Путеводная звезда

***

Я очнулся, лежа на холодной земле, и первое, что почувствовал, — это как сильно болит всё тело. Голова кружилась, в ушах звенело. Попробовал пошевелиться — отдавалось болью в животе и боках. Я закашлялся, на вкус ощутив привкус железа. Кровь. Выдохнув, я медленно повернул голову, осматривая свои вещи, раскиданные вокруг. Моя домашняя работа валялась в грязи, скомканная и порванная. Листы с рисунками, которые я так старательно прятал, были не просто разорваны — их растоптали, оставив грязные следы ботинок. Шмыгнув носом, я с трудом поднялся, опираясь на стену. Кровь всё ещё сочилась из уголка губ, и я осторожно вытер её рукавом. Рюкзак валялся чуть дальше, один из ремней был порван. Я, шатаясь, направился к нему, сжав зубы, чтобы не застонать. "Глупый. Просто дурак", — мысленно ругал я себя. Всё болело, и слабость накатывала волнами. Таблетки. Вспомнив про лекарства, которые дал мне Минсу, я замер на мгновение. Они были в кармане рюкзака. Я открыл рюкзак, но, к своему удивлению, лекарства там не оказалось. Видимо, их выкинули, как и всё остальное. Я сел на землю, опустив голову, чувствуя, как слёзы наворачиваются на глаза. "Что бы он сказал, если бы увидел меня сейчас?.." Я снова шмыгнул носом, понимая, что моя болезнь никуда не ушла. Холод, побои, и эта глупая гордость, из-за которой я не принял таблетки раньше. Теперь мне только хуже. Грипп, не иначе. Но сидеть здесь было нельзя. Сжав кулаки, я поднялся на ноги. Шатаясь, собрал разбросанные вещи, даже те, что были порваны. Всё равно больше никто не будет это читать. Я не мог пойти домой. У меня уже не было права на ошибку. Ещё одно пропущенное занятие, и отец… нет, я даже не хотел думать, что он сделает. Он ясно дал понять: школа — это мой единственный шанс, и я не смею его упускать. Шатаясь, я направился к школьному туалету. В помещении пахло хлоркой, а тусклый свет мерцал, придавая всему угрюмый вид. Я взглянул на своё отражение в зеркале. Лицо побитое, ссадины на щеке, синяки уже начали проступать. Губа разбита, и кровь всё ещё сочилась. Я выглядел ужасно, но у меня не было выбора. Я открыл воду и, скривившись от боли в боку, начал аккуратно умываться. Холодная вода обжигала кожу, но это хоть немного приводило меня в чувство. Я вытер лицо рукавом куртки, хотя это мало помогло. Затем пригладил волосы, стараясь хоть немного придать себе приличный вид. "Только дойти до класса. Только выдержать уроки," — повторял я про себя, как заклинание. Когда я вошёл в класс, все взгляды на мгновение обратились на меня, а затем тут же отвернулись, будто меня и не было. Никому не было дела. Мои синяки, разбитая губа — это никого не волновало. Я прошёл к своей парте в самом углу и сел, стараясь не привлекать внимания. Учитель вошёл в класс, бросил на меня мимолётный взгляд, но ничего не сказал. Как и всегда. Я открыл тетрадь, чувствуя, как ноют побитые пальцы, и попытался сосредоточиться на словах учителя. Но всё, о чём я мог думать, — это боль в теле и комок в горле, который никак не уходил. "Просто пережить этот день. А потом… потом будет видно."

