Путеводная звезда

***

Лес окружал меня, словно замкнутая капсула. Высокие деревья, вплетённые друг в друга своими кронами, создавали ощущение, будто я попал в туннель, и света вокруг становилось всё меньше. Я не знал, как сюда попал, не понимал, почему ноги дрожат, а руки сжаты в кулаки. Воздух был тяжёлым, гулким, словно дыхание леса могло поглотить всё вокруг. Я пытался шагнуть, но ноги словно приросли к земле. Тоннель сужался. Его зелёные стены начали двигаться, шептать, будто листья переговаривались между собой. Звук усиливался, превращаясь в гулкий шёпот, который обжигал мне уши. Сердце билось всё быстрее, и вдруг — всё исчезло. Я оказался в толпе. Люди двигались вокруг, будто они были из другого мира — неуловимые, размазанные, как изображения на плохом экране. Каждый шаг они ускорялись, их фигуры превращались в потоки света. Машины проносились мимо, и их фары, как раскалённые иглы, пронзали глаза. Я слышал гул голосов, звуки шагов, отдалённый смех. Это была какофония звуков, но одновременно всё казалось приглушённым, словно я слушал изнутри воды. Я моргнул — и снова оказался в другом месте. Теперь рядом была огромная ёлка, украшенная сверкающими огнями. Она была усыпанна гирляндами и игрушками, которые переливались так, что резало глаза. Но я не успел удивиться. Меня подхватило, как вихрь, закружило. Сначала мне казалось, что я падаю, но потом я ощутил крепкую руку, обвившую мою талию. Она удерживала меня в воздухе, кружила вместе с этим вихрем света и звука. Я слышал лёгкий смех — свой. Это был странный звук, будто он не принадлежал мне. Я пытался разглядеть того, кто держал меня, но каждый раз, как я поворачивал голову, всё размывалось. Вместо лица — только черное пятно, пустота. Оно смотрело на меня, но мне становилось всё страшнее. Опять всё поменялось. Теперь вместо света гирлянд и ёлки вокруг меня была тьма. Она тянулась, как густой дёготь, обволакивала тело. Сначала я не видел ничего. Звук. Чей-то крик, громкий и пронзительный. Это был мой голос? Или чей-то чужой? Замелькали белые коридоры. Это была больница? Смех и плач слились воедино. Больница исчезла, оставив после себя звенящую тишину, и я ощутил странное смешение эмоций. Хотелось плакать и смеяться одновременно, но слёзы не текли, а смех застрял где-то внутри. Чей-то крик, разрывал тишину. Он был пронзительный и болезненный, как будто кто-то терял всё. Это был мой голос? Или чей-то ещё? Смех и плач слились в единый мучительный звук. Я хотел бежать, но ноги словно приросли к земле. И тут я услышал его. Шёпот, тихий, едва различимый, будто исходящий из самой тьмы. – Кей... Я хотел закричать, но мир оборвался. Всё исчезло, и я распахнул глаза. Резкий звон будильника разрезал тишину, будто молния ударила прямо в мою голову. Я вздрогнул, не успев осознать, что происходит, потерял равновесие. Тело с глухим стуком рухнуло с подоконника на деревянный пол. Боль пронзила бок, но я только выдохнул сквозь стиснутые зубы, замерев в нелепой позе. Голова гудела, сердце колотилось, а старый будильник продолжал надрывно пищать, как будто издевался. Его настойчивый звук был похож на визг сломавшейся сирены — от него хотелось закрыть уши руками. Не выдержав, я подполз к столу на четвереньках, лениво протянул руку и с раздражением ткнул кнопку. Наступившая тишина была почти пугающей. Она окутала комнату, как плотное одеяло, и только моё тяжелое дыхание казалось лишним в этой звуковой пустоте. — Ненавижу утро, — прошептал я, потирая лицо ладонями. Кожа под пальцами оказалась влажной и тёплой, а щека слегка горела. Я прикрыл глаза, поняв, что снова заснул, прижавшись лицом к холодному оконному стеклу. Лёд воспоминаний вполз под ребра: как я сидел, наблюдая за ночными огнями города, пока веки сами не опустились. Поднявшись на ноги, я потянулся, чувствуя, как хрустит спина, и мельком посмотрел на подоконник. Оттуда ещё пахло дождём. Сквозь запотевшее стекло за окном медленно пробивался