Бочка яда и ложка но-шпы

Сон накатывает волнами, заполняя все вокруг непроглядной тьмой, из которой никак не получается вырваться. Я вижу где-то далеко всполохи красного, слышу шелест и безмолвно кричу, потому что кожи касаются большие черные перья. Мне нужно проснуться, но я не могу понять, как, тьма не отпускает, не дает вырваться. А потом, когда кто-то хватает меня за плечи и зовет, понимаю, что кричу на самом деле. Распахнув глаза, резко сажусь на кровати, едва не столкнувшись лбом с Разумовским, он чудом успевает отодвинуться. — Ась? — робко зовет Сережа, одним лишь тоном давая понять, что это не совсем он. Я осматриваюсь, радуясь, что мы забыли выключить лампу на прикроватной тумбочке. В комнате полумрак, но никакой зловещей тьмы тут нет. И все равно от легкого прикосновения к плечу дергаюсь так, будто меня ужалили. — Все хорошо, — говорит Сережа, тут же убрав руку. — Это просто сон. Прости, что здесь не он… Я качаю головой и тянусь к нему, обнимаю, уткнувшись лицом в плечо. Он поначалу застывает, а потом я чувствую, как его руки несмело касаются моей спины. — Все хорошо, — повторяет Сережа. — Знаю, что это слабое утешение, но… Я рядом. — Не слабое, — шепчу я. Дверь в спальню, которая и так была приоткрыта, распахивается без какого-либо предупреждения, и на пороге появляется моя сестра. Вид у нее сонный и воинственный. А еще несколько раздраженный, будто до этого она пару раз вломилась не туда. Олег, маячащий за ее спиной, зевает в кулак. — Что здесь происходит? — спрашивает Полина, шагнув вперед. — Кошмар приснился, — быстро сообщаю, отодвигаясь от Разумовского. Сережа опускает голову, старается ни на кого не смотреть. Я давно заметила, что ему и с Олегом-то не особо уютно. — Все нормально, — говорю, взяв его за руку. — Просто сон. Перенервничала за вчерашний день. — А с ним что? — хмурится сестра, кивком указав на Разумовского. — Идем, — зовет Олег, но она не обращает на него внимания. — У нас все нормально, — с нажимом повторяю я. — Кричала вроде ты, он-то чего такой потерянный? — Нормальный он, — цежу сквозь зубы и смотрю на Олега. — Идите. Еще темно, вставать явно рано. Поль, я тебе завтра все объясню. — Что объяснишь? — хмурится она. — Разумовский, что за игры? — Оставь его в покое, — мрачно прошу я. — С нами все хорошо. Поговорим утром. Полина медлит, но все-таки выходит и захлопывает за собой дверь. Выдохнув, опять утыкаюсь в Сережу лбом, уже не для того, чтобы забыться после дурного сна, а просто от усталости. На сей раз он меня не обнимает и тихо говорит: — Прости. — За что? — уточняю я, посмотрев на него. Сережа пожимает плечами, касается моей ладони кончиками пальцев. — Здесь должен быть он. Теперь тебе придется объясняться с сестрой. — После всего, что она уже узнала, это будет для нее как глоток воздуха, — говорю, улыбнувшись. — Не переживай об этом, ладно? Ничего страшного не случилось. И я рада тебя видеть. Он поднимает на меня неуверенный взгляд, который тут же приковывает повязка на моей шее. Я вообще без нее обойтись хотела, а то выгляжу как жертва вампира. Но лучше стать настоящей жертвой вампира, чем спорить с Полиной о чем-то подобном. Сережа протягивает руку, но повязки не касается. Я перехватываю его ладонь до того, как он уронит ее на постель. Разумовский зажмуривается. — Он очень испугался, — тихо говорит Сережа, а я сажусь ближе и притягиваю его к себе, обнимаю. — Да, там было страшно, но все закончилось. — Дело не в этом. — Сережа колеблется, но всего мгновение, а потом отчаянно прижимается ко мне. — Он испугался, потому что когда-то сделал так же. С фотографией и с шеей. — Ты имеешь в виду те ошейники? — Да. Там была девушка Грома, ты же знаешь. Догадывалась. Ее имя Разумовский не называл, говорил про близких Грома, но и так все стало понятно после того, что Полина сказала. — Все обошлось, — говорю