***

Я сидел за своей партой, ломота в теле не утихала. Каждый вдох напоминал, что гулять босиком ночью — плохая идея, особенно в таком состоянии. Но жаловаться было некому. Я просто опустил голову, опираясь на руку, и ждал начала урока. Вокруг меня раздавались смешки. Сначала я не обратил внимания — это была привычная часть моего школьного дня. Но что-то сегодня было иначе. Смех был громче, более явный, чем обычно. Я заметил, как кто-то в углу шептался, показывая что-то на телефоне. Потом ещё один. Постепенно вся аудитория словно сплотилась против меня. Ко мне летели насмешливые взгляды, кто-то демонстративно показывал пальцем, другой смеялся, будто в лицо. Я сжался, опустил голову ниже, прижав подбородок к груди. Не понимал, что происходит, но всё нутро скручивало в тугой узел. Звук открывшейся двери заставил меня вздрогнуть. Вошёл один из учителей и, не смотря на кого-то ещё, рявкнул: — Ким Джун, немедленно за мной! Я моргнул, пытаясь осмыслить. Почему меня? Что я сделал? Я с трудом поднялся, чувствуя на себе десятки взглядов. В их лицах читалось что-то зловещее. Шёпот усилился. Я заметил, как кто-то хихикнул, кто-то ткнул в мой адрес пальцем. Мои ноги будто сами пошли за учителем, а внутри всё похолодело. Я поджимал губы, стараясь не дышать слишком громко. Коридор казался бесконечным. Шёпот и смех, доносящиеся из классов, будто преследовали меня. Казалось, даже стены насмехались надо мной. Наконец мы остановились у кабинета директора. — Входи, — резко сказал учитель, открывая дверь. Я шагнул внутрь, чувствуя, как сердце пропустило удар. Директор сидел за столом, его лицо было мрачнее тучи. Как только дверь закрылась, он поднял глаза и начал кричать: — Ким Джун! Что ты себе позволяешь? Ты совсем отбился от рук?! Его голос эхом разносился по кабинету. Я не понимал, о чём он говорит. Стоял, опустив голову, пытаясь подавить подступающую панику. — Такое поведение недопустимо в нашей школе! Ты позоришь её, позоришь всех нас! Каждое слово директора било по ушам, разносилось эхом в голове, мешая собраться с мыслями. Я смотрел на него, не понимая, за что он так злится. — Посмотри на это! — рявкнул он, швырнув телефон на стол. Экран вспыхнул, и я, не удержавшись, шагнул ближе. На экране я. Я, крадущийся между полок магазина, оглядывающийся, засовывающий кимбап в рюкзак. Я, низко кланяющийся на выходе. А затем — голоса. — Ты видела? Этот бомжеватый заяц! — прозвучал хихикающий шёпот. — Точно, он будто сбежал откуда-то! Хихиканье ударило сильнее, чем любой крик директора. Я замер, чувствуя, как внутри всё сжимается. Кто? Кто это снял? Почему? Как вообще кто-то мог заметить меня? — Это... не то, — прошептал я, отступая на шаг, хотя ноги казались свинцовыми. — Что значит "не то"? — вскричал директор, вскочив из-за стола. — Это ты? — Да... но... — Никаких "но"! Это воровство, Ким Джун! Ты понимаешь, что натворил? Ты осознаёшь, что это значит для тебя и для нашей школы? Я открыл рот, пытаясь что-то сказать, но язык не слушался. Мои мысли были там, на видео. Кто-то видел меня. Кто-то смеялся. Они шли за мной, снимали, наблюдали. Но зачем? — Ты — позор для нашей школы! — продолжал директор, обрушивая на меня весь свой гнев. — Я должен немедленно сообщить об этом твоим родителям. Я почувствовал, как в груди всё оборвалось. Родителям? О нет. Только не это. Директор продолжал кричать, его лицо покраснело от ярости. — Если бы не репутация школы, я вызвал бы полицию! Понимаешь?! Тебе бы поставили клеймо, и твоя жизнь была бы окончена! Я всхлипнул, не в силах