотелось, улыбка с лица Габриэля сошла на нет. — Габриэль, я уверен, что Джереми на самом деле считает это хорошей идеей. Видел с каким интересом он держал в руках плюшевого Бонни? — пытаюсь я поднять настроение Габриэля. — Да, наверно, он считает это хорошей идеей… — кивает Габриэль. Выражение его лица не изменилось. Он выглядел всё так же грустно. Через несколько минут Джереми наконец-то приводит к нам Фритца и Сьюзи. На щеках Сьюзи больше нет следов, говорящих о том, что она плакала, и она даже пытается улыбаться, но мысленно я думаю о том, насколько ей до сих пор тяжело. Всем этим детям тяжело, я уверен. — Так, какая идея вам пришла? — интересуется Фритц. Фрэнк с важным видом показывает содержимое сумки уже ему. — Круто! — тут же реагирует Фритц очень радостным голосом. Он вытаскивает из сумки плюшевого Фокси и приближает его к своему лицу. — Я всегда мечтал о плюшевом Фокси, когда приходил в пиццерию! — делится он с нами. — Даже о таком потрепанном? — в шутку спрашивает Фрэнк. — Какая разница, как он выглядит? — Фритц пожимает плечами. — Главное, что это игрушка моего любимого персонажа. Да и игрушку всегда можно починить, даже плюшевую. Приятно, что к Фритцу вернулась привычная ему радость. Прямо сейчас я могу сказать, что он прямо излучает тепло, как лучи солнца даже в самую отвратительную погоду.

* * *

Во всём этом мне не нравится только одна вещь — то, что Фрэнк полностью спихивает остальное на меня. Я понимаю, что он хочет быть образцовым мужем в глазах своей жены, но можно же выделить пару минут на то, чтобы быть рядом, когда я чувствую себя неловко из-за того, что мне приходится стоять в автобусе с сумкой на плече, где находятся плюшевые игрушки! Но возмущает меня не только это. Меня также возмущает то, что Фрэнк полностью игнорирует состояние моей квартиры. Кем я буду в глазах эти четверых, когда они увидят этот кошмар? У меня не было времени убраться. Фрэнк же сказал, что нахождение детей для меня будет отличной мотивацией не продолжать доводить себя до отвратительного состояния из-за уезда Майкла. Я и согласен, и нет с этим. Но повозмущаться перед Фрэнком я тоже не успеваю. Приходится возмущаться в мыслях, да и то уже тогда, когда я выхожу из автобуса и направляюсь в сторону квартиры. Мне очень хотелось, чтобы никто из этажей выше или ниже не увидел меня с сумкой, потому что она привлекает внимание, но судьба ко мне не очень милостива в последнее время. Перед входом в дом, где находится моя квартира, мне приходится остановиться, потому что я вижу соседку, не поздороваться с которой является чем-то вроде смертного греха в этом доме. — Здравствуй, здравствуй, Фитцджеральд, — кивает она мне, когда я здороваюсь с ней. Я уже собираюсь открыть дверь в дом, но она останавливает меня своим желанием немного поговорить. — А что у тебя в сумке, Фитцджеральд? Я понятия не имею, зачем ей это знать, но некоторые старушки слишком болтливы. Особенно эта. — Плюшевые игрушки, — выпаливаю я, как-то не подумав. Она тут же переспрашивает, правильно ли она услышала меня. Мне нужно как-то выпутаться из этой ситуации. К счастью, одной из важной деталью в общении с некоторыми стариками является то, что они быстро забывают услышанное. Прямо сейчас я решаю поступить очень неправильно, начав врать, но что-то подсказывает мне, что иначе я выхода из этого кошмара не найду. В последнее время моя глупость зашкаливает. — Это для моего ребенка, — вру я, выдавливая улыбку. Да уж, за такое враньё мне очень хочется ударить самого себя по щеке. — Мы давно не виделись, не рассказывал ничего… Я в прошлом году женился. Совсем недавно сын родился… — О, так ты женился, Фитцджеральд? — с улыбкой на лице спрашивает соседка. — Добро-добро. Жена это хорошо и дети тоже. — Да, вы правы, — соглашаюсь я. — Ну, иди тогда, иди. Не буду задерживаться. Жена и дети это очень важно! — Да, вы правы, — повторяю я и открываю дверь в дом. Тошнит от собственной лжи и от того, что она во всё это поверила…

