Бочка яда и ложка но-шпы

Полину я догоняю на кухне. По крайней мере, она не пытается сбежать от нас (что все равно бы не получилось, дверь я закрыла на ключ) и не ищет способ вызвать сюда все экстренные службы разом. Ну, пока что, во всяком случае. Едва увидев мрачное лицо сестры, я малодушно хочу скрыться обратно в коридоре, а потом заползти куда подальше, но разговор не терпит отлагательств. И я останавливаюсь рядом с Полиной, чувствуя себя так, будто готовлюсь прыгнуть с тарзанки. — Давай мы тебе все объясним немного подробнее, — предлагаю, оглянувшись на Разумовского. Тот лишь плечами пожимает. — Что именно ты объяснять собралась? — уточняет сестра. — Впрочем, давай. Начни с того, почему ты не заявила о нем, — она указывает в сторону Сережи, — в полицию сразу, как только представилась такая возможность. — Смею предположить, что виной всему мое неземное обаяние, — заявляет Разумовский, а мне хочется стукнуть себя ладонью по лбу. — Сережа, — крайне спокойно зову и, не оборачиваясь, прошу: — Сделай кофе. Два. Пожалуйста. Я сама тут, ладно? Он останавливается рядом, обвивает мою талию рукой и, чмокнув в щеку, чуть ли не мурлычет: — Конечно, дорогая Ася. Нашел время дразнить спящего льва. Судя по ледяному взгляду Полины, у него отлично получается, и это ровно противоположный результат, нежели тот, что нам нужен. Мы не сможем удерживать здесь мою сестру, я ему этого делать не позволю. Утром она вольна уйти домой, и до того момента мы должны убедить ее не трезвонить Грому, едва зайдя в лифт. И вот эти вот ужимки вообще не помогают! Выдохнув, я предлагаю Полине переместиться в гостиную, которую от кухни отделяет лишь длинная барная стойка. Сестра молча идет туда, я смотрю на Разумовского, делаю страшные глаза и даже кулак показываю. Сережа даже вид, что испугался, не делает. — Давай я начну с первой встречи, — говорю я, присев на диван. — Попробуй, — равнодушно отзывается Полина, устроившись в кресле. Ну, я и пробую. Рассказываю обо всем, что случилось с той самой судьбоносной выставки, в подробностях и без утайки. Почти. Не упоминаю только о том, что верила в свое будущее под яблоней в саду, поэтому звучит все не так хреново, как было на самом деле в начале. Когда я дохожу до момента, требующего пояснения насчет остальных личностей, к нам как раз присоединяется Разумовский, любезно ставит на столик перед Полиной кружку с кофе, черным. Угадал? Или прошерстил все о моих родственниках до седьмого колена? Мне он сует чашку побольше и садится рядом. Я вопросительно смотрю на него. Тему он наверняка слышал. — Это не секрет, — говорит он, махнув рукой. — Точно не для тех, кто этим делом интересовался, так что не смущайся, ma petite. — Точно нормально? — уточняю, обхватив кружку двумя руками. Разумовский кивает, и я продолжаю. Сережа шепотом сожалеет о том, что пропустил самую интересную часть про мансарду. Титаническим усилием воли не обращаю на него внимания, говорю про злобного двойника и почему не собираюсь учитывать прошлое. Разумовский, усмехнувшись, тихо замечает, что не сваливает ни на кого свои действия, и уж точно не на голос в голове. Я легко пинаю его ногу, вроде незаметно. Полина берет со стола кружку, смотрит на содержимое, приподняв бровь. — Яд — это не мои методы, — бодро сообщает Сережа. — Надо же, — угрюмо отзывается сестра. — Вы же наверняка это знаете, Полина Юрьевна. Изучали ведь мое дело, даю гарантию. — Да. И россказни про злобную личность слышала. — Это не россказни, — встреваю я. Сестра устало смотрит на меня. — Давай я просто продолжу, ладно? У меня глаза слипаются, но объяснить все нужно сейчас. Полина молчит, и я принимаю это за согласие, говорю про возвращение домой, рассказываю правду про то, как Андрей заявился ко мне сразу после этого, про то, что не задерживалась я на неделю на Бали. Стыдно, но лучше признаться. Опустив взгляд в кружку, честно пытаюсь сообщить, как все было тогда. Разумовский двигается ближе, опускает ладонь мне на колено и перебивает: — Это не так важно, дорогая Ася. Вообще ненужный эпизод. — Андрей напал на тебя, — повторяет сестра таким голосом, от которого мороз ползет во все стороны. — Уверяю вас, Полина Юрьевна, он сожалеет, — заявляет Сережа и вытаскивает из моих дрогнувших пальцев кружку, ставит ее на столик. — Не то что бы это кого-то волновало. — Что ты с ним сделал? — спрашивает сестра, безошибочно услышав в его словах именно тот смысл, который он вложил. — Провел… воспитательные мероприятия, — говорит Разумовский, а я кожей чувствую его усмешку. Глянув на него, убеждаюсь в своей