ответить. — Но я не могу допустить, чтобы это пятно легло на нашу школу. Поэтому ты будешь отчислен. С сегодняшнего дня тебя здесь больше нет. Убирайся! Словно холодная вода хлынула на голову. Отчислен. Всё. Конец. Я молчал, не в силах сказать ни слова. — Убирайся! — повторил он, указывая на дверь. — И больше не смей появляться здесь! Я кивнул, не глядя на него, и покорно развернулся. Шаги отдавались гулким эхом, когда я вышел из кабинета и направился в класс. Всё вокруг казалось нереальным. Гудящие в ушах звуки, ощущение, что пол уходит из-под ног, слабость в теле. Как я дотащился до класса, я не помню. Но как только открыл дверь, смех и хихиканье моментально усилились. — Смотрите, воришка вернулся! — донёсся чей-то голос. — Что, Ким Джун, отчитали? — издевательски спросил кто-то другой. Я старался не смотреть на них. Просто подошёл к своему месту, сгреб учебники и свои вещи. Руки дрожали, я едва сдерживал слёзы. — Какой неудачник, — прошипел кто-то за спиной. Смех был невыносимым. Казалось, стены сами насмехались надо мной. Сложив всё в рюкзак, я торопливо вышел из класса, больше не оглядываясь. Коридор казался длинным, бесконечным. С каждым шагом смех и шёпот затихали, пока не осталась лишь звенящая тишина. Я оказался на улице. Ветер ударил в лицо, холодный и резкий. Я сделал несколько шагов, всё ещё всхлипывая. Слёзы текли по щекам, я вытирал их рукавом, но они не переставали литься. Я плёлся по улице, едва держась на ногах. Дрожал от страха, холода, а может, просто от того, что впереди меня ждало. Я крепче сжал плечи, словно пытался спрятаться в собственном теле, и ускорил шаг. Чем ближе я подходил к дому, тем сильнее хотелось развернуться и уйти. Но ноги сами вели меня туда. Когда я добрался до двери, внутри была пугающая тишина. Слишком тихо. Я поджал губы, едва дыша, и осторожно вошёл, не утруждая себя попыткой не шуметь. Всё равно он уже знает. В квартире было темно, только свет из моей комнаты прорезал коридор. Сердце ухнуло куда-то вниз. Подсознательно я знал, что это значит, но всё равно шагнул вперёд, вглубь. Дверь в мою комнату была чуть приоткрыта. Я на цыпочках подошёл, стараясь заглянуть внутрь. И чуть не получил сердечный приступ. Моя комната была разгромлена до основания. Шкаф разломан, дверцы висели на одной петле. Моя кровать перевернута. Стол и стул, которые и так были жалкими, теперь напоминали обломки кораблекрушения. Одежда валялась кучей, словно её выкинули из шкафа. Но это было не самое страшное. На обломке моей кровати сидел отец. Его лицо освещалось слабым светом лампы. Он пересчитывал стопку денег. Ту самую, что я прятал в шкатулке на перевернутом теперь шкафу. Его губы растянулись в самодовольной ухмылке, и он даже не заметил меня. Или заметил, но не счёл нужным отреагировать. — А, явился, — пробормотал он, не поднимая глаз от купюр. — Ну что, герой, решил подзаработать за моей спиной? Горло пересохло, и я не мог выдавить ни слова. Я просто стоял, сжавшись, пока холодный ужас сковывал меня. Я стоял как вкопанный, глядя на отца и стопку своих денег у него в руках. Моя голова была пуста, словно мысли просто отказались появляться. Всё, что я ощущал, — это пульсирующее чувство обиды и ужаса. Эти деньги были моим спасением, единственным шансом вырваться отсюда, и теперь... теперь всё рушилось. — Это мои деньги, — прошептал я, даже не узнав свой голос. Отец наконец поднял на меня взгляд, его ухмылка только расползлась шире. — Что ты там мямлишь? — прорычал он, ухватив купюры покрепче. — Твои деньги? Ты за моим столом ешь, под