* * *

Я открываю дверь в квартиру и, совсем позабыв о содержимом сумки, бросаю её на пол. — Не мусор тащишь! — тут же слышу я из сумки возмущение Джереми. — Забыл, — бормочу я себе под нос. Сначала я снимаю обувь, а потом открываю брошенную сумку. — Добро пожаловать ко мне домой. Мне даже не нужно вытаскивать игрушки из сумки. Дети спокойно вылетают из них, даже несмотря на то, что те все ещё в сумке. Они тут же начинают рассматривать мою квартиру и это худшее, что они могли выбрать сделать. Я ведь понимаю, что обычно здесь бывает чище. Успокаивает только мысль, что они ещё не видели мою комнату… Впрочем, эта мысль очень быстро перестает быть успокаивающей. В комнате обстановка ещё хуже, чем тут! Да уж, что я могу сделать с собою и местом, где я живу, когда от меня уходит важный в моей жизни человек… И, ведь как не пытайся, никак не получается жить настоящим, а не прошлым. В своих мыслях я даже не замечаю, как Джереми делает ужасную вещь — приближается к двери в мою комнату и открывает её. — Ну и свинарник! — тут же восклицает он. Я даже не успеваю возмутиться, что он с самого начала начинает вести себя тут, словно он хозяин, потому что не успевает появиться возмущение, как на меня нахлынывает стыд. — Не думал, что сегодня будут гости, — бормочу я, касаясь ладонью волос, а потом опуская руку на лицо. — Даже представить не могу, как можно жить в таком беспорядке, — качает головою Джереми. Он возвращается ко всем остальным. — И, да, извини, что открыл дверь без разрешения, — он улыбается, но ясно, что его улыбка совершенно не искренняя. Он просто издевается надо мною… И ведь как хорошо получается! Фритц пихает Джереми в бок. Справедливость восторжествовала. — Неважно, — я вздыхаю и выдавливаю улыбку, но уже более страдальческую. — Хозяин из меня никакой, но мне бы очень хотелось поспать. — Мы всё понимаем! — кивает Джереми. — Иди, спи. За нас не переживай. Мы ничего плохого не сделаем! Правда-правда. Сколько разнообразных лиц есть у Джереми? Думаю, из этого получилась бы очень неплохая научная статья. Если наука вообще заинтересована в одном конкретном человеке, который меняет модель поведения как перчатки. И всё-таки я захожу в комнату, надеясь, что Джереми не делал намек на то, что, когда я проснусь, я свою квартиру не узнаю… в плохом смысле… Зачем-то я окидываю взглядом комнату и как назло в памяти всплывают недавние слова Джереми. «Ну и свинарник», — думаю уже я, полностью согласный с его словами. Я раздражённо ворчу в подушку, когда плюхаюсь в неё лицом.

* * *

Несколько лет назад…

— Ну и свинарник, — недовольно качает головою Майкл, сидя на полу. Мы только что отодвинули мою кровать, чтобы убраться под ней. Я примерно понимал, что находилось за кроватью, но я понимаю, что сложно не блевануть, глядя на весь этот кошмар. — Как так можно жить? — продолжает свои возмущения Майкл. — Ну, я привык, — я неловко убираю одну руку за голову, чтобы почесать затылок. Майкл ничего не говорит и лишь громко вздыхает. Он поднимается с колен и идёт к углу комнаты, у которой стою я, чтобы взять швабру с намоченной тряпкой. К моему удивлению, Майкл не уходит к кровати, а поднимает швабру и через пару секунд касается мокрой тряпкой моей груди. Я вопросительно поднимаю бровь и Майкл, немного покрутив швабру в руках, вручает ее мне. Я с ещё большим непониманием смотрю на швабру в своих руках. Когда я предлагал Майклу помощь в уборке, он сказал, что справиться сам, но сейчас он действует полностью иначе. — Мой полы, — серьезно говорит Майкл, указывая мне пальцем в сторону кровати. — Ты же сказал, что справишься сам. — Я поменял свое мнение. Меня сейчас стошнит от всего того, что ты оставил. — Так, может я не буду это убирать? Мне всегда было комфортно. — Мне некомфортно. — Это не твоя кровать. — Но эта кровать находится в комнате, где я сплю, — не сдается Майкл. — Я ведь тоже это всё чувствую. — Ладно, ладно, — я закатываю глаза и подхожу к кровати, тут же прижимая тряпку на швабре к поверхности стола. — Сколько тебе лет? — зачем-то спрашиваю я. — Восемнадцать. Никогда бы не подумал, что мне в мои двадцать пять будет указывать, что делать восемнадцатилетний парнишка. Интересно, будет ли всегда Майкл такой правильный или время сделает своё дело и он изменится, хотя бы немного приблизившись к моей манере поведения? Было бы неплохо, но, возможно, это даже хорошо, что Майкл именно такой — необычный и непривычный для меня. — Знаешь, лучше дай сюда, — Майкл приближается ко мне и протягивает руку, чтобы забрать у меня швабру. Я неуверенно возращаю ему её. — Но это последний раз, когда я мою под твоей кроватью. Со следующей недели каждые два дня будем делать уборку в комнате, хорошо? — предлагает мне он. — А может все-таки раз в неделю? — предлагаю уже я. — Ну, многовато, не находишь? Дырки в полу сделаем с таким видом уборки. Майкл вздыхает. Ну, я пытался предложить вариант, который устраивает меня больше! Стоило хотя бы сделать это… За попытку же не бьют. Зря я, наверно, подумал об этом, потому что Майкл неожиданно поднимает швабру чуть выше и бьет меня по бедру, прежде чем начинает уборку в нашей комнате.