тусклый свет. Новый день начался, но ничего хорошего он не предвещал. Я подошёл к шкафу, открыв его со скрипом, от которого у меня заныли зубы. Внутри всё выглядело по-прежнему: мятая рубашка, штаны с оторванной пуговицей, свитер с вытянутыми локтями. Я машинально вытащил одежду. В зеркало напротив шкафа смотрел лохматый, худощавый мальчишка с кругами под глазами и неуклюже торчащими в разные стороны волосами. Я невольно поправил их ладонью, но это не помогло — они продолжали напоминать гнездо. Я торопливо оторвал взгляд от зеркала, словно боялся увидеть что-то большее. Коридор встретил меня ледяным молчанием. Половицы протестующе скрипели под ногами, будто специально пытаясь выдать моё присутствие. Но в доме было слишком тихо. Этот зловещий покой всегда напрягал, словно воздух сам шептал: не шуми, лучше не попадаться на глаза. Стараясь двигаться как можно тише, я прошёл мимо кухни на цыпочках. Её открытая дверь была как чёрная дыра — мне хватило одного взгляда, чтобы понять: туда лучше не заходить. Задержав дыхание, я дотянулся до входной двери. Ещё один день. И ещё один побег. За дверью меня встретил прохладный утренний воздух, резкий и бодрящий, как пощёчина. Он ударил по лицу, заставив меня замереть на мгновение. Я закрыл глаза, ощущая, как холод проникает под кожу, обжигая щеки и нос. Я сделал глубокий вдох, словно пробуя на вкус свободу, и затолкал руки в карманы. Ладони быстро наткнулись на дно: дырявые, как и всё остальное. Штаны уже давно просили заменить, но я всё равно держался за них, как за старого друга. На улице было холодно, хотя откуда-то из-за домов уже пробивался бледный свет. Солнце едва касалось крыш, окрашивая их краями в нежный розовый. Мир вокруг казался застывшим, будто замёрзшим, но в этой неподвижности был свой уют. Я вдохнул ещё раз, чувствуя сырость от ночного дождя, и сорвался с места, словно кто-то гнал меня. Улицы в этот час были почти пустыми. Лишь пара велосипедистов пронеслись мимо, звонко подавая сигнал своими колокольчиками, и водитель грузовика зевал, ожидая, пока зелёный загорится на светофоре. Асфальт под ногами отдавал влагой, и кроссовки громко чавкали в местах, где вода не успела стечь. Но я мчался вперёд, не обращая внимания ни на мокрую обувь, ни на капли, что залетали за воротник. Лужи мелькали, как преграды, которые я перепрыгивал на ходу, едва успевая приземляться. Впереди показался мусорный бак, криво стоящий посреди тротуара. Я обогнул его с такой скоростью, что чуть не задел ногой. "Только бы не опоздать," — сжимающееся в груди чувство паники накатывало волной. Лицо учительницы Хан всплыло в голове настолько ярко, что мне показалось, будто она сейчас стоит за углом. Её тонкий, недовольный голос словно шептал в ухо: опоздаешь — родители узнают первым делом. Я ускорился, почти летя. Сердце стучало в ушах, от этого гулкого звука казалось, что я бегу быстрее, чем мог. Поворот! Я резко свернул на угловую улицу, где дорога становилась уже. Машины, стоявшие плотной стеной, сужали пространство. Но даже это не могло меня остановить. Я с разбега взлетел на бордюр, проскочил мимо забора, испещрённого разноцветными граффити, и буквально ворвался на школьный двор. Мокрая плитка предательски скользила под подошвами, и я чуть не упал, пытаясь затормозить перед дверями. Холодная ручка обожгла пальцы, но я вцепился в неё так, будто от этого зависела моя жизнь. — Пожалуйста, пожалуйста, пусть не начался урок! — прошептал я самому себе, глядя на старые часы у входа. Успел. До начала оставалось две минуты. Вздох облегчения замер в груди, когда позади раздался громкий смех, резкий, как хруст раздавленного стекла. Я обернулся и тут же пожалел об этом. Группа старшеклассников, знакомые лица. Эти трое всегда находили, как испортить мне утро. Высокий с выкрашенными в белый концы волос парень лениво махнул рукой в мою сторону, как будто привлекал внимание к подброшенной забаве. — Заяц Джун опять скачет, как