моей крышей живёшь. Это мои деньги, ясно тебе? — Нет! — вырвалось у меня прежде, чем я успел себя остановить. — Я их сам заработал... мне они нужны! Я шагнул вперёд, намереваясь выхватить хотя бы часть, но отец лишь презрительно фыркнул. — Ах ты щенок неблагодарный! — гаркнул он, резко поднявшись. — Ты что, совсем страх потерял? Он сделал шаг ко мне, и я отшатнулся, но уже было поздно. Его рука замахнулась и влетела в моё лицо с такой силой, что я упал на пол. — Сопляк, ты ещё жаловаться вздумал? — продолжал он, нависая надо мной. — Ты должен быть благодарен, что у тебя вообще есть крыша над головой! Ты что, хочешь, чтобы я тебе показал, как правильно рот закрывать? Его голос стал опасно низким, а взгляд — таким, что я просто сжался на полу, даже не пытаясь подняться. — Запомни: ты здесь никто. И ничего твоего тут нет, понял? — процедил он, склонившись ближе, а затем снова выпрямился. — И не вздумай меня больше злить. С этими словами он отвернулся, бросив купюры в карман брюк, и направился к выходу. Он резко распахнул дверь и вышел, хлопнув ею так, что стены задрожали. Я остался сидеть на полу, чувствуя, как слёзы сами собой катятся по щекам. Мой спасительный план рухнул, как карточный домик. Теперь у меня не осталось ничего. Я знал, что плакать бесполезно, но ничего не мог с собой поделать. — Что мне делать... — прошептал я, обхватывая себя руками и опуская голову на колени. Сидя на полу, я машинально провёл пальцами по лицу, где всё ещё пульсировала боль отцовского удара. Он ушёл, оставив меня в тишине, которая, казалось, гудела в ушах. Всё было так же, как всегда, и одновременно совсем иначе. Я чувствовал, что на этот раз что-то сломалось окончательно. С трудом поднявшись, я схватился за стену, чтобы не упасть. Я ощущал как меня знобит и ломит кости, скорее всего температура поднялась еще сильнее. Головокружение заставило меня на секунду закрыть глаза. Когда я открыл их, мой взгляд упал на свою шкатулку. Она лежала на полу, открытая, как будто кто-то нарочно выставил её напоказ. Всё внутри перевёрнуто, пусто. Я прижал её к груди. Это были все мои накопления, которые я собирал с такой осторожностью. Каждую мелочь, каждую купюру я складывал туда, надеясь, что однажды смогу вырваться из этого дома, из этой жизни. И теперь их не было. Я сжал зубы, чувствуя, как ярость, обида и отчаяние накрывают меня с головой. Отец даже не пытался скрыть, что это он. "Ты здесь никто. И ничего твоего тут нет," — его голос эхом звучал у меня в голове. Я не мог больше оставаться здесь. Теперь точно. Я рывком схватил свой рюкзак и начал запихивать в него всё, что мог найти. Старую футболку, носки, штаны. Даже мой блокнот — всё шло в рюкзак, хотя я уже понимал, что без денег это ничего не изменит. Наконец, я застегнул рюкзак и прижался спиной к стене, пытаясь успокоиться. Но всё внутри меня кричало: "Уходи. Уходи сейчас!" Я выглянул за дверь комнаты. Отец всё ещё сидел в зале, смеялся в трубку и, кажется, даже не замечал, что я существую. Его стакан с алкоголем был на столе, а рядом валялись деньги — мои деньги, которые он даже не потрудился спрятать. Сдерживая слёзы, я шагнул в коридор. Двигаясь как можно тише, я схватил свои кроссовки, прижал их к груди и, едва дыша, направился к входной двери. Я повернул ручку, стараясь, чтобы она не щёлкнула, и тихо приоткрыл дверь. В этот момент смех отца раздался особенно громко, будто он насмехался надо мной даже не глядя. Я шагнул за порог и закрыл дверь за собой, оставаясь один на лестничной клетке. Больше я сюда не вернусь.