* * *

Сентябрь 1994

Это уже становится несмешным… Я просыпаюсь от того, что падаю с кровати из-за того, что хочу перевернуться на спину, но не понимаю, что я даже близко не нахожусь к стене. — Черт тебя подери… — недовольно шепчу я, медленно поднимаясь с пола. Пришло время стелить здесь коврик, чтобы падение было помягче. Но, наверно, коврик должен быть всё-таки не один — чем больше, тем лучше. Поднявшись с пола, я осматриваю комнату и не замечаю детей — вообще ни одного из них. Плохой какой-то знак… Я касаюсь ладонью лица, когда голова находит моментик для очередной головной боли. Почему-то мне даже кажется, что то, что я считал реальностью, просто было всё это время сном и никаких детей я спасать не собирался. Успокаивало ли это меня как-то? Да не особо. Не успокаивало, но и не заставляло грустить. И все же поспешные выводы делать так сразу очень вредно для здравости мышления и ума в целом. Именно поэтому я выхожу из комнаты, чтобы осмотреть квартиру полностью. Призракам навряд ли нужен сон, поэтому найти детей я мог в любом другом уголке. Моя квартира не музей, но что-то же интересное и эти детишки тут найти могут — это же особенность детей, они все такие, находят интересное там, где не заметят взрослые. Первым же делом я решаю зайти на кухню. Больше с желанием попить воды после пробуждения, чем найти детей там… Да и что им делать на кухне? Есть они все равно не могут — им это и не нужно особо. Даже представить себе не могу, как бы призраки могли есть — еда же сто процентов проваливается через полупрозрачное тело — никакой телесной конфиденциальности. Надеюсь, это хотя бы немного смешная шутка в моей голове. Я удивленно моргаю, когда вижу перед своим лицом то, что я никогда не представлял увидеть… Лезвие ножа. Только затем я вижу того, кто именно ухватился за нож. Это Джереми. Он стоит на кухонном стуле, что специально переставлен поближе к двери для доступности, а сам стул делает Джереми выше. — Чего… — не скрываю я удивления. — Внимание я привлек, — гордо заявляет Джереми и спрыгивает со стула, почти сразу же сев на него. Он закидывает одну ногу на другую и начинает вертеть нож в руке. — Раз уж нам придется некоторое время быть здесь, я думаю, что у нас должны быть установленные нами правила. — Нами — это прям полностью нами? — на всякий случай интересуюсь я. — Нами — это значит мною, Габриэлем, Сьюзи и, может быть, Фритцем. — Меня тоже в «может» добавляй, — не соглашается со словами Джереми Сьюзи. — Нет. Я точно не буду устанавливать какие-то правила. Мы гости, а не хозяева, — она скрещивает руки на груди и, гордо подняв голову, поворачивает её в сторону. — Для мистера Фитцджеральда же лучше. Меньше запоминать придётся, — со смешком отмечает Джереми. — Итак, первое правило: да, мы призраки, но не думай, что мы ничего не может тебе сделать и это значит, что ты можешь обращаться с нами грубо. Можем. А ты — нет. — Дальше, — решаюсь подыграть я. Уверен, Джереми просто издевается надо мною и моим самым умным решением сейчас будет не смутиться, остаться с серьезным выражением лица. — Габриэль, — Джереми указывает ладонью на друга, но тот мешкается. — Ладно, Габриэль немного забыл, что хотел сказать, — Джереми закатывает глаза и на момент замолкает. — Впрочем, первого правила хватит. Помни, мистер Фитцджеральд, что мы не плюшевые игрушки и мы можем разозлиться. Прежде чем что-то сделать, не забудь спросить самого себя, не будет ли тебе плохо после попытки совершить это. Потому что мы можем… — Ну все, хватит играться с ножом, — я выхватываю нож из ладони Джереми, чуть ли не кидая тот на ближайшую тумбу. — У меня тоже есть правила, которые я хочу установить. Первое: вы не лезете куда-то без моего разрешения. — Ты спросил себя прежде чем сказать нам это? — интересуется Джереми. Отлично, он пытается вывести меня из себя другим способом… И ведь получается у этого маленького мерзавца! — Второе правило: вы не разговариваете со мною высокомерно. Я не хочу казаться слишком гордым этим простым делом, но все же… Я в каком-то смысле спас вас четверых из ужасов разрушенной пиццерии. — Ты и Фрэнк, — «поправляет» меня Джереми. — Третье правило: прежде чем что-то предъявлять мне, Джереми, подумай дважды стоит ли это того. Я умею злиться, — предупреждаю я. — Да, это я вижу. Ты прям кипишь от злости, Фитцджеральд. Я издаю раздраженный стон и выхожу из кухни, закрывая за собою дверь. Он невыносим! Я не могу справиться с ребенком вроде Джереми! Это способ пыток над простыми людьми, а не общение с мальчишкой! Оказавшись в коридоре, я сжимаю и разжимаю кулаки. Давно же я не чувствовал раздражение при разговоре с кем-то. Наверно, Джереми сейчас упивается своей словесной победой надо мною, но это лучшее решение — уйти с места ссоры. В последнее время я раздражаюсь очень быстро, а за раздражением идет злость… Я ненавижу злиться, потому что бывают моменты, когда я переступаю черту, и я очень боюсь, что Джереми своими выходками мог довести меня именно до этого состояния. — Погоди-ка… — шепотом говорю я, а потом возвращаюсь на кухню, потому что только там есть настенные часы. Я игнорирую взгляды детей и смотрю вместо этого на часы. — Черт возьми, я опаздываю на работу!