угорелый! Давай развлеки нас, попрыгай! — выкрикнул он, и компания тут же взорвалась смехом. Я молча опустил голову. Сердце гулко застучало в ушах. Только бы не остановиться, только бы пройти мимо. Пусть смеются, главное — добраться до класса. — Эй, Заяц, ты что, не слышишь? — грубый голос второго из них, коренастого с массивными плечами, прозвучал уже ближе. — Или забыл, как отвечать старшим? Я хотел ускорить шаг, но путь тут же перегородила чья-то рука. — Ты куда это? Мы же просто поговорить хотим, — ухмыльнулся беловолосый, его голос сочился притворной добротой, от которой хотелось спрятаться. — Слышал, ты в магазине опять побирался? — добавил коренастый, наклоняясь ближе. Его взгляд прожигал, словно искал в моём лице оправдания. Я сделал шаг назад, но столкнулся с третьим из них, который неожиданно оказался за моей спиной. — Да ладно тебе, мы ведь не кусаемся, — проговорил он с издевательской мягкостью. Смех вокруг становился всё громче. Я чувствовал, как в груди растёт паника. Холодные руки страха сжали меня так, что казалось, воздуха больше не осталось. И тут над гулом их голосов раздался новый, строгий и сухой, будто удар линейки по столу: — Что за шум? Мы все замерли. На лестнице в сторону происходящего смотрел один из учителей. Это был мистер Квон, всегда небрежно одетый, с усталым взглядом, которому казалось, всё безразлично. — Расходимся, — лениво бросил он, махнув рукой. — Если уж хотите решать что-то, не в стенах школы, понятно? Старшеклассники переглянулись, но, видимо, решили не связываться. — Ладно, заяц, сегодня повезло, — бросил беловолосый, хлопнув меня по плечу так, что я чуть не пошатнулся. Смех стих, и они удалились. — Ты чего стоишь? — проронил мистер Квон, бросив на меня взгляд. — Давай, на урок. Я кивнул, но не ответил. Он уже отвернулся, словно забыл о моём существовании. Внутри школы пахло моющими средствами, мокрыми ботинками и чуть затхлым воздухом, застрявшим после ночного дождя. Звуки шагов и приглушённые голоса, доносящиеся из коридоров, создавали шумовой фон, от которого хотелось сжаться. Я быстро сменил обувь, наклоняясь так низко, что волосы почти касались пола. Глаза старались смотреть куда угодно, только не на лица одноклассников, мелькавших рядом. Кажется, никто не обратил на меня внимания. Или, может быть, просто сделали вид. Мне было тринадцать, как и всем в нашем классе, но выглядел я куда младше. Самый низкий, самый хилый, словно моя внешность застряла где-то в детстве и не торопилась догонять остальных. У всех уже появились широкие плечи, голос стал ниже, кто-то даже хвастался первыми признаками взрослой жизни. А я? Я выглядел так, будто только что перешёл из начальной школы. Мой рост был предметом насмешек. "Малыш Джун", "дохляк", "гном" — слова впивались, как иглы, хоть я делал вид, что не слышу. Они знали, что мне больно, и потому продолжали. Закончив с ботинками, я прошмыгнул в коридор. Сердце билось, как после долгого бега. Мой класс был на втором этаже, и я почти взлетел по лестнице, пропуская через одну ступеньку, чувствуя, как под ногами скрипят деревянные ступени. "Лишь бы Хан не успела заметить," — молился я, открывая дверь, которая чуть скрипнула, но, к счастью, не привлекла внимания. Я скользнул в класс, стараясь двигаться как можно тише, как мышь, прячущаяся в тени. Одноклассники были заняты своими разговорами. Голоса сливались в общий гул, будто целый рой пчёл кружил под потолком. Иногда этот фон прорезал чей-то смех, звонкий и раскатистый. Я задержал дыхание, ловя момент. Никто не посмотрел в мою сторону. Ни один взгляд не скользнул по мне. Это было почти спасением. Моё место находилось у окна, в самом конце ряда, подальше от учительского стола и от центра событий. Удачная позиция, как я всегда считал. Здесь можно раствориться в воздухе, стать невидимым. Я поспешно сел, чувствуя, как спина прилипает к стулу. Рюкзак шмякнулся под парту, тетрадь лёгким движением оказалась на