***

Я побрёл вперёд, не разбирая дороги. Город казался огромным, чужим, враждебным. Куда идти? Что делать? Вопросы кружились в голове, но ответов не было. Зачем? Этот вопрос бился внутри, как эхо. Зачем жить, если всё вокруг только боль? Я брёл без цели, едва передвигая ноги. Город размыт перед глазами, каждый шаг отзывался острой болью в ногах. В голове гудело, и казалось, что весь мир вращается быстрее, чем я могу его понять. Живот громко урчал, будто стонал от голода, но меня уже не заботило, слышит ли кто-то этот звук. На поиски еды у меня просто не осталось сил. Работа… её всё равно нигде не найдётся. Я бы попытался в другом районе, если бы хватило сил дойти. Теперь школа — не проблема. Хоть что-то. Домашку больше делать не надо. Какая отличная новость. Ироничная улыбка мелькнула на губах, но тут же превратилась в всхлип. Я закрыл лицо руками, но слёзы всё равно текли сквозь пальцы. — Как здорово, — прошептал я, срываясь на смешок, который больше напоминал рыдание. Шатаясь, я зашёл в какой-то переулок и споткнулся. Тело не выдержало, ноги подкосились, и я рухнул на холодный асфальт. Сердце сжималось, билось медленно и тяжело, будто его вес увеличился вдвое. Я лёг на бок, поджав ноги к животу, и обхватил их руками, словно пытаясь согреться. Я не хотел двигаться. Не хотел думать. Всё внутри меня разрывалось от боли и отчаяния. "Это всё… это конец," — шепнул я, зажмурившись. Холод проникал под одежду, пробираясь прямо к костям. Казалось, он хочет вытеснить остатки тепла из моего тела, чтобы окончательно меня добить. Я всхлипывал, дрожа от слабости. "Может, так и надо," — подумал я. — "Раз никому не нужен… зачем пытаться?" Я снова заплакал, тело сотрясалось от рыданий, но сил подняться не было. Мир казался таким огромным и таким равнодушным. Я лежал на холодном асфальте, обхватив себя руками, как будто это могло защитить от всего, что обрушилось на меня. Рыдания становились тише, но внутри продолжал расти вакуум, затягивающий в себя всё — мои мысли, чувства, желание дышать. Глаза слепо смотрели в пустоту, пока мне не пришлось моргнуть, чтобы избавиться от слёз. В этот момент я заметил нечто, что до сих пор ускользало от моего взгляда: небо. Редкие тусклые звёзды пробивались сквозь серый слой облаков. Я бы никогда их не заметил, если бы не лежал здесь, на дне собственного отчаяния. Но одна из них была не такой, как остальные. Она горела ярче, чем я думал возможно для этого мрачного города. Всего одна звезда, освещающая тёмный переулок. Её свет падал на грязный асфальт, на мои окоченевшие руки, на мои плечи, которые дрожали от холода. Она сияла. Я не мог оторвать взгляд. Что-то в этой звезде, в её упрямом свете, несмотря на все препятствия, заставило мой разум зазвенеть от простой, ясной мысли: "Я не хочу умирать." Я моргнул, и эта мысль стала ещё чётче. Я зажмурился, стиснув зубы, и из моих губ вырвался всхлип. — Я не хочу умирать… — пробормотал я, чувствуя, как слёзы вновь хлынули из глаз. Моё тело дрожало, и я сжимался в клубок, как будто это могло спасти меня от всего мира. Но мысль не отпускала. "Я хочу жить." Я плакал, ощущая, как эта правда разрывает меня изнутри. Я почувствовал, как где-то глубоко внутри загорается крошечное, но яркое пламя. Собрав последние силы, я попытался подняться. Руки дрожали, ноги подгибались, но я упорно цеплялся за это крохотное пламя внутри себя. Головокружение обрушилось на меня, и я едва не упал снова. Мир вокруг казался бесконечно далеким и размытым, но это было неважно. Я стиснул зубы и, спотыкаясь, сделал первый шаг. Потом второй. Медленно, пошатываясь, я двинулся вперёд, даже не понимая, куда иду. Но одна мысль не отпускала меня. "Есть одно место." Свет звезды был всё ещё виден. Он освещал мой путь в пустом, тёмном переулке.