я, водя ладонью по его спине. — Он очень не хочет терять тебя, Ася. Он сойдет с ума, если это случится. — Это взаимно. И я не собираюсь теряться. Давай еще поспим? И правда очень рано. Я отодвигаюсь и забираюсь обратно под одеяло. Сережа медлит. Оглянувшись на дверь, произносит: — Я могу уйти в другую комнату, если хочешь. Моргнув, чуть было не спрашиваю, с чего он взял, что я могу захотеть чего-то такого. Понимание приходит довольно быстро вместе с волной раздражения на себя и Разумовского с его загонами насчет второй личности. Я откидываю одеяло со второй половины кровати и хлопаю по подушке. — Ложись. Я не хочу, чтобы ты уходил. Он еще немного колеблется, но в конце концов устраивается рядом, не касаясь, поворачивается на бок, чтобы видеть меня. Я двигаюсь, только укрываю его одеялом. Не собираюсь больше делать вид, что второго Сережи не существует, и трусливо лежать к нему спиной, дожидаясь, пока он снова пропадет. Я смотрю на него, любуюсь тем, как полумрак делает черты лица немного иными, а выражение более мягким. А может, освещение тут ни при чем. Он кладет руку на край подушки, очень близко к моей, но не касается. Я сама переплетаю с ним пальцы, негромко спрашиваю: — Он винит себя, да? — Да, — просто отвечает Сережа. — Он не виноват. Это были не его действия. — Он думает, что надо было сопротивляться сильнее. Что он слишком слаб и не смог защитить тебя. Обещал, но не справился. Сережа смотрит на наши пальцы, морщится от того, как его подрагивают. Я сжимаю крепче. — Найдем, как справиться, — заверяю я. — Он не один. Давай спать. Мне завтра еще нужно кое с кем встретиться. А заодно как-то свыкнуться с мыслями о древних богах, демонах и прочем дерьме, потому что пока не особенно получается. Я бы подумала, что все это бред сумасшедшего, который передознулся таблетками, вот только Олег подтвердил. В Сибири творилась какая-то ахинея с этими вороньими богами. И вот теперь, как говорится, живи с этим. Страшно уже от одной мысли, что все могло закончится для Разумовского крайне паршиво. Дрогни палец у Грома, и не было бы сейчас в моей жизни ничего. — Спокойной ночи, — говорю я, погладив его ладонь. — Спасибо, что разбудил и был рядом. — Ася, — чуть слышно зовет он. — Мы… Мы могли бы как-нибудь порисовать с тобой вместе? Я понимаю, что… — Давай, — прерываю его, улыбнувшись. — Я договорюсь с ним. — Спасибо, — шепчет Сережа и закрывает глаза. *** Ничего нового, но утром я просыпаюсь одна. Точнее, уже в обед. Несмотря на долгий отдых, чувствую себя слегка помятой и еще минут двадцать валяюсь в кровати. Сон больше не идет, поэтому вставать все-таки приходится. Я, прихватив домашнюю одежду, тащусь в ванную и первым делом принимаю прохладный душ, потом только умываюсь. Стоя перед зеркалом, осторожно отцепляю с шеи повязку. Выглядит как обычный порез, который только начал заживать. Остается только не вспоминать о том, что придурочный Поэт меня чуть не прирезал. Я возвращаюсь в спальню и нахожу там Разумовского, который придирчиво осматривает себя в зеркале. Бинты Сережа снял и теперь, видимо, пытается понять, насколько все плохо. Кровоподтек нехилый. Я подхожу к нему так, чтобы он точно увидел мое отражение и не дергался лишний раз. То, что это уже именно он, отлично видно. — Доброе утро, — говорю я, коснувшись его спины. — Даже не слышала, как ты проснулся. — Ты устала, — замечает Разумовский и отходит от зеркала. — Я не стал тебя будить. — Помочь тебе с перевязкой? Сережа, кивнув, подходит к кровати. Я притаскиваю аптечку, и мы некоторое время думаем, можно ли обойтись самоклеящейся повязкой. В конце концов, решаем рискнуть, и я выкладываю на тумбочку все необходимое. Заодно исподтишка изучаю подозрительно тихого Разумовского. На всякий случай уточняю: — Ты помнишь, что было ночью? — Помню, — отвечает Сережа, растирая ладонью заднюю