столе. Я уставился в неё, даже не открывая, делая вид, что сосредоточенно читаю. Над головой снова раздался смех. Чжинхо и его компания громко обсуждали что-то нелепое. Кажется, речь шла о ком-то из учителей или смешном видео, которое они вчера видели. Их голоса были как острые иглы — даже не задевая меня напрямую, всё равно цепляли. Я не поднимал глаз. Чем меньше внимания ко мне, тем лучше. Даже если это означало сидеть ссутулившись, делая вид, что меня здесь нет. Спустя минуту дверь с глухим хлопком открылась, и в класс вошла учительница Хан. Звук её каблуков эхом отразился от стен, резкий и неумолимый. Каждый шаг звучал, как отсчёт времени, заставляя класс постепенно затихать. Хан была невысокой, но её осанка и строгий взгляд делали её выше и грознее. Она, казалось, видела всё — каждую неприбранную парту, каждую лишнюю деталь на столе, каждое движение учеников. — Все на места! — голос её прозвучал как приказ. Я инстинктивно пригнулся чуть ниже, как будто хотел спрятаться за спинку парты. Её глаза, острее иголок, пронзили класс, словно высматривали любую ошибку. Настроение у неё явно было не лучшее: уголки губ поджаты, в движениях — раздражение. Она бросила свой портфель на стол и быстро открыла журнал. — Перекличка, — коротко бросила она. Сердце заколотилось быстрее. Этот момент всегда был для меня самым неприятным. Пару секунд казалось, что моё имя будет первым, хотя я точно знал, что оно где-то в середине списка. Я сжался, как пружина, ожидая своего очередного испытания. — Ким Джун! — её голос был громким и резким, как команда. Я вздрогнул, будто меня окатили ледяной водой. Подняв голову наполовину, почти не глядя на неё, пробормотал: — Я... здесь. Моя рука поднялась едва заметно, дрожащей тенью над партой. Несколько человек из передних рядов обернулись, бросив быстрые взгляды. Их интерес длился всего мгновение, но мне хватило этого, чтобы почувствовать, как лицо заливает жар. — Понятно, — отрезала Хан, тут же переходя к следующему имени. Как только её внимание переключилось, я будто выпустил из лёгких задержанный воздух. Опустил голову ещё ниже, позволяя горячему чувству неловкости утихнуть. Класс снова наполнился чужими именами, звучащими отрывисто, будто на перекличке солдат. С каждой секундой напряжение спадало, как натянутая струна, которую наконец отпустили. Урок тянулся бесконечно, как густой вязкий сироп. Учительница Хан размеренно ходила по классу, её каблуки звонко отстукивали по полу, словно отбивая ритм нашего мучения. Она выделяла отличников с таким видом, будто лично вырастила их успехи, и с нескрываемым презрением бросала короткие реплики в адрес тех, кто не мог похвастаться высоким уровнем знаний. Я давно научился терпеть её колкости, но это не делало их менее болезненными. Каждое её замечание было, как щёлкнутый кнут, громкое и унизительное. — Если бы ты приложил хотя бы половину усилий, что прилагает Наён, — её голос прозвучал так громко, что, казалось, он ударил меня прямо в грудь, — ты бы уже давно улучшил свою успеваемость, Ким Джун. Я почувствовал, как все взгляды устремились ко мне. Щёки вспыхнули, уши словно загорелись, а горло сжалось так, что сказать хоть слово стало невозможно. Я тихо кивнул, не осмеливаясь поднять глаза. Прозвенел звонок, будто сигнал к освобождению, и я почувствовал, как что-то внутри отпустило. В два шага я собрал свои вещи, сунул тетради в рюкзак и поспешил к выходу, стараясь вырваться из душной аудитории раньше, чем кто-то успеет меня окликнуть. В коридоре стоял привычный шум. Кто-то смеялся, кто-то спорил, кто-то звал друзей в столовую. Мой желудок жалобно заурчал, напоминая о себе, но я лишь покрепче сжал лямку рюкзака и ускорил шаг. Столовая была не для таких, как я. Я уже знал, что стоило мне туда зайти, как начнутся насмешки. Или подножки. Или шепотки за спиной. А иногда — и всё вместе. Поэтому я направился к знакомому месту — маленькому магазинчику неподалёку. Это было старое