***

Я увидел старый магазинчик, и внутри всё болезненно сжалось. Место, где я встретил, возможно, единственного человека, который смотрел на меня не с презрением, а с чем-то вроде понимания. Оно сейчас казалось единственным укромным уголком во всей вселенной. Ноги вели сами, будто знали, что делать, когда голова была пуста. Я остановился перед дверью, дрожа от холода и усталости. Магазин был явно закрыт, но я толкнул дверь всё равно. Тихий скрип разнёсся по пустому помещению. Тусклые лампы под потолком лениво мигали, заливая пол сероватым светом. Где-то в глубине магазина раздался низкий, ленивый голос: — Магазин закрыт, приходи завтра. Я замер. Дыхание сбилось. Голос оборвался. Минсу меня заметил. Он стоял за стойкой, с телефоном в руке, и смотрел на меня. Его взгляд, обычно бесстрастный, на этот раз замер на мне чуть дольше. Я не мог ничего сказать. Казалось, любой звук застревал в горле. Наверное, я выглядел как-то совсем жалко: грязный, пропахший мусором, с запёкшейся кровью на губах. — Эй... Ты чего? — его голос стал глуше, спокойнее, но в нём всё равно проскользнула нотка настороженности. Я только сжал кулаки, не зная, как объяснить, почему я здесь. Тишина повисла между нами. Минуты тянулись бесконечно, пока он, наконец, не сделал шаг ко мне. Я инстинктивно сжался, ожидая, что он прогонит меня, но вместо этого он встал рядом, изучая меня. — Рамен любишь? — вдруг произнёс он, будто между делом. Я поднял на него глаза, растерянный. Вопрос выбил меня из колеи. — Ч-что? — прохрипел я. — Рамен, — повторил он, закатывая глаза. — Любишь или нет? — Да... — выдавил я. Он хмыкнул, повернулся к двери и распахнул её, впуская порыв свежего ночного воздуха. — Я голодный. Ты идёшь? Я моргнул, не сразу понимая, о чём он говорит. Я смотрел на него, не веря, что он просто... звал меня с собой. Моё тело казалось свинцовым, но я всё равно сделал шаг. Один, второй. Минсу не торопил. Просто стоял у двери, слегка прищурившись, как будто даже ждал, что я откажусь. Но когда я наконец оказался рядом, он кивнул в сторону темноты: — Пошли. Рамен — штука теплая. Минсу шёл рядом, не торопясь, будто специально подстраивался под мой неровный, шаткий шаг. Это было странно, непривычно. Люди обычно ускорялись, лишь бы не оставаться рядом с таким, как я. Вокруг тихо, только наши шаги по пустой улице да лёгкий ветер, что трепал мои грязные волосы. — Как тебя зовут сопля? Моё сердце болезненно сжалось, но в его голосе не было привычной злости или издёвки. Это прозвучало... по-другому. — Я не сопля, — пробормотал я, чувствуя, как щёки вспыхивают от стыда. — Тогда кроль? Обычно подобные слова задевали меня до слёз, но в этот раз это звучало как-то мягче, будто шутка, не больше. Я чуть приподнял голову, всё ещё ощущая тепло на лице, и пробурчал: — Ким Джун. — Окей, Джинча, — хмыкнул он. Я моргнул, пытаясь осознать, что он только что сказал. — Чего? — спросил я, нахмурившись. — Ты должен быть готов, — невозмутимо продолжил он, не обращая внимания на мою реакцию. — Готов к чему, Минсу-хён? Он слегка улыбнулся, едва заметно, но эта полуулыбка выглядела почти доброй. — К лучшему рамену в своей жизни. Он глянул через плечо, прищурившись, и с ленцой протянул: — Эй, Джанглбук. Я моргнул, не сразу поняв, что он сказал. — Кто? — Ну ты, конечно. Разве не так тебя зовут? — Я Ким Джун, — буркнул я, чувствуя, как внутри вспыхнуло лёгкое раздражение. — А, простите-простите, господин... Кимбап! — он хлопнул себя по лбу с преувеличенным видом, как будто наконец вспомнил моё