часть шеи. — Я слишком вымотался, да и много всего было. Прости за это. Теперь я смотрю на него еще более настороженно. — Все в порядке? — спрашиваю, встряхивая флакон с перекисью. — Насчет того, как мы общались. — Да, не волнуйся, — легкомысленно машет рукой Разумовский. — Я все понимаю, ma petite, с ним ты чувствуешь себя в безопасности. Если нужно, я попробую сделать так, чтобы он появлялся чаще. Я ставлю перекись на тумбочку и сажусь на кровать, хлопаю ладонью по свободному месту рядом. — Сереж, давай-ка поговорим. Он, пожав плечами, опускается на постель, сразу просит глянуть, нет ли синяков на шее, потому что очень уж болит сзади. Я даже слова вымолвить не успеваю. Ладно. Молча забираюсь на кровать с ногами и становлюсь на колени за его спиной, мягкими движениями прощупываю там, где сказано. Кожа чистая, визуально никаких повреждений нет. — Здесь, — говорит Сережа. — Синяков нет. Может, сходишь на рентген? — Обойдусь, дорогая Ася. Вчера было жарко, может, как-то повернул не так. Спасибо, что не до хруста. Я прошу его снять футболку и прикосновениями изучаю спину дальше, выясняю, где еще не приятно. К врачу он, конечно же отказывается, и остается только надеяться, что все дело в перенапряжении мышц. — Я могу сделать тебе массаж, — говорю, царапнув его под лопаткой. — Как Олегу. Он вроде не жалуется на мои навыки, и рука пока двигается. — Не нужно. Это быстро пройдет. Я задумчиво смотрю на его спину. Видимо, слишком долго, потому что Разумовский негромко предлагает: — Я могу попросить Олега помочь с перевязкой, если тебе не комфортно. И собирается вставать. — Так, — решительно говорю я, удержав его за плечо. Разумовский послушно не двигается. — Я не боюсь тебя, не чувствую себя в опасности, и уж точно мне рядом с тобой комфортно, даже очень. Я думала, мы выяснили это еще вчера. Сережа молчит, никак не реагирует. Видимо, не выяснили. Я осторожно обнимаю Разумовского со спины, пристраиваю подбородок у него на плече, стараясь не доставить неудобств и без того получившим сверх меры мышцам. Чувствую, как Сережа застывает, даже дышать перестает. Потом кладет ладонь на мои руки. — Я не боюсь тебя и не обвиняю в том, что произошло. Я не слепая, Сереж, я была там и все видела. Я знаю, что ты бы никогда не навредил мне, и не позволю этому ублюдку вбить между нами клин. Разумовский поворачивает голову, ткнувшись носом мне в щеку, закрывает глаза. — Я тебя не боюсь, — повторяю, улыбнувшись. — С тобой мне безопаснее всего. Слышишь? — Слышу, — шепотом отзывается он. Я отодвигаюсь, и Сережа тут же разворачивается, тянется за мной следом, обнимает. — Я люблю тебя, — негромко говорю, прижавшись к нему. — Мне в жизни не было ни с кем так хорошо. — Даже после вчерашних откровений? — спрашивает он таким тоном, будто его ответ абсолютно не заботит. — Особенно после них. Где ж я еще найду любовника с таким богатым прошлым, что хоть фильм снимай? — Смешно, — бормочет Разумовский, хмыкнув. — Ага. А если серьезно, — я отстраняюсь, чтобы посмотреть на него, — то ничего, что ты расскажешь о прошлом, меня не оттолкнет. Я испугалась только мыслей о том, что могло случиться с тобой, потому что тоже очень боюсь потерять тебя. — Ему стоило бы меньше болтать, — недовольно заявляет Сережа, поморщившись. А потом, вздохнув, опять обнимает меня. — Насчет совместной живописи. Я не против. — Точно? — В конце концов, я должен ему за то, что тогда с первым появлением Чумного Доктора между нами все обошлось малой кровью, — нехотя признается Разумовский. — Да и… Пусть. Я знаю, что наш с ним разлад задевает тебя, и не хочу, чтобы тебе было плохо. — Спасибо, — выдыхаю я. Вот уж точно камень с плеч. — Ты лучший. — Само собой, любовь моя, — протягивает Сережа, и вот теперь голос у него уже привычный, с ноткой заносчивой игривости. — Кто еще так великодушно разрешит тебе играться со своим расстройством личности? И то верно. Мы бы сидели так еще долго, но я вспоминаю о том, что надо, вообще-то, сделать перевязку. Еще у меня на сегодня есть кое-какие планы, а именно: вломиться в магазин странной женщины по имени Тири, вернуть ей карты и потребовать объяснений. Если это ее рук дело… Мне плевать, как и зачем, но пусть тогда сделает это не только для меня, чтобы подобное не повторилось. Нужно защитить Сережу, Олега и Леру, да и Полину тоже, наверно, она ведь так или иначе теперь втянута в наши дела. Так что на всякий случай. После меня ждет Гром, которому я наврала с три короба о том, как вчера испугалась и запаниковала, поэтому уехала, даже не дав показаний. В итоге сегодня он лично отвезет меня к людям, которые этим делом занимаются, и там я все расскажу. Перспектива так себе, но понятно, что иначе никак. Лучше я пойду в полицию сама, чем полиция будет меня искать. Закончив с перевязкой, я иду на кухню, чтобы заварить себе чай покрепче, и заодно заглядываю к Олегу. Он не спит, лежит в кровати на животе и смотрит новости. — Жив-цел-орел? — спрашиваю, постучав для приличия о дверной косяк. — Скорее, перепел, — бормочет Волков. — Перепел или перепил? — Где-то между. — М-м-м, групповушка. Одобряю. — Как ты, Ася? — интересуется Олег, внимательно глядя на меня. — Отлично. Выспалась, отдохнула. Что еще для счастья нужно? Ты есть будешь? Какие-нибудь пожелания? Нет? Ладно, потом не жалуйся. На кухне меня ждет записка от сестры, которая рванула на работу и пишет, что мои объяснения ей уже без надобности, Олег ее просвятил в некоторые аспекты. Заодно спрашивает, почему из двух личностей я выбрала самую чокнутую. Смяв записку, кидаю ее в мусорное ведро и иду к холодильнику. Магазин Тири встречает меня закрытыми дверьми и соответствующей табличкой. Я топчусь на улице минут двадцать, еще столько же жду в машине, но ничего не меняется. Сдавшись, пишу записку с просьбой перезвонить мне и сую ее в щель рядом с замком. Ничего конкретного там не указано, только номер телефона и мое имя, так что если бумажку перехватит кто-то другой, то не страшно. Позже все равно еще раз заеду. Созвонившись с Громом, еду в участок. Допрос будет проходить в другом отделении, так что я просто стою на парковке и курю электронку, жду, пока майор выйдет, чтобы вместе поехать. — Здесь курение запрещено. Вздрогнув, оборачиваюсь. Мне робко улыбается Артем, которому теперь без надобности подрабатывать мои личным водителем. — Добрый день, товарищ полицейский, — говорю я, тоже улыбнувшись. — Не арестовывайте, пожалуйста. — На первый раз прощаю, — важно кивает он, а потом с беспокойством смотрит на мою шею. — Как вы, Ася? Я слышал, что вчера произошло. — Ничего, бывает. Вы неважно выглядите, заболели? Парень и правда очень бледный, под глазами залегли тени. — Отравился, — вздыхает Артем. — Всю ночь так плохо было, думал, что пройдет, но нет. Отпросился домой. — Вас подвезти? Мы с майором Громом собираемся в другой отдел, можем подбросить до дома. — Не нужно, Ася, спасибо. Я на своей. Вообще, — он нервно оглядывается, переступает с ноги на ногу. Смущенно опускает взгляд в пол. — Вообще, я хотел сегодня пригласить вас в кино, но раз так вышло… Может, мы могли бы сходить через пару дней? В субботу, например? Да что ж тебе так не терпится умереть-то, а? Я сую электронку в карман. — Я отлежусь несколько дней, — продолжает парень. — И потом… — Я не могу принять ваше приглашение, — прерываю его и качаю головой. — Я в отношениях, Артем, в серьезных. Смертельно серьезных, если Разумовский узнает. — Я… — Парень, стушевавшись, даже отступает на шаг. — Я помню, вы говорили, но… Вы все время одна, и я подумал, что… Простите, Ася. Я уже упоминала, что милые мальчики не в моем вкусе? Чудно. Сейчас в моем вкусе только один конкретный человек, поэтому даже