здание с облупившейся краской и выцветшей вывеской, которое всегда выглядело так, будто вот-вот развалится. На двери висел небольшой колокольчик, но он едва звякнул, когда я вошёл внутрь. Магазин встретил меня привычным запахом — смеси дешёвых продуктов, старого дерева и чего-то сладковатого, будто где-то рядом стоял открытый леденец. За прилавком стоял тот же парень, что и всегда. Тёмные отросшие волосы торчали в разные стороны, будто его только что вытащили из постели. Его футболка была помята, а на бейдже красовалось имя "Минсу". Он лениво листал потрёпанный журнал, совершенно игнорируя редких посетителей. Я тихо двинулся вдоль полок, пытаясь не привлекать внимания. Всё здесь было знакомо: пыльные упаковки лапши, разноцветные бутылки газировки, корзина с каким-то засохшим печеньем. Я присел, чтобы выбрать самую дешёвую булочку. Когда я выпрямился и подошёл к кассе, Минсу даже не взглянул на меня. Его пальцы привычно выбили сумму на кассовом аппарате, и только после этого он слегка поднял глаза. — 700 вон, — бросил он, снова опуская взгляд в журнал. Его голос был низким и хрипловатым, будто он долго не разговаривал. Я молча протянул мятые деньги, стараясь не задеть его пальцы, и схватил покупку, как будто она была единственной ниточкой, держащей меня на плаву. – Спасибо. — прошептал я едва слышно, но он уже перевернул страницу журнала, даже не заметив моего ухода. "Странный он какой-то," — подумал я, выходя из магазинчика. Его равнодушие казалось почти нарочитым, как будто он жил в своём мире, куда не пускал никого. Вернувшись к школе, я двинулся вдоль её стен, стараясь держаться подальше от столовой и любых шумных мест. Воздух был наполнен звуками: звонкий смех ребят из старших классов, глухие удары футбольного мяча о стену, чей-то крик. Всё это смешивалось в хаос, от которого я хотел сбежать. В голове мелькнула тревожная мысль: "А если кто-то заметит, что меня нет на перемене?" Но я быстро отмахнулся от неё. Если и найдут, ничего нового я не услышу. "Бегун" или "Трусишка Джун". Я вышел на школьный двор. Солнце пробивалось сквозь ветви старого дерева с раскидистой кроной, словно приглашая укрыться в его тени. Оно стояло в самом углу территории, подальше от основного скопления людей. Это место всегда было моим убежищем. Здесь было тихо, никто не беспокоил, и казалось, что я остаюсь наедине с собой. Скинув рюкзак на траву, я сел, прислонившись спиной к шершавому стволу дерева. Листва шелестела где-то высоко над головой, и этот звук был почти убаюкивающим. Голод напомнил о себе громким урчанием, и я поспешно вскрыл упаковку. Есть хотелось так сильно, что я даже не заметил, как откусил сразу половину кусочка, слегка заглушая это неприятное ощущение пустоты в животе. Мой взгляд случайно упал на рюкзак. Среди тетрадей и учебников угадывался знакомый уголок моего альбома. Словно подталкивая сам себя, я медленно вытащил его наружу и, открыв, стал листать страницы. Большинство рисунков были быстрыми, небрежными набросками. Я никогда не считал себя особенно талантливым, но альбом был чем-то вроде моего дневника. Здесь я оставлял всё, что хотел забыть или не мог сказать. Первые страницы были заполнены фигурами. Силуэты людей, лица, руки. Многие из них выглядели незавершёнными, как если бы я боялся до конца выразить свои мысли. На одной странице виднелась птица с раскинутыми крыльями, но её взгляд был слишком тяжёлым, почти человеческим. Я взял карандаш, который всегда лежал внутри альбома, и остановился на чистой странице. В голове не было чёткой идеи, только странное ощущение, что нужно нарисовать. Карандаш начал двигаться сам по себе. Первая линия — изогнутая, словно контур ветки. Затем добавились детали: листья, которые медленно превращались в острые когти. Неожиданно для себя я изобразил что-то, напоминающее птицу, но с хищными чертами. Я нахмурился, глядя на рисунок. Это было не то, что я хотел изобразить. Или... может быть, именно то?