правоте. — Что? Он же жив. — Давайте дальше, — прошу я, и они оба как-то смирно кивают. Похоже, вид у меня сейчас ни к черту. Дальше уже проще, я выкладываю сразу все про труп в машине, чуть подробнее говорю про заброшенный лагерь, даже не утаиваю того, как мы с Олегом проводили свое маленькое расследование. Самое сложное — объяснить, какого хрена по городу бегает новый ряженый в птичьей маске. Приходится повторить то, что слышала от Разумовского. Людям не вредим, никого не убиваем, все по справедливости, почти даже в рамках закона. Если на рамки закона смотреть чуть шире, конечно. Когда речь заходит о Дагбаеве, Сережа заметно оживляется, но я предлагаю перенести это на утро. Желательно, через пару дней. И в конце говорю то, что уже было сказано в ванной и ранее. Мы вместе, поэтому если Полина решит пойти в полицию, то я окажусь с Разумовским и Волковым на соседней скамье, и ничего утаивать не буду, как и выгораживать себя. — Сейчас все иначе, — произносит Сережа, поглаживая меня по спине. — Если беспокоитесь за сохранность города, то уверяю вас, Полина Юрьевна, мы будем действовать исключительно для его блага. — Я беспокоюсь за свою младшую сестру, — ледяным тоном говорит она. — У тебя, может, и получилось ее одурачить зачем-то, но я прекрасно знаю, кто ты такой. — Не думаю, — усмехается Разумовский. — Здесь могу с уверенностью заявить, что ваша сестра знает меня гораздо лучше. И просто напоминаю: возможностей что-то сделать с ней была масса. — Сереж, иди в душ, — предлагаю я, толкнув его легонько в бок. — Дальше мы сами. — Предлагаешь бросить свою даму в беде? — Предлагаю помыться, от тебя кровью несет, а нам в одной кровати спать. Разумовский, поморщившись, кивает: — Туше. Уверена, что все нормально? — Да, я… — Как ты можешь крутить с ним шашни и смотреть в глаза Грому? — вдруг спрашивает Полина. Ладонь на моей спине застывает. — Я не должна перед Громом отчитываться, — напоминаю, пожав плечами. — Я ему в принципе ничего не должна, так что тут нет такой большой проблемы. — Полина Юрьевна, — мрачно начинает Сережа. — Он, — сестра тыкает пальцем в сторону Разумовского, — рассказал тебе о том, как убил невесту Игоря? Ладонь на спине сжимает в кулак, сминая ткань майки. Тут же расслабляется. — Я, кажется, упоминала о том, что не оглядываюсь на прошлое… — Вернее о том, как заставил Игоря убить ее, — жестко продолжает Полина. — Рассказывал, а? — Я знаю, — мрачно вру и смотрю на застывшего Разумовского. — Иди, Сереж, мы тут еще поговорим. Пожалуйста. Я ожидаю, что он выскажется и затеет ссору, но ничего такого не происходит, как ни странно. Отсутствующее выражение лица довольно быстро сменяется на обычную ухмылку, и Сережа, предложив присоединиться к нему позже, целует меня в висок и выходит в коридор. Я делаю глубокий вдох, будто в который раз за вечер готовлюсь прыгать. Взяв чашку со стола, говорю: — В общем, расклад такой: если ты сдаешь его, то сдаешь и меня. Мне остается только уповать на нашу родственную связь и просить этого не делать. Один раз я чуть не схлопотала пулю, когда какой-то придурок решил, что мы с Разумовским связаны. На сей раз будет еще интереснее, потому что скрывать я не буду, нарисую на себе мишень. — Это шантаж, — немного удивленно замечает сестра. — Да, — киваю и допиваю остатки кофе. — Именно он. Я не вижу иного способа обезопасить их обоих и Леру заодно, поэтому это шантаж. Пожалуйста, не сдавай нас. Пойдем, я покажу тебе комнату, где можно отдохнуть. Мебель уже собрали. Вообще, Сережа говорит, что это моя спальня, но я в ней еще ни одной ночи не провела… Ладно, не обращай внимания. Идем. Полина не сводит с меня взгляда, пока я говорю, и даже не пытается спорить, следует за мной в коридор. Я же не затыкаюсь, опасаясь вписаться в очередной виток «да как так-то, тебя нормальной воспитали», показываю, где вторая ванная, провожу краткую экскурсию по комнате, откуда еще не выветрился специфический запах новой мебели, обещаю вот прямо сейчас принести часть своих вещей, чтобы Полина могла переодеться. И, подобно мыши, выскальзываю за дверь. В коридоре перевожу дыхание, заглядываю к Олегу. Присматриваюсь. Ага, дышит. Тащусь в спальню Разумовского, чтобы взять одежду и отнести сестре. Просто оставить шмотки на пороге — так себе идея, так что я стучусь и захожу, складываю все на новенькую тумбочку. — Ты говорила, что Олег сделал тебе комнату, — произносит сестра, рассматривая что-то в окне. — Эту? — Ну, не Олег… И не только эту, там дальше по коридору еще студия, пока пустая. — Ты собираешься здесь жить? — Н-нет? Не знаю. Не