пробовать не будем. Мы так и стоим в неловком молчании, пока не приходит Гром, да не один, а в компании здоровенной немецкой овчарки. Артем, скомканно попрощавшись, ретируется. — Ничего, что я с ним? — спрашивает майор, погладив собаку по голове. — Если что, можем поехать на моей машине. — Ничего страшного, я люблю животных. Как зовут? А можно погладить? После того, как я вдоволь потискала чудного песика по имени Мухтар, мы с майором садимся в машину. Собака занимает заднее сиденье, зевнув, вытягивается на нем, полностью довольная жизнью. Я заверяю Грома, что со мной все нормально, шея цела, голова при мне, обошлось малой кровью. Еще раз извиняюсь за то, что сбежала вчера. — А там правда был Разумовский? — спрашиваю с придыханием, потому что этот вопрос как раз был бы вполне логичным с моей стороны. — Да, — хмуро кивает Гром. — Послушай, Ася, я не хочу пугать тебя еще больше, но давай договоримся. Если ты заметишь кого-то, похожего на Разумовского неподалеку от себя, то сразу звони мне. Я не думаю, что он будет за тобой охотиться, нет. Просто на всякий случай. — Конечно, — тут же соглашаюсь, сосредоточенно глядя на дорогу. — Договорились. — Хорошо, — отзывается Игорь. Звонить майору я буду довольно часто, судя по всему. Как же стыдно, боже. Я понимаю, что мы с Громом чужие люди друг другу, но совесть сейчас готова съесть меня живьем. Допрос продолжается часа три, потому что статная беловолосая женщина задает множество уточняющих вопросов. Про Разумовского врать приходится не так уж много. Не знаю, не видела, толком не разговаривали, куда-то делся. Все. Про остальное рассказываю честно, добавляю только, что не знаю, как Поэту удалось загипнотизировать столько людей. Может, газ какой или еще что. Не говорить же про светящиеся глаза. Грома с Мухтаром я отвожу обратно в участок, после чего еду домой. Там застаю Олега на кухне рядом с двумя коробками с пиццей. Разумовский в серверной и выходить оттуда отказывается. Пока мы с Волковым ужинаем, тот заявляет, что если Сережу из-за компьютеров не вытащу я, то делом займется он, прихватив парализующие дротики. Я клятвенно обещаю постараться. Сунув тарелки в посудомойку, иду стараться. Постояв несколько минут в дверях серверной и полюбовавшись на Разумовского в позе больной креветки, отправляюсь набирать ванну. Включаю воду, кидаю туда фиолетовую бомбочку и лью пену. Вернувшись в серверную, стучу по открытой двери. Сережа, обернувшись, устало улыбается и обещает закончить вот-вот. Ага. Так я и поверила. Покачав головой, подхожу к нему, тяну за руку и говорю: — Идем. Тебе нужно отдохнуть, и я не отстану, пока ты не сделаешь этого. — Ася, мне нужно… — Отдохнуть. Ты правильно понял. Поэтому сейчас поставишь все это на паузу и пойдешь со мной. Я уже приготовила тебе ванну, а после сделаю массаж и уложу спать. Сережа, прищурившись, смотрит на меня и встает. — Решила подкупить? — интересуется, коснувшись губами моей щеки. — Ага. Идем. Разумовский не спорит, послушно следует за мной. Пока он раздевается, я выключаю воду и проверяю температуру. Повернувшись, оказываюсь в его крепких объятиях. — Ты же не собираешься бросить меня здесь одного? — мурлыкающим тоном уточняет Сережа. — Нет, должна же я проследить, что ты не сбежишь отсюда за комп. Лезь. — Я рассчитывал на то, что ты ко мне присоединишься. — Я подумаю. Залезай, а то замерзнешь. Сережа картинно вздыхает и делает, как велено. Я сажусь рядом на ступеньку, на которой и располагается большая ванная. Разумовский двигается ближе к бортику, складывает на нем руки. — У меня есть к тебе небольшое дело, любимая, — говорит он, когда я зачесываю его волосы назад. — У меня к тебе тоже. Можешь звать меня так почаще? Разумовский выпрямляется, перегнувшись через бортик, целует и шепчет, едва оторвавшись от губ: — Все для тебя, любовь моя. И как тут устоять?