***

Мир словно провалился в темноту, и за долю секунды я оказался в каком-то странном, незнакомом пространстве. Всё вокруг мелькало, будто обрывки фильмов, прокрученные на огромной скорости. Золотые отблески, чьи-то голоса, силуэты — всё это сменялось так быстро, что я не успевал ничего разглядеть. И вдруг… Четыре золотых глаза вспыхнули передо мной. Это было мгновение — даже не секунда. Они затмили всё вокруг, ослепляя своим сиянием. Эти глаза, их пристальный взгляд были настолько оглушительными, что мне казалось, я перестал дышать. А потом всё исчезло. Я резко очнулся под деревом, тяжело дыша, как будто пробежал марафон. Альбом оказался у меня в руках, пальцы судорожно сжимали обложку. Я быстро моргнул, пытаясь прийти в себя. Солнце всё так же пробивалось сквозь листву, ветер лениво трепал мои волосы. Всё вокруг казалось обычным. Опять кошмар. Я провёл рукой по лицу, словно пытаясь стереть остатки сна. Он был слишком странным, но в то же время каким-то знакомым. Эти глаза… Я даже не мог понять, почему они так ясно отпечатались в моей памяти, учитывая, что видел их лишь мгновение. — Чёрт, — пробормотал я. Однако я быстро отмахнулся от этого. Мне часто снятся кошмары — я давно привык не обращать на них внимания. Возможно, это просто моя бурная фантазия играет со мной злые шутки. Я начал собираться. Аккуратно сложил альбом в рюкзак, убрал карандаш и застегнул молнию. Тишина под деревом действовала умиротворяюще, и я почти расслабился, когда услышал голоса. Они приближались. Громкие, насмешливые, с той интонацией, от которой у меня всегда пробегал холодок по спине. — Ты видел, он опять тут сидит, как крыса! — голос одного из старшеклассников, резкий и колючий, эхом разнёсся по школьному двору. Сердце ухнуло вниз. Я замер на секунду, но тут же резко закрыл альбом, сунул его в рюкзак и бросился вставать. — О, Кролик, ты куда это собрался? — выкрикнул другой, и я почувствовал, как напряжение сковывает всё тело. Я сделал пару шагов назад, но в ногах уже не было сил. Они были слишком близко. — Смотри, он снова бежит! Какой шустрый, — хохот раздался совсем рядом, и я понял, что бежать — мой единственный выход. Я рванул с места, не оглядываясь. Трава хрустела под ногами, а дерево, где я ещё минуту назад сидел в безопасности, осталось позади. Но я слышал их. Громкий топот, тяжёлое дыхание. — Держи его! — раздался крик, и меня словно толкнуло вперёд. Я перепрыгивал через корни, выискивал свободные проходы между кустами, но шаги позади становились всё ближе. В голове стучала только одна мысль: "Только бы не поймали!" Дорожка под ногами стала ещё более скользкой, гравий хрустел и вырывался из-под подошв, словно подсказывая, что скоро я могу упасть. Сердце билось где-то в горле, заглушая все звуки вокруг, но громкий топот и насмешки продолжали преследовать меня, отзываясь ледяным комом в груди. — Эй, Кролик, хватит бегать! Ты всё равно наш! — выкрикнул один из них, и голос прозвучал так близко, что я вздрогнул. Я резко свернул в сторону, надеясь сбить их с толку. Поворот оказался слишком резким — рюкзак качнулся вбок, и я чуть не упал. Спотыкаясь, я на мгновение потерял равновесие, но чудом устоял на ногах. "Просто беги, Джун. Не думай. Беги!" Шум сзади всё не утихал. Я чувствовал, как страх сковывает меня всё сильнее, отнимая последние силы. Но останавливаться было нельзя. Наконец я заметил, что дорожка впереди уходит в узкий переулок между зданиями. Там было темно и грязно, но это был мой единственный шанс. Сжав зубы, я рванул туда, петляя между контейнерами и лужами. — Вот же крыса! Снова в свою нору! — их крики звучали всё громче, но они слегка отставали. Я нырнул в переулок, стараясь не замедляться. Руки машинально касались стен, чтобы удерживать равновесие. Запах тухлого мусора бил в нос, но я ничего не замечал, кроме паники, разливающейся по всему телу. Они уже не кричали, но их шаги всё ещё звучали за мной. Моё дыхание стало рваным, лёгкие горели, как будто я вдыхал огонь. Рюкзак на спине давил всё сильнее, заставляя