имя. — Я не Кимбап! — выпалил я, но его насмешливый тон почему-то не злил. — Точно, точно, не Кимбап... Эм... Кимчхи? — он задумчиво постучал пальцем по подбородку, будто обдумывая. Я закатил глаза. — Ким Джун! — повторил я, стараясь, чтобы голос звучал твёрже. — Ким Джуниор. — Хён! — вырвалось у меня, но я почувствовал, как губы предательски дрогнули в улыбке. — О, ты даже умеешь кричать, — он притворно изумился, словно это было великое открытие. — Скажи что-нибудь ещё. Ну, например: "Я самый грозный тигр в округе!" Я прищурился, но не выдержал и всё-таки пробурчал: — Я не тигр. — Ну конечно, не тигр. — Он сделал паузу, а потом добавил: — Кролик. Мои щёки запылали. — Я не кролик! — Да-да, конечно, — он махнул рукой, будто соглашаясь, но уголки его губ всё равно тронула едва заметная улыбка. Я сжал плечи, чувствуя себя ещё меньше, но вместо обиды или злости внутри меня вдруг стало теплее. — Эй, ты только что засмеялся, да? — он неожиданно посмотрел на меня, а в его глазах мелькнула почти детская радость. — Нет, — соврал я, прикрыв рот ладонью. — Конечно, нет, — протянул он, качая головой. Я закусил губу, чтобы снова не фыркнуть. — Может, чуть-чуть, — буркнул я, опустив взгляд в землю, чувствуя, как щеки начинают гореть. Минсу тихо хмыкнул. — Чего ты такой напряжённый, Джингл? Расслабься. Это всего лишь рамен, а не твоя корона. — Я Джун, — снова пробормотал я, всё ещё сгорая от смущения. — Окей, окей, Джингл, — ухмыльнулся он. Я хотел было ответить, но ноги вдруг подогнулись, и я рухнул на колени, тяжело дыша. Всё вокруг немного поплыло, и я почувствовал, как силы окончательно покидают меня. — Чёрт, — тихо прошептал я, стиснув зубы. Минсу сразу остановился и вернулся ко мне. Его рука легко легла на мою спину, и я вздрогнул от неожиданного тепла. — Эй, расслабься. Я не кусаюсь, — мягко сказал он, присев рядом. Я только молча покосился на него. Он будто бы вообще не удивился, просто спокойно повернулся ко мне спиной и сказал: — Залезай. — Н-нет, всё в порядке, — начал я, поспешно мотая головой. — Я могу сам, правда, не нужно... — Джингл, не спорь с хёном, — оборвал он строго, но без злобы, глянув на меня через плечо. — Это приказ. Я растерянно замер, но потом, чувствуя себя совершенно беспомощным, всё же неловко ухватился за его плечи. Минсу терпеливо выждал, пока я устроюсь, а потом уверенно подхватил меня за ноги и встал. — Держись крепче, — сказал он, поправляя меня и поднимаясь на ноги. — Это хен стал таким сильным или ты как перышко? Минсу хмыкнул, двигаясь уверенно и заметно быстрее, чем раньше. — Как добрый хен, я приготовлю тебе два рамена, — продолжал он, делая вид, что шутит. — Но ты должен слушаться хена, Джингл. Я только плотнее прижался лицом к его плечу, чувствуя, как тепло его тела пробирается сквозь мои оборванные слои одежды. — Я Джун, — пробормотал я тихо, зарывшись в его куртку. — Ага, Джимичу, — усмехнулся он. — Ты мне уже говорил. Я сжал руки вокруг его шеи, чувствуя, как горло снова сжимается. Но на этот раз это не было вызвано болью или обидой. Минсу шёл уверенно, его сильные руки держали меня так, будто я ничего не весил. Я никогда раньше не чувствовал ничего подобного. Никто не держал меня вот так, с такой лёгкостью, с таким... теплом. Никто никогда не помогал мне просто так. Я не выдержал и тихо разрыдался, пряча лицо у его плеча. — Эй, не переживай, Джунчан, — лениво протянул Минсу, не сбавляя шага. — Хен тебе ещё и чай приготовит. Я крепче сжал его плечи, чувствуя, как постепенно согреваюсь. Впервые.

***