* * *

Мне совсем не нравится, что весь день Макс находит время, чтобы пошутить о моём опоздании на работу. Он шутит об этом, когда мы стоит наедине, когда мимо проходят коллеги, когда я пытаюсь поговорить с кем-нибудь в свободные от таскания тяжелых ящиков минуты… Я не понимаю, почему всё больше людей хотят, чтобы я чувствовал раздражение, но у них это получается. Уже тошнит от собственного раздражения. Хорошее сегодня только одно — я все-таки добился целого рабочего дня. Я все еще уверен, что плохо на меня это не повлияет. Я оказываюсь не прав. К концу рабочего дня я не чувствую связи с собственным телом. Удивлен, как я вообще дошел до квартиры, не свалившись где-то ещё раньше. Оказывается, что сегодня я так спешил на работу, что даже не закрыл дверь в квартиру на ключ. Но, если так подумать, из квартиры украсть всё равно нечего. Можно, конечно, полазить под моей кроватью и собрать там всякого мусора и продать, но не уверен, что за это дадут много. Мусор в моей комнате всё-таки не очень подходит для коллекционеров всякого мусора. Дети, кажется, додумались, что они могут спокойно смотреть телевизор, пока меня нет дома, потому что я слышу много громких звуков из гостиной. Хочется закрыть уши руками, потому что звуки неприятно бьют по ушам. И все же я ничего не говорю и иду по коридору, чтобы пойти в самое лучшее место в этой квартире — в мою комнату. Нет, пожалуй, это последний раз, когда я плюю на слова врачей и прошу Макса дать мне целый рабочий день. Несколько таких целых рабочих дней и целым я уже не останусь. Голова трещит по швам сильнее чем тогда, когда я напился в баре. Головная боль не дает мне уснуть сразу, как мое лицо касается подушки. Приходится лежать и надеяться, что эта боль закончится как можно скорее. У меня даже нет ничего, чтобы унять боль. Таблетки же я выкинул в порыве злости… Не помню уже правда из-за чего, но это было несколько месяцев назад. Я слышу как скрипит дверь, когда она медленно открывается… Дети сейчас будут чертовски лишними. — Мистер Фитцджеральд? — слышу я тихий голос Фритца. — Мы можем немного поговорить или ты хочешь отдохнуть? — Заходи, — говорю я в подушку. Хочется сказать это обычным голосом, но вместо этого получается бурчание. Я поднимаюсь с кровати, а потом сажусь на её край. — О чем хочешь поговорить? Фритц садится рядом и некоторое время молчит. Краем глаза я вижу как он гладит подушечкой большого пальца правую ладонь. — В пиццерии есть одно местечко, что нервирует меня с того самого дня, как Уильям Афтон вернулся в пиццерию, чтобы разрушить аниматроников. Я видел, что какой-то мужчина закрыл вход в ту комнату досками, но я всё равно переживаю из-за того, что там находится… — рассказывает Фритц. — Ты… Ты не мог бы посмотреть на эту штуку? Ты и мистер Сото же собираетесь вернуться в пиццерию, да? — Что это вообще за штука? — спрашиваю я. — Я… Я не могу сказать. Очень сложно говорить о том, что произошло тогда… — Фритц мотает головою. — Но это важно. Правда важно… Потому что эта штука, на самом деле, заставляет бояться не только меня. — А что если этой штуки там не окажется? Фритц напуганно смотрит на меня. — Это будет очень плохо.