наклоняться вперёд. И вдруг... Тишина. Шаги исчезли. Я остановился, прижавшись к стене, и попробовал перевести дыхание. Сердце всё ещё бешено стучало, словно пытаясь вырваться из груди. — Эй, где он? — раздалось где-то сзади. — Да как он мог так быстро исчезнуть?! Я сжал рюкзак, молясь, чтобы они не нашли меня. Улица была пустой, вокруг только тени и звук моего дыхания. Я присел, стараясь не шевелиться, и ждал, пока их голоса отдалятся. — Чёрт, ладно, пошли обратно! Найдём его позже, — сказал один из них с явным раздражением, и их шаги начали удаляться. Я услышал, как они уходят, и только тогда позволил себе расслабиться. Колени дрожали, а руки казались ватными. "Ещё немного... и всё могло бы быть иначе," — подумал я, тяжело поднимаясь на ноги. Переулок снова погрузился в тишину, и я понял, что единственное, чего сейчас хочу, — это оказаться как можно дальше отсюда. Я двинулся из укрытия, стараясь двигаться как можно осторожнее. Хотел убраться отсюда. Я даже не успел понять, как один из них — самый быстрый — схватил меня за рюкзак и дёрнул с такой силой, что я рухнул на землю. Удар об асфальт вышиб из меня воздух, а локти обожгло резкой болью. Я попытался подняться, но они уже окружили меня. — Ой, гляньте-ка, какой он у нас ловкий! — услышал я насмешливый голос. Это был Чжин. Конечно же, он. Его ухмылка, как и всегда, была холодной и злорадной. Он рывком поднял меня за воротник. Я попытался удержаться на ногах, но колени подгибались, и я почувствовал, как дрожь пробегает по всему телу. — Что, заяц, опять прячешься? Думаешь, сможешь от нас сбежать? — его слова, будто ножи, врезались в меня. Я сжал зубы, стараясь не выдать, как меня трясёт. — Смотрите, он даже глаза поднять не может! — послышался другой голос, и я почувствовал резкий толчок в бок. Я пошатнулся, едва удержав равновесие. Но, видимо, этого им было недостаточно. — Он что, заплакать сейчас хочет? — засмеялся кто-то сзади, и я снова получил толчок, теперь в спину. Меня перекидывали между собой, как игрушку. Сначала один толчок, потом второй. Каждый раз я чувствовал, как мышцы напрягаются до боли, а ноги едва держат. Толчки становились сильнее, и я начал терять равновесие. Один из них толкнул меня так резко, что я упал на колени, больно ударившись о асфальт. Руки дрожали, и я едва успел опереться, чтобы не упасть лицом вниз. Но тут же меня опять дернули за шиворот, поднимая на ноги. "Просто переживи это. Просто переживи," — твердил я себе, чувствуя, как во рту пересохло. Я закрыл глаза, стараясь не слышать их насмешек. Смех звучал вокруг, будто эхом отдавался в ушах. Казалось, этот момент тянется вечность. — Смотрите, он дрожит. Что заяц от страха трясешься? — вкрадчиво спросил Чжин, наклоняясь ко мне с насмешкой. — Молчит, — вставил один из них. — Может, думает, что мы его пожалеть должны? — Ой, как трогательно! — захохотал другой, подтолкнув меня снова. Я пытался не падать, но ноги дрожали, а силы покидали меня с каждым унижением. Голова кружилась, будто я действительно оказался на какой-то жуткой карусели, из которой не было выхода. — Ты бы хоть слова сказал! — Чжин снова подтолкнул меня, и я споткнулся, опять рухнув на колени. Сзади раздался громкий смех. Они наслаждались каждым моментом. В горле жгло от бессилия, руки тряслись от сдерживаемой ярости и стыда. Я хотел закричать, дать сдачи, но тело словно не слушалось. Какой смысл? Никто не придёт на помощь. Никто не остановит их. — А что у нас тут? — протянул Чжин, выхватывая мой рюкзак. Я рванулся было вперёд, но один из его дружков толкнул меня обратно на землю. — Не трогай! — вырвалось у меня, но голос прозвучал слишком тихо, едва ли кто-то из них услышал. Чжин уже с наглой ухмылкой начал разворачивать молнию. Я хотел встать, но остальные не дали мне такой возможности — один поставил ногу мне на плечо, словно намекая, чтобы я даже не думал шевелиться. — Посмотрим, чем ты тут живёшь, Кролик, — сказал Чжин, роясь в рюкзаке. Первым на землю полетел мой альбом. Его страницы открылись, выставив на показ наброски глаз, силуэтов, странных фигур. — Ну-ка, ну-ка, — Чжин поднял альбом и пролистал несколько страниц. — Ты что, помешан на глазах? Кто это вообще? — Он насмешливо прищурился. — Это он из магазина, да? — вмешался один из дружков, заглянув в рисунки. Чжин усмехнулся, подняв альбом повыше. — О, а тут что-то ещё. Это что, ты пытался себя изобразить? Или это твоя возлюбленная? — Они разразились хохотом. Я молчал. Зажав руки в кулаки, я смотрел в асфальт, чувствуя, как внутри нарастает отчаяние. Следом полетели учебники, тетради, ручки. Всё разлетелось по земле, будто мои вещи были мусором. Один из них пнул тетрадь. — А что тут за перекус? — кто-то уже вытащил оставшуюся часть булочки и с издевкой развернул её. — О, смотри, ты что на зиму запасаешься? Объедки собираешь? — Похоже, ему это уже не пригодится, — съязвил другой, бросая еду на землю и наступая на неё. Я сидел на земле, обхватив руками колени, и молча наблюдал за всем этим. Словно меня самого вывернули наизнанку и выбросили. Глаза щипало от сдержанных слёз, но я упрямо смотрел вниз. Чжин вытащил из альбома один из рисунков и с явным удовольствием осматривал его, а потом резко бросил на землю. — Художник, значит, да? Думаешь, ты особенный? — он усмехнулся, поднимая ногу над листом. Я чуть дёрнулся вперёд, вытянув руки, как будто мог остановить его. — Не трогай! — голос сорвался на отчаянный крик. Но это только развеселило его. Чжин наступил на рисунок с такой силой, что хрустнула бумага, и из-под его ботинка вылезли грязные следы. — Что ты там дёргаешься, а? — рявкнул он, оборачиваясь ко мне. — Ты думаешь, тебе что-то позволено? Его дружки тут же подхватили: — Слышь, заяц, мне скучно. Давай, развлеки меня!! Я не успел понять, что произошло. Один из них схватил меня за воротник куртки, рывком подняв на ноги, а другой ударил меня в живот. Я согнулся пополам, воздух со свистом вышел из лёгких, и я невольно ухватился за чужую руку, пытаясь удержать равновесие. Но меня страхнули будто комок грязи и я скрутившись упал. Я попытался закрыться руками, но они не дали мне такой возможности. Удары посыпались сверху и сбоку — по спине, по бокам, по голове. Всё слилось в один гул, как будто мир вокруг внезапно растворился, оставив меня наедине с болью. — Запомни, кролик, — шипел Чжин, склонившись надо мной, — ты здесь никто. Ни-ко-го не волнует твоя жалкая жизнь. Я стиснул зубы, не отвечая. Тело горело, но я старался не показывать боли. Если я закричу или попрошу пощады, будет только хуже. Когда они наконец потеряли интерес, Чжин махнул рукой, и вся компания, хохоча и подталкивая друг друга, скрылась за углом. Я остался лежать на земле, тяжело дыша. Мир вокруг качался, словно я всё ещё находился в центре той ужасной карусели, но всё было тихо. Только я и холодная, грязная земля подо мной. Пару секунд я просто лежал, стараясь отдышаться и прийти в себя. Наконец, опершись на дрожащие руки, приподнялся. Губа болела и пульсировала, я провёл пальцем по ней и заметил на коже кровь. Слёзы подступили к горлу, но я упрямо их проглотил. — Хватит, — прошептал я самому себе, голос дрожал. — Только не сейчас. Но это не помогло. Всхлип вырвался сам по себе, за ним второй. Я сжал зубы, пытаясь остановить поток, но как только мои глаза упали на разбросанные вокруг вещи, включая порванные и испачканные рисунки, меня прорвало. Слёзы покатились по щекам, и я поспешно шмыгнул носом, стирая их тыльной стороной ладони. Всхлипывая, я начал собирать свои вещи. Рюкзак был разорван, несколько страниц из альбома пропали, а те, что остались, были истоптаны до неузнаваемости. Я бережно поднял одну из них. Грязный ботинок Чжина оставил огромный отпечаток прямо на листе, но я всё равно прижал его к груди, как будто мог спасти его. Подобрав оставшееся, я запихнул всё это в рюкзак так аккуратно, как позволяли дрожащие руки. Всхлипывая, я поплёлся в сторону дома, чувствуя себя разбитым и опустошённым. Каждый шаг отдавался болью в боку и спине, а воздух в лёгких до конца так и не восстановился.

***