думала об этом. Сережа просто учел все, чтобы мне было комфортно. — Господи, — шепчет сестра, закрывая лицо ладонью. — Разумовский. Ты говоришь о Разумовском. Просто поверить не могу. — Отдохни, — прошу я, бочком двигаясь в сторону коридора. — Много всего произошло за сутки, всем нужно хотя бы поспать. Нет, я не бегу позорно с поля боя. Просто пока что тактически отступаю. Заметив, что дверь в ванную приоткрыта, и свет уже не горит, захожу туда, включаю воду в душе. Вспоминаю, что переодеться мне не во что. А впрочем, вряд ли меня кто-то осудит, если вытащусь в коридор в одном полотенце. С этими мыслями, скидываю с себя грязные шмотки и становлюсь под прохладные струи. Мне бы очень сейчас хотелось закрыть глаза и проснуться позавчера, когда все еще было относительно нормально. Да, за мной вяло гонялся какой-то маньяк, но зато Олег был цел, а моя сестра не знала, что я по уши втрескалась в бывшего серийника. Или опять термины путаю? Отмыв кровь, пот и грязь, дважды намыливаю волосы и наконец выхожу, заматываю в полотенце голову, а потом и себя. Промокнув ноги о коврик, босиком шлепаю в спальню Разумовского. Где его, кстати, нет. Я вытаскиваю из шкафа пижаму, состоящую из синих шорт и белой футболки, переодеваюсь и отправляюсь искать блудного попугая. Надо же, какой неспециальный каламбур. Обнаруживается пропажа в комнате Олега, что вполне ожидаемо. Волков спит и даже не реагирует на то, что я легонько трогаю его лоб, проверяя температуру. Сережа сидит возле стены напротив кровати и устало смотрит на меня. — Я думал, ты пойдешь спать, — тихо говорит он. — Не нашла тебя, — поясняю и усаживаюсь рядом. — Я подежурю на всякий случай. — Разумовский пожимает плечами. — Иди отдыхай. — Я тогда побуду немного с тобой, ладно? Сережа притягивает меня к себе, и я с готовностью прижимаюсь к нему, прикрываю глаза. Даже выжидаю некоторое время перед тем, как сказать: — Это все — не твоя вина. Не вали на себя больше, чем следует. — Что ты, ma petite, и не собирался, — усмехается Разумовский и вздыхает, становясь серьезным. — Мне жаль, что ты оказалась втянута в мои дела. Опять. Да еще так. И то, что Олег тоже… Не обращай внимания. Я в состоянии принять вину, когда она действительно есть. Ага, конечно. Добавим это в мешок его талантов, будет валяться между кротостью и человеколюбием. И под всеми темами, о которых мы не говорим. — Сереж, — зову я, выпрямляясь. Он обращает на меня вопросительный взгляд. — Все закончилось. Мы живы, и мы с тобой. — Ужасное решение, — шепчет Разумовский с усмешкой, но до глаз она не доходит. — Что поделать, — философски отзываюсь и тяну его к себе. Сережа целует меня, а потом притягивает ближе, аккуратно расправляет влажные после душа волосы. Уткнувшись в плечо, выдыхает. — Я правда подумал, что ты решила все закончить, — чуть слышно признается, не поднимая головы. — Всего на минуту, может, на две. — Я не буду сбегать как последняя трусиха, — тихо напоминаю, обнимая его крепче. — И Олег так не поступит. В проеме двери вижу Полину, но Сережа сидит спиной к той стороне. Чуть заметно качаю головой. Не время для упреков и уколов, совсем не время. Он устал, одной Лере, наверно, известно, как сильно передергался со всеми этими похищениями, и уж точно сейчас не стоит продолжать тот разговор. Все уже сказано, поэтому это неизбежно скатится во взаимные обвинения. Не знаю, что отражается сейчас на моем лице, однако сестра ничего не говорит, молча проходит мимо. Ага. Даже Дима, наверно, так не косячил. — Ты должна поспать, — говорит Сережа, выпрямляясь. — Я хочу попросить тебя завтра навестить Леру. Она, кстати, в больнице не осталась, и я не думаю, что мне стоит наведываться к ней домой. — Насчет Полины… — Если она расскажет, нам придется уйти очень глубоко, — предупреждает Разумовский и, коснувшись губами моего лба, добавляет: — Но она не расскажет, ma petite. Я в этом уверен. — Почему же? — Потому что, моя дорогая Ася, ее любовь к тебе намного сильнее чувства долга, справедливости и прочих бредней, — заявляет он, улыбнувшись. Большим пальцем мягко касается моего подбородка. — И уж точно сильнее, чем ненависть ко мне. Не знаю, как ты это делаешь, но не любить тебя просто невозможно. — Насчет тебя не знаю, а вот сестра явно воспылала ко мне родственной любовью в тот момент, когда я ее ветрянкой заразила. Вот прямо сто процентов. — Иди спать, — в очередной раз повторяет Разумовский. — Утром будем думать, как быть дальше. — Ладно, — сдаюсь я, но все равно опять лезу обниматься, пробормотав: — Еще пять минут. С этим Сережа не спорит.